Дед Изя и дед Иван были нашими соседями. Может, по-европейски нам положено было вежливо кивать друг другу при встрече, а на европейский праздник Кристмаса еще и улыбаться резиновой улыбкой и говорить «Счастливого Рождества!». Но здесь вам не засушенная Европа, а щира Украина, и к тому же, сердце ее – город Винница. А в Виннице сосед – это не только самый близкий друг, родственник и собутыльник, но и банк с беспроцентным кредитом, магазин и рынок, служба психологической поддержки, скорая медицинская помощь, да и просто помощь, которую никакие социальные службы не заменят.

Так вот, дед Изя с бабой Галей жили через забор слева, а справа от нас жил его лучший друг дед Иван со своей бабой Раей. Родители мои купили этот дом лет двадцать пять назад. В нашем доме раньше жил фронтовой друг моих соседей, но он рано умер, а жену его дети забрали жить куда-то на Донбасс.

Вообще, дед Изя и дед Иван дружили, считай, всю жизнь. Познакомились они в военном училище в сорок втором году. Дед Иван, чтобы поступить в училище набавил себе год, а дед Изя целых два. В училище койки распределили по алфавиту, и в наряд сначала посылали в алфавитном порядке, и в учебном классе так рассадили, что Изя и Иван сидели вместе – у обоих фамилии на К – Купершляк и Кирпонос. Так вот, началась дружба моих соседей еще в училище. Помогая друг другу, училище они ускоренным военным выпуском окончили, потом, повезло, в одну часть попали. Были они тогда молодыми и безусыми, хотя, дед Иван всегда подчеркивал, что у него уже в училище усы пробивались, «а у малого Изьки пока Киев не взяли, усы не вылазили, хоть кричи!».

Потом, в сорок третьем, Изя во время наступления спас Ивана, которого контузило при обстреле, а потом Иван вытащил Изю, которого неудачно ранили на нейтральной полосе. Потом Иван простудился при форсировании Днепра, а Изя сам отвез его в госпиталь, и пообещал госпитальной сестричке, что женится на ней, если она его друга выходит. Не знаю точно, как там любовь случилась, но Изя при первой оказии в госпиталь вернулся и на Гале женился. После госпиталя Ивана послали в другую часть, и друзья почти год воевали порознь, и встретились только после победы. В Киеве с ними подружился Степан Гаврилов, тот самый, чей дом потом купили мои родители.

После войны получилось так.

Иван демобилизовался и уехал домой в Винницу. Степан детдомовский был, за компанию с Иваном в Винницу поехал. Изя после победы нашел свою Галю и уже вместе с ней отправился в Белую Церковь, чтоб найти родителей, бабушку, сестер и братика. Нашел он там только могилу одну на всех, - всю семью немцы уничтожили. Старики соседи спасли Раечку, Изину сестренку, своей внучкой назвали. К концу войны старики эти померли, а Раечку Изя с Галей забрали в Винницу. Решили Галя с Изей в Виннице обосноваться, к фронтовым друзьям поближе. Нашей улицы еще не было, так, пустырь, а Степан и Иван уже участки получили и начали строиться. К началу холодов построили они времянку и в первую зиму там теснились вместе с Изей, Галей и Раечкой. А Изе рядом с ними участок выделили, и он тоже строиться начал. Втроем поставили они три дома. А когда Иван свой дом закончил, то Раечку в него хозяйкой позвал. И Степан тем же летом женился.

И жили они дружно, и выручали друг друга, как родные, и праздники все вместе встречали. А на День Победы, как бывало, оденутся в старые гимнастерки со всеми регалиями, как волосы причешут да усы подкрутят – орлы! Пойдут по парку гулять – люди оборачиваются: на троих четыре ордена Славы, три Красной Звезды, три Отечественной войны, да медалей у каждого не считано! И выпьют за Победу - как же без этого - со всеми, кого встретят, а потом еще и дома друзей помянут, но уже за столом и с закуской.

И детьми их Б-г не обидел. Изя с Галей сынов-близнецов вырастили, да еще дочка Любушка, последыш, утеха родителям на старости лет, у них была. У Ивана с Раечкой три сына, три богатыря: старшие давно женаты были и жили отдельно, а младший, Ленька, моих лет, дружбан мой.

