«Воистину, женщина всесильна: и коня на себе потащит, и

избу

подожжёт, если надо. Вернее, мост, ведущий к этой избе. Возьмёт такая

красавица косметичку, сметёт одним движением нежной ручки бриллиантики

и валюту, хлопнет дверцей иномарочки (без уточнения) и – на Мальдивы.

Хорошая фантазия, прекрасное отступление. А тут уже пошла игра слов:

«Отступление» от правил, от главной темы или отступление – побег». Ах, да.

Продолжу. Хорошее отступление, хорошая фантазия была бы, если бы не

эти горящие избы и уставшие кони»…

 

**

 

Сколько секунд, минут, часов потребуется женщине на сборы для

эвакуации в неизвестность? Некоторым час, другим два-три, а кто-то

вылетит из квартиры в халатике и одном тапке – и в подвал… успеет – жить

будет; и то – не факт, что снаряд не попадёт в подвал.

 

Вчера Ирина встретилась взглядом с совершенно незнакомой женщиной,

которая просто так назвала себя погорельцем. Сердце ёкнуло.

- Вы правду говорите? – переспросила Ирина. Вы горели? Откуда вы?

- Из Ясиноватой. Вы хорошо знаете Ясиноватую?

- Знаю железнодорожный вокзал, автовокзал, церковь.

- Понятно. Вы не знаете Ясиноватой.

- Извините. Всегда проездом, всегда в спешке.

- Возле магазина «Теремок» и был мой дом.

- Был?

- Он стоит, только квартиры моей там нет. Вот, посмотрите снимок. Я

сфотографировала на телефон.

 

Это было жутко. Снимок сделан снизу вверх. Не было в квартире ни

потолка, ни крыши, ни мебели. Снаряд прицельно попал в квартиру

четвёртого этажа.

 

- Залпов было несколько, сказала собеседница. Дуло танка было повёрнуто

в мою квартиру.

- Вас как зовут?

- Таня. Меня Таня зовут.

- Таня, а где в это время были вы?

В подвале. Мы успели с соседями спуститься в подвал. Поэтому и остались

живы. Долго мы там сидели. Я ничего не знала. Говорят, когда приехали

пожарные машины, им запретили тушить огонь. Для устрашения, что ли. Вот

снимок комнат. Полная пустота.

- А кто вам помог выехать из Ясиноватой?

- Был автобус для беженцев. Спасибо, в повал я убежала с документами.

Думала, проблем не будет.

У вас есть жильё?

- Есть, - Татьяна повернулась к женщине, стоявшей поодаль от неё и не

мешавшей нашей беседе. – Меня приютила подруга у себя дома. Вот теперь

я живу в Макеевке.

- Говорят, погорельцам выдают жильё. Помогают.

- Выдали. Мне предложили жильё: заброшенное общежитие без мебели,

посуды, отопления и продуктов. Живи – не хочу, - грустно улыбнулась

женщина.

- Жизнь с нуля?

- С нуля. Пойду завтра просить хоть какой-то помощи. Еще в августе

осталась на улице, а уже октябрь. Холодно. Вот, в курточке подруги стою.

Домой хочется. Вы не представляете, как я хочу в свою спальню, на свою

подушку, выпить чаю из своей кружки.

 

Слушать это было невыносимо. Ирина тут же представила себя в чужой

пижаме и тапочках…

 

Ирина не стала расспрашивать и о том, почему женщина не собрала вещи и

не выехала в другое, более безопасное, место. Сама такая. Кто знает, где

тебя подстерегает беда? Родные стены берегут. Не всегда, но берегут.

Ирина не стала расспрашивать Таню, есть ли у неё дети, внуки. Есть ли

возможность перебыть у родных. Не это главное. Главное, что Татьяна не

одна такая. Всем помочь трудно. Практически нереально. Но ведь можно?

При желании? При маленьком таком сострадании? Конечно, никто Ирине не

ответит на этот вопрос.

 

**

 

В Киев Татьяна Ч. уехала не на прогулку, хоть очень крепко себя в этом

убеждала. Лёгкая на подъём, она не могла переступить порог квартиры в

неизвестность. Вернётся ли домой? Будет ли дом? Будет ли куда вернуться, с

чем вернуться и в каком моральном состоянии? Или это – навсегда?

Красивый тёплый город поглотил и проглотил женщину с потрохами. Как не

влюбиться в красоту улиц, домов, церквей, площадей? Если бы не причина,

погнавшая Таню в этот город, можно было бы наслаждаться всеми

прелестями столицы. Друзья приняли подругу тепло и сердечно, понимая,

что душа её осталась дома.

