И небо,

в дымах забывшее, что голубО,

и тучи, ободранные беженцы точно,

вызарю в мою последнюю любовь,

яркую, как румянец у чахоточного.

Радостью покрою рёв

скопа

забывших о доме и уюте.

Люди,

слушайте!

Вылезьте из окопов.

После довоюете.

 

Владимир Маяковский

Флейта-позвоночник

 

Несколько лет назад я совершила путешествие из Петербурга в Москву, с

сожалением покинув своих родных, любимых школьных и университетских

друзей. Но Петербург не отпускает меня, постоянно возвращая ворохом

воспоминаний, вовлекая событиями и заботами, тонкой невидимой связью с

«живыми и мертвыми». А еще - энергетика, вернее сказать даже не

энергетика, энергетическими волнами наступающая, поглощающая и в

одно мгновенье отступающая тоска что ли, тупая стучащая в висках боль. И

сны, странные наполненные ощущением реальности сны. Сны,

сопровождающиеся «фонящим» ритмичным звуком, словно кто-то включил

метроном. Сны – воспоминая…. Бессвязные мучительные НЕ МОИ

воспоминания.

Первый сон посетил меня в поезде «Москва-Петербург» накануне 9 мая.

Взяв своего четырехлетнего сынишку, я отправилась в город боевой славы,

чтобы встретить этот праздник на Дворцовой площади вместе с

сослуживцами моих родителей.

Я – маленький ребенок…. Девочка 5-6 лет… закутанная по- военному в

шаленку крест-накрест поверх пальто. Мне очень холодно… и очень хочется

есть…. Мы с мамой пересекаем улицу. Мама ведет меня в детский сад. Очень

четко ощущаю, как заплетаются ножки, в серых не по размеру валенках….

Мама должна идти на работу, а после работы - копать…. Нужно помогать

защитить город. Нужно!!!!

Очень хочется есть…Голод… это больше чем чувство, больше чем

ощущение… это навязчивая, преследующая тебя идея, сопровождающаяся

неприятными режущими, царапающими болями в животе. Это замкнутый

круг, возвращающий твое детское сознание к постоянно всплывающим

воспоминаниям, того, что когда-то могло иметь вкусовые очертания. Один

мальчик рассказывал нам с подругой, как он не может простить себе, что не

съел праздничный торт, красивый, многоярусный именинный торт…

Другой рассказал, что мечтает о бочке супа… Глупо? Если вы так считаете,

вы, скорее всего, никогда не испытывали чувство голода… Мы знаем, что

воспитателям в детских садах дано строгое указание отвлекать нас от

мыслей о еде… правда, это получается плохо. Одна сотрудница придумала

способ обмануть голод: идя на работу, она срывала веточки с сосновой

хвоей, ее варили, добавляли туда две ложки заработанного помощью в

госпитале сахара. Называлось это чудо «витаминки». Благодаря

«витаминкам» мы все еще живы…..

Второй сон, застал меня в вечернем поезде несколько месяцев спустя… Мне

нужно было ехать в Петербург по делам редакции. Мерный, ритмичный стук

колес быстро погрузил в мир полусна. И вот, когда грань между «Явью и

Навью» стала почти незрима, пришло осознание, что я мальчик 10 лет.

Меня зовут Владик. Я в школе на уроке. Любимая нами учительница

Марина Сергеевна проверяет домашнее задание. У доски стоит мой друг

Костик. Костик читает Маяковского:

Свела промозглость корчею

И дождик толст как жгут

Сидят в потьмах рабочие

Подмокший хлеб жуют

Но шепот громче голода,

Он кроет капель спад

Через четыре года здесь будет город –сад…

Губы сами стали шептать в унисон Косте « через четыре года….»

Оглядываюсь …. Все мои одноклассники с упорством и яростью на лицах,

почти как мантру, твердили эти строки. Я посмотрел на Марину Сергеевну.

Она стояла в углу класса как-то съежившись, укутываясь плотнее в

накинутую на плечи шаль… мне показалось, что она плачет…

Лучик утреннего солнца вернул меня в мою жизнь… и все же странное

ощущение не покидало еще долго. Попивая золотистый от наполняющего

стакан утреннего солнца чай, я думала о том, насколько явными были в

моих снах чужие воспоминания, как будто кто-то решил посвятить меня в

великую тайну того времени, а может совсем иначе - решил выпустить

наружу свою, невысказанную, нестерпимую боль пережитого. Ну, так или

иначе, воспоминая о снах не давали покоя. Я поняла, что одновременно

боюсь их и жду…

По возвращению в Москву, попробовала выкроить в своем насыщенном

графике время на чтение. Выбор пал на Ольгу Бергольц. Нужно ли говорить

о том, что вызванный сильнейшими впечатлениями от прочитанного,

третий сон не заставил себя ждать.

Я девочка. Мне 13 лет. Я старшая сестра маленького Миши. Меня зовут Мая.

Мы живем с мамой в коммунальной квартире. Стук в дверь отвлек меня от

выполнения домашнего задания. Мама открывает дверь на пороге стоит

соседка по коммуналке. Она предлагает маме фарш. Мама в сердцах

выставляет ее за дверь. Я в недоумении, возмущении и замешательстве

одновременно:

- Мама, как же так? Ведь ммы же ГОЛОДНЫЕ!!!!!

Мама спокойно обнимает меня, прижимает к себе и целует в макушку. Я

ощущаю ее тонкие, усталые от непосильной работы руки.

