…Будильник надоедливо звенел в уютном полумраке квартиры, но вставать не хотелось. Начинался ещё один день, но он не обещал новизны: та же работа, те же, давно известные разговоры, то же окружение. Благополучие и монотонность жизни порой угнетали до отупения. Размеренный режим дня, плотный завтрак, заботливо приготовленный женой, обустроенная трёхкомнатная квартира в центре города. И с работой тоже всё было в полном порядке: несмотря на призрак безработицы и переизбыток молодых кадров, хорошего бухгалтера или экономиста отыскать трудно, и руководитель солидной коммерческой организации, где работал Андрей Петрович, держался за него обеими руками. Зарплату, правда, в последнее время несколько урезали даже руководителю экономического отдела, в связи с кризисом, но ведь такое сейчас время, капиталистическое.

 

По установившейся традиции Андрей Петрович постоянно, в любую погоду, ходил на работу пешком, по пути внимательно глядя по сторонам и размышляя о жизни. Да, всё складывалось на редкость удачно. Правда, до недавнего времени супругов беспокоили проблемы единственной, горячо любимой дочери. Она, их поздний ребёнок, вышла замуж за одного из ведущих специалистов нефтедобывающей компании «Лукойл» и уехала вместе с мужем в Москву. Прошло пять лет со дня свадьбы, а пополнения в любящей семье всё не было. Но недавно Светочка сообщила, что ждёт ребёнка, и они в мечтах уже представили себя дедушкой и бабушкой, Таша даже вязала по вечерам трогательные крохотные пинетки. Его жену звали Наташей, но Андрей Петрович ласково называл её со студенческих лет Наткой, Ташей или Ташулечкой.

 

Он подошёл к подземному переходу. В его торце, у выхода на противоположную сторону улицы, обычно располагались те, кто просил подаяния. Сегодня здесь сидел в инвалидной коляске худой старик, ноги которого были укутаны старым клетчатым пледом. Седые космы всклокоченных длинных волос ниспадали ему на плечи, а отрешённый взгляд говорил о том, что все жизненные передряги его давно уже не волнуют. Рядом с инвалидной коляской стояла девушка в простеньком коротком плащике и в немыслимо ярком розовом берете. В её руках, как водится, была большая картонная коробка из-под обуви, приготовленная для сбора пожертвований от сердобольных граждан.

Вязаный берет плавной волной ниспадал ей на шею, а два огромных круглых помпона, прикреплённые к его макушке длинными тесёмками, то резко взлетали, когда девушка поворачивала голову, то снова мягко падали на её стройную спину.

Огромные голубые глаза с надеждой встречали каждого прохожего, идущего мимо неё. В это слякотное осеннее утро девушка резко выделялась в толпе своим ярким беретом, открытым взглядом, незащищённостью, исходящей от всего её облика.

Андрей Петрович остановился и , смущаясь, достал из бумажника сто рублей. Девушка откровенно обрадовалась купюре, потому что в её большой коробке была только мелочь.

- Это дед, - кивнула она в сторону старика с безучастным взглядом, - а деньги собираем отцу на операцию, четвёртая стадия у него, болезнь века.

- А как вас зовут? – спросил Андрей Васильевич, чувствуя, как под её взглядом тихо теплеет на сердце.

- Тышур, - звонко и радостно ответила она, протянув в знак знакомства свою тоненькую, чуть озябшую руку.

- Да что же это за имя, такое странное?!

- Вообще-то я Шура, - ничуть не удивившись вопросу, ответила она. – Просто мои родители давно болели, а мне приходилось с малых лет трудиться, чтобы им помочь. С детства было заведено: «Ты, Шур, подай то, принеси это». Так имя и прилипло.

Её негромкий голос звучал, словно музыка. Андрей Петрович зачарованно слушал, не выпуская из своих, чуть дрожащих от волнения рук спокойную девичью ручку. Шура, по-прежнему глядя ему прямо в глаза, улыбалась нежно и доверчиво. Полное отсутствие косметики на её лице удивляло. Жена и дочь много внимания уделяли макияжу, хотя со вкусом и в меру пользовались всеми этими кремами и помадами. Но, сталкиваясь в процессе работы со многими женщинами, он искренне изумлялся, как может испортить женскую индивидуальность косметика. Здесь же ни малейшего искусственного штриха, и так очаровывали естественность почти по-детски розовых губ, матовость нежной кожи и эта едва заметная бледно-коричневая родинка на левой щеке, очертаниями напоминающая бабочку.

