Милая девочка,

пыльной, с провалами окон?

 

Образ повествователя, который обращается к Милой девочке, нам неизвестен. С одной стороны, это неперсонифицированный наблюдатель, внеположенный произведению, с другой – мы как бы угадываем его в олицетворенной поэтизации сумерек -

 

 

Неожиданно, по двум словосочетаниям, всплывает образ Веры Холодной из романса Александра Вертинского:

Аллюзией мастерски создан портрет Милой девочки (бесконечная трагедия потери прекрасного образа у Вертинского), плачущей в полуразрушенном войной доме... Мы не знаем возраст девочки – обращение на «вы», как и по имени-отчеству с рождения, к равным по сословию, в семьях с дворянскими корнями всегда было нормой в России.

Запах ладана, прочно связанный с церковной службой, с отпеванием, с давними традициями, и — антитезой – резкие звуки в тихих (вероятно, потому, что уже не гремят взрывы?) сумерках:

 

Хлопают черными крыльями черные лебеди

 

Антитеза цветов-антагонистов – черный/белый (по умолчанию подразумевается, что простыни белые) усилена двойной анафорой (черными, черные; сушатся, сушатся), дополнительно состояние тревоги подхвачено инверсией. Простыни превратились в черных лебедей от копоти и теперь тревожно хлопают.

Город полуразрушен: проулок существует уже в прошедшем времени – бывший. Вновь прием олицетворения предсмертного (молчит, задыхается) состояния проулка:

Откуда лепет в молчащем проулке? Апострофа лепета Милой девочки:

Я тебя…

Я тебя буду слушаться…»,

усиленная строфической анафорой, выстраивает кульминацию произведения. Замечательное стихотворение завершается риторическим восклицанием к погибшей маме, которая вывесила простыни, но уже никогда не вернется их снять... И — возраст девочки... Либо она мала (Я тебя… Я тебя буду слушаться…), либо, что скорее всего, в горе ощущает себя беззащитной девочкой.

В двенадцати строчках стихотворения передан ужас современной войны, бедствия гражданского населения (по дате написания – 26.06.2014 – текст соотносится с текущими украинскими событиями).

Стихотворение написано пятистопным дактилем. Состоит из четырех строф: девочка в комнате, сумерки и девочка – портрет-впечатление темы Вертинского, простыни-лебеди в проулке, обращение к маме. Строфы для эспрессивности выделены графически неравномерно. Рифмы дактилические, очень красивые: комнате – полноте, ладаном – надо вам, лебеди – лепете, сушатся – слушаться.

 

Замечания. 1. Я уже знаю, что сочинение трехсложными размерами есть занятие высшим пилотажем. Но семантика, вернее, ее несовпадение с ожидаемым смыслом, тем более, таким бесконечно-образным, режет сознание. Черные лебеди на простынях представляются с усилием. На мой взгляд, возможный рисунок ткани не столь драматичен, как простыни, ПРЕВРАТИВШИЕСЯ в черных лебедей. Я бы предложила следующий синтаксис:

Хлопают черными крыльями черные лебеди-

-простыни, всеми забытые, сушатся, сушатся.

Сделав «простыни» приложением, образ лебедей становится устойчивым. А перенос слитного написания (через дефис) дополнительно украшает стихотворение. При этом сохраняется ритмика. Но это, конечно, субъективное восприятие образа черных лебедей, как и нахальное вторжение в авторский текст.

2. Задыхаться в лепете невозможно. Любые слова предполагают процесс дыхания, если есть слова, то есть и дыхание. Понятно, что задыхается проулок, а лепечет девочка, но тогда либо не «задыхается», либо не «лепетом». Хотя, пусть и с большим допуском, эту ситуацию можно списать на авторский оксюморон для стилистического эффекта.

 

Проулок, как олицетворенный участник трагедии, молчать вполне может, в то время как лебеди, как отдельный образ, производят значительный шум хлопаньем крыльев. Лебедь — очень сильная птица, крупный самец запросто может ударом крыла сломать человеку ногу. Даже воробей, хлопая крыльями, производит довольно ощутимый шум. Сила звука, создаваемая лебедиными крыльями, значительна.

Надо отметить стремительную смену звучаний в стихотворении: в первых двух строфах – церковная тишина, в третьей — интенсивное хлопанье, в четвертой — лепет. Очень красиво, очень. Если довести семантику, будет неотразимо прекрасно.

Есть еще вопрос: откуда взялся ладан? Но мы догадываемся: из аллюзии на романс Вертинского.

Все, больше сомнений нет, осталось лишь очарование произведением.