В течение тридцать лет автомобиль был моей несбыточной мечтой.

 

В СССР стоимость новых «Москвича» или «Жигулей» соответствовала двухлетнему окладу младшего офицера, поэтому купить в тридцать лет новый автомобиль было практически невозможно. Годами стояли в очереди на приобретение автомобиля молодые офицеры, но пока они не переходили в старшую возрастную категорию, у них не было шанса купить машину. Распределение автомобилей осуществлялось в штабе части: «Волгу» забирал себе командир, а остальные машины доставались его приближенным.

Я, как и большинство моих товарищей, не имея денег для покупки автомобиля, тем не менее, написал рапорт на его приобретение. Этот рапорт меня ни к чему не обязывал.

Другой возможностью влиться в сообщество автомобилистов было приобретение подержанного автомобиля. Но здесь были свои проблемы.

Цена автомобиля, приобретаемого «с рук», оказывалась выше цены новой машины, если подержанный автомобиль был в хорошем состоянии. Дефицитная техника была предметом спекуляций, законы рынка работали и в советском государстве.

Если же автомобиль был далеко не новым, то его владельцу приходилось заниматься бесконечным поиском запасных частей, купить которые в СССР по их официальной стоимости могли только работники малочисленных автосервисов.

Тем не менее, к своим тридцати годам я купил себе нечто, к чему гордое название «автомобиль» можно было применять, главным образом, в прошедшем времени.

 

В середине двадцатого века итальянский концерн «Фиат» выпустил культовый автомобиль с примечательным для современного читателя номером модели.

Хит пятидесятых годов назывался «Фиат 600» и задолго до «шестисотых Мерседесов», итальянский «шестисотый» в одночасье завоевал сердца небогатых и экономных европейцев.

Вскоре после этого, производитель сельскохозяйственной техники в городе Запорожье, завод «Коммунар», выполняя постановление партии и правительства, приступил к выпуску собственной модели автомобиля, очень похожей на известный «Фиат», но названной по месту своего производства «Запорожец».

Этот автомобильчик получил официальное имя ЗАЗ-965, но стал известен как «горбатый», что объяснялось внешним видом машины. Когда через несколько лет на заводе начали производить «Запорожцы» следующей модели, то их стали называть «мыльницы», что тоже вполне соответствовало их облику.

Когда в 1981 году я покупал своего «горбатого», машине было восемнадцать лет.

Прежний владелец «Запорожца» купил эту машину в Краснодаре и хотел доехать на ней до Ленинграда. По пути у машины отказал двигатель и он каким-то чудесным образом, в стране, где ничего нельзя было купить, сумел раздобыть новый двигатель, причём следующей модели, в тридцать лошадиных сил.

Бывший владелец машины очень гордился тем, что на «Запорожце» стоял новый двигатель. Всё остальное в автомобиле несло на себе следы долгой жизни, три последних года из которых прошли в сыром гараже.

 

Запорожец был обречён стоять без движения исключительно по хозяйской безалаберности. Никаких серьёзных неисправностей у него не было, но постоянно что-то ломалось: то бензонасос откажет, то зажигание исчезнет, то приборы потухнут. Нормальное состояние для любого изделия советского автопрома.

Я, не понимая, во что ввязываюсь, решил, что сумею из этого хлама сделать настоящий автомобиль.

Покупка «горбатого» обошлась в девятьсот рублей. После этого над ним колдовали два сварщика, а я обрабатывал швы и шпаклевал кузов. На эти занятия ушли зима и весна 1981 года. Я похудел, кажется, единственный раз в жизни.

К лету на свежевыкрашенной машине можно было ездить, хотя и с некоторой опаской.

У «горбатого» двери открывались против движения. Поэтому, если замок внезапно отпускал строптивую дверцу, то под воздействием воздушного потока дверца начинала стремительно распахиваться, и остановить её движение уже не мог никакой ограничитель. Зная эту особенность, я сделал большие петли из брезентового солдатского брючного ремня и наловчился на полном ходу захлопывать дверь.

Помимо постоянно распахивающихся дверей своим нравом обладал стеклоочиститель.