Я деда Степана не знал. Знаю, что помер он в конце июня, потому что каждый год соседи мои его поминают, и жены, как стемнеет, начинают гнать их спать, и за полночь с трудом укладывают. А до рассвета то дед Изя, то дед Иван, проснувшись, запевали любимую Степанову песню:

- Гори високі, синь Дніпрова,

Молодість наша вічно жива…

А еще каждый год двадцать первого августа дед Иван и дед Изя поминали погибшую в Белой церкви семью Купершляк. Выпивали они нерадостно и пели непонятно что, слов не разобрать. Пел дед Изя, дед Иван только подтягивал. Баба Галя говорила, что песня эта называется «Кадаш». Когда дед Изя эту песню начинал, то всегда надевал кепку, а баба Рая покрывалась черной шалью. И не гоняли стариков их бабы в этот день. Баба Рая сама наливала им горилки и вместе с ними пила и плакала. А баба Галя разводила всех по кроватям спать, и своего Изеньку утешала.

Мы с Ленчиком Кирпоносом дружили чуть не с рожденья. Как мне год исполнился, мама моя на работу вышла, а баба Рая за нами обоими смотрела. И гулять нас в огород выпускала, и кашей манной с одной ложки кормила, и на горшки высаживала. Так что мы с Ленчиком дружбаны с горшка: вместе росли, вместе учились, и пакости всякие вместе придумывали. Даже связь секретная у нас была, веревки тянули с одного двора на другой, и сигналы по веревкам посылали.

Так что знали меня дед Изя и дед Иван с самого рождения. И я жизни своей без них не мыслил! Сколько раз они меня от родительского ремня прикрывали, когда мы с Ленчиком хулиганили! Соседи и по затылку треснуть могли, не без этого, баба Галя веником со двора погнала, когда мы ветку у яблони сломали, а баба Рая кухонным полотенцем могла хлестнуть, если рук не помыв за стол лезли. Все потому, что за родных считали.

Я в восьмом классе учился, когда отец заболел, да так из больницы и не вышел, не смогли вылечить. Сорок два года только и прожил! Как папку похоронили, дед Иван нас с Ленчиком стал в доме запирать, чтоб к экзаменам готовились, а дед Изя Любаше своей наказал с нами заниматься, чтоб, значит, учили все без обмана. Школьные экзамены мы с Ленчиком сдали хорошо, и в строительный техникум в тот же год поступили.

У меня еще сестричка младшая была, на семь лет меня моложе. За отца пенсия невелика, на мамину зарплату учительскую тоже не разгуляешься, - небогато мы жили. Соседи всегда старались нам помогать, как бы ненароком.

Баба Галя рыбки принесет:

- Старый принес полное ведро, - говорит, - мне столько не почистить, - заберите, а то Изя старался, с рассвета ловил!

Баба Рая забежит:

- Пирожки с яблоком пекла сегодня, да не рассчитала, много теста замесила. Ешьте, детки!

Любаша осталась в школе, мы с Лёнчиком теперь по утрам провожали её через парк до школьного двора, а потом ехали трамваем в техникум. У Любы с Лёнчиком тогда была любовь, детская, конечно. Но завидно мне было: они парой, а я, навроде как, третий лишний. Уже и техникум окончил, а дивчину по сердцу никак не встречу! Может оттого, думал, что мне от отца рыжие волосы достались. У Ленчика, к примеру, волосы белые-белые, совсем как у деда Ивана на старых фотографиях, нос кирпатый в конопушках, глаза голубые с хитринкой. У Любаши кудри черные, как у бабы Гали когда-то были, глаза карие, ласковые, ресницы длиннющие! А я обыкновенный, что глаза, что нос – ничего примечательного. У меня папка покойный рыжим был, а я в него уродился, - судьба мне «рыжиком» быть, мамка меня и сейчас так зовёт. А девчонки в детстве меня дразнили.

Может из-за того, что с любовью у меня не складывалось, я и уехал учиться в Киев. А что, думал, новый город, новые друзья, подруги. Винница город небольшой, все друг дружку знают, а кого не знают, все равно общих друзей найдут. К тому времени, как я техникум окончил, мама замуж вышла за учителя из их же школы. Неплохой дядька, сам бездетный, к сестренке добрый, так что уехал я без угрызений совести. В Киеве мне поначалу трудно было, потом привык, прижился. Учился я всегда хорошо, а в университете и вовсе отличником стал, учишь ведь только то, что нравится, сам профессию выбирал.

