Этого мальчишку я встречал на нашей улице не раз. В больших подшитых валенках, в потрепанном, долгополом ватнике, явно с плеч взрослого человека, в кожаной, забрызганной чернилами, потертой шапке, опускавшейся на веки, выглядел человечишко презабавно. Его нос упрямо торчал из-под козырька шапки, а глаза, будто не умели смотреть прямо: они бегали из стороны в сторону, и казалось, что качаются, как ваньки - встаньки. Паренек вечно горбился, руки безжизненными картонками свисали долу. Вся его фигура, какая-то пришибленная и несуразная, вызывала невольно сострадание. Она была неким немым протестом, очевидно, против той несправедливости, что окружала его дома. Так мне, по крайней мере, думалось, когда я видел его. Мне давно хотелось поговорить с ним, узнать его поближе, расположить к себе. Расспросить бы, кто его родители, как ему дома живется, что его волнует. Да как-то все не получалось. Да и случай не представлялся. И все же мы познакомились.

Я шел мимо железнодорожной станции, пряча лицо в воротник шубы. Утро солнечное, морозное. «Голубой Дунай» приветливо впускал прохожих. От старой пивнушки – забегаловки не осталось и следа. Разве что, как и прежде, голубая окраска стен. А так магазин как магазин. Размышляя о том, как разительно изменился этот большой рабочий поселок за последние полтора десятка лет, приобщаясь к цивилизации, от которой Север всегда был далек, я столкнулся с этим мальчишкой почти нос к носу. Он стоял напротив меня метрах в десяти от магазина, нацеливаясь взглядом на сугроб. Понятно! Оттуда торчало горлышко винной бутылки. В его руках позвякивала стеклом большая холщовая сумка-самоделка. Мальчишка потянулся к сугробу, пытаясь ухватить половчей бутылку. Споткнулся. Раздался звон битой посуды.

- Не везет же, гадство!- донеслось до меня.- Разбил банки.

- Так и быть, давай помогу,- предложил я,- подержу сумку.

- Иди-ка, дяденька, подальше.

- На, держи ее,- и я протянул ему заиндевелую бутылку.- С ногой порядок?

- Нормально. Ладно, бутылка сгодится мне.

- Нет дома денег?- участливо спросил я.

- Были да сплыли. Батя пропил. Сейчас хворает. Я заместо него кормилец. Мамка с Ташкой дома сидит. Кашу ей перловку варит. Ну, пойду промышлять.

- Тебя как звать-то?

- Ваней звать.

- До встречи, Иван. Будь здоров.

Впрочем, расстались мы не надолго. Вьюжил коварный март, предвещая бурю. Порывы ветра все нарастали. Я брел с самой дальней окраины поселка, глубже уткнув нос в шерстяной шарф, преодолевая заметы снега, все дальше удаляясь от уютной лаборатории, с цветами на подоконниках. Там остались милые, приветливые хозяева. В воздухе еще наверняка витает аромат свежего кофе. В моем блокноте стенограмма их рассказа о своем филиале Академии наук, о последних научных исследованиях в области экологии Севера. Факты, пальчики оближешь! А унты с каждым шагом все тяжелее. Еще один сугроб позади. Наконец-то выросла прямая, как натянутый провод, улица Приполярная. И сиверко все яростней. Метров через полста хорошо освещенные витрины продовольственного магазина. Зашел туда малость передохнуть, и что-нибудь купить на вечер. Стряхнул с шапки-ушанки снег, потер ладонями щеки. Тепло. Хорошо. Пока выстоял очередь, рассчитываясь в кассе за товар, непогода во дворе разыгралась не на шутку. Порывы ветра были не меньше тридцати метров в секунду. Прикрывая пакетом с продуктами лицо, брел наперекор неистовству природы вперед, к дому. О, сколько еще предстоит пройти улиц. Язви ее, эту непогоду. Откуда-то вынырнуло темное движущееся пятно. Маленькое, согбенное до земли существо тащило на салазках огромный мешок. Мы поравнялись. Плохо привязанный проволокой мешок свалился на землю, звякнуло стекло. Я вгляделся. Это был Ваня. Пытаясь помочь мальцу, схватил мешок и собрался взвалить его на санки.

- Уйди, гад!- закричал он, смахивая драной варежкой слезы. – Чего тебе надо?!

- Ты что это, Ваня. Я помогаю тебе.

- Помощничек, мать тебя ети!- выругался он.

Ни слова не говоря в ответ, я приподнял тяжелый мешок и, уложив на санки, крепко прикрутил куском телефонного кабеля. Я уже успел у знающих людей расспросить о нем и его семье. Он брат того самого Смирнова, что недавно угодил за разбой в тюрьму. Родители ребят завзятые пьяницы. Ваня - паренек хулиганистый. Вот-вот и по нему будет плакать КПЗ милиции. Пареньку полных тринадцать лет, а на вид, будто лет десять. Знаю теперь, в школу почти забросил. Учится без всякого желания. Просто ему неохота. Друзей нет. А ребята смеются над ним, издеваются даже: одет кое-как, обут и того хуже, вечно со всеми заедается, цапается. Взрослые ребята его поколачивают. Не найдут с ним общего языка и учителя. Неперспективный мальчишка для них. В этом году оставят на второй год, если не подтянется по предметам. А где ему? Дома там-тара-рам. Семья перебивается с хлеба на воду. И это на Севере.