Когда впервые щётки на лобовом стекле перестали двигаться, был вечер и шёл дождь. Ситуация – хуже не придумаешь. Я медленно ехал по Таллинскому шоссе в сторону Красного села. Впереди был пост ГАИ. Я прибавил газу, чтобы не обратить на себя внимание, но милиционер поднял свой жезл.

- Почему вы так медленно едете, - спросил сержант, изучая документы.

- Погода дождливая, дорога скользкая, - сообщил я половину правды. То, что у меня не работает стеклоочиститель, сержант не заметил.

- Поезжайте осторожно, - сказал мне инспектор, возвращая документы.

И я рванул с этого места, не желая оказаться припаркованным возле поста ГАИ - штрафных автомобильных стоянок тогда ещё не существовало.

Чтобы отремонтировать стеклоочиститель, надо было заменить пластмассовый редуктор, но купить его в нашей стране было невозможно. Поэтому я отсоединил привод стеклоочистителя от неработающего редуктора и почти месяц ездил на «ручном приводе», то есть в ситуации, когда надо было очистить лобовое стекло, я под панелью приборов нащупывал конец привода стеклоочистителя и делал несколько движений вправо и влево. Послушные моей воле щетки исправно размазывали воду по стеклу. Видимость немного улучшалась. Через три недели токарь вручил мне изготовленные бронзовые шестерни для редуктора. Думаю, что этот редуктор пережил свою машину.

Еще я украсил свой «горбатый» куском резинового поручня от эскалатора в метро.

Поручень я надел на узкие металлические передний и задний бамперы, закрепив это сооружение медными болтами с большими круглыми шляпками.

Теперь машина смотрелась намного солиднее и стала единственной в своём роде.

 

Я не планировал заниматься частным извозом, то есть – возить пассажиров за деньги.

В тот день, когда это впервые случилось, я ехал по Московскому проспекту, а у края дороги стояла женщина и с выражением крайнего отчаяния махала рукой в надежде, что кто-нибудь остановится и возьмёт пассажира.

Для тех, кто не знаком с особенностями советского быта, объясню, что такси в городах были исключительно государственными и машин всегда не хватало. Дело в том, что таксисты работали за зарплату, а всё, что показывал счётчик такси, подлежало передаче в кассу парка. Поэтому таксисты были заинтересованы в наличии постоянного дефицита машин, чтобы получать с пассажиров больше, чем положено по счётчику. Таких водителей называли «бомбилы» и они все ненавидели «извозчиков», то есть тех, кто в нарушение законов занимался частным извозом на собственном автомобиле.

«Извозчиков» преследовали в административном и в уголовном порядке, а автомобиль «извозчика» мог быть конфискован по приговору суда, но это обстоятельство нисколько не отвращало от занятия извозом, а, напротив, только добавляло романтики небезопасному занятию.

Поэтому женщина, машущая рукой у обочины, знала, что проезжавшие мимо немногочисленные автомобили не желают её подвезти не только потому, что они слишком заняты, но главным образом потому, что частный извоз - это опасное занятие.

Однако, я остановил свою машину.

Женщина открыла дверь «Запорожца» и спросила, с сомнением осматривая маленький салон:

- До Витебского вокзала сможете довезти?

 

Заработав в этой поездке один рубль, я понял, что любой автомобиль, если он может доставить пассажира в нужное место, будет приносить деньги.

Поскольку я не собирался всю жизнь кататься на «горбатом», а деньги на приобретение другого автомобиля ещё нужно было заработать, то я решил сделать мой древний автомобиль средством для приобретения следующего.

И я стал выезжать на заработки, стараясь делать это в выходные дни и в праздники, когда подвыпивший народ особенно охотно останавливает чужие автомобили.

Я никогда не занимался извозом, если на мне было форма офицера советской армии. Незаконный частный извоз и ношение военной формы, доверяемое только достойным членам советского общества, казались мне тогда несовместимыми.

Для того, чтобы не иметь проблем с милицией, я, посадив в машину пассажира, нередко предупреждал его:

- Если нас остановят, то я знакомый вашей сестры и согласился подвезти вас до дома. Кстати, а как вас зовут?

Но лишь однажды придорожный милиционер поинтересовался пассажирами в салоне моего автомобиля.

