В продолжение рассказа «Земля и Небо».

 

Есть время жить и умирать, и время быть счастливым,

Есть время тихо увядать и громко быть красивым,

Лишь нужно помнить мысль одну философа давнишнего –

Не посягайте, господа, на помыслы Всевышнего

 

Рабочий день окончился, но домой идти не хотелось. Я позвонил жене, предупредил, что сегодня вернусь позже. Секретарши в приёмной уже не было, она почему-то ушла, не попрощавшись. И никого из нередких для этого времени, поздних посетителей. Я вышел из офиса, доехал до центра города на своём автомобиле и, оставив его на платной стоянке, бесцельно побрёл по тель-авивской улице. Настроение было отвратительное. И тут мой взгляд задержался на тусклой вывеске: «Предсказательница Дебора. Астрология. Карты Таро. Исправление кармы», и внизу приписка: «Вход со двора, третий подъезд». А я ведь у неё бывал. Лет пятнадцать тому назад… И тот визит изменил всю мою жизнь!

Захожу во двор и иду к третьему подъезду. Метрах в тридцати от входа большой, зелёный мусоросборник. Возле него суетится ушастый щенок. Завидев меня, он несётся к подъезду и безуспешно пытается вместе со мной попасть в здание.

И вот я открываю дверь в приёмную предсказательницы. Она сидит за столом напротив входа. Лицо постаревшее, но глаза те же, пронизывающие. От них ничего не скроешь.

- Добрый вечер, Дебора.

- Добрый… Проходите, присаживайтесь. Вы у меня уже были?

- Да, - я опускаюсь на стул, - и очень многим вам обязан…

- Нет-нет, - энергично протестует она, - это не мой стиль работы. Я сама расскажу, что с вами произошло. Только сообщите своё имя, место и время рождения.

Получив необходимые данные, она углубляется в компьютер, а я осматриваю офис. Выцветшие, тяжёлые портьеры задёрнуты, из-за чего в помещении полумрак. Штукатурка на стенах местами в трещинах. На полу линолеум с полустёртым рисунком. А сама Дебора… Кажется, пятнадцать лет тому назад она была в этом же длинном, тёмном

платье с бесчисленными рюшами, карманчиками и накладками.

- Вспомнила, - она отрывает глаза от компьютера. - Венера и Марс в непримиримом противостоянии. Заоблачный Ай Кю (интеллектуальный коэффициент; А. Б.) и уникальная судьба. Но в прошлый раз я сделала для вас почти невозможное. Отвела суицид и раскрыла новые потенции. У вас всё должно было получиться.

- Спасибо, Дебора. Так и было. Я сделал блестящую карьеру, стал главным инженером крупного предприятия высоких технологий. Наивно думал, что в этом и состоит счастье. Хотя... У меня прекрасная семья – жена, очень достойная женщина, хорошие дети.

- А счастья нет, - покачала она головой.

- Да. До женитьбы я был влюблён в красавицу Шоши. Но она погибла. И теперь я сомневаюсь, есть ли в жизни без любви какой-то смысл. А когда вы пятнадцать лет тому назад заново переопределили мою жизнь, разве в ней исключалась счастливая любовь?

Дебора не отрывает от меня глаз, и я читаю в них осуждение.

- Почему-то одарённые люди полагают, - она иронически изгибает брови, - что вместе с талантами они получили от Бога лицензию на счастье. Им подавай любовь в одном кульке с карьерой. А тысячи людей вполне благополучны и без страстной любви.

- Они благополучны потому, что по-настоящему не любили. А тот, с кем это случилось, уже никогда не сможет успокоиться. Выходит, в одном кульке они несовместимы?!

- Совместимы, - в её голосе уже нет иронии, - но вы со своим Ай Кю могли бы догадаться, моё переопределение не единственный фактор, влиявший на вашу судьбу. Кое-что зависело и от вас лично. Ведь Шоши погибла неслучайно.

- Знаю, Дебора. Вначале я не принял всерьёз её любовь, а когда понял, что это единственное настоящее счастье, было уже поздно. Я сам во всём виноват.

- Само собой, - подтверждает она. - Но, в конце концов, не это главное.

- А что главное? – в моём вопросе ни тени скепсиса, в этом-то Дебора разбирается.

Но она медлит, как будто сомневается, стоит ли разобъяснять столь неподготовленному клиенту скрытый механизм управления счастьем.

- Вот скажите, Зеев, - решается она, наконец, - что, по-вашему, движет миром?

- Это слишком сложный вопрос.

- А ничего сложного. Миром движет борьба Добра и Зла, Света и Тьмы, Огня и Льда...

- Миром? А применительно к отдельной личности?

- То же самое. Ну, само собой, с некоторой спецификой. Прежде чем нанести удар, Зло информирует вас об этом каким-нибудь непрямым способом, чтобы оценить вашу реакцию. И только после этого действует. Вам снилось что-нибудь перед гибелью Шоши?

- Да. Я видел её во сне. Она, молча, удалялась от меня.

- И вы не возмутились?

- Нет.

- Вот и результат. А если б вы энергично протестовали, она, может, и не умерла бы.

- Как протестовать, Дебора? Это же сон!

- Нужно учиться управлять собой даже во сне. Например, путём предварительной настройки ума перед сном. Следует внушать себе, что если будет сниться что-то плохое, вы в этом же сне должны категорически возражать.

- А если не возражал, уже ничего нельзя поделать?

- Нужно поскорее заснуть, вернуться в тот же сон и всё-таки выразить свой протест. Вам, наверно, и теперь снится что-то угрожающее? Иначе вы бы не пришли ко мне.

- Да, Дебора. Мне приснилось, что у меня из нижней челюсти выпадают зубы.

- Какой кошмар! И вы не возмутились? Не закричали, что этому не бывать, что ничего подобного не допустите?!

Я, подавленный, отрицательно качаю головой. Предсказательница останавливает застывший взгляд на портьерах. Она как будто общается сама с собой.

- Многие понятия не имеют, что может твориться в душе вполне благополучного, даже преуспевающего человека. А потом удивляются, откуда на него свалились несчастья.

- Что?! Зато теперь, Дебора, благодаря вам, я знаю, что нужно делать.

- Вы мне так безоговорочно верите? – в её глазах почти детское любопытство.

- Да. С тех пор, как вы переопределили мою судьбу.

- Замечательно, - она облегчённо вздыхает. – Люди, которые никому не верят, обречены. Им невозможно помочь. А вам я кое-что могу объяснить. Стопроцентно надёжных средств против Зла нет. И протест во сне – это лишь одна из возможных мер.

- А какие ещё есть?

- Необходимо помогать слабым, быть справедливым, милосердным и тем самым увеличивать сокровищницу Добра. И тогда кое-что из неё может перепасть и вам.

- То есть, нужно постоянно платить Добру такой вот своеобразный налог на счастье?

- Налог на счастье? – Дебора впервые улыбается. – Очень точный термин.

За окном сгущаются сумерки. Я давно должен быть дома. Наверняка, Дана уже переживает и не звонит только из чувства собственного достоинства. Я достаю чековую книжку, заполняю её и кладу перед предсказательницей.

- Дебора, мне пора. Спасибо. До свидания.

- Десять тысяч?! - она с удивлением разглядывает мой чек. – Это ошибка. Вот прейскурант моих услуг.

Бегло просматриваю протянутую мне бумагу. Объяснение прошлого – 150 шекелей; предсказание будущего - 200 шекелей; снятие порчи – 300 шекелей…. Самая дорогая услуга, исправление кармы, – 400 шекелей.

- Нет, Дебора, это не ошибка. У вас высочайшая квалификация. Знаю по собственному опыту. И к тому же, вам пора сделать ремонт офиса, сменить портьеры и линолеум, может быть, купить себе новое платье, – я поворачиваюсь и иду к двери.

- Остановитесь!

Пятнадцать лет тому назад она точно так же задержала меня, уходящего, возле самой двери. Это её манера. Останавливаюсь, не оборачиваясь. У меня тоже свой почерк.