Заметив любопытные взгляды обычно бесстрастных прохожих, Андрей Петрович неохотно отпустил нежную руку девушки. Его ждала работа.

 

Это казалось странным, но весь рабочий день Андрей Петрович вспоминал девушку из подземного перехода, и невольная улыбка блуждала на его губах. Он уже называл её про себя Тышурочкой и Сашенькой, всё больше проникаясь состраданием к её судьбе. Что она видела в жизни, эта девочка? И сейчас стоит весь день на сквозняке, ожидая, когда ей подадут милостыню, терзая себя мыслями о тяжёлой болезни отца. Наверное, она ещё и голодная…

Но когда вечером, после работы, Андрей Петрович с огромным пакетом продуктов спустился в подземный переход, там уже никого не было.

Зато на следующее утро он ещё издали увидел яркий розовый берет, и сердце по непонятной причине забилось чаще и радостнее. Тышур, показалось ему, тоже ждала этой встречи: она уже издали заметила его в толпе и кивнула, как старому знакомому.

Теперь Андрей мог видеть девушку каждое утро. Ему нравилось, как она брала у него деньги: не как подаяние, не как милостыню, она принимала их как дружескую помощь от старшего, опытного, более обеспеченного человека.

Она умела быть благодарной, и её звонко-радостное «спасибо» звенело у него в душе, словно серебряный колокольчик, долго и тревожно.

 

Теперь каждый день был полон маленьких открытий. Вчера Андрей подсмотрел, как Тышур грызла яблоко – так поспешно и жадно, словно действительно была голодна. Капли светлого фруктового сока капали на чёрную ткань плаща, на узкое запястье.

Сегодня она с кем-то оживлённо говорила по телефону, и он явственно ощутил приступ ревности…С кем? Как протекает её жизнь там, без него, за холодной стеной мрачного подземного перехода?

Мучаясь угрызениями совести, Андрей впервые утаил от Наташи квартальную премию, отдав её всю, до копейки, Сашеньке.

Его немного удивило, что Наташа даже не поинтересовалась, была ли она, эта премия.

Жена вообще вела себя в последнее время как-то странно: часто задумывалась о чём-то, глядя в окно, разговаривала мало и всё чаще брала ночные дежурства в больнице, где она работала медсестрой.

- Наташа, но так же нельзя, надо беречь себя, - говорил он ей. – Разве нам денег не хватает?

- Хватает,- отвечала она, отводя в сторону свои лучистые глаза, которые он так любил. – Но мы должны помочь Светочке.

-Пусть её муж обеспечивает, Светочку. Он прилично зарабатывает. Да Валентин и так не надышится на неё, пылинки сдувает, так что не надо о ней беспокоиться. Если мужчина на десять лет старше жены, он на многие вещи смотрит по-другому и может о жене позаботиться.

- Да согласна я, - тихо отвечала жена, - редко отыщешь такого зятя, как Валентин. Недаром Светка его обожает, просто жить без него не может, так безрассудно любить тоже нельзя. Но деньги нужны, нам самим холодильник надо поменять, тебе к зиме дублёнку купить, у меня вот шуба старая.

- Наточка, купи себе шубу, самую дорогую, мы ведь не последний кусок доедаем! – говорил ей Андрей.

Она согласно кивала в ответ, а потом снова о чём-то задумывалась, уходила в себя. Наблюдая, как она привычно щурится, читая любимую книгу; как сутулится и задыхается, поднявшись на третий этаж, он с грустью понимал: стареет. Всё-таки к мужчинам старость приходит позже, чем к женщинам.

 

Их отношения давно миновали пору безудержной страсти и беспричинной ревности и были больше похожи на дружбу двух интеллигентных людей, ценящих и уважающих друг друга. Так море после могучего шторма наутро выглядит по-ангельски умиротворённым, и ничто не напоминает уже о яростных волнах, тревожащих берег своей сокрушительной силой. Вот и в супружеской спальне он всё чаще ночевал один – жена отчего-то облюбовала кожаный диван в соседней комнате и под предлогом того, что не хочет по вечерам беспокоить мужа, ложилась спать попозже, после уборки квартиры и хлопот на кухне.

