Удивительная вещь: человеческая память. Иногда она, под воздействием окружающего антуража, выдает картинки из прошлого. Даже такие, которые, как тебе казалось, уже забыты навсегда. Иногда это приносит огорчение, иногда радость. А чаще всего легкую грусть чего-то утраченного и уже никогда невосполнимого счастья.

 

Восьмидесятые года прошлого столетья. Мне двадцать лет. Студенческая пора. Самая прекрасная пора в жизни. И уже совсем не хочется на выходных поехать домой, в деревню, без которой еще недавно ты не могла и дня прожить. Теперь она тебе рисуется слишком убогой и примитивной. Но не успеешь об этом подумать, как просыпается тоска. По запаху в избе. По саду, по неглубокой, мелеющей с годами, речке. Даже по грядкам с огурцами, редиской и томатами. Но больше всех грустинка по чердаку. Летом я все свое свободное время проводила на чердаке. Узенькая кровать с металлической сеткой, списанная за ненадобностью, но не выкинутая окончательно, тумбочка с настольной лампой, с расколотым абажуром и книги. Книги, книги, книги. Родители наивно полагают, что все они – учебники и справочники. Они, конечно, есть, но их – значительное меньшинство. Романы о любви, сборники лирической поэзии. Все то, что невольно заставляет молодую девчонку мечтать и грезить.

 

Юрка был первым парнем на деревне. Еще в школе, в старших классах, к нему привязался титул «популярный мальчик». Невысокого росточка, коренастый, кучерявый. Он был эталонам мужской привлекательности. Мне повезло больше других: я сидела с ним за одной партой. И каждый раз внутренне сжималась, когда он обращался ко мне. Ко мне, такой маленькой, серой, незаметной.

А когда он вернулся из армии, в красивой форме десантника, с лихо торчащим кучерявым чубом из-под берета! Мм, это было что-то! Словно знаменитый артист случайно закатил в богом забытую деревню. Ах, как много тогда девичьих сердечек встрепенулось. Весна добавляла настроения. И я была не исключением.

 

Барабанит дождь по крыше, прямо над моей головой. Под этот волшебный и дивный перестук так хорошо просто лежать и ни о чем не думать. Или мечтать. Старики говорят, что под дождь так хорошо засыпать. Но мне не спится. Переполняют чувства, даже слезы выжимают. И не понятны их мотивы. То ли грусть это, то ли радость. Чу! Кто-то осторожно ползет по крыше. Кошка? Нет, это что-то намного больше и тяжелее. Забилось сердце учащенно, страх начинает заполнять каждую клеточку, рисуя картины, одну страшнее другой. Я забилась в самый уголок кровати. Со страхом, но в тоже время с наивным детским любопытством смотрю в окошко-иллюминатор. А вдруг промелькнет тень? Внутренне я уже приготовилась закричать, разбудить всю округу, родителей, соседей, собак на всей улице. Даже воздуха побольше набрала.

И тень упала. А потом я увидела человека, который балансировал на мокром карнизе. Постучал в окно, приник к стеклу. Вздох облегчения бесшумно вырвался наружу: Юрка! Я открываю око:

— Ты что? Дурак что ли?

Он вваливается на чердак. Мокрый, смешной.

— Я чуть не закричала.

— Молодец, что промолчала.

— Тебе чего?

А он в ответ без лишних слов просто прижимает меня к себе, гладит по волосам, жадно ищет холодными губами мои уста. Ночная рубашка моя в одно мгновение становится мокрой.

— Натали, Натали, — горячо шепчет он. — Как же сильно я люблю тебя.

От этих слов, от жарких объятий начинает кружиться голова, и окружающий мир перестает существовать.

— Давай поженимся?

— И дочку Васей назовем? — я делаю слабые попытки взять себя в руки.

— Да хоть бы и так.

Это была ночь безумной любви. А говорят, что в СССР не было секса.

 

Меня стало тошнить од одного вида приготовленного обеда. Мать «прижала меня к стенке». И……. Родители, как говорит современная молодежь, выпали в осадок. Единственная дочь опозорила их. Собрались темным вечером и огородами, огородами к соседям. Обсудить ситуацию и найти правильное решение. Я сидела и ждала, и мелко дрожала от страха. Далеко завела нас наша любовь. В те времена, по крайней мере, в наших окрестностях, это было позором. С большой такой буквы. Несмываемое пятно на всю жизнь.

 

Свадьба была в августе. Шумная и веселая. Почти вся деревня гуляла в тот день в совхозном саду, среди яблонь и вишни. На деревьях висели новогодние гирлянды, переливаясь разноцветными огоньками, добавляя колорит и красок. Играл неустанно дядя Коля-баянист. Я – вся в белом и воздушном, Юра – в черном. Он как-то утратил весь юношеский вид и задор. Серьезный и солидный, временами даже грустный. Без драки, конечно же, не обошлось, но зачинщиков быстренько скрутили, и их родня растащила по домам. Два дня никто не работал. Свадьбу нашу помнят до сих пор.

 

Крым. Если и есть рай на земле – то это черноморское побережье Крыма.

