То ли полем брел, то ли лесом шел, камышом ли, чащобой

злобною,

Ангел левый мой, тот, что падшим был, выводил меня к месту Лобному.

За стрелецкие ли каки грехи, за Лжедмитрия ли оказии,

Аль напомнить мне, что и жизнь – ключом… и кончину Степана Разина.

 

Но Хранитель мой, тот, что справа был – приложением Дню Крещения,

Он светил во тьме, чащи обводил и вымаливал мне прощение.

И коль знал святой, я зачем иду – мысли все мои потаённые –

То хитро водил, всё по кругу-то, всё границами окоёмными.

 

Где же были вы, святы ангелы, со вчерашнеи ночки взбалмошной,

Когда я вынал душу грешную из купчинушки с дорогой мошной,

Полпудовою, да с червонцами - золотым орлом порасчерканы,

Вот за ту мошну получил купец по головушке вострым чеканом.

 

Скоро понял я – не найти мне путь, ни за соснами, ни за ёлками,

Знать меж ангелов нет согласия… значит, выть мне тут вместе с волками,

Зря я татем жил, всё грехи копил – воровал у тел души с деньгами,

Коротка ведь жизнь – та, что с золотом: коль не плахами, так петельками.

 

И взмолился я:- Боже-Господи, не по чину мне, худосочному

Столько святости на плечах таскать и внимать в лесу вою волчьему,

Забери к себе справа ангела, раздели со мной меру бремени,

Ну а я за то помолюсь стократ – клятву в том даю крепче кременя.

 

Вдруг набатом мне по извилинам грянул глас с небес оглушающий:

- Долго я терпел твои выходки, потому как Бог – всепрощающий,

За грехи свои стань пред мороком – ты у святости не в чести,

Кто за жизнь платил смертию чужой – отпущенье просит у нечисти.

 

Уплотнился лес мраком-теменью, и наполнился вурдалаками,

А мошна с добром стала тяжкою, кровью с золотом вдруг заплакала.

И рванулся я по кореньям-пням, напрямик тропу пробиваючи,

Кто-то нёс меня вдоль по просекам... и на кромку вынес, играючи.

 

Впереди костёр ярким пламенем, подхожу к нему – мотыльком на свет,

Ведь душа купца гонит на люди - как мне дальше жить испросить совет.

Глядь, обочь огня балахона два, над одним коса смертною игрой,

Знать, решил Господь – я негожий сын…

На Молохе был балахон второй.