Я когда летом после первого курса приехал из Киева на каникулы, Ленчик уже в армии служил. А дед Иван сказал, что я уже взрослый и могу с ними немножко выпить. Выпили мы, и дед Изя с важностью и, понизив голос, чтобы баба Рая не слышала, поведал мне, что все в жизни должно идти своим порядком: например, сначала первач, потом баба, а уж потом вырастут настоящие усы. Усы у меня были несерьезные – мягкие, пушистые и цвета соломы. Дед Иван велел мне идти за самогоном к тетке Тамаре, что жила на соседней улице, наказав спросить выпивку не у хозяйки, а у Вальки, Тамариной дочки. Мы с Валькой спустились в погреб набрать самогона, и вылез я из погреба через час, и совершенно обалдевший, забыв про выпивку, приплелся обратно к деду Ивану. Оба соседа уплетали вареники с картошкой, которые налепила баба Рая, и уже почти прикончили остатки первача в бутле (а маленькая бутля – это посуда на два литра). Но, «на раз выпить» нам всем еще хватило, и выпили мы с соседями за мои будущие усы. Усы, чтоб вы знали, у меня к началу второго курса выросли знатные! И подружка у меня в тот же год появилась, и женился я раньше Ленчика!

А Лёнчик в армию ушел сразу после техникума, и пока в армии был, любовь у них с Любашей как-то сама собой на нет сошла. Отслужил Ленчик, и дальше учиться не хотел, строителем стал, нравилось ему. Он через два года свой кооператив открыл, старые дома перестраивал, пристройки к домам ставил. Родительский дом Ленчик отделал по-новому, еще две комнаты пристроил. Девчонки ему сами на шею вешались! Ну, и он не отказывался, гулял то с одной, то с другой, то с пятой. Раза три парни обиженные ему мордобой устроили, он однажды даже в больнице отлеживался. Но такой уж Ленчик получился, любил девчонок, гулять любил, в общем. Дед Иван его до поры не трогал, думал сам в ум войдет, перебесится. А Ленчик зарабатывать стал хорошо, машину купил, и все ему неймется, жениться он и не думает.

Приезжаю я как-то из Киева своих навестить, а мама мне на ужин рыбку жарит, и вздыхает, что рыбки, наверное, нам больше не видать. Села мама напротив меня, чтобы, по ее словам «хоть насмотреться на сыночку», и рассказала мне историю совершенно невероятную: дед Изя и дед Иван разругались вусмерть!

-Такие матюки через двор летели, - жаловалась мама, - что я такого, сколько на свете живу, не слыхала! Рая носа во двор не высовывала, а Галя старалась деда своего увести, так под горячую руку попала, то отлетела аж до забора. Изя совсем сказился, поленом в Ивана запустил, а Иван на него с кулаками. Галя ведро воды схватила, да окатила обоих! Тогда только и разошлись по домам.

Рыбку я доел, и свистнул Ленчику, чтоб пришел.

И рассказал мне Ленчик историю невероятную! Будто шел он как-то по тропинке мимо таксопарка домой, а впереди девушка молоденькая каблучками стучит. И такая она ладненькая, такая фигурка гибкая, локотки к бокам прижаты, сумочка на плече качается. А ножки уж такие стройные в черных чулочках, так и мелькают, - век бы смотрел на эти ножки! Туфельки на каблучках махонькие, юбочка в такт ее шагам качается, а кудри черные по плечам разметались и на солнце блестят. У Ленчика сердце заболело, горло перехватило, и еще лица ее не видя, понял он – она! И догнать хотел девушку, а ноги не идут, так и брел он за ней до самого дома. А девушка по-хозяйски калитку дяди Изиного дома открыла, и в доме скрылась. И тут, наконец, понял Ленчик, что это Любаша, родня его, и любовь его школьная.

Вот так пришла любовь к Ленчику настоящая, не детская. Та самая, которой мамка его с детства стращала: «Придет любовь - не пожар, а загорится – не потушишь!» Вот и загорелось! Стал Ленчик Любашу обхаживать, подарками одаривать, да на машине катать, да в кино приглашать. Так вот почти год вокруг нее вился, пока Любаша к нему потеплела.

Она в институте училась, на последний курс перешла. Дорогих подарков она от Ленчика не брала, мамка мне рассказывала, что Любаша - девка правильная, не такая, как те, которым только дай. Но любовь промеж них с Ленчиком все крепчала, дня друг без дружки прожить не могли. Вот как Любаша институт окончила, решили они пожениться, думали, родители рады будут.

Только баба Галя с дедом Изей уперлись, и даже слушать про свадьбу не хотели. Баба Галя медсестрой была, она все доказывала, что Ленчик – близкий родственник, брат двоюродный, и жениться им нельзя ни в какую, потому как дети их уродами народятся.

