«…Сон разума порождает чудовищ. Только чудовища в наши дни карликовые и одомашненные…». Мигающий в конце строчки курсор отделил мои высокие размышления, которые я пытаюсь претворить в очередной бесполезный философский бестселлер, от реальности, которая подчеркивает необходимость выпить и отдохнуть субботним вечером прекрасной осени. …Прекрасной осени, в которую нет беспрерывных дождей и слякоти. Осени этого спокойного года. В эту осень ни в душе, ни на улице нет грязи. Осень подсказывает мне, что я могу без «кого» и «чего» посидеть в парке, наслаждаясь считанными днями тайм-аута природы. В самом сердце рая. Рая в сердце. Сознавая, что краткие две-три недели счастья остановки Земли в беге от зимы к лету – высшая радость. И вот, в день, когда Земля вдруг, на несколько блаженных секунд (по меркам космоса), остановилась, в день, когда можно насладиться остановкой в пути, я пошел в парк просто проветрить мозги…Я иногда это себе позволяю. …Шел по тропинкам парка, заполненного остатками летнего балаганного веселья, время от времени, отпинывая с асфальтированной дорожки сдувшиеся, - морщинистые и блеклые, - целлулоидные клоунские рожи. День был ярким и праздничным. И истинно спокойным. Летнее сумасшествие природы вдруг, в один час, остановилось. Наступила тишина перед глубоким сном, длиною в зиму. Подобное чувство бывает, когда приходишь домой после безумного дня и, закрывая за собой дверь, оказываешься в блаженном покое квартиры. Когда только часы с застывшими в движении стрелками приветствуют твою внезапно нахлынувшую душевную легкость… Так чувствуя мир, почти не размышляя, я гулял по дорожкам парка, придумывая свой никому не нужный философский бестселлер, чувствуя этот лучший из миров. Которому мой бестселлер не нужен. Не нужен, потому что все необходимое для счастья в этом мире есть. «Сначала жизнь – потом философия». А там, где есть жизнь – не нужна философия. С подобными размышлениями я вышел на поляну в глубине парка. Она внезапно открылась беззаботному мне. На ней располагался сколоченный из грубого теса павильон, с яркой, аляповатой вывеской, гласившей: «Выставка сверхценных идей». К входу вела широкая, но невысокая лестница, с которой спускались мужчина и женщина, старомодно, под руку, старомодно одетые. Чуть поодаль стоял около урны и курил мужчина, пристально смотревший на пару, видимо, только что посетившую выставку со странным названием. Потом мужчина бросил окурок в урну и удалился. Старомодная пара тоже удалилась. Оставив меня один на один с павильоном. Ну, и естественно, я решил зайти – это должно было послужить наиболее глубокой проработке философских оснований бестселлера, который я писал, хотя, напомню, и считал бесполезным. И я смело прошел под аляповатую вывеску, чтобы ознакомится с тем ответвлением бытия, которое сулило мне новые находки при сочинении моего бессмысленного бестселлера. …Через невысокий грубый порог я попал в шикарный зал инсталляций, располагавшихся за стеклом. Зал был озарен приглушенным голубым светом. Каждый же застекольный сюжет освещался изнутри инсталляции тем светом, который подходил под содержание сверхценности картины…«К моему философскому бестселлеру» - подумал невольно я. …В зале было пусто. Ни души. Ко мне подошел человечек в костюме- тройке и предложил провести меня, как это он выразился, по «миру моего подсознания». Голос его был тихий, шелестящий. Полагаю, на выставке сверхценных идей и должны были подобрать подоб-ного экскурсовода, чтобы можно было больше внимания уделить экспонатам. Хотя… «должны»…а кто должен? Тоскливая реальность бесполезного бестселлера, который я не дописал, вдруг царапнула сердце… …Но человечек уже включился в работу. «А, потом додумаю». Любопытство победило… …И вот. Я готов приступить к осмотру выставки сверхценных идей… В начале человечек в костюме показал мне дверь, над которой горела на табло электронная единица. Как только единица сменилась на ноль, мой гид жестом показал, что необходимо войти…Я вошел в абсолютно темное помещение. Постоял в темноте. Это продолжалось недолго. Почувствовав на лице легкое дуновение, я услышал отдаленный детский смех. Сзади открылась дверь, мой провожатый пригласил меня выйти. «Это называется «Право рождения»», - сказал мне шелестящим голосом гид. Над дверью снова горела электронная единица. …Следующая инсталляция за стеклом представляла собой композицию из горы, тропинки в гору, и шагающей по тропинке куклы, голова которой была повернута на сто восемьдесят градусов, за спину. Так, что невидящий взгляд был устремлен на зрителя. Кукла двигала ногами, но ноги не несли ее никуда. Она оставалась на месте. «Это произведение называется «Один из путей в рай». Понимаете, автор большой поклонник творчества Капоте» - человечек шелестел полузакрыв глаза и блаженно улыбаясь. Взгляд же куклы напомнил мне картину «Руки противятся ему» Билла Стоунхема… …За следующим стеклом восковой парень в ванной, наполненной кровью, набежавшей из его вскрытых вен, тускло смотрел на картину, висящую на стене напротив его взгляда. На картине кентавр нес на спине голую девушку. Стремительно. Не удаляясь от тускнеющего взгляда самоубийцы. «Это называется «Окровавленный Ромео» - прошелестел голос в костюме-тройке рядом… …Мне вдруг стало невыразимо тоскливо. Выдавать банальщину модерна за выставку сверхценных идей…Шарлатанство. Это пошло, непорядочно. И непрофессионально, что ли, в конце концов. Вдруг мне стал неприятен шелестящий голос, бестолковые названия, сам шикарный внутри и убогий снаружи павильон. …Я прошел мимо двери, над которой светился электронный ноль (видимо, ее открывали всем, кто выдержал напор пошлятины и уверовал в свое причастие к «элитарному» слому слабого мозга). Я проигнорировал шелестящий оклик в спину. Я вышел через невысокий и грубый порог в странное счастье осени. Меня больше не интересовали сверхценные идеи в этот осенний день. Клонившийся к вечеру. …И я брошу писать свой бесполезный философский бестселлер. Вот именно сейчас. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