- Эх, доча, - говорит она с надломой и горечью, - фарш нынче может быть

только из человеческого мяса…. Ничего дружочек… ничего…

Я, подумала: как же чудовищна действительность, как ужасно отчаяние,

доводящее людей до подобного. И еще я поняла, что когда мы переживем

Блокаду, то всегда-всегда будем ценить такое богатство, как хлеб. А пока -

пытаемся обмануться голод: запекаем в мешочке соль на костре для того

чтобы она потемнела и приобрела запах вареного яйца. Бутерброд с такой

солью создает иллюзию бутерброда с яйцом. Хлеб. Из муки грубого помола с

опилками, поэтому тяжелый – 125 граммов на сутки, выдаваемый по

хлебным карточкам. 125 граммов – завтрак обед и ужин. Работающие на

производстве получают 250 граммов. Смертным приговором стала бы для

нас потеря хлебных карточек.

Самым сложным оказалось пережить зиму. Зима выдалась крайне суровая,

морозы доходят до минус сорока. Топить нечем – нет ни угля, ни дров. Эта

зима съела все: кожаные ремни и подметки, с улиц исчезли последние

кошки, собаки и голуби. ГОЛОД и ХОЛОД!!!! Постоянно всплывает перед

глазами недавняя картина, как старый, качающийся от дистрофии

обросший человек с безумным взглядом жадно глотает схваченный кусок

чужого хлеба, вперемешку с кровью и слезами, под ударами толпы,

пытающейся отнять незаконно присвоенный хлеб того, кто тоже где-то

умирает от голода. Умирают многие…..

Я начинаю жить двумя параллельными реальностями. На Древнем Востоке

сны всегда считали второй реальностью. Недаром путешествия и

приключения во сне имели такое же значение, как и события явные.

Все больше вживаюсь в состояние героев своих снов, вернее, себя в роли

других людей… Удивительно то, что город как бы сам заставил погрузиться

в свою историю, навязав мне воспоминания детей-блокадников. И стоит

ощутить, как тяжелеют веки, как глаза закрываются и…

Я подросток, бегущий в никуда по темной улице. Мне страшно от

количества смерти в этом городе. Люди замерзают и умирают от голода,

засыпая прямо на обочине. Смерть! Она везде. Она прокралась своими

костлявыми пальцами в темный, от отсутствия освещения город. Она – в

стоящих в холодной тишине трамваев, в мерном поскрипывании салазок, на

которых родственники везут очередного умершего на кладбище. Смерть

становится чем-то привычным и обыденным. Один врач в госпитале, куда я

хожу помогать ухаживать за ранеными сказал, что притупление

восприятия смерти – это психологическая защита организма, чтобы мозг

выдержал, и человек не сошел с ума. Наверное, он прав. В перерывах

между учебой и работой я читаю. Я читаю много, можно сказать жадно…

боюсь умереть, не прочитав уцелевших книг. Большинство из них ушло на

растопку. Теперь я точно знаю, что книга - не только источник знаний, но

и тепла и света…. Страшно….

Едем с мужем в Петербург на выходные: очень хочется попасть в

Филармонию. Большой зал Санкт-Петербургской академической

филармонии им. Шостоковича влюбил в себя нас с мужем много лет назад,

когда мы были еще студентами. С этих самых пор и сохранилась семейная

традиция хотя бы раз в год посещать это одно из лучших мест на земле.

После, все будет после… а пока – музыка. Играет Штраус, Лист, Мендельсон.

Но сейчас не для меня, а для 15 летней девочки. Морок уносит меня в

далекую зиму 1941 года.

В зрительном зале тихо. Штраус, Лист, Мендельсон…слушаю в Филармонии,

за белыми колоннами, полузакрыв глаза… У меня внутри все оттаивает.

Отходит и прячется чувство голода. Я видела, как один человек продавал

билеты за хлеб: 200 граммов за билет. Билеты распродавались

моментально.

Оказывается, что на свете существует музыка, существует искусство,

способное насытить голодного.. А не только карточки и черные трупы.

Для меня и только для меня в холодном зале голодные музыканты играют,

как в мирное время. Разве это не подвиг?

Музыка прекращает играть…взрыв аплодисментов…слезы.

Теперь, теперь понимаю, что надо делать.

Рано утром, пока домашние мирно спят, отправляюсь на Пискаревское

кладбище. Только за один день — 20 февраля 1942 года здесь погребено

10043 граждан. Всё обыденно: без венков, без речей, без гробов. Дерево

было необходимо живым. В городе – в лютые морозы - не работало

отопление.

Медленно иду по проспекту Непокоренных. Вдоль некрополя тянется

каменная ограда, которую завершают чугунные звенья с ритмично

чередующимися погребальными урнами. По обеим сторонам входа на

кладбище два павильона, в которых находится небольшая экспозиция,

рассказывающая о Блокаде. Там же – электронная книга памяти. Введя в

поиск данные блокадника, можно узнать место его захоронения. Я

наблюдаю за мужчиной, который в течение получаса вводил в поиск имена

людей. Тщетно. Данные не сохранились. Слишком многих хоронили без

документов.

Здесь тихо…неспешно подхожу к памятной плите «Блокадная парта»,

которая была создана в память о школьных учителях, работавших в

блокадном Ленинграде, и детях, которые продолжали ходить на уроки,

несмотря на голод и лишения.

Спасибо, вам, дорогие, что позволили стать частью общей памяти:

"Ты хоть много проживи, хоть мало,

Но тебе скажу я, не тая:

Если боль других твоей не стала,

Прожита напрасно жизнь твоя."

(Расул Гамзатов)