Отрывок из романа «Короли садов Мамоны»

 

На третьем этаже кипела работа. В тесной, стылой темноте короба, где места хватило бы разве что для кошки, извиваясь всем телом, на двух с половиной метровой высоте под потолком, исходя потом и матом, был зажат человек. Этот человек имел при себе фонарик, который держал зубами в тщетной попытке осветить место приложения своих усилий. В руках его были пара гаечных ключей, которые он тщетно пытался приладить на болт с гайкой в надежде затянуть хомут на лопнувшем месте трубы.

Снизу, просунувшись по пояс в короб, лежал ещё один человек и подавал тому выпавшие из промёрзших пальцев инструменты и советы, что висящего наверху страдальца выводило из себя неимоверно. Можно только догадываться, какие перлы сыпались в адрес доброхота, но тот не обижался, а только смолкал на минуту, чтобы затем продолжить бесплатную помощь. Правда, иногда и он резко менял стиль своего разговора, когда сорвавшийся сверху гаечный ключ с размаху попадал ему по голове. Страдалец чувствовал небольшое облегчение и это примиряло его на какое-то время со своим положением.

Ещё один стоял у люка в коридоре и разговаривал с Зиной Ивановной. Оба делали вид, что происходящее их не касается и потому так увлеклись разговором, что не заметили подошедшего главврача поликлиники. На вопрос, как идут дела, сантехник, а именно он часом раньше разговаривал с ней, озабоченно качая головой, развёл руками: «Трудно». Ответ не удовлетворил Тамару Витальевну и она попросила прояснить его более детально.

Аварийщик только было, открыл рот, как очередной взрыв мата пополам с оханьем не дал ему сказать ни слова. А из короба неслось такое слаженное двухголосие, что куда тебе фуги Баха! Бригадир бросился выяснять, что же случилось. Из последующей лавины высказываний в его адрес и прочих сил и существ, населяющих землю, он выяснил, что тот сантехник, который был наверху, содрал кожу с костяшек пальцев. Тот же, что находился внизу, получил выпавшим гаечным ключом в глаз.

Обернувшись к Трухновой, аварийщик снова развёл руками, как бы говоря: «Вы всё сами видите».

– Когда закончите? – спросила Тамара Витальевна.

– Час ещё проковыряются, не меньше, – с досадой ответил бригадир, – неудобно там очень. На четвертом труба лопнула у пола, так что на четвёртом этаже проблем не будет.

– Я сейчас отъеду и через час вернусь. Если задержусь немного, вы меня дождитесь. Мне нужно с вами решить сегодня этот вопрос.

Тамара Витальевна и думать не думала, какого зрелища она лишила себя извечными хлопотами по обустройству своего маленького царства. Уходя, она наказала Зине Ивановне проследить за ходом ремонтных работ и по окончании их удержать аварийщиков до её возвращения. Не прошло и получаса с момента её отбытия, как сантехнику-экстремалу, зажатому в коробе, удалось-таки зацепить болт с гайкой на хомуте и накрепко затянуть их. И надо же было такому случиться, что страданиям бедолаги, висящему в кромешной тьме и стуже, не суждено было завершиться на этом.

Один бог знает, как могло так получиться, что с рабочим поликлиники, побывавшему часом раньше там, где сейчас разворачивалась трагикомическая сцена, не случилось того, что произошло с несчастным ремонтником. Может быть, на нем была только плотно прилегающая куртка, а не объёмный ватник. Без него пробыть дольше пяти минут без движения в коробе, с риском схватить чудовищное воспаление лёгких было невозможно.

Скорее всего, так оно и выходило, потому как аварийщик, наконец-то закончив свой подвиг мученика, вознамерился покинуть это преддверие Аида. Ослабив ноги, упиравшиеся в неровности стены, он попытался скользнуть вниз, но не тут-то было. Что-то, могучей хваткой схватив сантехника за шиворот, прочно удержало на месте, не давая ему продвинуться вниз ни на йоту. Поворочавшись полторы-две минуты, аварийщик понял, что попал в ловушку и без чьей-нибудь помощи ему освободиться никак не удастся. Положение его усугублялось тем, что со спины он вплотную упирался в стену, грудью упирался в водопроводные и канализационные трубы, а плечами накрепко слился с боковыми стенками короба.

За трубами еще оставалось свободное пространство, дававшее ему возможность маневра для работы, но чтобы завести руки за спину и выяснить, что же там его держит, – об этом не могло быть и речи. Через шапку, которой упирался в перекрытие, он чувствовал ледяной холод от промёрзшего насквозь потолка и продвинутся наверх, чтобы снять себя со штыря, на котором повис, не было никакой возможности. Даже руки, которыми он мог ещё манипулировать за стояками, здесь не мог поднять выше плеч.

Как только до его сознания дошла простая истина, что ему грозит медленная смерть от холода, он, глухо выматерившись, схватился за трубу и яростно потянул себя вниз. Все попытки были тщетными. Издав рыкоподобный звук, аварийщик разжал занемевшие пальцы и перевёл дух. В это время в люк просунулся бригадир и крикнул:

– Коль, ну ты скоро? Чего там застрял?

