- Доброе утро, Танечка.

- Что-то на вас не похоже, Ирина Ивановна.

- Не поняла.

- Вы никогда не говорите «доброе».

- Здравствуйте, Танечка.

- Ну вот. А я как раз и хотела ответить, что вот именно сегодня оно самое доброе, потому что я дома. Знаете, где я была в выходные дни?

- Нет, конечно, - улыбнулась Ирина сотруднице.

- А ездила я, Ирина Ивановна, в Мариуполь. Вы ведь знаете, что там у меня живёт старший брат. Он что-то совсем сдал.

- Состарился?

- Крыша съехала у него, а не состарился. Хрыч старый.

И тут её понесло не на шутку. Есть у Татьяны маленький недостаток: если уж начнёт говорить, то пока сама не остановится - никто ей рта не закроет. Этот факт совсем не раздражал Ирину. Напротив, было интересно наблюдать со стороны за эмоциональной женщиной, которая в порыве гнева умела так заломить словцо, что только рот раскроешь от удивления.

 

- Таня, это тот, который не хотел вас приютить летом во время бомбёжек, когда вы с семьёй практически жили в подвале?

- Он самый, чтоб ему пусто было, ироду лысому, - взвизгнула Таня, машинально поправляя воротник старенькой шубы.

 

Работа у Татьяны – не позавидуешь. Весь день стоит на посту у въезда в рынок и в дождь, и в зной, и в лютый мороз. Нет у неё мужика, который носил бы домой зарплату, а она крутилась бы у плиты и пекла ему пирожки с капустой. Самой приходится вкалывать на мужской работе. Сначала она стеснялась своего неуклюжего вида, а потом привыкла, освоилась и успокоилась. Единственным ярким пятном её гардероба были ногти. Как ни странно это звучит, но при том, что одета Таня в спец-тулуп, маникюр на её пальчиках всегда был безупречным. Женщина!

 

- Сейчас материться буту! – выпалила женщина, вытирая тыльной стороной ладони несуществующую влагу на губах. Таким образом она частенько машинально вытирала помаду, забывая о её существовании тут же, стоило только подкрасить губы.

- Тогда я ухожу. Вы же знаете, что я не люблю слушать исковерканную лексику.

- Всё-всё! А я вчера на блокпосту под Волновахой чуть не обос…

- Таня!

- Нас под Волновахой вчера остановил украинский патруль. Мы все сидим расслабленные, ничего не боимся: старух не трогают. Входит такой солдатишка коротыш с автоматом и приказал на украинском языке всем мужикам выйти из автобуса на улицу. Рядом со мной сидел пацанёнок патлатый. Хиппи, что ли. Кто их сейчас разберёт с огромными цепями на штанах с матнё... гульфиком до колен… Страшно мне стало за него. Хоть бы неразумного придурка не заграбастали.

- Обошлось?

- Если бы. Всех мужиков и пацанов выстроили вдоль автобуса, заорали «славаукраине», направили на них дула автоматов в ожидании ответа. Наверное, им что-то ответили, не слышала. У нас в салоне было такое, что у меня руки занемели. Встал перед нами разэтакий солдат и говорит:

- Ну-ка, показывайте свои паспорта в развёрнутом виде.

 

- Мы полезли по сумкам. А ему не паспорта нужны были. Он заглядывал в сумки, выискивая кошельки. А потом так прямо и скомандовал на чистейшем украинском, чтобы мы вытащили деньги и отдали ему на нужды армии. А я не дура. Я еще у брата спрятала все деньги в трусы. В кошельке было только пятьдесят гривен. Так мне жалко было их отдавать, но он вырвал у меня из рук купюру. Вот и я помогла украм на один патрон в меня. Хоть бы этот патрон у него в дуле разорвался. Сволочь! Я говорю, а как мне дальше добираться домой без денег? А он, сволочь, говорит:

- Ты же дома, тётка. Тебя твои сепаратисты пусть бесплатно катают.

 

- Нет, ну вы представляете? Я! И отдала свои кровные крохи на борьбу против меня…

И тут Татьяну взорвало. Это были не просто маты. Это был шедевр разговорной дворовой лексики.

 

Ирина не останавливала Татьяну. Кто знает, как бы она повела себя в данной ситуации. Главное – Таня дома. Практически все её деньги остались целыми. Внучке она никогда не скажет, что целый килограмм конфет вылетел в трубу. В дуло он вылетел, этот килограмм. Ирине стало жаль не только эту уставшую женщину. Ей стало жаль даже тех пацанов с автоматами, промышлявших на кусок хлеба для себя. Знали бы их матери, кого воспитали, вскормили и отправили сотворить ад на земле донбасской.

 

**

 

Ёлочный базар в этом году был не базаром, а так, торговым местом. Ни мишуры, ни серпантина, ни хлопушек. В Макеевке табу на петарды. Ёлки распродаются медленно, вяло, без излишней суеты. Дань привычки – больше ничего. Нет желания праздновать, говорить тосты, покупать новые наряды.

 

Ирина написала о покупках и тут же поняла, что не то она говорит. О каких нарядах сейчас можно мечтать? Детей бы обуть, чтобы ноги не промокали в дождливую зиму, а одежонку и старенькую до весны можно доносить. Сегодня Светлана сказала, что в новогоднюю ночь ляжет пораньше спать: нет никакой радости, одна тревога за детей и внуков. Война проклятая разлучила и её семью надолго. Как можно жить с таким настроением? Какое шампанское? Какие тосты?

 

Мимо прошел молодой человек со связанной ёлкой. Пусть идёт. Его ребёнку обязательно нужен праздник. Дети не виноваты, что у взрослых война. Дети вообще ни в чём не виноваты, только откуда в их глазёнках столько боли и тоски? Откуда этот взрослый взгляд?

 

- Бабушка, а мой папа будет ставить ёлочку, - подбежала Лизавета к Ирине. Я Деду Морозу письмо написала. Я только тебе могу по секрету сказать, что в этом письме.

- Нельзя, Лизочка. Помнишь, я тебя всегда учила, что секрет – это большая тайна, которую должен знать только один человек, иначе это уже никакая не тайна.

- Жаль, - грустно вздохнула внучка. – Тогда пусть это будет не тайна. Пусть это знает Ариша и Оля. Я не хочу войны. Я очень не хочу войны. А Дед Мороз может в мешке принести нам мир?

- Он может принести игрушки.

- Ты же знаешь, что я не играю в игрушки. Я уже выросла. Мне давно шесть лет. Я договорюсь с Дедом Морозом. Вот посмотришь, у нас будет мир. А если я не для себя попрошу, а для Ариши?

- Знаешь, моя хорошая, а давай мы напишем письмо Морозу и попросим для Ариши мира, - грустно улыбнулась Ирина. Думаю, что нам, двоим, он не откажет. Мы же не для себя просим.

- Ура! У нас будет мир! – закричала Лизавета, подбегая к сестрёнке. – Ой, бабушка, я ей выдала тайну, - испуганно вытаращила глазёнки внучка.

- Не волнуйся. Она ещё ничего не понимает.

- Тогда зачем ей мир, если она еще не понимает?

- Она вырастет и поймёт. Ты потом ей сама об этом расскажешь. Договорились?

- Договорились. Иду писать письмо.