 

Некоторые мои пассажиры, когда впервые садились в «горбатый», проделывали это с откровенной опаской. Правда, у них был выбор: ждать, когда им вновь повезёт, или воспользоваться моими услугами немедленно. Последнее, нередко, оказывалось предпочтительнее.

Но однажды произошёл случай, после которого я изменил отношение к своему «запорожцу».

Двое мужчин, стояли на тротуаре и размахивали руками. Сомнений не было - они нуждались в таксомоторных услугах.

В то время машины останавливали не так, как это принято сейчас, - показывая водителю оттопыренный большой палец правой руки. Машины следовало останавливать раскрытой ладонью, причём энергичные вертикальные движения руки свидетельствовали о большом нетерпении страждущего сесть в машину и, соответственно, о его намерении заплатить не торгуясь.

Я остановился, открыл дверцу и откинул вперёд пассажирское сиденье, приглашая одного из мужчин забраться назад через единственную пассажирскую дверь, а его товарищу сесть спереди.

Надо сказать, что именно этот момент был решающим. Если страждущий поездки решался забраться в машину, то с этого момента он становился пассажиром. Это был момент истины.

Один из мужчин после некоторого колебания полез на заднее сиденье, а второй сел рядом. Мы поехали.

«Запорожец» весил около 700 килограмм, отличался малыми размерами и узкой колёсной базой. Всё это способствовало его высокой маневренности. Небольшая наглость в вождении позволяла создать у пассажиров иллюзию, что «запорожец» - король дороги, а некоторое количество алкоголя в крови делало их восприятие более ярким и выразительным.

Пока мы ехали в аэропорт, пассажир, сидевший спереди, успел рассказать, что он два месяца назад освободился из заключения, что у него всё замечательно, а у меня замечательная машина. Когда мы приехали на место, то он уговорил меня подождать, и я, после часа ожидания, отвёз моих пассажиров в другое место. С этой поездки я перестал стесняться своей непрезентабельной машины.

 

Через год я продал «горбатого» и практически возместил понесённые расходы, не считая потраченных сил и времени.

Через полгода после расставания я увидел его, одиноко стоящим на улице.

Всё было узнаваемо: и чехлы, сшитые из зелёного клетчатого пледа, и треснувшая шпаклёвка на боку, и резиновые поручни от метровских эскалаторов на переднем и заднем бамперах.

Я испытал чувство, сходное тем ощущением, когда мужчина, оставивший некогда любимую им женщину, вдруг встречает её в обществе другого мужчины и видит, что им вдвоём теперь хорошо.

Это чувство называется ревность.

 

Следующим автомобилем, прослужившим мне почти три года, был «иж-комби», то есть – «москвич» производства ижевского завода.

Яркое воспоминание, связанное с этим автомобилем, – 10 ноября 1982 года.

Я тогда жил на территории воинской части и голубой «комби» стоял около дома. Аккумулятор у него был заслуженный, а характер – капризный и заводить его надо было очень аккуратно, не допуская перелива бензина, иначе автомобиль мог заупрямится и не завестись.

Возясь с машиной, я пропустил новость, которую начали передавать все радио и телестанции страны: «Умер Леонид Ильич Брежнев».

Последствия этого события кардинальным образом изменили всю мою жизнь.

 

Обязательное страхование автогражданской ответственности в нашей стране ввели только в двадцать первом веке. До эры всеобщего страхования оплачивать ремонт автомобиля, пострадавшего в дорожно-транспортном происшествии, приходилось самому владельцу, если только ему не удавалось получить деньги с виновника происшествия.

Моё первое посещение суда было вызвано именно этим обстоятельством.

На перекрестке Витебского проспекта с Благодатной улицей, когда мой «комби», тронувшись на зелёный свет, стал обгонять трамвай, произошло столкновение с грузовиком, внезапно появившимся с левой стороны.

Я сразу же кинулся в трамвай:

- Вы видели, что он въехал на перекресток уже на желтый свет? – спросил я водителя трамвая, женщину средних лет.

- Да, видела, он так мчался … - согласно закивала та.

Так я получил необходимого мне свидетеля.

Вскоре после этого я, захватив повестку из ГАИ и надев для пущей убедительности форму капитана Советской армии, отправился искать своего свидетеля.