Но особенно размышлять об этом ему было недосуг. Каждый вечер, уже лёжа в постели, он смотрел сквозь узкую полоску не задёрнутых по забывчивости плотных сиреневых штор на далёкие звёзды, манящие взор своей недоступностью, и думал о Сашеньке. И от этих запретных мыслей об этой юной загадочной девушке у него легонько кружилась голова, а тело наполнялось невыносимо сладким, волнующим теплом. Незнакомое прежде чувство нежности к ней не давало покоя. Теперь его жизнь была наполнена высоким смыслом, и каждое утро радовало счастьем пробуждения и мечтой о новой встрече с Сашей. Наверное, это и была та самая поздняя любовь, о которой столько сложено стихов и спето песен. Последняя любовь – так с грустью говорил он себе.

 

Тышур между тем с каждым днём становилась всё печальнее. Отцу стало хуже, а денег на операцию по-прежнему не было.

- Мы здесь никогда не соберём нужную сумму, - доверительным полушёпотом говорила она Андрею Петровичу, - подают очень мало, сейчас жизнь такая тяжёлая, у людей у самих денег нет.

Однажды утром в ответ на его немой вопрос она только махнула рукой и совсем по-детски, беззащитно и обречённо, зарыдала, отвернувшись к холодной гранитной стене суетливого перехода…

 

После этой сцены Андрей совершенно не мог работать. Всё утро с потерянным видом сидел он у компьютера, глядя прямо перед собой и ничего не делая. Сотрудники терялись в догадках, и когда он отпросился у начальника с работы, даже вздохнули с сочувствием, подумав, что Андрей Петрович заболел.

У них с Наташей дома был свой денежный тайник – старинная жестяная банка из-под индийского чая, стоящая на кухне среди прочих баночек с приправами и крупами. Андрей привычно пересчитал деньги из тайника и изумлённо присвистнул: сумма оказалась гораздо больше, чем он ожидал. Хватило бы и на новый холодильник, и на шубу…на норковую шубу. Вот Наташа, вот скопидомка! Похоже, она совсем последнее время не тратила деньги, делая только самые необходимые покупки и донашивая прежнюю одежду. Мысленно поблагодарив жену за такую дальновидность, он взял из тайника все деньги, ещё раз тщательно пересчитал, аккуратно завернул их в целлофановый пакет и положил к себе в портфель.

…Увидев увесистый свёрток с купюрами, Тышур, по своему обыкновению совершенно не обращая внимания на окружающих, прямо посреди унылого перехода, наполненного снующими туда-сюда людьми, спешащими по своим делам, обвила шею Андрея тонкими руками и горячо поцеловала. Трепетная влажность нежных губ и неясный запах каких-то незнакомых духов остались с ним на всю жизнь.

 

На следующий день прямо у порога его встретила встревоженная жена:

- Андрюша, представляешь, у нас побывали воры! Ничего не взяли, кроме денег в тайнике! И как догадались? Еле дождалась тебя, вызывай полицию скорее!

- Не надо никакой полиции, это я взял деньги, - спокойно ответил ей Андрей, аккуратно причесавшись у зеркала и повесив в шкаф свой плащ.

-Ты? Почему мне не сказал? Зачем взял? – неестественно громко и резко спрашивала Наташа, присев на краешек стула.

- Надо было помочь хорошим людям, которые попали в беду. Они пойдут на операцию тяжело больному человеку.

Жена смотрела на него во все глаза, будто не понимая, о чём он говорит.

- А зять? А дочка? А будущий малыш? Как ты мог…Ты предал нас!

- Наташа, родная моя, любимая! Какое предательство?! Ты ведь никогда не была равнодушной и скупой, не считала эти несчастные копейки! Ты всегда готова была помочь тем, кто попал в беду! Что же с тобой случилось, радость моя, что произошло? Неужели из-за этих денег ты готова устраивать скандалы? Дочь обеспечена, дай Бог каждому так, у Валентина работа приличная.