– Вот именно, что застрял, – озлобленно буркнул Николай. – Зацепился тут воротником за какую-то треклятую дрянь, арматурина, наверное, торчит из стены.

– Ну и что! – недоумённо вопросил бригадир. – Отцепись и вылезай.

Николай немедленно популярно объяснил тому ситуацию, снабдив её для большей доходчивости соответствующими комментариями, и поинтересовался, – все ли ясно. Снизу последовало непродолжительное молчание. Затем он услышал вопрос, на который сам сейчас желал бы больше всего получить ответ.

– Чего будешь делать?

– Тьфу ты, бл… откуда я знаю!

– Постой, а ты сними ватник, и вылези из него. Точно я тебе говорю!

– Счас, попробую.

Несколько минут пыхтенья, вперемежку с крепко-солеными словами, видимо не дали никакого результата, потому что из темноты донеслось:

– Ни х… подобного! Я не могу ни руки поднять, ни сам подняться! Головой в потолок упираюсь.

– О, мать честная! Как там тебя угораздило!

Наш страдалец только этого и ждал. Этот упрек подействовал на него, как красная тряпка на быка. Взревев нечеловеческим голосом с примесью близкой истерики, он заорал на враз сникшего бригадира:

– Сам бы, … … лез бы сюда и висел бы час на одной ноге в этой холодрыге, … ….

Понятно, что стояло за столь продолжительным многоточиями. Конечно, если войти в положение бедолаги, таких многоточий можно было бы проставить еще немалое количество, заменяя ими силу прочувствованных эмоций несчастного.

Тем временем, трагичность ситуации нарастала в геометрической прогрессии. Если поначалу стоявшие в коридоре оба сантехника и Зина Ивановна отпускали шуточки по поводу столь пикантной ситуации, припоминая различного рода жизненные аналоги, то по истечении получаса, когда обессиленный горемыка затих в коробе, до всех стала доходить серьёзность положения. Время шло, но ни один из предлагаемых планов по спасению мало-помалу замерзающего товарища не давал нужного эффекта.

В конце концов, сошлись на том, что необходимо проломить стену в том месте, где торчит арматурина, но порядком взвинченная накалённой атмосферой Зина Ивановна категорически отвергла этот вариант. Как всегда бывает, критичность ситуации обостряет мыслительные процессы до предела. Самое простое решение, оказывается, лежало на поверхности и, – «эврика!», – оно пришло сразу всем трём одновременно. Ухватить застрявшего за ноги и выдернуть его из смертельной ловушки! Сказано – сделано!

Объяснив Николаю, что они собираются сделать, бригадир, чувствующий себя более всех ответственным за своих подначальных, сам собрался провести эту акцию. Кряхтя, изогнувшись немыслимой дугой, он пролез по пояс в короб. Ухватившись за сапоги Николая, бригадир сделал молодецкий рывок.

Что могло наверху случиться, в следующие две минуты понять никто не смог, но что что-то случилось, стало совершенно очевидно, ибо из короба раздался такой рёв, какой издаёт только матёрый боров под ножом мясника. Зина Ивановна и стоявший с ней рядом сантехник остолбенело смотрели, как из короба вывалился бригадир с кучей какого-то тряпья в руках.

– Что случилось? – бросилась к нему Зина Ивановна.

– А хрен его знает! – раздраженно бросил бригадир, недоуменно разглядывая в своих руках тряпки. – Кажись, я содрал с него штаны вместе с сапогами.

Из короба в это время доносились непрерывные вопли, в которых с трудом можно было разобрать нечто похожее на «А-а-ю-ю-а, бл… ю-у-а-а, … … ё-моё!». С первого по седьмой этаж, подобно иерихонской трубе разносился по коробу зычный глас бедолаги. Внимая ему, притихли посетители, смолкли говорливые тётки, как будто набежавшая тень тревоги напомнила им, что пребывают они в скорбном месте.

Наиболее стойкие мужеством гадали – где и в каком кабинете так мучают страдальца. Многие сходились на зубном, но бывалые дамы и остроумцы называли другое место. Уж больно походили эти вопли на крики рожениц. Правда, смущало то, откуда им было здесь взяться, а также то, что издавал эти звуки хорошо поставленным матом мощный хрипато-прокуренный голосина. Иная старушка, иногда крестясь от особо сильного голосового раската, испуганно приговаривала: «Господи Иисусе! Кто ж его так, болезного?!».

Вопли постепенно стихли и, когда бригадир заглянул в люк, он увидел перед собой пару энергично дрыгающих волосатых ног в носках.

– Коль, а, Коль, ты чего так разорался? – осторожно поинтересовался бригадир.

– Разорешься тут, – неожиданно спокойно отозвался Николай. – Ты мне, мало того, что чуть голову не оторвал, так в затылок впилась арматурина, всю кожу содрала.

– Как это? Ты же на ватнике висишь!