 

Время тянулось до бесконечности. Таня металась между сводками новостей,

компьютером и звонками близких, оставшихся в Донецке. Это было

невыносимо, это было на грани срыва. Плакала она только по ночам:

нельзя показывать друзьям, что она слаба и впечатлительна. Дежурная

яркая улыбка не сходила с лица. А душа потихоньку тлела по родным

улицам, которые так старательно обстреливались. Что делать? Ехать домой

под бомбёжки или оставаться в Киеве и плакать от бессилия? Ответа нет, и

не будет. Советов и рекомендаций – тем более.

 

- Ириша, привет! – услышала Ирина знакомый грудной голос Танюши.

- Привет, дорогая. Ты где?

- Дома. Я уже дома.

- Ты что натворила? В Донецке очень опасно находиться.

- Ты не понимаешь, Ир, я дома! И пусть рвутся снаряды, пусть горит под

ногами земля, я больше никуда не уеду. Не хочу быть вечной скиталицей по

чужим квартирам. Это так больно – знать, что твои друзья, родные и

близкие живут в этом аду, а ты в это время сидишь у фонтана и пожираешь

мороженое. Нет, Ира. Я для себя решила, что так будет правильнее.

- Танюш, я очень рада тебя слышать. Честное слово, рада.

- Значит, я поступила правильно.

- Это твой выбор. Это твоя жизнь. Это наша жизнь, которую мы пытаемся

сохранить. Звони. Ладно?

- Конечно. Обязательно позвоню. Мы ещё встретимся.

 

**

 

Аня с Русланом и двумя сыновьями снимали квартиру в Макеевке. Молодая

семья изо всех сил старалась держаться наплаву. Эти старания были так

зыбки, что концы с концами не сводились. Деньги на сигареты не тратились,

на спиртное – тем более, но их так не хватало, хоть вой. А тут еще и война.

Страшно за детей. Аня услышала, что у соседки ребёнок начал заикаться

после того, как от бомбёжки прятался в подвал. Бомбили не их дом, но

залпы были такой силы – стены содрогались.

 

Взвесив все «за» и «против», молодая семья собрала сумки и чемоданы,

села в поезд, и оказалась в Крыму, в лагере для беженцев. Летом в Крыму в

палатках жить можно, если не думаешь о том, что твоя мама осталась там, в

войне. Но здесь – дети. И материнский долг – сохранить им и жизнь, и

здоровье. Три недели показались вечностью. И вот – долгожданное

распределение в Россию. Мужу предоставляют работу, а семье жильё и

предметы первой необходимости. Радости не было границ. Всё сложилось

для семьи наилучшим образом. Проститься с детьми мать решила тут же, в

лагере для беженцев. Она умудрилась притащить детям тёплые вещи из

Макеевки, а младшенькому – любимую обезьянку, которую потеряли где-то

в квартире при сборах.

 

И только сейчас, Аня поняла, что это навсегда. Что с Макеевкой её будет

связывать только мама и только тяжелые мысли о том, жива ли. Она ещё не

понимала и не осознавала, как это больно – знать, что мать в опасности и

ничем ей не помочь. Только мать в этот момент была счастлива. Она знала,

что дети и внуки вне опасности. Что у них будет обеспечено мирное

существование. Нет, не существование, а нормальная полноценная жизнь.

- С Богом, дети, - только и смола сквозь слёзы вымолвить женщина.

- Бабушка… - заплакал старшенький.

В этот момент, казалось, весь мир рыдал.

 

**

 

Лиза сопротивлялась из последних сил:

- Мама, я никуда из города не поеду. Я так решила. Ты возьмешь ребёнка и

уедешь с ним в Россию. А я буду продолжать работать в Макеевке.

- О какой работе ты говоришь, Лиза? Игната спасать надо. Ты ещё очень

молода. Тебе свою жизнь тоже спасать надо. И не спорь. Я так решила.

Две женщины выразили своё решение. Они уверенно решили, а… жизнь

решила всё по-своему.

 

- Ирина, я уезжаю с Игнатушкой, - плакала в трубку Лиза.

- Умница. Это правильный поступок.

- А вы? Вы почему не уезжаете с внучками?

- А я не могу.

- Я тоже не могу, но обстоятельства решают всё за нас.

- Лизочка, ты – мама. Ты правильно поступаешь. А у моих внучек тоже есть

мамы. И они сами решили, что останутся в городе. Думаешь, я не убеждала

их? Ещё как убеждала. Но дочери решили, что останутся здесь. Сердце

рвётся на части, но они непреклонны.

- А мне стыдно.

