Антон сидел на скамейке в машине и незаметно наблюдал за

солдатами.

«Да, бравые солдатики», - подумал он, глядя на обмундирование молодых

желторотиков, - « И где только одежду такую откопали?»

На одном даже папаха была надета. Наверное, чтобы уши не мёрзли. Ноги

бы потеплее укутали, придурки. Кроссовки зимние напялили. Думают, в

бою будет удобно упираться в мёрзлую кочку. И чего я к ним привязался?

Нервы. Это элементарные нервы.

 

Антон впервые ехал на задание. Никто перед дорогой не сказал, куда, на

сколько, с кем. Всё решится на месте. Да и что там решать? В бой, значит, в

бой. Сам знал, на что шёл. Еще весной сказал жене, что как только

опасность подступит к родному городу, тут же уйдёт на защиту. Кто мог

тогда подумать, что опасность действительно подойдёт? Вроде, все забыли

этот разговор. Все, только не Антон. Мужик в любой ситуации должен

оставаться мужиком. Это его случай. Как вовремя он сходил к стоматологу с

противным нервом, не дававшим жизни целых трое суток. Ну, боится он

этих дантистов. Вспомнилось, как вошёл в холл стоматологии, а там, у

двери сидит солдат и тупо смотрит в пол. Перед ним ещё четверо

посетителей. И тут одна дама не выдержала и сказала:

- Молодой человек, у меня много свободного времени, я никуда не

тороплюсь. Проходите вместо меня в кабинет.

 

Парень вздрогнул и сжал кулаки.

- Да не бойтесь вы так. Сейчас стоматологи умеют работать. Вы ничего не

почувствуете.

- Мне только зуб удалить.

- Отлично. Представляете, я в поликлинике как-то удаляла зуб. Что было!

Доктор только с четвертого раза смог…

- Женщина, он сейчас потеряет сознание, вступился Антон. – Иди, брат, в

кабинет, - подтолкнул он солдата к двери.

 

Зубы надо лечить вовремя. Это – прописная истина. И тут у него заныл зуб.

Нервы. Неужели он нервничает? Вроде, всё идёт по плану, вроде, сам

решил уйти на защиту, вроде, мужик.

 

- Пацаны, впервые в бой? – нарушил он тишину.

- Впервые, - отозвался один. Но мы не боимся. Мы проходили подготовку.

- Отлично. Значит, с вами не страшно, - улыбнулся Антон.

 

Куда их везли – никто не знал. Тентованная машина была наглухо закрыта.

Да и ладно. Какая теперь разница? Привезут на место дислокации – всё

увидится.

 

**

 

Всё оказалось намного прозаичнее, чем думал Антон. Никакого штаба, тем

более, здания с отоплением и кухней. Хотя, кухня была. «Мивины» - хоть

завались, макароны просто так, навалом, лежали в мешке, картошка и

морковь валялись на полу: ешь – не хочу. Главное – тушенка. Её было

действительно много. Повара не приставили к ним, медсестрички тоже не

предусмотрели. Да и какая разница! Открыл банку тушенки, отломил кусок

хлеба – и сыт. Так поступают все. Жена сказала бы «лентяи». Хорошо, что

она не видит, как муж сознательно гробит желудок.

 

Только расположились, только растопили «буржуйку», как засвистели

пули, загремели взрывы, задрожала земля. Антон схватил автомат и упал

на землю, оглядываясь на пацанов. Они вслед за ним тоже свалились в

снег.

- Блин, да вы совсем ничего не умеете! – заорал он. – А, ну – прятаться

всем в укрытие! – Ствол шахтный видите? Быстро к нему!

 

Ребята послушно поползли к постройке, на которую указал Антон. Это было

настоящее укрытие. Шахтный ствол был надёжной бронёй от снарядов и

миномётного обстрела. Там бы и танк запросто мог спрятаться.

 

Бой длился недолго. В романах бы рассказали о страшных муках

переживаний за жизнь и смерть, о старом дубе, пострадавшем от бомбёжки,

о собаке, случайно попавшей под обстрел. Здесь – не до этого. Здесь –

снег, земля, дым, сажа, кровь. И крик. Этот душераздирающий крик.

Гремучая смесь.

 

**

 

Огнём обожгло ногу, и в этот момент кто-то навалился на Антона всем своим

телом. Дышать было трудно, но – можно. Бой затих так же неожиданно, как

и начался.

 

Антон, столкнув с себя тело парня, попытался встать на ноги, но взвыл от

боли. Он не мог сообразить, откуда эта боль. Вроде, не оступился, не

подвернул ногу, не сломал, так как хруста не слышал. Но почувствовал, как

сапог постепенно становился мокрым. Нога заныла, а потом стала гореть.