- Зеев, люди от природы доброжелательны. Но они окружены барьерами, мешающими проявлять доброту. А у вас всё получится, потому что вы… вы всё поняли правильно.

- Спасибо, Дебора. Будьте здоровы.

Выхожу из подъезда, всё ещё во власти впечатлений от встречи с предсказательницей. Тихое повизгивание возвращает меня к действительности. Тот самый ушастый щенок смотрит на меня с надеждой. Я останавливаюсь. Вот незадача. И тут из дома выходит паренёк лет двенадцати с пластиковым пакетом и направляется к мусоросборнику.

- Мальчик, ты знаешь, чей это щенок?

- Он приблудный. Я хотел взять его домой, но мама не согласна. А мы с ребятами даже имя ему придумали – Зеев (волк, иврит; А. Б.). Возьмите его, дядя, он хороший.

Хм, так этот паршивец ещё и мой тёзка! Наверняка, он вызывал симпатию у всех, кто видел его здесь на дворе. Но, как это сказала Дебора? Мешают барьеры… Я опускаюсь на корточки и пытаюсь погладить Зеева по голове.

- Как ты насчёт вечной дружбы?

В ответ он норовит лизнуть мою руку.

 

Я возвращаюсь домой часа на три позже обычного. Дана открывает дверь. За ней трое наших детей – Залман тринадцати лет, десятилетняя Ора и восьмилетний Давид. А четвёртый ребёнок, пятилетняя Аяла, даже не вышла встречать папу с работы. У неё проблемы общения с окружающими.

- Ох, Зеев, - возмущается жена, увидев у меня на руках щенка, - что это ты надумал? Собаки нам только не хватало.

Дана добрая женщина. Но барьеры… Ей нужно помочь.

- Видишь ли, Даночка, мой сотрудник свёл меня с хорошим детским психиатром. И он посоветовал подарить Аяле щенка. Есть такая порода, Чайлди, специально для общения с детьми. Вот я за ним и съездил.

Жена продолжает придирчиво осматривать моё приобретение.

- О Чайлди никогда не слышала. С виду обычный кокер. А почему он такой грязный?

- Дело в том, - пытаюсь я выйти из затруднительного положения, - что щенок опрокинул мусорное ведро как раз перед моим приездом. Хозяин хотел помыть его, но у меня не было времени ждать.

- Всё-таки надо было со мной посоветоваться, - примирительно ворчит жена. – Ну, ладно, давай сюда это чудовище, мы его вымоем. А ты переодевайся. Будем ужинать.

Она с детьми уносит Зеева в ванную, а я переодеваюсь, мою руки и заглядываю в детскую. Дочь в своём уголке укладывает куклу спать.

- Добрый вечер, Аяла! Как дела?

- Т-ссс, - у неё не по-детски печальные глаза, - Эстер засыпает.

- Понял. Буду говорить шёпотом. Я принёс тебе подарок.

- Новую куклу?

- Нет, это щенок. У него нет ни папы, ни мамы. Но о нём кто-то должен заботиться.

- А как заботиться? Укладывать спать?

- Не только. Его нужно кормить, купать и водить на прогулку.

Судя по грустным глазам Аялы, в её замкнутом мире как будто приоткрывается какая-то дверца. Мы выходим в гостиную. Там никого, все в ванной. Я кладу кусочек сосиски в блюдце и ставлю его на стул.

- Сейчас, доченька, мама принесёт щенка, и ты его угостишь сосиской.

Наконец, Зеева выносят из ванной и ставят у ног Аялы. Мы впятером наблюдаем за встречей больного ребёнка и беспризорного щенка. Они сами, разумеется, не понимают всей судьбоносности этой встречи, но, мне кажется, что-то чувствуют. Зеев тычется носом в ноги Аялы, а она протягивает ему кусочек сосиски. Угощение с жадностью проглочено, и щенок становится на задние лапки, опираясь передними на девочку. А она, обняв его ушастую голову, смотрит на Дану.

- Мама, его нужно кормить, купать и водить на прогулки.

Чтобы она когда-нибудь произнесла такую длинную фразу, да ещё по своей инициативе?! Это кажется невероятным.

- Обязательно, - у Даны по щеке катится слеза. - Мы его только что искупали, а завтра вместе с тобой поведём на прививки.

Семья усаживается за стол. Жена расставляет тарелки.

- Твой детский психиатр - гений, - тихо говорит она мне, улучив момент.

А новый член семьи получает блюдо из молока и хлебной мякоти, приготовленное с участием Аялы. Это лохматое создание, наверняка, родилось под счастливой звездой. В его безоблачном будущем уже можно не сомневаться.

 

Утром прихожу на работу, как всегда, минут на пятнадцать раньше. В восемь начало рабочего дня, но секретарши всё ещё нет. Она работает у меня всего неделю. Переключаю телефон приёмной на свой кабинет. И почти сразу же звонок от Смадар, секретарши генерального директора Моше Тавора.

- Алло, Кармит…

- Её нет на месте. У телефона главный инженер. В чём дело?

- Извините, Зеев. Моше приглашает вас в свой кабинет к одиннадцати часам. Будет представитель генштаба Цагала (израильская армия; А. Б.).

- Понял. Приду.

Наконец, с двадцатиминутным опозданием, появляется секретарша. Я вызываю её в кабинет. Ей лет двадцать восемь, лицо растерянное, блузка измятая, волосы растрёпаны.

- Кармит, вы иногда смотрите на часы?

- Смотрю. Извините, пожалуйста, я немного опоздала.

- А вчера вы ушли, не оставив мне никакой информации о возможных посетителях.

- Простите, Зеев. Мне позвонили, что соседку с сердечным приступом увозит скорая помощь. А она присматривала за моим ребёнком. Вот я всё бросила и помчалась домой.

- А почему вы не устроили ребёнка в наш заводской детский садик?

- Туда принимают только детей работников, имеющих квиют (привилегированный статус постоянного работника; А. Б.)

- Понимаю. Но учтите, Кармит, так работать нельзя. Больше никаких опозданий. А сейчас сообщите, кто и на какое время записался ко мне на приём сегодня.

- По-моему, в десять придёт главный механик.

- Что значит, по-моему? У вас должен быть журнал регистрации посетителей. Посмотрите, как это делает Смадар, секретарша директора.

- Хорошо.

Она уходит, а я раскрываю папку с данными по разработке новой системы управления беспилотным самолётом. Сигнал мобильного телефона прерывают мою работу. Это не заводской звонок. На экране фамилия и номер Амнона, старого товарища студенческих лет. От него, генерального директора Министерства торговли и промышленности, зависит финансирование нашего государственного концерна.

- Привет, Амнон! – начинаю я первым. – Как поживаешь?

- Привет. Приступил к рассмотрению твоей заявки на увеличение бюджета ваших исследовательских подразделений.

- Ну и как? У нас есть шансы?

- Пока не знаю. Мне нужно уточнить, ты запрашиваешь дополнительные ассигнования на новые разработки, или на текущие?

- Разумеется, Амнон, на новые. Все данные о них содержатся в приложении.

- Ясно. Просто я ещё не дочитал до конца. Между прочим, у тебя трудится мой племянник Шимон Розенталь, руководитель группы во Втором отделе. Как он там?

- Нормально работает. А что?

- Да ничего, Зеев, это я так, к слову. Ну, будь здоров!

Я кладу мобильник в карман. Дело в том, что начальник Второго отдела Ашер Аллони собирается на пенсию, и вокруг освобождающегося места уже захлопотали ходатаи. Я снова углубляюсь в работу, но через полчаса звонок по заводской линии. На проводе зам. начальника отдела кадров.

- Добрый день, Зеев. Яаков беспокоит. Хочу справиться о твоей новой секретарше. У неё ведь испытательный срок. Как она?

- Пока не очень.

- На такую работу к нам просится претендентка с высшим образованием и солидным стажем. Ждать окончания испытательного срока Кармит необязательно. Тем более что я узнал о ней кое-что новое. Она только что выписалась из наркологической клиники, сняла квартиру и с трудом восстановила свои материнские права. Получится ли из неё секретарша?