- Я тебе не говорила, не хотела расстраивать, но Валентин потерял работу, его сократили после того, как…

Наташа вдруг зашлась каким-то странным сухим кашлем, сначала привстала со стула, а потом осела прямо на пол. Губы её стали неестественно синими, резко обозначились тёмные круги вокруг глаз.

 

…Эти страшные дни, когда Наташа после сердечного приступа находилась в реанимации, балансируя на грани жизни и смерти, остались в памяти Андрея похожими на одну сплошную чёрную полосу. Но вот они позади. На следующий день её должны были перевести в общую палату, и Андрей еле дождался окончания рабочего дня, чтобы отправиться в больницу. Но к жене его не пропустили. Отводя в сторону глаза, главврач сухо сказал:

- Ваша супруга не хочет вас видеть. Я не разрешаю посещения, это может её расстроить, а она ещё слишком слаба.

- Не может такого быть! У нас хорошая семья, мы почти тридцать лет вместе…не может быть. Умоляю вас!

И Андрей, суетясь, стал доставать из бумажника смятые денежные купюры.

Усмехнувшись, врач отстранил его руку.

- Мы не можем рисковать её жизнью. Ей нельзя волноваться.

И, когда Андрей Петрович направился к выходу, негромко сказал:

- Раньше надо было думать…

 

Не хотелось ни есть, ни работать, ни смотреть телевизор. Андрей Петрович приходил домой и долгими часами сидел в уютном старом кресле у окна, на любимом месте жены. Он смотрел в окно, но ничего не видел: ни золота листопада, ни осенней слякоти, ни первых робких снежинок. Потом вставал, шёл на кухню, что-то готовил из надоевших полуфабрикатов, вяло ужинал. Среди ночи, будто по звонку будильника, он просыпался и лежал, бессмысленно глядя перед собой. По высокому потолку бродили какие-то неясные тени, слышался привычный городской шум за окном, от усталости болела голова, а он всё не мог сомкнуть глаз.

А на следующий день снова упорно шёл в больницу, чтобы услышать: «Ваша жена просила, чтобы вас к ней не пускали…»

Однажды врач, будто сжалившись, сказал ему:

- Вы можете смотреть на неё издали, через стеклянную дверь в коридоре. Перед вечерними процедурами у нас больные собираются в холле. Она тоже приходит, чтобы измерить давление, температуру.

И Андрей каждый вечер теперь стоял в коридоре у входа в кардиологическое отделение, надеясь увидеть Наташу. Медперсонал давно уже к нему привык, с ним здоровались, ему улыбались, хотя и смотрели на него, как на преступника. Он и сам так к себе относился, хотя и не мог понять, почему.

Сквозь двухстворчатую стеклянную дверь кардиологии он теперь мог видеть Наташу. Она сидела на длинном больничном диване среди других пациентов в сером казённом халате, в каком-то светлом платочке. И, когда она улыбалась кому-нибудь из окружающих, Андрей Петрович тихо радовался.

 

Как-то неожиданно наступила зима, и, увидев первый снегопад, Андрей Петрович почему-то подумал, что теперь всё наладится, ведь Наташу уже скоро выпишут из больницы.

Как-то вечером, придя с работы, он обнаружил на письменном столе листок, небрежно вырванный из блокнота. Андрей Петрович схватил его и начал жадно читать.

«Я уезжаю в Москву, к дочери, - писала жена, - тебя мы видеть не хотим. Ты нам не нужен. Ты – предатель. Я не знала, что можно жить рядом с человеком столько лет и не догадаться, что он способен на такое. У Валентина тяжёлая болезнь. Он не работает уже полгода. Деньги, которые ты у нас украл, предназначались ему на операцию. Мы переживём всё это, мы справимся, но уже без тебя. Не пиши и не звони».

У них дома всегда хранились запасы спиртного – в баре стояли бутылки с хорошим коньяком и дорогим вином - на всякий случай, для гостей, которые могли прийти к ним по-дружески, без предупреждения. Он взял первую попавшуюся бутылку и, открутив крышку, начал пить прямо из горлышка, не чувствуя вкуса и не пьянея.

 

Всю ночь он писал жене письмо за письмом и рвал их. Её телефон не отвечал, а потом Андрей услышал бесстрастный металлический голос: «Этот номер не обслуживается».