Боль была серьёзной, но Антону некогда было обращать на это внимание –

Рядом лежал желторотик… без головы…

 

Чуть дальше с разможжёнными мозгами валялся ещё один. Что это?

Провидение Господне? Везение? Проклятие? Оказывается, мина

разорвалась в трёх метрах от них. Только Антон остался жив. Не просто

жив, а живее всех, кто фрагментально разбросал своё тело по земле…

 

Собирать пацанов было невыносимо больно. Он, видавший в своё время в

армии на срочной службе, многое, выл от злости. Мамки не знают, что их

детей больше нет. Это война. Без потерь нельзя. Страшно, когда эти потери

ты видишь в нескольких сантиметрах от себя. Или прямо на себе.

 

Хоронить здесь, на поле боя, нельзя: ребяток надо отвезти домой. Там

родители ждут… «Груз 200» - это боль на всю жизнь. На всю ту жизнь,

которую пришли и отняли у пацанов.

 

Антон осмотрел свою ногу. Кровь хлестала из раны, нога быстро

становилась синюшного оттенка. Он знал, что снаряды обрабатываются

специальным раствором, убивающим все живые клетки организма. Попадёт

малюсенький осколок в тело, и пойдёт тут же заражение. Он думал, что у

него организм не такой. Не будет синюшности, не будет нарыва и опухоли.

 

Но рана живёт по своим законам. Ныла рука, которую Антон счесал во

время падения, ныла нога, ныл зуб. Нервы…

Пусть думают, что он орёт от зубной боли. Пусть что угодно думают, только

не о том, что ему срочно надо к хирургу.

Ни за что.

 

**

 

Командир осмотрел Антона, ребят, и сделал вывод, что им всем надо дать

отпуск на двое суток. Первый бой – всегда трудный.

 

- Слушай мою команду, - строго обратился командир к бойцам. – Двоих

ребят надо отвезти домой к родителям, похоронить и вернуться назад.

Понятно?

- Понятно, - отозвались молодые бойцы.

 

Домой ехали молча. Каждый думал о своём. У каждого своя жизнь, свой

выбор, свои… можно сказать гимны в голове, а можно и «тараканы». Пусть

кто-то только посмеет упрекнуть пацанов в трусости – не оберётся своих

проблем. У Антона единственная проблема – как аккуратно провести жену

вокруг пальца, не застонав при ней, не показав раны и не рассказав

ничего из того, что видел в бою.

 

Рану пришлось обрабатывать Марине. Антон ни в какую не решился идти в

больницу. Он прекрасно понимал, что могут комиссовать. А он не готов

после первого боя отлёживаться на диване. Он всё равно вернётся назад,

что бы ему ни говорили.

 

**

 

- Тош, ты на похороны пойдёшь? – спросила утром Марина. Она не стала

рассказывать мужу о том, что он всю ночь простонал во сне и всю ночь

собирал ребят в атаку.

- А как ты себе это представляешь? Они живут… жили в разных краях

города. Если я поеду к одному из них – второму не уделю внимания. И

наоборот. Давай мы с тобой после победы сядем в машину и навестим

ребят. Всё будет спокойно, без суеты, без страха, что не успеем и без крика

матерей.

- Тошенька, давай съездим в хирургию, - попыталась вставить своё

Марина.

- Никакой хирургии. Маленькая царапина.

- У тебя нога стала опухать.

- Это я оступился. Ты поняла? Просто оступился.

- А рука счёсана?

- Случайно упал.

- Знаю, как ты упал. Это тебя собой прикрыл солдат, и вы вместе упали…

- Ну, у тебя и фантазии! – возмутился Антон.

 

Марина поняла, что спорить бесполезно. Антон – мужик. Он обязан быть на

передовой. Это его стихия, что ли. Или зов сердца. Ты едешь назад?

- Конечно, дорогая. Я обязан быть там. Вот, смотри, что я привёз.

 

Антон раскрыл ладонь, на которой лежали пули.

- Твоя мама хранит у себя несколько штук похожих. Пусть и от меня будет

этот трофей.

- Убери, Тош.

- Нет. Не уберу. Просто припрячу подальше от детей. Пусть это будет

оберегом в нашем доме и её. Мне так спокойнее. Завтра я уезжаю. И не

плачь ты так. Ты же знаешь, что у меня есть личный телохранитель, -

улыбнулся Антон.

- Это кто такой?

- Ангел. Не веришь?

- Верю. Я теперь во всё верю, Тош. Только возвращайся живым.

 

02.02.15