Мой ответ почти готов: «С ней просто невозможно работать! И при такой биографии из неё никогда ничего не получится!». Но что-то мешает мне озвучить эти слова. И вдруг в памяти всплывает Дебора: «Налог на счастье? Очень точный термин…».

- Да, Яаков, из Кармит получится отличная секретарша. Только нужно устроить её ребёнка в наш детский садик. Ты можешь посодействовать?

- Нет, это сфера председателя профкома. Поговори с ним.

Звоню в профком.

- Авигдор? Привет. Главный инженер. Есть просьба. Нужно устроить в детский садик одного ребёнка. У его матери нет квиюта, но она очень ценная работница, знает языки, владеет сложными компьютерными программами.

- По закону садик ей не положен.

- Я знаю. Но бывают же исключения. Про тебя говорят, Авигдор всё может.

- Иногда могу, - скромно признаёт председатель профкома. – Но, кстати, раз уж ты позвонил… У тебя во Втором проектном отделе мой родственник работает, Шмуэль Клебанов. Парень ведь должен расти. Как ты считаешь?

- Разумеется, Авигдор, я обязательно возьму его на заметку. Но, понимаешь, садик для ребёнка нужен срочно.

- Тогда пусть она зайдёт ко мне с заявлением и твоим ходатайством. Будем считать, что ты мой должник.

Положив трубку, я быстренько набросал ходатайство в профком и позвал Кармит.

- Ну как, вы были у секретарши директора?

- Была. Теперь и у меня есть журнал регистрации посетителей. Хотя…

- Что, хотя?

- Смадар сказала, что меня всё равно уволят, раз я не знаю таких элементарных вещей,

- её голос дрогнул, вот-вот заплачет.

- Так и случится, - строго бросаю я, - если вы будете опаздывать, уходить с работы, когда вздумается, и не выполнять своих функций.

- Но мне сейчас позарез нужна работа! Я буду стараться, вот увидите!

- Посмотрим. А пока напечатайте эту бумагу. Но сначала прочтите, всё ли понятно.

Она просматривает текст и поднимает удивлённые глаза.

- Вы ходатайствуете о месте в садике для моего ребёнка? Почему?!

 

В одиннадцать иду к директору. Через пять минут появляется полковник Йорам Кантор, пом. начальника генштаба по связям с промышленностью. Очевидно, речь пойдёт об итогах военной операции «Несокрушимая скала».

- Вы, возможно, и без меня понимаете нашу главную проблему? – начинает Йорам, удобно расположившись за директорским столом.

- Тоннели? – предполагаю я.

- Точно. Хамас (исламистская организация, управляющая Газой; А. Б.) создал разветвлённую подземную инфраструктуру. Штабы, склады оружия, узлы связи, ракетные пусковые установки – всё расположено в тоннелях. Их десятки километров. Они прорыты и под границей, позволяя террористам проникать в Израиль, нападать на гражданское население, захватывать заложников. Предположительно, то же самое создала Хезболла (исламистская организация на юге Ливана; А. Б.) на нашей северной границе. Это новый вид войны. А средств обнаружения тоннелей у нас нет.

- Никаких?! – сомневается директор.

- Кое-что есть, - уточняет полковник, - сообщения агентурной сети, данные воздушной разведки. Но самих тоннелей мы не видим, и о многих вообще ничего не знаем.

Наступает длительная пауза.

- А почему вы ставите такую задачу перед нами? – в словах директора чувствуется раздражение. – Есть же предприятия, прямо соответствующие этой тематике.

- Есть. Но у вас репутация генераторов самых плодотворных идей, - Йорам, улыбаясь, переводит взгляд на меня. – Вероятно, как раз вам удастся найти решение.

Директор косится на меня, и я вступаю в разговор.

- Наши проектные отделы полностью загружены. Ни одну тему закрыть невозможно. То есть, без дополнительных ассигнований не обойтись.

- Деньги найдём, - обнадёживает полковник. - У этой разработки огромный экспортный потенциал. Египет давно стонет от контрабандных тоннелей на границе с Газой. По тоннелям нелегальные эмигранты из Мексики пробираются в Америку. Десятки стран купят у нас эту технологию. А может, идея у вас уже есть?

Теперь они оба, директор и полковник, пристально смотрят на меня, подозревая, что мне ничего не стоит вот так просто выложить перед ними готовое решение проблемы. Это, разумеется, результат моего многолетнего послужного списка, полного впечатляющих разработок и изобретений. И в данном случае они правы. Идеи у меня есть. Всё это время я жил не на другой планете. Проблема средств ведения подземной войны, этого нового террористического вызова, занимала меня с момента её возникновения. Но я медлю и, казалось бы, совершенно не вовремя, вспоминаю Дебору. Зомбирует она своих клиентов, что ли? Или нет? Ведь её «налог на счастье» вошёл в меня через ум и сознание, а не путём сомнительного таинства внушения. Вносите вклад в сокровищницу Добра, и тем слабее будет Зло, и тем больше появится счастливых людей, среди которых можете оказаться и вы. Наивно, примитивно, но убедительно.

И я начинаю понимать, почему это мне вдруг вспомнилась Дебора. Вокруг

авторитетных, талантливых людей, нередко, словно выжженная пустыня. Они вольно, или невольно, подавляют на прилегающей территории любое проявление новаторской мысли кем-то другим. Поэтому, в истории крупнейших успешных проектов, как правило, сияет чьё-то одно имя – генерального конструктора, или руководителя разработки. Разве мой подчинённый имеет шансы преуспеть, выступив с собственными идеями в противовес моим? Но ведь так было всегда. Это стало правилом, не имеющим, однако, ничего общего со справедливостью. Увы, таких правил в человеческом обществе не счесть. Но никто не заставляет меня им подчиняться.

- Идей пока нет, - разочаровываю я своих собеседников. - Вот соберу инженеров, поставлю перед ними задачу, и дня через два-три, надеюсь, мы кое-что определим.

 

Вернувшись в свой кабинет, я прошу Кармит вызвать ко мне начальника Второго отдела, чтобы ознакомить его с новой задачей. Возможность сделать это по телефону исключается. Двадцать первый век. Над нами на стационарной орбите висит американский спутник, записывающий все телефонные разговоры. В дальнейшем, с помощью комбинации Булевых операторов, включающей слово «тоннели», из этой гигантской информационной массы выделят наш телефонный разговор и получат представление о новом израильском направлении исследований. И с этого момента будут тщательно его отслеживать. А кроме американцев, есть ещё китайцы, иранцы, русские…

- Привет, Зеев! – в кабинет входит седовласый начальник Второго проектного отдела Ашер Аллони, тот самый, что собирается на пенсию. – Что-то срочное?

- Здравствуй, Ашер. По меньшей мере, неотложное. Присаживайся. Перед нами поставили задачу разработать средства обнаружения тоннелей.

- Этого можно было ожидать. Направление не совсем наше, но… будем выполнять.

- Всё так и есть, - подтверждаю я. – В четыре часа жду тебя с руководителями групп. Может, они что-нибудь предложат. Часа три на обдумывание у вас есть.

Я провожаю Ашера до приёмной и останавливаюсь около секретарши.

- Кармит, сегодня с четырёх до пяти у меня совещание. Никаких посетителей.

- А на эти часы уже кое-кто записался, - сообщает она. – Но я перенесу их частично на более позднее время сегодня и частично на утро.

- Молодец. Так и нужно работать. А как дела с профкомом?

- Ох, Зеев! Уже завтра мой ребёнок будет в садике. Я у вас в неоплатном долгу.

- Так и есть, в долгу. Садик – это вам аванс за хорошую работу в будущем.

- А что ещё я должна делать, чтобы быть хорошей секретаршей?

Ну и вопрос! Впрочем, если она сама его задаёт…

- Кармит, у вас есть представление о внешности деловой женщины? Речь идёт об одежде, обуви, причёске. Тем более на вашей должности. Такие работники, как вы и Смадар, создают первое впечатление о стиле работы нашего предприятия.

Телефонный звонок прерывает наш разговор. Она снимает трубку, а я возвращаюсь в свой кабинет.

