Согласно утверждённой форме,

Здоровье признаётся в норме

В том случае, когда недуг

Такой же, как у всех вокруг.

 

Ещё в школе Иосиф мечтал стать психиатром. Позже, поступив в мединститут с Золотой медалью, он уже в первые студенческие годы запоем читал Фрейда, Юнга, Сербского, а в каникулярные месяцы работал санитаром в Институте психиатрии. И летом 1951 года, по окончании четвёртого курса, Иосиф предложил директору этого учреждения профессору Иванцову свою диагностику заболевания учёного Хавкина. Последний был направлен в Институт органами госбезопасности после того как публично заявил, что не существует русской и партийной теоретической физики.

Сначала Иванцов не принял всерьёз предложение санитара. Но через несколько дней он рассказал о нём лечащему врачу Лопахину. А тот проявил к идее Иосифа неожиданный интерес. В итоге, Хавкина, после курса медикаментозного лечения, выписали из Института психиатрии с правом на профессиональную деятельность при условии периодического освидетельствования у районного психиатра.

Для молодого санитара этот случай не остался без последствий. С его участием успешно диагностировали заболевание ещё одного подобного пациента. А затем Иосифу предложили постоянную работу ассистента профессора Иванцова, пока с окладом медсестры и занятостью в течение четырёх дней в неделю во вторую смену. Он согласился.

 

В середине сентября Иосиф вышел на новую работу. Профессор приветливо его встретил и предложил сначала обустроить своё рабочее место в пустовавшей палате без номера.

- Чем я буду заниматься потом? - справился новый работник.

- Начните с больного, который занимает койку бывшего пациента Хавкина. По профессии он художник.

- Понятно, Михаил Андреевич. А в чём проблема?

- Об этом, Иосиф, поговорите с Лопахиным. А пока я познакомлю вас с этим больным, - профессор снял телефонную трубку. - Олечка, приведите ко мне пациента Мохова.

Через несколько минут в кабинет вошёл высокий мужчина лет тридцати трёх с выразительными тёмными глазами.

- Здравствуйте, Роберт Игоревич, - приветствовал его профессор. - Как самочувствие?

- Спасибо. Самочувствие, как у среднестатистического психа.

- Познакомьтесь, пожалуйста, с Иосифом. Он будет с вами работать.

- А в каком он звании?

- Я знакомлю вас с хорошим человеком, - укорил художника профессор.

- Ладно, - пациент мельком взглянул на Иосифа, - буду иметь это в виду.

- Тогда, Роберт Игоревич, я вас больше не задерживаю.

Художник направился к выходу.

- Вот вам первое представление о пациенте, - подытожил профессор. - Он, как корабль без руля, мчится прямо на скалы. Но то же самое было и с Хавкиным. Вы же как-то нашли к нему подход.

Иосиф занялся обустройством своего рабочего места, а на следующий день постучал в дверь врачебного кабинета Лопахина.

- Заходите, - пригласил его врач. - Вы уже вышли на работу?

- Со вчерашнего дня, - они пожали друг другу руки. – Я к вам по поводу Мохова.

- Возьмите его историю болезни, - предложил Лопахин. - Он попал к нам за то, что в иллюстрациях к новому изданию "Божественной комедии" Данте изобразил чертей с лицами членов политбюро.

Иосиф вышел от Лопахина около пяти и, увидев в коридоре прогуливающегося Мохова, поздоровался с ним.

- Здравствуйте, Иосиф Абрамович, - отозвался пациент.

- Яковлевич, - уточнил Иосиф.

- Извините. Мне вас представили по имени. Вот я и изобрёл отчество.

- Склонность к изобретательству - характерная черта творческой личности, - усмехнулся молодой психиатр. - До этого вы уже изобрели для меня офицерские погоны.

- Погоны я не изобретал. Не секрет, что ваше учреждение - филиал одной военизированной организации.

- Какой организации?

- Превращающей нормальных людей в параноиков.

- А если превращение в параноика позволяет вас спасти?