В трамвайном парке мне сообщили домашний адрес водительницы трамвая и я, купив букетик тюльпанов, поехал к ней на трамвае того же номера. Разыскав нужный адрес, я застал свидетеля моей невиновности дома, а за скромный букетик меня даже напоили чаем.

В суд эта добрая женщина пришла, решение состоялось в мою пользу и вскоре я получил перевод на сто двадцать рублей, из которых только часть ушла на ремонт, поскольку битое крыло автомобиля я, уже имея некоторый опыт кузовного ремонта, зашпаклевал самостоятельно.

 

Мой голубой «комби» был первым автомобилем, на котором я рискнул отправиться из Ленинграда через Гродно в Одессу. По дороге в Одессу у машины развалился дряхлый глушитель и в каком-то селе Черниговской области местные механизаторы подлатали чудо советского автопрома из подручных железных материалов.

Продавать моего железного друга я отправился на проспект Энергетиков, где располагался дикий авторынок. После четырёх часов напрасного стояния появился Володя. Он не покупал и не продавал машины, он помогал покупателям и продавцам найти друг друга.

Вскоре Володя, позвонив из телефона-автомата своему знакомому милиционеру, пожимал ему руку и показывал на мой автомобиль.

Мы помчались по городу: милицейский автомобиль впереди, мой - следом. Так мы проскочили Невский проспект по средней полосе, запрещенной для движения обычных автомобилей, и, в нарушение установленных знаков, повернули на Садовую улицу.

Но, когда мы приехали на место, двигатель заглох из-за песчаной мути, поднявшейся со дна карбюратора.

Гаишник отказался покупать мою машину, но в тот же день её купили.

 

Следующим после «иж-комби» была «копейка» красного цвета.

«Копейку» мы с отцом пригнали из Гродно в Ленинград всего лишь за 14 часов.

Папа захотел в тот же день возвратиться домой, и мы поехали на Варшавский вокзал, откуда в 23:45 отправлялся скорый поезд Ленинград – Варшава – Берлин.

Билеты на любой транспорт тогда приобретались с большим трудом, но, во-первых, мы приехали на вокзал за час до отправления поезда, именно тогда, когда снималась «бронь ».

Во-вторых, у папы была красная книжка инвалида войны, и иногда он получал те блага, которые были недоступны обычным советским людям.

Поэтому папа купил билет и вскоре его поезд принялся отстукивать километры обратного пути.

Я же направился к длинной очереди, выстроившейся в ожидании такси. «Волги» с шашечками на боках подъезжали к остановке с интервалом минут в пять, а страждущих было не менее тридцати.

- Кому-нибудь в южном направлении надо ехать? – громко спросил я очередь.

Несколько человек недоверчиво посмотрели в мою сторону. Они не могли принять моё предложение потому, что не умели договариваться о цене. Они не могли спросить: «сколько это стоит?» и предложить свою цену. Уклад жизни советского человека не

В ответ на мой вопрос ко мне подошли двое мужчин и один из них сказал:

- Поехали! Где ваша машина?

Я показал на красную «копейку» с бумажными транзитными номерами, прикрепленными кусками синей изоляционной ленты к внутренней стороне переднего и заднего стекла автомобиля. Один из них присвистнул.

- Так у вас даже номеров ещё нет.

- А вам шашечки или ехать? – ответил я ему.

В ответ он достал служебное удостоверение. На фотографии мой собеседник был в форме майора милиции.

Тут уже я присвистнул.

- Ну, и что мы будем делать? – понимая, что вести меня сейчас в служебное помещение для составления протокола они, похоже, не настроены.

- Вы нас развезёте по домам и свободны, - ответил второй мужчина.

Жили они в местах далёких от моего дома, поэтому катался я с ними около полутора часов, пока довёз домой последнего пассажира.

Но у меня появились новые знакомые, возможностями которых я впоследствии не раз пользовался, потому, что майор служил в транспортной милиции и мог помочь приобрести билет на поезд, когда в кассах пытаться это сделать было бесполезно.

В Советском Союзе выживать помогали, главным образом, дружеские связи.

 

Литр девяносто второго бензина в СССР стоил примерно столько же, сколько стоила бутылка жигулевского пива.