 

Став главным инженером, я, пользуясь негласным мандатом на реформирование неэффективной проектной системы, ввёл для руководителей конструкторских групп ценз по Ай Кю. Приглашённая извне комиссия произвела тестирование, и выяснилось, что около шестидесяти процентов руководителей не соответствуют установленному цензу. В основном, это были люди, назначенные на свои посты по протекции. С огромным трудом, при яростном сопротивлении профкома и влиятельных родственников, удалось перевести их в рядовые инженеры, хотя и без снижения окладов. Последнее было необходимой уступкой, без которой я бы ничего не добился. Получилась революция, до абсурда милосердная к свергнутой элите. Очень по-еврейски. И мои преобразования принесли свои плоды. Но, вместе с тем, вскоре выяснилось, что даже среди обладателей высокого Ай Кю генераторы новых идей - большая редкость. Во Втором отделе таким оказался только один Михаэль Бродски, которого в настоящее время на работе не было.

Когда началась военная операция «Несокрушимая скала», Бродски находился в милуиме (военные учения резервистов; А. Б.). Поэтому он оказался непосредственным участником боевых действий, хотя массового призыва в армию не было. Что до меня, я бы таких талантливых людей освободил от военной обязанности. В качестве учёных, или инженеров они способны принести своей стране неизмеримо большую пользу. Но в израильских законах и народных понятиях отсутствует слово «бронь». В случае войны, профессор теоретической физики и сантехник вполне могут оказаться в одном окопе.

В ходе военных действий Бродски был тяжело ранен. Осколки разорвавшейся рядом мины превратили его живот в кровавое месиво. Узнав об этом, мы с Ашером поехали проведать его в Беэр-Шевский госпиталь «Сорока». Нам удалось поговорить с ассистентом хирурга, поскольку раненый ещё не пришёл в сознание после хирургической операции.

Основной причиной гибели солдат на поле боя, во все времена, была потеря крови. Их просто не успевали довезти до госпиталя. И ранение Бродски ещё совсем недавно считалось смертельным, потому что на такие раны невозможно наложить тугую повязку. Но израильская военно-полевая медицина в последние десятилетия развивалась беспрецедентными темпами, сводя потери на поле боя до почти неправдоподобного минимума. Нашего коллегу спас военный парамедик, наложивший на его развороченную брюшную полость обширную салфетку, пропитанную составом, вызывающим свёртывание крови.

- А какие перспективы возвращения Михаэля на работу? - поинтересовался Ашер.

- Если это произойдёт, то очень нескоро, - обескуражил нас ассистент хирурга. - У него задеты важные внутренние органы. После госпиталя ему предстоит многомесячная реабилитация и, не исключено, инвалидность. Давайте надеяться на лучшее.

 

В четыре часа начальник Второго отдела с руководителями групп уже сидели за столом моего кабинета. Вместо Бродски пришёл инженер Игал Малкин, временно исполняющий его обязанности. Об этом парне мне почти ничего не было известно. Я кратко сформулировал задачу и попросил присутствующих выступить с предложениями.

- Маловато у нас было времени, - отозвался после некоторой паузы Шимон Розенталь, сухощавый тридцатилетний мужчина в очках, племянник гендиректора Министерства торговли и промышленности.

Я знал Шимона, как способного аналитика, но генератором новых идей он не был. Очевидно, в этом отделе заменить Михаэля Бродски было некем.

- Да, - согласился я, - времени мало. Могу дать вам ещё два дня. Подумайте, и, если возникнут идеи, милости прошу.

Никто как будто не собирался выступать с предложениями. И на этом, казалось, совещание можно было закрывать. Но тут раздался голос Игала Малкина.

- А можно, я попробую?

- Что вы хотите попробовать?

- У меня нет окончательного решения поставленной задачи, - неуверенно произнёс Игал с явно русским акцентом, - лишь некоторые соображения.

- Понятно. Мы вас послушаем. И вы, Ашер, останьтесь. Остальные свободны.

Руководители групп покинули кабинет.

- Хотелось бы немного уточнить задачу, – не без смущения начинает молодой инженер. – Тоннели ведь нужно искать не только в нашей пограничной зоне, но и на территории противника?

- Желательно, - подтвердил я.

- Но тогда единственная возможность – обнаруживать их с беспилотника, или спутника. А вот как тоннели сделать видимыми, у меня есть две версии.

Выступающему около тридцати, работает он у нас третий год. Почему же я ничего о нём не слышал? Не было случая? Да, ведь рядом был талантливый Михаэль Бродски, а вокруг выжженная пустыня….

- Вы начали анализировать эту тему только сегодня? – интересуюсь я.

- Не совсем. Она привлекает моё внимание с момента, когда стали вырисовываться масштабы подземной инфраструктуры Хамаса. Но только сегодня я на скорую руку сформулировал свои предложения.

- Понятно. Продолжайте.

- Так вот, первая версия предполагает установку в земле, на глубине метров пятидесяти, источников излучения высокой проникающей способности, например, гамма-частиц, с таким расчётом, чтобы уровень радиации над поверхностью земли не превышал допустимый радиационный фон. Этого достаточно для просвечивания слоя земли, лежащего над излучателями. И тогда нано-приборы беспилотника покажут некое подобие медицинского рентгеновского снимка с расположенными на нём линиями тоннелей.

Совпадение с одной из моих идей полное. Но я даже не подозревал, насколько болезненным для меня окажется отказ от авторства. Хотя… В изложенном виде версия Игала ещё непригодна для реализации.

- Допустим, - соглашаюсь я. – Но как разместить излучатели гамма-частиц на глубине пятидесяти метров, в частности, на территории противника?

- А вам известен принцип действия антибункерной бомбы? - не задумываясь, отвечает он. – Ведь это израильская разработка. Прежде чем взорваться, бомба пробивает шестидесятиметровый слой железобетона. Мы могли бы снабдить наши излучатели её проходческим механизмом и бесшумно сбрасывать их на территории противника с беспилотника в ночное время.

Безукоризненно. Очевидно, поймать его на каких-то частностях невозможно. И я пытаюсь скрыть свою подавленность под маской озабоченности.

- Всё-таки, довольно дорогостоящая система.

- Недешёвая, - соглашается Игал, - но для оснащения пограничной зоны затраты оправданы. Ведь излучатели будут действовать десятилетиями. И каждый из них обслуживает обширный участок поверхности земли, так что понадобится их не так много.

Устанавливается непродолжительная пауза.

- Понятно, - подвожу я итог. – Расскажите, пожалуйста, немного о себе. Вы из России?

- Конечно. Я 1984 года рождения, окончил в Петербурге политехнический институт и в 2007 году с родителями приехал в Израиль. А в 2011 году стал ещё и выпускником Хайфского техниона (технический университет; А. Б.).

В это время дверь кабинета приоткрывается, и Кармит сообщает, что уже пять часов, и в приёмной ждут записавшиеся на это время посетители. Я прошу её перенести их визиты на завтра. Разговор в кабинете возвращается в исходное русло.

- У вас, Игал, есть ещё одна версия обнаружения тоннелей?

- Есть. Сейчас объясню.

- А хотите, я вам сам расскажу о ней?

Молодой инженер смотрит с недоумением, а Ашер не без лукавства улыбается. Он прекрасно осведомлён о моём изобретательском потенциале. Но вот у меня особой уверенности в себе нет. Почему я не даю Игалу возможность представить свою идею? Чтобы вокруг по-прежнему была выжженная пустыня? Разумеется, нет. Я не стремлюсь занизить оценку его способностей, или помешать ему в продвижении по службе. Но всё-таки он должен знать, с кем имеет дело. То есть, мне просто хочется удовлетворить уязвлённое самолюбие?

- Так вот, - начинаю я, - представьте себе низколетящий самолёт, преодолевающий звуковой барьер. При этом возникает акустический эффект такой силы, что из окон домов вылетают стёкла. И на поверхность земли он воздействует весьма ощутимо, вызывая колебания грунта. Эти колебания доходят до бетонированного тоннеля, отражаются от него и фиксируются приборами самолёта, определяя месторасположение тоннеля. Так?