- Что?! - пациент саркастически ухмыльнулся. - Хотя, понимаю, высокое искусство проникновения в человеческую душу, чем не поприще для еврейского гения!

- А вы, Роберт Игоревич, сами не из этой ли военизированной организации? Проверяете персонал нашего Института на благонадёжность и при этом кричите «Держите вора!». Очень по-русски.

- Давайте, Иосиф Яковлевич, на этом остановимся.

- Хорошо. Но если хотите узнать, кто я, доверьтесь своему художественному чутью.

- В каком смысле? - поднял брови художник.

- Нарисуйте меня.

- О, Иосиф Яковлевич, вы опасный человек. Но на чём рисовать?

- Я дам вам тетрадные листы. И зовите меня просто по имени.

- Идёт, - согласился Мохов.

 

Через день Мохов сам принёс ему свой рисунок. Взглянув на него, Иосиф не смог сдержать улыбку. Он сразу узнал себя в молодом человеке, который, приспустив брюки, показывал свой голый зад двум офицерам госбезопасности с лицами профессора и Лопахина. А офицер, похожий на майора госбезопасности Сорокина, курировавшего Институт психиатрии, спрашивал у них: «Неужели он без хвоста»?! Эти слова были обведены линией, исходящей изо рта Сорокина. У каждого офицера сквозь галифе торчал хвостик с кисточкой. И только Иосиф был без хвоста и погон.

- Ваше мастерство, Роберт Игоревич, восхищает, - признался Иосиф.

- Спасибо. А вы... Я не смог наделить вас хвостом и погонами. Мне не давали покоя ваши слова...

- О том, что превращение в параноика позволяет вас спасти?

- Да! – удивился Мохов. - Но если вы помните их, они не были случайными?!

- Это, Роберт Игоревич, зависит от вашей откровенности.

- А что вас интересует?

- Ну, например, почему вы изобразили меня без хвоста и погон?

- Разве смысл рисунка непонятен? Вы не принадлежите к силам зла.

- Но на каком основании вы сделали такой вывод?

- Не знаю, - смутился художник. - Когда я хотел пририсовать вам хвост, что-то внутри меня запротестовало.

- И вы всегда мыслите подобным образом? Чем-то внутри?

- Да. Во время работы я не формулирую свои решения в словах.

Иосиф вынужден был прервать беседу в связи с предстоящей встречей с профессором. Но встреча не состоялась, и он, вернувшись в свою палату, погрузился в размышления. Мохов даже мысленно не формулировал в словах принятые творческие решения и для их поиска не напрягал сознание. Значит, это феномен активно работающего подсознания?

На следующий день в шесть художник уже прогуливался у дверей палаты Иосифа.

- Добрый вечер, Роберт Игоревич.

- Привет. Что мы будем обсуждать на этот раз?

- Ваш рисунок. Откуда у вас сведения обо мне, незнакомом вам человеке?

- Наверно, - отозвался художник после некоторой паузы, - это началось в детстве. С шести лет я ходил с отцом в Эрмитаж. Мы тогда жили в Петербурге. Мне нравилась портретная живопись. Ван-Дейк, Рембрандт, Франс Гальс… Вы понимаете, Иосиф, о чём я?

- Догадываюсь. Данные о человеке закодированы в чертах его лица?

- Да. Сначала отец объяснял, что полные губы - признак чувственности, а маленький подбородок говорит о слабой воле. Но потом я сам сделал массу открытий.

- Каких открытий, Роберт Игоревич?

- В глазах большинства людей я увидел зверя. Того самого, в чьём облике они жили миллионы лет на пути от амебы к человеку.

- Это метафора?!

- Нет, Иосиф! Но представляете, каково было мне, когда я его увидел?

- Пытаюсь, Роберт Игоревич. И как вы на этого зверя реагировали?

- Я старался его не замечать, избегал прямого взгляда. Тем более, что эти люди нередко были и вежливы, и добры. Такими их сделали воспитание и жизненный опыт. И я стал принимать маску благопристойности, которую они носили, за их личность.

