В 1982 году исследовательскому судну «Ихтиандр» с батискафом «Север» на борту случилось изучать донные сообщества на материковом склоне острова Сокотра. Представьте себе высоченную гору, торчащую из глубин. Мы должны были погрузиться к подножию горы на глубину тысяча двести метров. Затем не спеша, с задержками аппарата на грунте, двигаться вверх по склону. В субмарине нас было пятеро: командир, борт-инженер, ещё я и два поведенца-ихтиолога из ВНИРО. Поясню: «поведенцами» называют учёных-этологов. С одним из них, - Борисом Выскребенцевым мы были знакомы заочно, по публикациям. Молоденький лаборант Саша ловил каждое слово Бориса, будучи в полном восхищении от своего присутствия в подводном аппарате.

Погружение не задалось. Уже на километровой глубине «Север» попал в подводный сель и мы надолго ослепли, - за иллюминаторами стояла сплошная муть. Скорость нашего «падения» невелика, всего десять сантиметров в секунду. Но наша сорока-тонная махина обладает колоссальной инерцией. Покладка на грунт в отсутствии зрительного контакта может кончиться катастрофой. По инструкции нужно немедленно всплывать, пока не потерялась ЗПС (звуко-подводная связь) с судном-носителем. Но молодой и амбициозный командир аппарата принял другое решение: прекратить погружение, горизонтальным курсом двигаться к подводному склону, а затем - с наблюдениями подниматься к поверхности моря.

Спорить с командиром не приходится. Он – бог и царь в батискафе вплоть до счастливого возвращения и «разборки» в судовой кают-компании. И мы вслепую пошли к склону горы. И тут оказалось, что сель стекает по этому самому её склону и препятствует нашему приближению. Крейсерская горизонтальная скорость нашей субмарины – два с половиной узла или четыре с лишним километра в час. Если же учесть противоборствующий сель, - то и ещё меньше. На этот раз ЗПС работала бесперебойно и «наверху» решили согласиться с планом нашего командира. И повели «Север» к склону. Функция наблюдения автоматически перешла к командиру и борт-инженеру.

А мы, трое штатных наблюдателей, разлеглись с возможными удобствами на циновке, постеленной в передней части салона. Она – наше рабочее место. С неё мы, часами стоя на четвереньках, пялимся в иллюминатор. Она же - и наша аудитория, в которой мы обмениваемся текущей информацией. А сейчас мы лежим на циновке, уставившись взглядом в потолок. Это всё же лучше, чем бесконечно долго вглядываться в безнадёжную муть за стеклом. И сознавать, при этом, что над нами километровый слой воды... Этак и человеческий облик потерять несложно. Вид многочисленных приборов, разбросанных по потолку в красочном беспорядке, тоже не приносит удовольствия.

«Борис Владимирович! А здесь кашалоты есть?» - Вдруг тихо спросил лаборант Саша. И смутился тут же. - Ой! Я хотел спросить о живоглотах!».

Кто из океанистов в юности не перечитывал по много раз книжку К. Келлера «Жизнь моря»? Из неё-то и узнаёшь впервые о глубоководной рыбке чёрном живоглоте Chiasmodon niger. О её кошмарных зубах и безразмерно растягивающемся брюхе. О скромных размерах живоглотов и их серьёзном значении в питании тунцов и марлинов.

Борис ухватился за тему, понимая, что новичка нужно отвлечь от нерадостных мыслей. Начал он со светящихся органов живоглотов, которыми те привлекают потенциальные жертвы. Затем перешёл к тем временам, когда вместе с коллегами из моего института занимался световым ловом черноморского шпрота. Ночью в штилевую погоду сейнер зажигает специальные люстры и направляет их свет на тёмную воду. В световом пятне собираются тучи планктонных организмов, а за ними - плотные косяки шпрота. Только успевай поднимать сеть. Но не всё так просто. Фототаксис (реакция подвижных планктонных организмов на свет) может быть положительным и отрицательным. Его интенсивность может зависеть от светового спектра и от яркости освещения. И ещё от многих неучтённых факторов. И случается, что с ними-то и связано рыбацкое счастье. И вдруг, Борис напрямую обратился ко мне:

«Да мы с тобой, Руби, сами явились невольными участниками одного глобального эксперимента».

И правда, было такое. Летом 1976 года «Ихтиандр» работал у берегов Мавритании на банке Дасия на глубине тридцати метров. Борис сам находился в батискафе. Он наблюдал, как мимо иллюминатора проплывал многокилометровый косяк ставрид. Но напрасно промысловые корабли ставили тралы в опасной близости от «Севера». Рыбы не было. Тогда послали вниз водолазов. Они-то и сообщили, что всего несколько тысяч ставрид в круговом непрерывном движении обследуют подводный аппарат. А наблюдатель, ограниченный в обзоре иллюминатором, принимает их за огромный косяк.

А летом 1977 года «Ихтиандр» трудился в лагуне банки Сая-Де-Малья, что в Индийском океане. На сей раз в числе наблюдателей был и я. Вокруг нас промысловые суда поднимали по пять-шесть тонн ставриды того же вида, что и на банке Дасия в Атлантике. А мы ставриду не видели даже издали.

«Как объяснить такое различие в поведении рыб? Как использовать эти различия на пользу Человека? – Заключил Борис. - Вот примерно такими глупостями и занимаемся мы, поведенцы-ихтиологи, специалисты по морской этологии. За это нам и зарплату платят».

«Эй, Руби! А ты что улыбаешься в потолок? – Вопрошает борт-инженер. - Или тему нащупал?»

Я молчу. Тема пока не нащупывается. Разве что, вспомнить о том, как я дошёл до жизни такой? А впрочем. . . кому это интересно? Кого я удивлю в компании Паганелей, Аронаксов и капитанов Немо?

Израиль, 2014