Но у жителей СССР была возможность сократить свои затраты на бензин, перейдя на использование семьдесят шестого бензина. На семьдесят шестом ездил весь грузовой и пассажирский транспорт. Водители грузовиков и автобусов на своём предприятии получали талоны на бензин, но продать талоны не могли, зато всегда имели избыток бензина. Поэтому покупка двадцати литров семьдесят шестого у водителей государственных грузовиков и автобусов обходилась в половину стоимости такого же количества девяносто второго.

А для того, чтобы перевести двигатель легкового автомобиля с девяносто второго на семьдесят шестой бензин, между головкой и блоком цилиндров устанавливалась прокладка толщиной в полтора миллиметра. По крайней мере, для одной из своих машин эту прокладку я собственноручно изготовил из медного листа.

После такого изменения объёма двигателя, можно уже было выходить на дорогу и размахивать перед неспешными грузовиками пустой двадцатилитровой канистрой и свернутым в кольцо шлангом для перекачивания бензина. За полчаса всегда можно было отловить какой-нибудь грузовик и, стараясь не привлекать чужого внимания, наполнить пару канистр бензином по три рубля за канистру.

 

Раньше я никогда не бил человека по лицу. Высоцкий в песенке про боксёра сказал: «Бить человека по лицу я с детства не могу». Так это про меня.

Единственный случай, когда я ударил человека, был непосредственно связан с моим занятием частным извозом.

Я тогда уже ездил на красной «копейке» и считал себя «извозчиком», обладающим и достойной машиной, и достаточным опытом.

Впрочем, до классических шоферюг, легко хватающихся в серьёзных случаях за монтировку и выходивших на врага с мрачной решимостью на лице, утомленном тысячами пройденных километров, я, конечно же, не дотягивал. Мешала не шоферская интеллигентность, глубоко засевшая во мне, от присутствия которой надо было бы избавиться при первом же удобном случае.

И вот - такой случай представился.

Молодой человек, которого можно было бы назвать «хлыщом», остановил мою машину, сел в неё и мы поехали. Приехав в застроенные малоэтажными домишками Коломяги, я узнал, что у моего пассажира денег на оплату проезда нет, но он предложил пройти вместе с ним, неопределённо обещая, что деньги мне отдадут там, внутри дома.

Внутри было какое-то общежитие. Приятель моего пассажира, к которому он меня привёл, не собирался платить за проезд своего знакомого, и у меня не было никаких оснований с него эти деньги требовать.

Тогда я предложил моему бывшему пассажиру проводить меня. Тот, глупо улыбаясь, пошёл следом.

Я решил, что мне надо его ударить по лицу, чтобы компенсировать неполученный доход и получить неоценимый жизненный опыт.

Физически этот парень был не крепче меня но, самое главное, я решил его ударить один раз, да так, чтобы сразу сбить с ног и убежать, избегая ответного удара.

Пока я обдумывал этот план, мы прошли длинным коридором и вышли на лестничную площадку.

Мой бывший пассажир, глупо улыбаясь, протянул мне руку не прощание. Я не ответил на рукопожатие. Вместо этого я изо всей силы ударил его снизу под подбородок.

К моему удивлению кулак не встретил практически никакого сопротивления. Соприкоснувшись с челюстью, кулак продолжил движение вверх, а мой противник, запрокинув голову назад, упал на пол.

Я не думал, что на четвертом десятке лет окажется так легко поднять руку на венец божественного творения, впервые сбить человека с ног и теперь наблюдать, как он лежит на керамической плитке лестничной площадки, затем, с той же глупой улыбкой на лице поднимается, не разозлившись и не намереваясь ответить мне тем же. Ну как тут не почувствовать себя крутым мачо!

Однако, мне надо было сматываться. Я развернулся и побежал вниз по лестнице. Когда я уже завёл машину, из подъезда выскочил побитый пассажир и его приятель, У обоих были злые лица. Я нажал на газ и больше их никогда не видел.

 

В девяносто втором году у меня появился персональный водитель. Приличных машин у нас тогда ещё не было, но нанимать водителей мы уже могли.

Водителя моего звали Руслан, он был дагестанец и бывший чемпион вооруженных сил СССР по вольной борьбе в не самом тяжёлом весе.