- И не по-божески это, и не по-людски, и ни по какому закону, хоть православному, хоть еврейскому, хоть каковскому! – пыталась урезонить Любашу баба Галя.

– И нет нашего тебе благословения, и не пойдешь ты за этого хулигана, и не погубишь свою жизнь с этим Кирпоносом! – кричала она на всю улицу. - Для того мы тебя растили, пылиночки сдували, выпестовали, выучили, воспитали, чтоб ты свою жизнь загубила?!

Пока Галя кричала, Изя молчал, но как только она замолкала, вступал он:

- А как уроды у вас народятся, а как вся жизнь под откос полетит с этим гулякой!?

Ленчик уж и так, и эдак, свои же люди, сколько лет родней жили, пожаловаться не на что. За тот год, что по Любаше сох, он и вправду остепенился, ни гулянок, ни подружек, - одна Любаша на уме. Но родители уперлись – с места не сдвинуть! Из-за этого Изя с Иваном и разругались насмерть, даже Галя с Раечкой разговаривать друг с дружкой перестали. А если что передать надо, то только через мамку мою, она у них вроде парламентера была.

Ленчик тогда придумал сватов прислать, да таких, чтобы дед Изя отказать не смог. Не поверите, генерала сватом заслал! Да в орденах весь, да в полной форме! Это он в квартире у генеральской дочки ремонт делал, и так расстарался, что самого папашу позвали оценить. Ленчик как с генералом познакомился, то сразу просил сватом быть, потому что только о свадьбе и думал. А дед Изя генералу отказал! Еще сказал, что если бы даже генерал ЦАХАЛа, армии израильской, у него Любашу просил, то все равно за этого байстрюка кирпоносого не отдал бы!

Ну, Ленчик не такой парень, чтобы отступать, да и любовь у них с Любушкой. Вот в конце июля стало Любашу нудить, стала она бледнеть и худеть, а от еды ее совсем отвернуло, одними огурцами солеными питалась. Уже и баба Галя мамке моей плакалась, что, видать, против судьбы не пойдешь, что нужно бы поженить детей. А дед Изя - ни в какую!

- И внуки мне не нужны, если не дурными народятся, то гулящими вырастут! – твердит.

Баба Рая ему:

- Ты ж дурный народывся, а на межу не кинули, вырастили!

А дед Изя все равно отдавать Любашу за Ленчика не соглашается! И не разговаривают они друг с дружкой, и за все лето не выпили вдвоем ни разу! Даже Степана, дружка своего фронтового, поминали порознь. Двадцать первого августа баба Галя еды всякой наготовила, вареников, Изенькиных любимых, налепила, стол под яблоней накрыла – все как каждый год – поминать родных деда Изи. Мамка моя помогала на стол накрывать. Хватилась они с бабой Галей, а хлеба нету. Дед Изя за хлебом в наш магазин побежал. Хлеба он купил, хотел папирос взять, а там очередь. А гости уже на подходе, и баба Галя наказала бегом возвращаться. Ветеранам войны тогда, если помните, в магазинах без очереди отпускали. Изя ветеранским своим удостоверением не размахивал, а тут решился. Подошел он к прилавку, удостоверение свое очереди показал, и трешку Люсе-продавщице протянул:

- Люсенька, дай мне детка, будь ласка, два лыхтарыка и братскую могилу! (То есть две пачки «Шахтерских» и болгарскую «Шипку»)

- Вали в очередь, дядя! - вызверился на Изю какой-то незнакомый парень. - Или ты к своим в братскую могилу захотел?!

Может, если бы не в поминальный день это случилось, то Изя сдержался бы. Он вообще был спокойный, и его самого наши местные никогда не задирали. Был дед Изя высокий, плечистый, а работал каменщиком, и в то время еще в полной силе был. Парню тому за «братскую могилу» врезал так, что тот стенку деревянную спиной проломил и из магазина вылетел. Люся-продавщица заверещала и скорей в милицию звонить. А парень тот не один оказался, с дружками, - и все они на Изю набросились. Мальчуган соседский кричит нам с улицы, что в магазине деда Изю бьют. От магазина до нашего дома две минуты хода, а дед Иван в тот день рекорд поставил, - за полминуты добежал. Выдернул палку, которой баба Рая бельевую веревку подпирала, чтоб белье по грязи не полоскалось, и побежал к магазину. Забыл дед Иван, что с Изей в ссоре, и что не разговаривают они уже почитай три месяца, и что в обиде на него. Мы с Ленчиком тоже к магазину метнулись деду Изе помогать. Отбились от тех хулиганов, потом от милиции, которую Люся-продавщица вызвала. Потом два часа провозились, стенку в магазине чинили. Домой вернулись в восьмом часу, отмылись, переоделись, сели за стол, разлили водку.