- Конечно, - соглашается Игал. – Только преодоление звукового барьера необязательно. Его функции может выполнять генератор акустических волн. И он будет бесшумным, если удастся использовать ультразвуковой, или инфразвуковой диапазон.

- И есть хоть какой-то опыт использования геоакустики? – сомневается Ашер.

- Есть. Геологи определяют наличие полезных ископаемых по скорости

распространения геоакустических волн, вызванных взрывами малых фугасов. И явление отражения акустических волн от более плотной среды известно. Это обычное эхо.

- А какая из двух ваших версий лучшая? – допытывается начальник отдела.

Я молчу, позволяя молодому инженеру восстановить своё авторское реноме.

- Геоакустическая версия, - объясняет он, - требует больших предварительных исследований и не даёт полной уверенности в успехе. Но у неё потрясающие перспективы. Она применима для поиска не только подземных сооружений, но и полезных ископаемых, и даже для дальней связи.

- И всё-таки, – настаивает Ашер. – Какая версия предпочтительней для начала работ?

- Предпочтительней начать разработку обеих версий одновременно, - определяет Игал свою позицию, и после короткой паузы добавляет, - если будет финансирование.

Я внимательно слушаю их диалог. Меня уже интересуют не технические детали предложений молодого инженера, а он сам, масштаб его способностей, специфика подхода к делу. И вопросы мои соответствующие.

- Как, по-вашему, Игал, на какую глубину может проникнуть геоакустический глаз?

- Если подобрать оптимальную мощность и длину волны, предположительно, в инфразвуковом спектре, можно говорить о тысячах метров.

- А что значит, «и даже для дальней связи»?

- Но известно же, чем плотнее среда, тем дальше распространяется звуковая волна, - Игал как будто приглашает нас к участию в своих рассуждениях. – И если гидроакустика обеспечивает связь на тысячи километров, то геоакустика – никак не меньше. Мы, например, втыкаем в землю миниатюрный щуп и связываемся с человеком, живущим на Аляске. И нашу беседу, как голубиную почту, не перехватят никакими радарами. Но об этом пока не пишут даже фантасты.

Часы показывают без четверти шесть. Трудно было предположить, что этот разговор так затянется. Но вот он закончен. Игал прощается и уходит.

- Ну, что скажешь? – обращаюсь я к Ашеру.

- Бродски не случайно оставил его вместо себя, когда уходил в милуим, - заключает начальник отдела. – Со временем из него выйдет отличный руководитель группы.

- Со временем? И только группы? А почему не отдела?

- Вместо меня?! – недоумевает мой собеседник.

- Да. Ты на пенсию, а Игал займет твоё место. По праву самого талантливого. Или он не справится, как менеджер?

Ашер всегда нравился мне способностью быстро схватывать мысль и находить положительные аспекты в аргументах оппонентов.

- Талантливый – это точно, - признаёт он. – И менеджер из него получится. С руководством группы справляется без проблем. Но сколько лет он в стране? Без году неделя. И рабочий стаж менее трёх лет.

- Но разве талант не весомее всего остального?

- Весомее, - вздыхает мой собеседник. - Но в нашем обществе есть неписаные правила. И такое назначение не может не вызвать яростного сопротивления.

Моему визави шестьдесят семь лет, а мне сорок три. Он имеет право говорить со мной тоном человека, умудрённого жизнью. А что касается неписаных правил, я в полной мере познакомился с ними, когда вступил в должность главного инженера. И всё же…

- Что ты имеешь в виду, Ашер?

- На мою должность претендует Шимон Розенталь. Его дядя уже, я думаю, договорился и с директором, и с профоргом. А руководителем группы вместо Шимона станет Шмуэль Клебанов, протеже профорга, но весьма посредственный инженер.

Некоторое время я воздерживаюсь от реакции, взвешивая его слова.

- А ты, Ашер, поддержишь мои усилия назначить Игала начальником отдела?

- Я? – очевидно, он колеблется. – Поддержу. Из чувства справедливости.

- Спасибо. Тогда напиши для Игала рекомендацию, как своё частное мнение. Хотя,

навыков руководителя ему всё же не хватает. Вот если бы ты после оформления пенсии с полгода поработал при нём в качестве консультанта.

- Я подумаю, Зеев. А что ждёт Михаэля Бродски, когда он поправится?

- Дай Бог, чтобы поправился. Его место руководителя группы пока занимать не будем.

Наконец-то, этот затянувшийся рабочий день завершён. Я покидаю свой кабинет и в приёмной останавливаю удивлённый взгляд на секретарше.

- Почему вы всё ещё здесь? Рабочий день давно закончился!

- Мне казалось, раз вы работаете, я могу понадобиться.

И тут я начинаю замечать кое-что, ускользавшее до сих пор от моего внимания. На ней строгая тёмно-синяя юбка до колен, отглаженная, голубоватая блузка без каких-либо кружев, или накладок, тщательно зачёсанные назад прямые волосы и туфли с невысоким каблуком. От прежней растрёпанной и растерянной Кармит уже ничего не осталось. Она, значит, не пренебрегла ни одним словом из моих недавних, мимоходом брошенных сентенци о внешнем виде деловой женщины?

- Кармит, вы вовсе не обязаны работать сверхурочно.

- Но… Вы для меня столько сделали. Мне хочется быть полезной. Тем более что есть такая возможность, ребёнок в садике на продлённом рабочем дне.

- Что?! Спасибо, Кармит. Я буду иметь это в виду.

 

Домой я возвращаюсь в семь вечера. Поздно, но при моей работе это случается нередко. Переодеваюсь, выхожу в гостиную. И Дана, накрывая к ужину стол, рассказывает.

- Аяла всецело поглощена щенком. Помогает готовить для него пищу, убирать за ним. Вместе со мной ходила к ветеринару, чтобы сделать ему прививки.

Осторожно приоткрываю дверь детской. Дочь за маленьким столиком что-то рисует, а Зеев лежит рядом на коврике.

- Добрый вечер, Аяла. Чем ты тут занимаешься?

- Рисую Зеева.

- Так я тебе помешал?

- Нет, папа. Я уже почти закончила.

Подхожу и замираю от удивления. На столике лист с нарисованным щенком - Зеев положил мордочку на вытянутые вперёд лапы. Очень достоверно. Я бы так не смог. Но мы же не учили её рисовать! Хотя бумага, карандаши, маленькая палитра с красками всегда на виду. Ими иногда пользуются старшие дети. Но Аяла?! Ни разу не видел.

- А ты можешь подарить мне свой рисунок?

- Возьми, папа. Себе я другой сделаю.

В это время Дана приглашает всех ужинать, и мы с Аялой отправляемся в гостиную.

 

На следующий день я прихожу на работу и, войдя в кабинет, раскрываю свой портфель. К моему удивлению, там лежит рисунок, вчера подаренный мне Аялой. Значит, она сама положила его в мой портфель. А рисунок хорош. Я кладу его на стол рядом со стопкой деловых бумаг. В это время из приёмной доносится шум. Пришла секретарша. Она больше не опаздывает на работу.

- Кармит, доброе утро. Свяжите, пожалуйста, меня с начальником Второго отдела.

Через минуту моя просьба выполнена.

- Ашер, доброе утро. Главный инженер. Зайдите ко мне с Игалом.

Вскоре они входят в кабинет, здороваются.

- Садитесь, - приглашаю я. – Речь идёт о тоннельном проекте. Подготовьте докладную записку на моё имя с описанием обеих версий, включая их преимущества и недостатки.

- Может, к этой работе привлечь Шимона Розенталя? – предлагает начальник отдела. – Он прекрасно умеет составлять подобные бумаги.

- Ни в коем случае. У докладной должен быть только один автор – Игал, а ты, ради субординации, её завизируешь, - я пристально смотрю на Ашера. - Но опыта составления таких документов у Игала нет, так что помоги ему.

- Помогу.

- Срок – два дня, - продолжаю я. – В случае каких-нибудь затруднений, звоните мне.

Вопрос как будто исчерпан, но они не уходят. Ждут, может, я ещё что-нибудь добавлю. Взгляд Игала останавливается на листе с рисунком Аялы.

