Миниатюра Александра А Цнина построена на риторическом приеме аллюзии к произведениям русских классиков. Кого мы только не повстречали на небольшой страничке текста! А. Толстой (Джузеппе, глупенький Буратино), Гоголь (парной молочный кутек, Фемистоклюс, несбывшийся «барабанщик» Алкид, упомянутый по ИО Чичиков), Достоевский (салат «Раскольников с кровью»), Салтыков -Щедрин («знаменитое утро»), Набоков (санитар, смахнувши личину трактирного полового, отсылает к «Приглашению на казнь»), и, наконец, завершает парад «Палата №6» Антона Павловича! Вполне возможно, что миниатюра — сатира в духе Михаила Евграфовича на неизвестную нам реальность. Навевает на «Карнавал животных» Сен-Санса.

Повествователь устами Фемистоклюса (издателя-владельца литературного сайта) пафосно (что вполне соответствует стилистике текста) вещает терзающие его сомнения: – Писатель! – это одна из форм самовыражения глупого человека, и стремление доказать ближнему, что он прозорливее… Техника! (Мы понимаем: никакая техника этих писателей не спасет!) Детки! с ушибленной мечтой разбогатеть… В этом месте сконцентрирована проблематика произведения – современный писатель в современном мире в одной из авторских концепций мироздания.

«O tempora! O mores!» Каковы нравы, таков и писатель? Или наоборот? Миниатюра заканчивается приемом умолчания и читателю самому предстоит решить, что же он такое прочитал.

Надо отметить интересную задумку миниатюры: три литератора (им притянуто-душевно, но не по себе), встретившись в кафе, за трапезой обсуждают, как поправить положение в ...чем? В надежде на признание. Да какое там признание – на барыш, а соответственно и на девочек в песочницах Сочи. Да, немножко почти что коснулись и духовной стороны предмета, но тут же блестящий Фимушка трезво охолонил, что за прихоти люди щедрее платят.

По описаниям антуража, обстановки мы вместе с литераторами запросто оказываемся (не приведи бог!) за соседним столиком. Свет, цвет, запах, живописные полотна на противоположных стенах. Мы чувствуем, что происходит в туфлях гостей, что в их голове шум, словно подкрадывающаяся дрёмой инфлюэнца. Мы видим, как промокает корочкой хлебца губы Фима, видим «постоянных», которые, как привязанные, угрюмо сидели за столиками сутками, проворную подавальщицу, санитара... Видим, как Джузеппе (гениальному писателю) представилось, что он сонно бредёт, жмурясь всем телом, ломая в складках пальто безжалостно бесноватые снежинки… обратно, домой...

Музыка кафе - фон миниатюры, поданна изысканно-риторически: это Легкая музыка НАСТРОЕНИЙ. Она будет извлекаться Алкидом ложками по столу, как барабанными палочками, в ритме пОстука Алкида и проходит историческая беседа «троих господ».

Интересны полотна на стенах. Один «бородатый» разглядывает нечто таинственное в буром, очень похожем на сердце сгустке; у другого вскрыт череп, обнаружив всю суть человека в красноватых изгибах. Меткие метафоры души и разума.

В финале нас ждет неожиданный пуант, раскрывающий и сумбурно-щекотящую обстановку, и скатерти, напоминающие простыни, и штуку в руках официантки, похожую на гибкую трубку кальяна.

Ну, господа, Салтыковы-Щедрины-Толстые, марш..! Марш по шконкам, – смахнувши личину трактирного полового, молвил вошедший санитар зычно, но с лаской… Всё затихло. Утихли только что грозно загремевшие цепные замки и теперь мы слышим как падают и хрустят предновогодние снежинки за решётками окон.

За решётками окон — окна (в мир, в жизнь) оказались за решетками, что лишает последней надежды наших ГГ.

Произведение наполнено риторикой от первого до последнего знака. Использована необщеупотребительная лексика, которая уместна и легко понимается без словаря. Повествование никак нельзя назвать затянутым. Безусловно, остается послевкусие... Но ощущение от чтения лучше отражу небольшой врезкой из «Калевалы»:

А в зубах кусты завязли. (Руна третья, строфа 445)

 

Конечно, наши ГГ — метафорически отражают мертвые души Гоголя на современный лад, только их никто не покупает. Но у Гоголя в тексте очень много жизни. Рубль! вот одно и единственное признание – ГГ никак не признаны рублем. При том что нам, читателям, не ведомо, насколько гениальны были их литературные тексты, возможно, там нечего было и признавать. А у Гоголя народ умудряется радоваться жизни и за меньшее, чем рубль. Наверное, народ Гоголя сумасшедший, а не наши герои. Не мудрено, что они повредились рассудком.

Единственное, чего мне как читателю не хватило в этом витиеватом тексте, это ЖИЗНИ! Ну, может, кто-то бы из ГГ поведал о волшебном миге озарения, вдохновения, о том, как мир вдруг заиграл в свете брызги радуги! Чтобы было, например, сравнением с их теперь безрадостным состоянием. Павел Иванович наших ГГ, какая жалость(!), так и не посетил. Уж он бы придумал способ вдохнуть жизнь в эту столовку, пусть и за ради шкурного своего интереса! А то, такое ощущение, будто перед нами рыбы, только что выловленные, такие еще распрекрасные, но безнадежно издыхающие на глазах. ГГ душу «в судне» оставили давно, да и был ли мальчик?

Исключительно уместен эпиграф: На то Бог и вшу создал, чтоб человек мылся... Не будь вши, и не мылся бы, точно. ГГ тешат себя мыслью, что им не платили, но — писали ли они что разумное, доброе, вечное? Как-то сомнительно... Может, вши как-то слабовато кусались? А может, им и сказать было нечего? Нам об этом ничего не известно. Мертвые души.

Я не ценитель исключительно легких, сентиментальных и авантюрных жанров, как раз наоборот. Считаю, что любое состояние души достойно описания, сколь ни было бы оно тяжелым и безысходным. Но беда в том, что эти ГГ-литераторы как-то не вызывают чувств. Полагаю, потому что они заняты рассуждением о невыгодном своем положении. Они его не переживают! И мы с ними не переживаем! Они именно обижаются, что их не оценили! Сколь меланхоличен Лермонтов, до безысходности! А Кафка? Да те же «Господа Головлевы» - тяжелейшая инвектива, но ведь читается – из рук не выпустить! А Мармеладов и Раскольников? Конечно, их беды от нищеты и бедности, они это озвучивают. Но как они при этом умеют страдать!!! И вместе с ними страдаем мы!!!