- Замечательно! - восхитился Иосиф. - Этим можно многое объяснить.

- Что именно?

- Например, феномен нацистов. Их мораль устранила необходимость носить маски гуманизма, и появилось несметное количество убийц и насильников. Вы создали достоверную модель человеческой психики.

- Но я, Иосиф, не первый. Вы помните картину Врубеля "Пан"? Там изображено чудовище с добрыми-предобрыми глазами. Это та самая модель. Если чудовище позиционирует себя носителем доброты, мы должны признать его добрым человеком.

 

Учёба в вузе и работа во вторую смену ограничивали контакты Иосифа с матерью. И только в субботу за ужином они могли поговорить.

- Как работа? - поинтересовалась она. - Есть ли пациенты от органов госбезопасности?

- Конечно, мама. Ради них меня и приняли в Институт психиатрии.

- И твой новый пациент действительно параноик?

- Пока не знаю. Он художник и по моей просьбе сделал карандашный набросок. Вот, посмотри, - он достал из своей сумки двойной тетрадный лист и положил перед матерью.

- Почему ты без погонов и хвоста? – она даже не улыбнулась. - Он что-то о тебе знает?

- В том-то и дело, что нет. У него какие-то уникальные способности.

- Иосик, этот рисунок ты никому не должен показывать.

- Почему, мама?

- Как ты не понимаешь? Когда профессор разберётся в возможностях твоего пациента, он без труда поймёт по этому рисунку, что ты нелоялен. Ни хвоста, ни погонов.

- Боже мой, мама, - он отложил ложку, - я должен был сам это понять?!

 

На следующий день перед встречей с Моховым у Иосифа было время для анализа ситуации. Подобную задачу он уже решал в работе с предыдущими пациентами. И этот опыт позволял ему разработать такую модель поведения Мохова, чтобы никто не усомнился в его паранойе. В шесть часов он пригласил художника в свою палату.

- Почему никто не занимается моей болезнью? - начал с жалобы Мохов.

- Вот давайте и поговорим о ней, - предложил Иосиф. – Как вы вообще попали в параноики?

- Вам же известно, что я иллюстрировал новое издание "Божественной комедии" Данте?

- Очень поверхностно.

- В этом произведении, Иосиф, три части: "Ад", "Чистилище" и "Рай". К "Аду" я рисовал чертей. И я изобразил их такими, чтобы они вызывали у читателей отвращение. Редактор и рецензент признали мои иллюстрации талантливыми. А цензор вдруг обнаружил, что у моих чертей лица Молотова, Маленкова, Кагановича, Ворошилова и Хрущёва.

- Но если ваше подсознание сформировало объекты отвращения в этих образах, нелогично, что среди них не было первого лица и Берии.

- Цензор их не назвал.

- Роберт Игоревич, я единственный человек, способный вам помочь. Вы всё ещё продолжаете меня в чём-то подозревать?

- Берия там был в обличье ведьмы, - наконец, признался Мохов. – Цензор не мог не узнать его, но назвать, видимо, не решился. Всё-таки женское лицо. А Сталина не было.

- И как повёл себя цензор?

- О своём открытии он доложил ответственному чиновнику Академии художеств, а тот, в прошлом друг моего отца, попросил его дня два не сообщать об этом, куда следует.

- Пожалуйста, подробнее, – попросил Иосиф.

- Ладно. Когда мне было четырнадцать лет, я рассказал отцу, что вижу в человеческих глазах зверей. И он показал меня психиатру. Со временем этот инцидент забылся, но чиновник разыскал того врача, и врач был готов подтвердить факт моего освидетельствования в подростковом возрасте. И ещё чиновник организовал заявление, посланное районному психиатру, с просьбой освидетельствовать меня. Оно было датировано задним числом и подписано тремя моими друзьями, включая редактора издательства. В результате, офицер госбезопасности Сорокин, допросив всех причастных, направил меня к вам.