- Нравится? – я киваю головой на лист.

- Конечно, - улыбается он. – Замечательная графика. Всего несколько штрихов, а щенок, как живой. И очень симпатичный.

- Это вчера нарисовала моя пятилетняя дочь.

- Вы учите её живописи?

- В том-то и дело, что нет. Вдруг взяла и нарисовала. Мы сами очень удивились.

На лице Игала воцаряется выражение вежливой озабоченности.

- В детской графике хорошо разбирается мой дядя. Не только, как любитель искусства, но и как детский психиатр. Он говорит, по рисунку можно поставить диагноз.

- И к нему можно попасть на приём?

- Если хотите, я с ним поговорю, - обещает Игал.

 

Через два дня докладная записка у меня на столе. И к ней приложена рекомендация Ашера назначить Игала начальником Второго проектного отдела. С этими бумагами иду к директору. Он бегло просматривает докладную и поднимает недовольные глаза.

- Почему столь важный документ поступает ко мне за подписью рядового инженера?

- Ты же помнишь, Моше, моё обещание собрать инженеров и поставить перед ними задачу, - начинаю выкручиваться я. – Так и было сделано. И вот от одного из инженеров действительно поступило предложение.

Директор смотрит на меня с недоумением.

- Ты хочешь подчеркнуть, что проблема решена не тобою лично?

- Так и есть, Моше. Но дело не только в этом. Позже я ещё кое-что объясню.

- А кто такой Игал Малкин? – неожиданно интересуется директор.

Я сообщаю ему данные инженера и объясняю сущность его предложений.

- Так что теперь требуется от меня? – ставит вопрос ребром Моше.

- Во-первых, переадресуй докладную записку экономическим службам, чтобы они, во взаимодействии со Вторым отделом, определили объём финансирования. Во-вторых, проинформируй полковника Йорама Кантора, что мы берёмся за эту работу. И нужно решить один кадровый вопрос.

- Ну да, у тебя же уходит на пенсию Ашер Аллони, - вспоминает директор.

- Да. И я хочу на его место назначить инженера Малкина, автора этой докладной. Во Втором отделе он самый способный. Его кандидатуру поддерживает и сам Ашер. Вот от него рекомендация.

- С какой это стати?! – тон директора не сулит ничего хорошего. – Начальником Второго отдела должен стать Шимон Розенталь, а его место займёт Шмуэль Клебанов. Я обещал эти назначения.

- Нет, - резко качаю головой я, - проектные отделы – это мозговой центр нашего концерна. Только благодаря им он стал яркой звездой мирового хайтека (высокие технологии; А. Б.). Нашу продукцию покупают британцы, и американцы, и китайцы…

- Ну и что? – упрямствует директор.

- Знаешь, Моше, почему мы выиграли все войны и вошли в элитный клуб развитых стран? Потому, что в нашей стране на ключевые посты людей назначали не по протекции.

- Мы, Зеев, победили на полях сражений и в экономике потому, что исходили из реального положения дел. Не я создал это всевластие чиновников и профсоюзов, и не мне с ним бороться. Пусть этим занимаются политики. А наш концерн стал звездой мирового масштаба потому, что я исходил из сложившихся реалий. И сейчас поступаю так же.

Да, за словом в карман он не полезет. Но я всегда уважал этого человека не только за находчивость. Когда меня назначили главным инженером, Моше, в те времена ещё коммерческий директор концерна, поддержал мои преобразования проектных отделов. И сейчас он меня поймёт. Нужно только найти убедительные аргументы.

- Ты не забыл, Моше, как пятнадцать лет тому назад деградировали наши проектные подразделения из-за кадровых назначений по протекции? Концерн оказался на грани банкротства. Но именно твоя помощь в проведении преобразований оказалась решающей. А сейчас ты делаешь шаг в обратном направлении?

Он не торопится отвечать. Очевидно, мои слова произвели должное впечатление.

- Не забыл, - наконец, отзывается директор уже примирительным тоном. – Ты прав, но и я тоже. Мы не можем не считаться с реально действующими факторами.

Для меня примирительный тон его речи – единственная надежда. Он, кажется, готов к компромиссу. Нас, евреев, в мире считают неглупыми людьми. Но, очевидно, мы не умнее других. Единственное наше преимущество – исторический опыт беспрецедентной выживаемости в совершенно невыносимых условиях. В чём же наши предки всегда находили выход? В компромиссе, предполагающем максимальные уступки ради спасения главного. Этим принципом я и воспользуюсь.

- Помнишь, Моше, на встрече с полковником Йорамом я сказал, что наши проектные мощности перегружены, и для нового проекта нужны дополнительные средства.

- И какой тайный смысл сокрыт в твоих словах? – иронизирует директор.

- Смысл в том, что за счёт этих средств мы можем создать новое подразделение.

- Какое подразделение?

- Например, новый Отдел технико-экономической экспертизы. Его начальником назначим Шимона Розенталя, а руководителем группы в нём - Шмуэля Клебанова.

- Это же раздувание штатов, - не очень энергично возражает Моше.

- Но зато проектные отделы сохранят способность создавать потрясающие новации. И за счёт них мы с лихвой окупим некоторое увеличение непроизводственного персонала.

Мне кажется, я слишком долго жду директорской реакции.

- И таким образом разрешаются все проблемы? – колеблется он.

- Разумеется!

- Знаешь что, Зеев, - директор избегает прямого взгляда, - мне нравится твой план. Только найдутся ли убедительные аргументы, чтобы обосновать создание нового отдела?

- Можешь не сомневаться.

- Тогда подготовь один общий приказ по Малкину, Розенталю, и Клебанову. И, на всякий случай, предварительно переговори с профоргом и с Авигдором из министерства.

- Спасибо, Моше. Наконец-то, мы поняли друг друга.

- Пожалуйста. Только познакомь меня с этим твоим инженерным гением. Как его зовут? Игал Малкин?

Я возвращаюсь в свой кабинет, и Кармит встаёт из-за стола при моём появлении.

- Зеев, вам только что звонили из Америки. Я попросила перезвонить через час.

- Кто звонил?

- Представитель «Эйркрафт Локхид корпорейшен», по вопросу каких-то испытаний.

- Понятно. Значит, через час, - я открываю дверь кабинета, но, спохватившись, оборачиваюсь к ней. – А на каком языке вы с ним говорили?!

- На американском английском, - улыбается она.

- Вы им свободно владеете?!

- Это мой родной язык. Я родилась в Израиле, но мои родители из Пенсильвании.

Ничего себе! О такой секретарше можно было только мечтать. Но времени для рассуждений по поводу этой новости у меня нет. Я вызываю начальника Второго отдела и Игала, сообщаю им о достигнутой с директором договоренности и прошу Ашера подготовить приказ о новых назначениях. Мы обсуждаем детали этого приказа.

- А что мне делать? – напоминает о себе Игал.

- О, молодой человек, у вас работы теперь выше крыши. Экономистам нужна ваша помощь в расчётах финансирования тоннельного проекта. И придётся выступать перед различными коллегиями и комиссиями по поводу этой разработки. А они каждый раз будут присматриваться, по плечу ли вам такая должность. Так что нужно быть на высоте.

Потом посетители уходят, но Игал тут же возвращается.

- Извините, Зеев, чуть не забыл, - он кладёт передо мной листок с какими-то записями.

- Что это?

- Я обещал вам поговорить со своим дядей, детским психиатром. Его зовут Хаим Малкин. Он примет вашу дочь. Здесь адрес его больничной кассы и часы работы. Только обязательно покажите ему её рисунок.

- Спасибо, Игал. Я и не думал, что вы так серьёзно отнесётесь к этой проблеме.

 

Вечером я показываю Дане листок с расписанием работы Хаима Малкина.

- У нас же есть свой детский психиатр, - возражает она.

- Но ведь не он рекомендовал подарить Аяле щенка, - парирую я. – Ты видишь, какой неожиданный результат. Девочку просто не узнать. А на этого психиатра я надеюсь.