Нас, меня и Юру, сразу после свадьбы отправили жить к моей троюродной тетке. Чтобы, не дай бог, деревенские не принялись подсчитывать разницу между датой свадьбы и рождением нашего ребенка. Я перевелась на заочное отделение и устроилась работать поваром в детском саду. Юра пошел служить в милицию. Все вечера и все выходные мы проводили на море. Ласковое и нежное море. Чудо какое-то! Оно так игриво накатывало волны, которые так ласково облизывали ступни твоих ног. А закат на море? Это просто не передаваемо! Солнце нехотя где-то там, за горизонтом, утопало в море. При этом стеснительно краснело. И красная дорожка простиралась за тысячу километров прямо к ногам. Дрожала, рябила. Рай!

 

Дочку мы назвали Василисой. Правда потом, когда она подросла, мне пришлось несколько раз выслушать ее упреки от нее. «Нашли, как назвать. Это имя было модным еще при динозаврах».

Остались жить в Крыму. Домой, то есть на малую родину, вырывались лишь по отпускам. Они у нас с Юрой никогда не совпадали. Вот и ездили то я с дочкой, то Юра. Быстро отвыкли от средней полосы России. Прохладно там, сыро, и комаров много. И моря нет. А наша старая речка казалось совсем никчемной, наивной и смешной.

 

Юра успешно делал карьеру. Это отнимало у него много времени и сил. Я раздражалась, ворчала, а он лишь отмахивался. Незаметно как-то в его жизни произошла рокировка. Переменились ценности и их значимость. Теперь на первом месте всегда стояла работа, а уж мы с дочкой на втором.

 

На втором?! Как оказалось, нет! Была еще она. Любовница! Шикарная, молодая и здоровая. В полном соку и расцвете сил. Он мне изменял. В нашем доме! Нам нашей кровати!!! Не было ни слез, ни истерик, ни горы битой посуды. Была пустота. Пустота! Такая глубокая, что порой становилось страшно. Даже ненависть почему-то не могла заполнить ее. Утираю слезы дочери и ничего не могу сказать. Она уже все понимает.

 

Юра ползает на коленях и вымаливает прощения. А я вижу по его глазам, что на самом деле двигает им. Боится за свою карьеру. А как же иначе! Человек он партийный, да при должности высокой. И любовь моя, или что там от нее осталась, не дают мне шанса на месть. Но и на прощение не хватает жизненных сил. И Василиса постоянно:

– Давай уедем, мама. Давай уедем.

Куда? Вернуться в деревню. С позором? С другим по сути, но все ж позором? Нет. Я не смогу.

 

Белоруссия. Минск. Тихий, спокойный, весь утопающий в зелени, городок. Подруга принимает меня с распростертыми объятьями. Мы с ней – коллеги по беде, товарищи по несчастью. Только вот бог ей ребеночка не дал. Живем втроем. Василиса вместо отцовских чувств получает двойную порцию от меня и огромную любовь от «мамы Веры», как она ее называет.

Надо все начинать с нуля. От первоначальной точки отсчета. А где взять на это силы и терпение? От кого заразиться оптимизмом? Работа – дом – работа. Да, работы в этой цепочке больше. В ней я забываюсь, растворяюсь. Василиса – вылитый отец. Напоминает то горе, что пришлось мне пережить. Иногда не по делу на ней срываю боль. Каюсь потом мучительно больно.

Незаметно как-то вырастаю из простого повара в шеф-повара самого престижного ресторана города.

 

Почет и уважение. Как выражается современность: респект. Слово-то, какое мудреное. Многие желают познакомиться со мной поближе. А на сердце – пустыня. Гоби. Сушь. Никаких эмоций в этом плане, никаких переживаний, никаких чувств.

 

Письмо от матери. Приезжал Юра с новой женой. Мужики, ведь, не видят в том никого позорного. Даже не поинтересовался, где я живу, как растет его родная дочь. Что ж, знать, он давно определился дорогой жизни, обозначил приоритеты, а кое-где поставил жирную точку. Ну, ладно я, а Василиса-то причем? Слезы застилают глаза, а дочка обнимает, и так внезапно говорит страшные и, наверное, неправильные слова:

— Он умер для меня. Только ты не плачь.

 

Все перемешалось в мире. Странно как-то все получается. Родители живут в России, мы с дочерью в Белоруссии, бывший муж – гражданин третий страны. Чудно. Политикой никогда не интересовалась и не занималась. А сейчас и поздно начинать. Я ухожу на пенсию.

 

Квартира в Минске оставлена Василисе с мужем, а мы сами с Верой переехали в деревню. Небольшой огород и сад. По вечерам вяжем, да хвалимся друг перед дружкой, у кого лучше получается.

 

Не спится. Барабанит дождь по крыше. Под него хорошо засыпать, да мне не спится. Что тревожит меня? Не знаю. Вроде все хорошо. Василиса работает, при должности. Внук растет послушным и умным мальчиком. И зять – приличный человек. Не плохой. Юрка когда-то мне тоже казался не плохим, эдаким «светом в окошке», а вон как жизнь повернула.

Не стучи, дождик, не стучи. Дай покоя памяти моей. Дай нам всем покоя.