Встреча с пациентом продолжалась часа полтора. Полученный материал требовал анализа, и Иосиф отложил продолжение беседы на завтра. Модель имитации паранойи не складывалась. В биографии Мохова пока не удалось обнаружить коллизию несовместимых направлений мышления, которая могла бы стать мнимой причиной возникновения паранойи. Может, её следует искать в его пристрастии к Эрмитажу?

И ещё Иосифу подумал, что, в целях конспирации, он не должен строить модели имитации паранойи по единому трафарету. Нужно шире использовать мировой опыт. Средневековый философ Томаззо Кампанелла - вот первое имя, которое пришло ему в голову. Инквизиция продержала его в застенках двадцать семь лет, подвергала пыткам, но вынуждена была освободить. Какие тайны психики знал этот человек? На следующий день в мединституте Иосиф спросил об этом своего преподавателя марксизма-ленинизма.

- Эти тайны психики известны и в наше время, - улыбнулся преподаватель. - У Кампанеллы был могущественный покровитель - сам папа. Без его санкции инквизиция никого не могла казнить. А Кампанелла поддерживал идею своего предшественника Фомы Аквинского о божественном авторитете папской власти. Разве мог глава католической церкви послать на смерть такого своего сторонника, хотя и отпетого еретика.

Эта информация показалась Иосифу бесценной. И когда пришло время встречи с Моховым, у него уже был вполне определённый план беседы.

- Поговорим об Эрмитаже, - предложил он пациенту. - Эта сокровищница искусства оказала на вас влияние?

- Решающее, - подтвердил художник. - Я практически оттуда родом.

- Но в массе разнородных произведений вы что-то особо выделяли?

- Да, мне нравились голландцы. Но в общем, Иосиф, я воспринимал Эрмитаж, как сокровищницу единой христианской культуры, сконцентрированной вокруг фигуры Спасителя. И гении итальянского Высокого Возрождения, и художники Испании, Франции, Голландии - все они писали бесчисленные изображения самого Христа, членов его семьи и окружения. Вокруг Него выстраивались и этика, и эстетика, и святость. Мир быть замкнут на единое личностное начало.

- А вне Эрмитажа действительность, конечно же, была совсем иной?

- Нет, до революции такого противоречия не было, - возразил художник. - Был Бог и его помазанник на земле - царь. Это, Иосиф, русское миропонимание, сформированное веками.

- Но в той России, в которой вы росли и учились, ведь не было ни Бога, ни его помазанника?

- Да. И я воспринимал это, как болезненную неадекватность. Однако в тридцатых годах положение начало меняться. В какой-то момент Сталин, очевидно, расшифровал загадку русской души и попытался заполнить собою пустовавшее место в русском самосознании.

- И вы, Роберт Игоревич, его приняли?

- К Сталину, истребителю русских исторических сословий и жестокому тирану, у меня были претензии. Но его принял мой народ, и я последовал его примеру. Потребность в богоподобном лидере предопределяла готовность даже на его неполноценную замену.

Теперь, наконец, ситуация прояснилась. И созрели условия для принятия решения. Иосиф встал. Беседа была оконченной. Но Мохов запротестовал.

- Пожалуйста, не оставляйте меня в положении смертника, ждущего казни.

- Хорошо, - Иосиф опустился на стул. – Давайте кое-что уточним. Вы заинтересованы в подтверждении вашей болезни. Тогда вас, как невменяемого, не смогут подвергнуть репрессиям. Так?

- Как будто, да.

- Но паранойи у вас нет. Значит, её придётся имитировать. Вы готовы к этому?

- Если нет другого выхода…. Только, как это делать?

- Я познакомлю вас с моделью мнимого заболевания, - пообещал Иосиф, - чтобы вы могли отвечать на вопросы медицинского консилиума. Итак, расстройство психики проявилось у вас ещё в детстве, когда в глазах людей вам начали мерещиться звери.

- Почему мерещиться? – возмутился Мохов. – Я обрёл дар особого видения.