- Ладно, - в случае разногласий, Дана всегда уступает, - завтра, пока старшие дети в школе, мы с Аялой съездим. Между прочим, Зеев, сегодня звонила твоя мать. Скоро школьные каникулы. Она приглашает приехать к ней с детьми на недельку.

- Почему бы и нет. В киббуце хорошо. И в Кинерете можно купаться.

На следующий вечер Дана возбуждённо рассказывает мне о визите к детскому психиатру. Он поговорил с Аялой, внимательно рассмотрел её рисунок, но признаков патологии не обнаружил. По его мнению, у девочки наблюдается пограничный случай с ярко выраженной индивидуальной склонностью к одиночеству и сосредоточенности. Мы правильно сделали, подарив ей щенка. И целесообразны дальнейшие шаги по её социализации. Врач рекомендовал обучать Аялу рисованию. Это расширит круг её общения и позволит развить несомненные природные способности.

- А, кроме того, - улыбается Дана, - он сказал, что это счастье, иметь такого ребёнка.

И мы с Даной решаем пригласить для дочери платного учителя рисования.

 

Последующие дни на работе полны напряжения. Оборонное ведомство одобрило тоннельный проект. Теперь он проходит стадию экономического обоснования. А параллельно Игал представил мне список группы инженеров-проектировщиков. Он показал себя предусмотрительным руководителем, включив в их число геолога и инженера-ядерщика. Такие специалисты никогда не участвовали в наших разработках, но в этом проекте они необходимы. Только где их найти? В университетах и ядерных центрах? Да. Но едва ли их устроят оклады рядовых инженеров. Этими сомнениями я делюсь с Игалом.

- Не вижу никаких проблем, - заявляет он. - Таких людей я знаю, они репатрианты из России. Геолог трудится на хлебозаводе, а ядерщик - лаборант в муниципальной санинспекции, оба на мизерных окладах. Они сочтут за счастье работать по специальности, тем более с инженерной зарплатой. Я приведу их к вам на собеседование.

С подобным явлением мне уже приходилось сталкиваться. Последняя масса репатриантов из России, включавшая классных специалистов в самых различных отраслях, оказалась для Израиля чем-то вроде золотого дождя. Их предыстория была мне известна. В 1941 году советские власти перемещали на восток промышленные предприятия, научные и культурные учреждения, чтобы предотвратить их захват наступающими немецкими войсками. Вместе с ними эвакуировали персонал, в котором значительную часть составляли еврейские инженерно-технические работники и деятели науки, культуры и искусства. Остальные евреи, в основном, остались на оккупированной территории и погибли в пламени холокоста. В результате этого совсем не дарвиновского естественного отбора, послевоенное еврейское население СССР на тридцать процентов состояло из людей с высшим образованием и включало беспрецедентную долю выдающихся математиков, физиков, врачей, музыкантов и литераторов, в том числе и нобелевских лауреатов. Из них и образовался еврейский русскоязычный субэтнос – одна из самых талантливых ветвей народа Великой Книги. А феномен Игала Малкина свидетельствовал, что их одарённость вовсе не плод досужих домыслов.

 

Прошли две недели, и подготовительный период тоннельного проекта практически завершился. На министерском уровне приняли решение о выделении финансирования. Приказ о кадровых назначениях был утверждён, и Игал Малкин вступил в должность начальника Второго проектного отдела. С таким работником мне, наверняка, не придётся самому вникать в каждую мелочь. Наконец-то, у меня появится время, чтобы заняться своими многообещающими, хайтековскими идеями.

Эти события подводили промежуточную итоговую черту, предопределявшую высокие шансы на успех. Можно было немного расслабиться. И вечером, когда детей уложили спать, я попросил Дану принести вина. Она достала бутылку Мартини, поставила на стол два бокала и вазочку с конфетами.

- Ты можешь расслабиться, - заметила она, наполняя бокалы вином, - а я?

- Давай сделаем это вместе. Устроим себе театральный сезон. Сходим в ресторан.

- Ох, Зеев, ты не представляешь, о чём говоришь. Разве мать четырёх малых детей может себе такое позволить? А отдохнуть хотелось бы.

Я пригубил вино и опустил бокал на стол. Жена впервые жаловалась на свою жизнь. А ведь ей тоже нужен мой налог на счастье. Даже больше, чем другим. Она слишком долго безропотно тащит воз семейных забот, предоставляя мне возможность целиком отдаваться любимой работе.

- Мне кажется, Даночка, выход есть. Школьные каникулы уже наступили. Собирай детей и вези их в киббуц к маме. Она же приглашала. А сама возвращайся.

- Нет, Зеев, бросить на твою маму четверых детей, а самой уехать – это уж слишком.

- А если так: днём ты ей помогаешь, а к вечеру возвращаешься домой? Тут езды часа полтора. Ну, не каждый день, хотя бы раза три в неделю. А в субботу я сам к вам приеду.

- Так можно попробовать, - неуверенно соглашается Дана.

В приподнятом настроении мы ложимся спать. Но почему-то именно этой ночью мне снова видится прежний сон. Такое ощущение, что весь передний ряд зубов нижней челюсти вывалится, как только я раскрою рот. В растерянности пытаюсь удержать их ребром ладони, а на нём появляется кровь. Сновидение обрывается. В полусне ворочаюсь в постели, и вдруг в мозгу яркой строкой всплывают слова Деборы: «Нужно поскорее вернуться в тот же сон и всё-таки выразить своё возмущение». Полностью вернуться не удаётся, но ощущение выпадения зубов как будто восстановлено, и всё моё существо преисполняется бурным протестом: «Ни за что! Никаких выпадений! Не бывать этому! Не допущу!». К моему удивлению, пальцы, прижатые к нижней губе, натыкаются на твёрдое сопротивление изнутри. Раскрываю рот и ощупываю каждый зуб. Они неподвижны, и только один всё ещё немного качается. Неужели атака отбита?! Хотя… чья атака? Окончательно просыпаюсь и снова проверяю зубы. Ни одного шатающегося. И я долго еще, лежа на спине, осмысливаю только что пережитую драматическую ситуацию.

Проходит обычный рабочий день, вытесняя из сознания незначительные события и обстоятельства. Включая и недавний сон. Сколько их было. Наступает следующий день. Сегодня Дана с детьми поедет к моим родителям, живущим в киббуце под Тверией.

В нашем распоряжении две машины. На одной, новенькой служебной Тойоте, я езжу на работу. А старенькой Маздой среднего класса пользуется жена для поездок на рынок, в магазин и пр. Мы держим такой крупный автомобиль, чтобы можно было возить четырёх детей – тринадцатилетний Залман садится на переднем сидении, а трое младших в специальных детских креслицах сзади. На всякий случай, одно детское кресло установлено сзади и в моей служебной машине.

В десять часов Дана звонит, что всё в порядке, она выезжает. Обещает связаться часа через два, по прибытии на место. И я погружаюсь в свои производственные дела. Минут через сорок звонок по мобильнику. Это явно не Дана. Слишком рано.

- Вы Зеев Пинскер? – раздаётся в трубке хриплый тенор.

- Да.

- У вас есть жена и четверо детей? – уточняет тот же голос.

- Да. А в чём дело?

- Капитан дорожной полиции Меир Леви, - представляется мужчина. – Автомобиль с вашей семьёй столкнулся со встречным автомобилем. Шоссе номер четыре, десятый километр от Тель-Авива в сторону Натаньи.

- Что?! – я вскакиваю с места. – Они живы?

- Да, но об этом вам расскажет врач амбуланса. Только сообщите адрес гаража, куда отправить ваш автомобиль для ремонта. Грар (специальный автомобиль для перевозки неисправного транспорта; А. Б.) я уже вызвал.

Я сообщаю полицейскому нужный адрес, и он передаёт мобильник врачу.

- Врач у телефона.

- Что с моей семьёй, доктор?

- Трое детей, сидевших сзади, как будто не травмированы, - отзывается он, - но они в шоке. А у старшего мальчика сломаны правая рука и, возможно, несколько рёбер.

- А женщина?! – кричу я. – Что с женщиной?!