- Ну вот, можешь топать.

- Дядька, а кто ты будешь? Не из легавых? Другой раз вокруг меня вьешься. Так я не ворую. Бутылки только сдаю на гроши.

- Нет, не из милиции. Я обыкновенный человек. Вот глаза, руки, ноги. И т.д.

- Что значит ТД? Не понял. Причем тут трактор?

- Это не марка трактора. Так, словеса. А ты в пятый класс ходишь?

- Хм, ну хожу. Дуристика там.

- Кто тебе такое сказал?

- Сам вижу.

- Отец тебе что-нибудь наговорил про школу?

- Отец! Он водку жрать молодец, да мать колотить. А Ташка-то болеет,- горестно вздохнул.- Карапузиха. Ее жалко.

- Слышал, старший брат в лагере? Пишет?

Как часто бывает в этих краях, начавшийся буран скоро стих, хотя я думал, что на этот раз ему не будет конца и краю. Мальчишка потер ладонями лицо, встряхнулся, будто изгонял из себя холод, остудивший через хлипкую одежду тело. Тоскливо произнес:

- Да ничего не пишет Митька. Вот уж три месяца молчок. Не знаем, где он, что с ним.

Дальше шли молча, тянули санки. Каждый думал о своем. Я о том, что кривая дорожка довела его старшего брата до тюрьмы. Хоть бы парнишка не встал на тот страшный путь.

- Ваня, а что ты думаешь о том, что Дима стал преступником?

- Да что ты знаешь о нем! – задохнулся от крика и закашлялся паренек.- А кто всю семью тянул? Димка! Если бы папка с мамкой не выпивали, не напивались до чертиков, он, знаете, каким бы стал шофером! Я тоже хочу быть шофером. Диму я люблю. Случайно он связался с охломонами. Познакомился с девчонкой, а у той братец в ватаге. Втянули Димку. Лучше его не трогайте, понятно!

- Вот как. Давай-ка по-мужски. А ты когда-нибудь думал о том парне, которого Дима и его дружки избили и ограбили. Каково было матери, когда ее сына, только демобилизованного из армии, изуродовали. Парень проводил свою девушку и шел себе спокойно домой, никого не трогал.

- Да ты мусор, легавый! Пошли вы…

- Ну и выраженьица у тебя! Не из милиции я. Просто хорошо осведомлен о поселковых делах. Мама работает в поссовете.

- Вот, значит, как. Ну, спасибо, довезли, а то санки тяжелые. Хорошо ветер стих. Вон в этом проулке мой дом. А вон и папка.

Из дверей ближнего сборно-щитового дома выскочил в потрепанной фуфайке мужчина. Он устремился в нашу сторону, что-то крича на ходу. Приблизилось к нам опухшее лицо, темно-фиолетовые фингалы - синяки под глазами, глубокие засохшие царапины на щеках.

- Чё те надо?! Чё пристал к мальцу, вражина?

Ваня прижался ко мне. Личность, достойная всей «красоты», обрамлявшей его лицо, рванул мальчика к себе и заорал на всю улицу:

- Этта мой сын! Нечча тут! Своим сначала, гад, обзаведись. Твою мать! Ванька, стервяга, где ж ты пропадаешь?! Марш в хату.

- Потише, орало! А то сейчас бутылкой врежу!

Мужик подхватил мешок, взмахнул его на плечо, оранул мне:

- А вы грражжданин, прритте отсюда по добру по здорову.

- Смотрите, Смирнов, только тронете Ваню, сдам в КПЗ!

Он оглянулся, затормозил движение. Иван крикнул ему:

- Да шагай ты, дурак оглашенный. И вправду еще посадят.

Они вошли в сени, щелкнули закрываемый замок и защелка, в доме что-то громыхнуло. «Сирота, истинно сирота при живых родителях»,- с горечью и досадой подумал я.

 

* * *

 

Летом Ваня сбежал из дома. Его сняли с товарняка под Ярославлем. Он ни в какую не хотел возвращаться к родителям. Второгодником так и не стал: утек осенью. Сыскали его в средней полосе Руси. Обживал охотничьи домики. Воровал в магазинах только хлеб, соль и сахар. Зимой попался. С распростертыми объятиями ждала его колония для несовершеннолетних. Не сломался Иван, вышел оттуда с чистой совестью. Шоферил на гражданке. Взяли в армию. Угодил в Афганистан. Были у него награды. Одно время служил в милиции. Ему не нравилось, что его, как и других ребят из МВД, звали ментом, это он считал оскорбительным. На гражданке работал трактористом, шофером. Погиб в неродном городе, в уличной драке, защищая свою девушку.

Вот и весь сказ о Ване сироте.