Руслан был добрый, но бестолковый. Рулить умел, но из автомобильных внутренностей знал только о существовании свечей. Поэтому во всём, что случалось с автомобилем, виноваты были свечи.

- Дмытрыч, - заглядывал ко мне в служебный закуток Руслан, - свэчи надо менять, машина плоха заводится.

Тогда у меня была семилетняя «шестёрка» со своим нелёгким характером.

- Что значит «плохо заводится»? – спрашивал я.

- Я её завожу, а она нэ заводится,- исчерпывающим образом объяснял Руслан.

- А ты на педаль газа нажимал, когда заводил машину? – не унимался я.

- Канэчно, два раза нажимал. Или три, - уверенно отвечал Руслан.

- Руслан, я же тебе много раз говорил, что на горячем двигателе нельзя жать на газ и заливать бензином свечи, – в который раз объяснял я Руслану, - Теперь, пока не высохнут, машина не заведётся.

- Вот я и говорю, что свэчи менять надо,- опять начинал канючить Руслан.

 

В конце девяностых мы прибрели наш первый джип – «Монтерей» вишневого цвета.

В те годы автомобиль был визитной карточкой его владельца. Для того, чтобы узнать как следует относиться к человеку, надо было его проводить до машины и посмотреть, на чём гость приехал.

В начале нашей жизни с новой машиной произошёл незабываемый случай, продемонстрировавший истинное значение джипа в российском обществе девяностых годов.

Мы ехали домой по односторонней, извилистой, но не длинной улице из Павловска в Пушкин, а следом ехал большой черный БМВ, на отставая от нас и, видимо, торопясь. Обогнать нас он не мог, но, не зная этих мест, его водитель суетился, пытаясь совершить обгон.

Извилистая дорога заканчивалась выездом на Павловское шоссе и, сразу после правого поворота, следовал левый поворот во двор нашего дома.

Я приготовился повернуть налево, но вынужден был остановиться, чтобы пропустить моего преследователя, который вознамерился объехать меня с левой стороны.

Но, вместо того, чтобы прибавить скорость и умчаться прочь, БМВ резко затормозил, и стекло на пассажирской двери чёрной машины поползло вниз.

Я, предполагая, что у его водителя есть ко мне вопрос, тоже опустил своё стекло.

Водитель чёрного лимузина, не задавая никаких вопросов, нагнувшись над пустым пассажирским сиденьем, прижал правую руку к своей груди и затряс головой, преданно глядя на меня. Он просил извинения за то, что нервировал водителя джипа.

Он, не зная кто находится за рулём «Монтерея», вполне мог предположить, что владелец джипа стоит выше, чем он в бандитской иерархии и может рассердиться, поэтому, на всякий случай, лучше извиниться.

 

Поездив на «Монтерее» и привыкнув к тому, что другие участники движения уважительно относятся к большому и солидному автомобилю, я порой за рулём красной «восьмёрки», появившейся в нашей семье ещё за четыре года до джипа, забывал, что «восьмёрка» воспринимается другими участниками движения иначе, нежели «Монтерей».

Однажды, не снижая скорости, я повернул направо с Будапештской на проспект Славы в то время, когда зелёный сигнал светофора уже заканчивал своё мигание. Я проделал этот лихой маневр перед носом большой чёрной машины, водителю которой пришлось притормозить, чтобы пропустить шустрого нахала и он решил, что моё поведение оскорбительно для него, поэтому этот случай нельзя оставлять безнаказанным.

Водитель чёрной машины легко меня обогнал и, резко затормозив, заставил остановиться.

Сквозь стекло его машины я видел стриженную голову с оттопыренными ушами, носитель которой уже готовился выйти из машины, чтобы разобраться со мной. Ничего хорошее от этого разговора ждать не следовало.

Я посмотрел в заднее зеркало и, увидев, что там никого нет, включил задний ход, вывернул влево колёса, нажал на газ и оставил сзади своего несостоявшегося обидчика.

Чёрная машина рванулась за мною следом.

Моя «восьмёрка» мчалась по крайней левой полосе, а его чёрная машина мчалась по сплошным полосам, разделявшим две половины дороги. Как назло, ни одного гаишника, которые могли бы прервать эту гонку, на улице не было.