- Дорогой Роберт Игоревич, я рассказываю вам, как убедить консилиум в вашей болезни, а вовсе не то, что было в действительности. Понимаете?

- Понимаю. Извините, Иосиф. Просто я на минутку забыл об этом.

- Идём дальше. Представление о мироздании формировалось у вас под влиянием религиозных родителей и Эрмитажа. В центре мира находился Иисус Христос, а в его окружении таились предатели и враги. И это представление вы попытались перенести на реальное общество, когда, повзрослев, стали его активным членом. Но в обществе не было Бога. И тогда вы нашли выход в обожествлении вождя и в подозрительности по отношению к его ближайшим соратникам, что и сказалось на ваших иллюстрациях. Это уже была паранойя.

Иосиф умолк и с нетерпением ждал реакции пациента.

- В моё обожествление вождя не поверят, - покачал головой Мохов. - Оно не доказано.

- И я этого боюсь, - признался Иосиф. – Вот если бы вы сделали несколько эскизов…

- Что?!.. Хотя… изображение Бога в моих иллюстрациях предусмотрено. Я нарисую его с лицом Сталина, конечно, с нимбом, в иконных одеждах…

- Тогда, Роберт Игоревич, я принесу рисовальные принадлежности. Сделайте за моим столом наброски в виде заготовок к иллюстрациям. А я отнесу их на вашу квартиру.

 

В течение последующей недели они ещё не раз встречались для обсуждения поведения Мохова на предстоящем консилиуме. Потом Иосиф доложил о результатах своего обследования профессору. А тот лично побеседовал с пациентом и ещё раз проанализировал ситуацию вместе с Иосифом. Обоснование диагноза казалось достаточно убедительным.

Наконец, был созван консилиум. Проект заключения по результатам обследования Мохова зачитал Лопахин. Вызвали пациента. И он, несмотря на волнение, ответил на все вопросы без единой ошибки. Но опасения Иосифа подтвердились. Офицер госбезопасности Сорокин заявил, что утверждение о религиозном преклонении пациента перед вождём бездоказательно и выглядит, как попытка спасти государственного преступника от справедливого наказания.

Выступление Сорокина произвело гнетущее впечатление. Иванцов покосился на Иосифа, и тот попросил слова. Он сказал, что хорошо понимает сомнения товарища Сорокина, но для их разрешения необходимо расширить рамки традиционного психиатрического обследования и, в частности, провести обыск в мастерской пациента с целью поиска дополнительных материалов.

Предложение Иосифа одобрили все, включая Сорокина. Он активно взялся за оперативную организацию обыска. Профессор объявил двухчасовой перерыв, и по его окончании перед участниками консилиума лежали эскизы Мохова, изображающие Всевышнего с хорошо узнаваемым лицом Сталина. В результате, Сорокин снял свои возражения, и заключение было окончательно согласовано. Оно подтверждало заболевание художника и предусматривало проведение курса его лечения с последующей выпиской из Института с правом заниматься профессиональной деятельностью, при условии периодического освидетельствования у районного психиатра.

Через несколько дней после консилиума Мохов зашёл в палату, где работал Иосиф.

- Вам я обязан своей свободой, а может, и жизнью, - художник с искренним чувством пожимал руку молодого психиатра. – Моя благодарность безгранична.

- Этим результатом, Роберт Игоревич, вы обязаны и самому себе. Вы играли свою роль просто блестяще!

- Но, - растеряно пробормотал пациент, - я не играл.

- Как это понять? – удивился Иосиф.

- Может, я действительно параноик, если, играя роль, не видел в своих словах никакой драматургии? Я говорил то, что есть на самом деле.

Иосиф напряжённо смотрел на собеседника. Потом улыбнулся.

- Мне кажется, Роберт Игоревич, государства и народы страдают от тех же психиатрических недугов, что и отдельные люди. И паранойя - это, скорее, болезнь общества, в котором вы живёте. А у вас лично никакого психического расстройства нет.

После короткого курса лечения Мохова выписали из Института психиатрии.