- Она в коме. Травма головы. Через двадцать минут мы будем в госпитале Тель Ха-Шомер. Приезжайте. Да, ещё у вашей собаки повреждена лапа. Мы завезём её в ветлечебницу.

Телефон отключается, и я торопливо выхожу в приёмную.

- Кармит, меня не будет до конца дня. Всех посетителей записывайте на завтра.

Я мчусь в госпиталь и думаю о Дане. Только теперь ко мне приходит осознание, что она для меня значит. Непритязательная, немногословная, самоотверженная. Без неё моя жизнь просто немыслима. Только бы поправилась! Отныне всё будет по-другому. Я сторицей верну ей всё недоданное за много лет внимание.

Процесс становления личности человека не подчиняется закономерностям роста и старения его организма. Некоторые доживают до старости, оставаясь в душе подростками, или даже детьми. Но ведь эта мысль прямо относится и ко мне. Мне уже за сорок, а я всё ещё тоскую по несостоявшейся любви своей молодости. Да, Шоши навсегда останется в моей памяти, но жизнь продолжается. И время разбрасывать камни давно прошло. Пора собирать их. Я ответственен не только за самого себя, но и за свою семью, за многих людей на работе. И мне кажется, что по этой дороге в госпиталь, занимающей двадцать минут, я преодолеваю путь к своей душевной зрелости длиной в несколько десятилетий.

Вхожу в больницу и останавливаюсь у поста дежурной медсестры.

- Девушка, к вам должны были привезти женщину после дорожной аварии.

- Было такое, - подтверждает она.

- Как её стояние?

- А вон как раз идёт врач из реанимации. Сейчас узнаем.

Он подходит и в ответ на вопрос дежурной грустно качает головой.

- Такая травма несовместима с жизнью. А кто-нибудь из её родственников уже здесь?

- Вот, мужчина, - дежурная переводит на меня испуганные глаза.

- Подождите, - напрягается врач, - за последние полчаса к нам поступили две женщины, пострадавшие в дорожной аварии. Как зовут вашу родственницу?

- Даниэла Пинскер. Это моя жена.

- У вашей жены сотрясение мозга, - сообщает он. – Пока она под наблюдением, но есть все шансы на благополучный исход. Можете зайти к ней во вторую палату.

- Спасибо, доктор, - я пожимаю его руку. – А где дети? В машине было четверо детей!

- В реанимацию они не попали, - рассуждает врач. – Значит, ничего страшного. Обратитесь в Педиатрическое отделение. Рахель объяснит, как туда пройти.

Врач уходит, а медсестра внимательно смотрит на меня, как будто что-то вспоминает.

- Даниела Пинскер? – она быстро просматривает лежащие на столе бумаги. – Врач скорой помощи оставил вам записку. Ага, вот.

Оказывается, это адрес ветлечебницы, в которой оставили нашу собаку. Теперь, немного успокоенный, я иду в палату жены. Меня предупреждают – не волновать её и долго не задерживаться. Дана лежит на койке с прикрытыми глазами, опутанная проводами и трубками. Травма головы – дело опасное, её состояние под контролем. В ответ на моё прикосновение, она открывает глаза.

- Зеев? А где дети? Ты у них уже был?

- Пока нет. Но меня заверили, что они в порядке.

- Понимаешь, я вдруг увидела, что со встречной полосы выехала машина и мчится прямо на меня. А за рулём пожилая женщина с закрытыми глазами. Наверно, заснула. Но мне удалось уклониться от лобового столкновения. Она ударила нас сбоку вскользь.

- Успокойся, моя хорошая, это уже позади. Выздоравливай. Я тебя очень люблю.

- Ну вот, - улыбается она, - нужно попасть в аварию, чтобы такое услышать. Но как же вы без меня? Попроси мою маму, чтоб она пожила у нас, пока я встану на ноги. А своим родителям объясни, что у нас сломалась машина, и мы приедем позже. Ведь так и есть.

- Разумеется. Не беспокойся. Главное, чтобы ты поправилась.

Я целую Дану и отправляюсь в Педиатрическое отделение. Нахожу врача. Он объясняет, что у Залмана сломаны рука и два ребра, но жизни ничто не угрожает. Сейчас ему делают операцию, и увидеться с ним удастся не раньше, чем часа через два. А остальных детей можно выписать хоть сейчас. Врач провожает меня в детскую палату.

Ора, Давид и Аяла с криками бросаются ко мне. Мы обнимаемся. Я передаю им привет от мамы и объясняю, что она поправляется.

- А где Зеев? – хмурится Аяла.

- Он у ветеринара.

- Папа, мы с тобой поедем к нему, - решительно заявляет она.

И тут у меня возникает весьма озорная мысль.

- Аяла поедет со мной сейчас, - решаю я, - а вы, Ора и Давид, вернётесь домой чуть позже.

Они нехотя соглашаются. Я звоню по мобильнику матери Даны, потом своей маме, и мы с дочерью отъезжаем от больницы. У цветочного киоска останавливаемся.

- Сначала, Аяла, нам нужно подарить цветы одной тёте, а потом поедем за Зеевом.

- Какой тёте?

- Видишь ли, доченька, эта тётя молилась за вас, когда вы с мамой поехали к бабушке. И поэтому вы все остались живы. Её нужно поблагодарить.

Мы покупаем большущий букет красных гвоздик и едем к дому с тусклой вывеской:

«Предсказательница Дебора. Астрология…». Останавливаемся во дворе и заходим в третий подъезд. А вот и дверь предсказательницы.

- Сейчас, Аяла, мы позвоним, выйдет тётя, и ты подаришь ей цветы. А я спрячусь, чтобы для тёти это был сюрприз.

- Куда ты спрячешься?

- Я поднимусь на полэтажа. А ты не бойся, тётя очень добрая. Отдай ей цветы и скажи: «Это вам за то, что зубы не выпали». Запомнила?

- Запомнила.

Я всё так и сделал, и вот наблюдаю за событиями. Раскрывается дверь, выходит Дебора и замирает от неожиданности. Аяла протягивает ей букет.

- Это вам. Папа сказал, тётя очень добрая и зубы не выпали.

- Спасибо, ангел мой, - Дебора опускается на корточки. – А где же твой папа?

- Он за нами сверху подглядывает.

Я спускаюсь по лестнице.

- Здравствуйте, Дебора. Извините, моя дочь немножко перепутала.

- Но главное я поняла, - улыбается она. – Зубы не выпали.

- Да. Моя семья попала в дорожную аварию, но все остались живы и почти здоровы. Потому что я делал всё, как вы велели. И возмущался во сне, и платил налоги.

- Но вы, имея такое сокровище, - предсказательница кивает на Аялу, - всё ещё считаете себя несчастливым?

- Уже не считаю.

- Почему? – я почти физически ощущаю, как она пронизывает меня взглядом. – Относительно выпадающих зубов всё понятно. А какой фактор определяет ваше счастье?

И у меня в памяти прокручивается виртуальная кинолента истории моих платежей налога на счастье. Сначала я подобрал бездомного щенка, и с этого началось выздоровление Аялы. Потом, явно в ущерб себе, я отказался уволить несчастную женщину, и вскоре она стала исполнительной, квалифицированной и преданной моей помощницей. А назначение на высокую должность Игала Малкина, поначалу продиктованное соображениями справедливости, высвободило для меня массу времени, создав возможности для реализации моих собственных, многообещающих идей. И это ещё не всё. Налог на счастье изменил меня самого.

- Так вы же, Дебора, сами сказали, - напоминаю я, - если постоянно вносить свой вклад в сокровищницу Добра, кое-что из неё может перепасть и на мою долю. Так и случилось. Только почему-то мне перепало не кое-что, а гораздо больше.

- Не очень понятно, - признаётся она, - но я подумаю.

- К сожалению, у нас очень много дел. Спасибо вам, Дебора, за всё. До свидания.

- У нас с папой очень много дел, - подтверждает Аяла.

- Прощайте, - у предсказательницы грустное лицо. – У вас больше никогда не будет причин посещать меня.

Мы уходим, и она до самой выходной двери провожает нас взглядом.