В дождь осенний, на морозе ли, петербургской ли весной, вдалеке от Малороссии родниковой и лесной, с безнадёжностью лукавинки, по-студенчески богат, Пётр Ильич мечтал о Каменке, неизведанной пока, где, меж лысыми опушками ветви-косы растрепав, декабристами и Пушкиным дышит каждая тропа. Как червонцев дилижансовых, так и рельсов просто нет. А не то не долежался бы до приезда Тростянец. На карете взял в имение князь Голицын Алексей, где причудою – не менее – вырос "римский Колизей" – в стреловидном остеклении среди башен Круглый двор. Тыл схватили в наступлении древний дуб, сосновый бор. Дети Библии, Евангелий, сыновья иных небес, отступают в ниши ангелы белой свежестью невест. Оперение трескучее славных бусинок-прудов гостя выведет в Нескучное по тропинке некрутой. Заповедно – зависть рощице – расстилаясь перед ним, синеглазое урочище увлекает гротом нимф. А в чарующем селении, что Низами нарекли, с живописным усилением леса, луга и реки, где под шелест птицы, девушки запоют – не передашь, не захочешь, а задержишься, – мчит краса на карандаш. Вечера зовут романсами. Рядом с гением при том – от доверия румянцевый братский Толин баритон. ...Нам остались тропки узкие, след в зелёной простыне. Помнят чародея музыки и Низы, и Тростянец. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