Мы проскочили перекрёсток по жёлтому сигналу светофора, заставив притормозить машины, готовые тронуться с поперечной улицы.

Мой преследователь в автомобиле был не один: на пассажирском сиденье сидела молодая женщина. Я посигналил, и она повернула голову в мою сторону. Тогда я сделал тот же жест, которым годом ранее водитель БМВ извинялся передо мною за своё поведение на дороге. Я приложил правую руку к груди и затряс головой.

Девушка поняла мой жест и что-то сказала своему спутнику.

Не знаю, что тот ей ответил, но уже на следующем перекрёстке чёрныё автомобиль, повернул налево, а я поехал прямо.

 

Свой последний извоз я хорошо запомнил.

Тогда я ещё продолжал ездить на «восьмёрке». Иногда я это делал без галстука и, порою, в джинсах. Эта подробность имеет существенное значение для моего рассказа. Я никогда не брал пассажиров, если ехал на хорошем иностранном автомобиле или же на мне были костюм и галстук.

В тот день на мне не было костюма, и ехал я по проспекту в обыкновенном изделии советского автопрома, поэтому привычно остановился, когда заметил молодого человека, призывно поднявшего руку.

Он назвал место, куда бы хотел доехать с моей помощью. Место это меня вполне устраивало, потому, что находилось по пути домой.

- У меня только валюта, - сообщил мне молодой человек, когда мы уже поехали, - У вас найдется сдача.

- А сколько сдачи надо?

Молодой человек назвал сумму в рублях, и я стал гадать, что за валюту он мне предлагает. Ничего не придумав, я решил подождать развязки.

Когда мы приехали на требуемое место, пассажир попросил остановить машину между двумя фонарями так, чтобы свет от фонарей в салоне был минимальный и протянул мне купюру.

Купюра показалась мне странной.

- Что это? – спросил я

- Голландские гульдены, - ответил молодой человек и назвал курс обмена, который не вызывал сомнений. Гульдены были менее распространенная, нежели американская, но не менее твёрдая валюта.

Хотя сомнения у меня всё же оставались, я вручил ему рублёвую сдачу.

На следующий день я отправился в банк, чтобы развеять свои сомнения

Банковская девушка подозрительно посмотрела на купюру и достала толстый справочник. Однако изображённые в справочнике денежные знаки королевства Нидерландов ничего не имели общего с моей купюрой кроме одного слова - «гульден».

Девушка сказала, что у неё в справочнике такой купюры нет, поэтому поменять их она не может.

Я забрал свои деньги и наконец-то прочитал на купюре «банк Суринама». Извинившись за беспокойство, я вышел из банка.

Позвонив знакомому брокеру, промышлявшему обменом валюты, я узнал, что в Питер из южной Америки привезли несколько мешков суринамских гульденов по цене доллар за килограмм и теперь всем втюхивают эти гульдены, а лохи попадаются на это фуфло пачками.

- А что, тебя уже развели на бабки? – поинтересовался брокер.

- Да нет, - схитрил я, - Мне одна знакомая сказала, что ей заплатили десять гульденов, и она не знает, что с ними делать.

- Ну, в общем, развели твою знакомую, - хохотнул брокер, - Если она не собирает коллекцию денежных знаков, то пусть радуется, что ей только десять гульденов всучили.

Теперь я знал, как следует поступить со свидетельством моего позора.

Через неделю я пришел к налоговому инспектору для ежегодной сдачи налоговой декларации.

- Николай Евгеньевич, - сказал я, переступив порог маленькой комнаты, в которой теснились столы четырёх инспекторов, - я к вам с подарком.

Николай Евгеньевич, слегка растерявшись, кинул взгляд на соседние столы, но там все делали вид, что ничего не видят и не слышат.

- Не беспокойтесь, - сказал я, доставая из кармана купюру в десять суринамских гульденов, - стоит эта бумажка примерно тридцать копеек, и я надеюсь, что она украсит вашу коллекцию.

Николай Евгеньевич радостно заулыбался и принялся разглядывать мой подарок.

Под куском прозрачного пластика на его столе красовались украинские гривны, казахские тенге, киргизские сомы и другие такие же денежные знаки. Далёкий Суринам мог стать украшением его коллекции.

 

С тех пор извозом я больше не занимался.