Дед Иван свой гранчак поднял и просит:

- Изька, не ломай детям жизнь, нехай женятся!

Молчит дед Изя, ест, пьет и крепко думает. И тяжело на сердце у него, потому как сегодня еще раз пришел ему дед Иван на выручку, и снова вместе они стояли плечом к плечу. И снова сегодня доказали, что сосед – это не тот, кто рядом проживает, а тот, чье сердце бьется по соседству. И пел в тот вечер дед Изя особенно грустно.

Еще недели две прошло, о свадьбе ни слова. Приходит к нам как-то баба Рая и просит, чтобы позвала мамка вечером к себе по-соседски Галю и Изеньку, а они с Иваном как бы ненароком придут, потому что ей с Изькой поговорить надо.

Мамка так и сделала, картошечки нажарила, селедки нарезала, пирожков напекла, и позвала Изю с Галей. В середине застолья и Рая с Иваном пришли. Дед Изя вскочил, но баба Галя его на место усадила, сиди, говорит. Ну, остались они с Изей, а Иван с Раей напротив сели. Выпили, закусили, и баба Рая говорит:

- Если б не детки, то никогда я вам, родные, не призналась бы. Вы моя семья, Изя – братик, Галя - сестричка, Иван - муж мой коханый. Но получилась так, что должна я раскрыться, потому что детям жизнь ломать незачем, любят они друг друга, скоро манюнчик народится, надо свадьбу играть и жить, как люди живут!

И на Изю с Галей смотрит, а из глаз слезы по щекам.

– Я, Изенька, не Рая, не сестричка твоя. Твоих всех убили, и моих вместе с ними. А я - соседка ваша, может, помнишь, рядом с вами Мильманы жили? Я – Ривка Мильман. После войны осталась я одна-одинешенька. А ты в сорок пятом приехал, и так похож был на моего братика, что под Сталинградом погиб! Я и подумала, кому я плохо сделаю, если твоей сестрой назовусь? За всю жизнь, что прожила я рядом с тобой и Галочкой, разве что плохое, Изенька, ты от меня видел? И сейчас признаться не побоялась, потому что в детях наших вся наша жизнь! От меня откажись, а детям преград не чини, пускай женятся!

Мамка рассказывала, что плакали все четверо у нее за столом, - по иному покойнику так не плачут. И помирились, наконец! И пели до полночи:

- Так воно стане, так воно є,

Білі каштани - щастя моє!

А свадьбу Любаше с Ленчиком сыграли через две недели. Все родные приехали, с женами, с детьми, все соседи пришли. И генерал был, а то какая свадьба без генерала!? И танцевали, и песни пели до рассвета. А когда Любаша спела:

- Кланяюсь я подвір’ю, де було моє весілля, - то подхватил ее Ленчик на руки, закружил, и унес к себе в дом. Даже платком покрыть невесту не успели!

Ну, что тут скажешь?

Поженились Люба Купершляк с Леней Кирпоносом и зажили счастливо. В следующем году на День Победы дед Изя с дедом Иваном при орденах и медалях катили по аллеям парка огромную коляску с близнецами-Кирпоносами.

- Вот этот, Иван, - хвастался дед Изя, - на меня похож, сразу видно, Купершляк!

- А вот этот – весь в меня! - хвалился дед Иван. – Изяслав Кирпонос, наследник!

Ушли соседи мои как-то внезапно, один за другим. Дед Изя сидел под яблоней, курил свои «лыхтарыки» и уронил голову на стол. А через неделю дед Иван копал огород, воткнул лопату в землю и осел на свежевскопанную грядку. Вот так жили всю жизнь рядом, и в смерти лежать рядом довелось. Дед Изя нам с Ленчиком как-то рассказывал, что есть такая молитва:

Спасибо, за все, что Ты создал,

Спасибо за то, что Ты мне дал,

За свет глаз, одного-двух друзей,

За все, что есть у меня в этом мире.

Мы с женой решили в Винницу вернуться. Баба Галя к Любаше с Ленчиком переехала, а мы ее дом купили. Дети наши растут, и с близнецами Кирпоносами они не разлей вода. А как же, - соседи!