Отпуск ему не давали, и когда Андрей Петрович написал заявление об уходе, директор тут же подписал его, заметив, что последнее время начальник отдела допускал в своей работе слишком много ошибок и давно уже стал кандидатом на увольнение. Эти слова раньше больно ударили бы по его самолюбию, но сейчас они показались Андрею только пустым звуком, ничего не значащим в его жизни. Купив билет на поезд – так дешевле! – он отправился в Москву. Дочь с мужем проживали раньше в ведомственной квартире, и куда они переехали теперь, никто не мог сказать. Розыски через паспортный стол тоже оказались безуспешными. И даже в интернете ему не удалось разыскать дочь, её странички в соцсетях оказались закрытыми.

 

…Теперь, совершенно неожиданно, оказалось, что и друзей у него нет, все отдалились от него, словно забыв о его существовании, и только водка могла его порадовать и успокоить на время. Иногда, с какой-то тайной надеждой, он заходил в знакомый подземный переход, но Тышур там не появлялась. А ему так хотелось узнать, как прошла операция, как поживает сейчас эта милая девушка.

Теперь он жил на пособие по безработице, считая каждый рубль и подбирая на улице потерянную кем-то мелочь: у него уже выработалась привычка во время ходьбы смотреть себе под ноги. Ещё Андрей потихоньку продавал на стихийном рынке, именуемом в народе блошиным, теперь уже никому не нужные вещи и книги. По субботам они со старым приятелем, его бывшим однокурсником Пантелеймошей, одиноким бессемейным добряком, которого все считали неудачником, ходили в недорогое кафе, и там за бутылкой принесённой с собой водки делились друг с другом горькими размышлениями о роли случайности в судьбе и о несправедливости современной жизни, где всё определяется деньгами. Андрей понял, что время на самом деле не лечит боль потерь, просто она уходит в глубь души и остаётся там на всю жизнь.

 

Однажды после очередного субботнего застолья они неверной походкой брели из кафе домой. Был промозглый декабрьский вечер, мерзкий ветер пронизывал насквозь их поношенную одежонку, фонари тускло блестели где-то вверху, почти совсем не освещая дорогу.

Впереди них двигалась молодая пара. Высокий небритый парень и хрупкая девушка, похожая на изящную фарфоровую статуэтку, постоянно останавливались и целовались, девушка запрокидывала голову назад и смеялась заливисто, словно нежный колокольчик звенел среди непогоды. Несмотря на холод, она была в короткой кожаной юбке и без головного убора, роскошные длинные волосы пышной волной падали ей на плечи и блестели под светом фонарей в сумраке позднего вечера.

Притихшие приятели то замедляли шаги, то шли побыстрее, чтобы успеть полюбоваться чужим счастьем.

- Славно посидели в кабаке, славно…знатное угощеньице! Сейчас на хату поедем, чуваки нашему улову обзавидуются, – приговаривал парень, держа свою подругу за шею, словно собачонку, - и как тебе удаётся раскручивать этих престарелых папиков, ума не приложу. Другие вон месяцами за хилую зарплатишку надрываются, а тебе большие денежки сами в руки плывут. Эх, и фартовая ты девка, Тышур!

Тышур?! Андрей Петрович бросился вперёд и догнал молодых людей. Он сразу же угадал милую родинку на девичьей щеке, которая по-прежнему привлекала внимание своей нежностью, а вот огромные голубые глаза смотрели уже по-другому: нагло и вызывающе.

- Сашенька! Я так мечтал о встрече с тобой!

Испуг плеснулся волной в красивых глазах девушки, и Андрей понял, что и она его узнала.

- Сашенька?! – изумлённо хмыкнул спутник девушки. – Это твой знакомый, что ли?

- Знакомый? Да за кого ты меня принимаешь, Влад? Я с алкашами не поддерживаю знакомство, - и она быстрым лёгким движением отряхнула рукав модной дорогой курточки, до которого только что дотронулся Андрей.

- А ну-ка, старикан, вали отсюда, пока я не разозлился! Нечего приставать к порядочным дамам! – и Влад, схватив мужчину обеими руками за плечи, развернул его и дал такого пинка, что Андрей Петрович обязательно упал бы прямо на дёд, если бы не подоспевший вовремя Пантелеймоша.

…А ведь совсем недавно жизнь казалась такой благополучной.