- Ты о чём?

- Мне стыдно, Ирина. Я предаю свой город.

- Лиза, девочка, ты не о том сейчас говоришь. Эти слова должны мужчины

говорить. Это они должны охранять тишину и покой своих детей. Давай

договоримся: ты мне в поезде позвонишь.

- И в поезде позвоню, и как приеду, позвоню. Вы только не забывайте меня

и не считайте, что я сбежала.

- Лиза, эта тема закрыта. Береги ребёночка. Он ещё очень мал, чтобы

понять, что вокруг происходит, а он уже слышит разрывы залпов.

 

Звонка не было около недели. И вдруг:

- Ирина, миленькая, здравствуйте!

- Здравствуй, Лизочка. Ты как?

Я-то нормально. По бульвару брожу, тоскую по дому. Знаете, я даже на

пляж не хожу.

- Почему?

- Из солидарности.

- Лиза не смеши. Ребёнка надо водить к морю. Понимаю, что через свои

принципы переступить очень сложно, но… к чёрту принципы. Это жизнь.

- Меня здесь друзья поддерживают, как могут, а я всё время реву. Реву от

слабости, от бездействия, от того, что не дома. Как там Макеевка?

- Макеевка стоит. Мы живём. И ты живи. Я читала твои стихи. Сколько в них

боли и страданий, нельзя так рвать душу. Я понимаю, что мне легко

говорить – я дома. Быть вдалеке от Родины – большая беда. Именно беда,

Лиза.

- Я скоро приеду. Мне надо сохранить архивы.

- А кому-то поручить это можно?

- Нет. Я сама. Я хоть одним глазком взгляну на город. Я устала страдать.

Мама тянет меня в Россию. У меня нет выбора. Я обязана туда ехать. Но я не

хочу!

- Ты не должна так говорить.

- Знаю. Я всё знаю.

 

Нервы – полноправные хозяева стрессов. Или наоборот. Всё

взаимосвязано. Лиза часто стала плакать. Потихоньку, чтобы не испугать

ребёнка. Её стихи были утончёнными и сильными в своей неисчерпаемой

боли. О, сколько в них было боли! В каждом неосторожно сказанном слове

она искала подковырки, делая себя виноватой во всех смертных грехах.

Чувство стыда её глодало изнутри. Она думала, что если останется в

городе, жизнь потечёт по другому руслу. А русло это подкапывали

обстоятельства войны, никак не она, хрупкая, красивая, молодая женщина

с ребёнком на руках.

 

Лиза вырвалась-таки на несколько дней в Макеевку, постаралась сделать

все запланированные дела, встретилась с друзьями и коллегами, спрятала в

надёжном месте архивы и… наревелась. Дома можно реветь сколько

угодно. Но оставаться нельзя – ребёнок ждёт маму. Она ходила по

квартире, трогала руками книги, детскую кроватку, папину фотографию на

стене…

 

И тут что-то грохнуло с такой силой, что Лиза присела у стены. Что это

было: взрыв, бомбёжка? Соседи сверху её топили: вода текла по стене

туалета и подобралась к залу. И в это время рухнул на пол нагревательный

бак. Горячая вода, штукатурка, мокрый ковёр… всё это поможет убрать

соседка, а у Лизы по расписанию – автобус. В другой ситуации поездка

была бы отменена, но не сейчас. Нет гарантии, что по дороге не будет

обстрела. Нет никакой гарантии на жизнь.

 

Лиза снова заплакала. От обиды, бессилия, злости. Да, она плакала от

злости.

 

**

 

Ирина решила, что на этом остановит свой рассказ. Лиза выходила на связь

по скайпу. Она изо всех сил держалась, а Ирина убеждала подругу, что ей

надо там найти работу. Временную ли, постоянную, но работу такую,

которая бы не давала возможности скучать. Всё нелепо. Всё не так, но это

– единственный выход. Главное – они в безопасности.

Ирина понимала, что никакие доводы не помогут. Друзья не оставляют

молодую женщину без внимания. Все решили, что сразу после войны

непременно будет встреча друзей у самовара. Будут песни и стихи. Стихи не

о войне. Мирная тема будет самой главной. Всё непременно возвратится. И

возвратятся все, кто вынужденно уехал из дому.

 

Сегодня Ирина прочитала стихотворение о беженцах. В комментариях она

написала: «Как я боялась оказаться в автобусе с беженцами. Мои знакомые

оказались. Как им там, на чужбине?»

И получила ответ: «Им там ужасно, Ирина, даже если никаких материальных

проблем. Родина – это не пустое слово»…

 

06.10.14