– Висю, висю… ты мне дырку в воротнике прорвал, вот она и проехалась по всему затылку.

– Слушай, тебе штаны надеть?

– Какие, на хрен, ш-ш-таны! В-в-вытаскивайте меня отсюда скорее. Ещё п-п-полчаса, и можете гроб з-заказывать! Совсем околеваю.

– Потерпи чуток, вытащим сейчас.

Бригадир вылез из люка и озабоченно сказал:

– Если его сейчас не вытащить, ему скоро хана будет.

Зина Ивановна с удивлением спросила:

– Так он что, так и будет без штанов там висеть.

– Да какая разница, – вскинулся бригадир, – в штанах или без штанов концы откинуть. Надо его как-то снять с арматурины. Что, если попробовать снять его через четвёртый этаж. Там ведь вокруг стояков здоровая дыра. Просунуть руку и стащить его со штыря.

– Точно, – обрадовано воскликнул второй сантехник. – Чего раньше то не додумались.

– А то не додумались, – мрачно ответил бригадир, – что хорошая мысля, приходит всегда опосля… похорон, – добавил он после паузы. Давай, дуй наверх, я его отсюда подталкивать буду.

Он снова полез в люк и спросил у Николая:

– Тебе до потолка далеко?

– Не, головой упираюсь.

– Ты как-нибудь её в сторону наклони, тебя сейчас Олег будет сверху тащить за шиворот.

– Св-во-ою б-бабушку пускай за шиворот т-тащит, а м-меня за воротник, – обозлился Николай. – Раньше, что ли, не м-м-могли это сд-д-делать.

– Ладно, не бухти, ты же там сидишь, тебе видней.

Операция прошла без сучка и задоринки. Совместными усилиями бригадир и Олег стащили вконец охлялого, исходившего крупным колотуном, Николая. Для постороннего глаза финальная сценка представилась бы удивительным зрелищем. Из люка, вслед за мужиком, потирающим зашибленное колено, едва передвигая ноги через порог люка, вылез другой, чудного вида мужик.

Он был без штанов и весь белый как мел: и лицо, и волосатые ноги в носках, покрытых причудливыми белыми разводами и такой же белый ватник, на котором под сплошным слоем побелки кое-где угадывался первоначальный окрас. Обхватив себя руками, словно пытаясь удержать душу в теле, которое била крупная, конвульсивная дрожь, мужик силился раскрыть сведенные холодом челюсти, пытаясь, видимо, что-то сказать.

Олег, страдальчески скроив гримасу на лице, сказал, глядя на застывший остов Николая:

– Ему бы сейчас водочки стакан хряпнуть, а то пропадет человек. Воспаление легких замучит.

– Вы бы хоть штаны ему сначала надели, – одёрнула его Зина Ивановна. – Одевайте его и поднимайтесь ко мне. Я вам спирта дам, согреться.

Насилу согнув ноги, Николай просунул их в штанины и тут выяснилось, что сапоги он надеть не в состоянии, по причине нестерпимой ломоты в ступнях и пальцах ног. Решив его отвести наверх, процессия двинулась к лифту со скоростью похоронной процессии. Каждый шаг отражался на лице бедняги калейдоскопом неимоверных страданий, так что встречные посетители расступались в сочувственном желании хоть как-то посодействовать мученику. Добравшись до шестого этажа, Зина Ивановна распорядилась отвести Николая на кухню, а сама заскочила в кабинет главмедсестры Надежды Сидоровны.

– Надь, дай-ка мне спирта, грамм двести, надо для дела.

Но на её беду, Зина Ивановна попала не в то место и не в то время. Надежда Сидоровна, пребывая на данный момент в скверном расположении духа, ответила ей, как и подобало человеку, только что пережившему по этому поводу административный катаклизм.

– Какого ещё спирта!? Нет у меня ничего! У меня что, дармовая поилка здесь?

– Надь, ты чего, мне ж не себе. Там аварийщик в коробе замёрз. Плохо человеку, надо его отогреть.

– А я причем здесь! Вон идите в магазин, там такого сугреву ящиками стоят. Чуть что ко мне, а я потом хлопай глазами, – куда, мол, подевала спирт. И никому нет дела до того, что то один, то другой приходит клянчить для дела. У вас у всех дела, а отвечать мне за перерасход.

– Слушай, Надежда, может ты кому и давала, но я прошу у тебя под слово Тамары Витальевны. Она сказала, чтобы авария была устранена немедленно, а мужик в коробе замёрз, ремонтируя трубу. Она сейчас приедет и увидит, что случилось, а ей ещё с ними разговаривать. Она просила их подождать, и если его не привести в чувство, они уедут, а ты будешь виновата. Усекла?

– Нечего на меня всё спихивать! Это ваши проблемы! Мои никто почему-то за меня не решает. И потом нет открытой бутыли…

Надежда Сидоровна покочевряжилась для вида ещё немного, но сообразив, что в данном случае её амбиции обойдутся ей дороже, решила больше не играть в обиженную. Она взяла со стола ключи и спросила:

– Посуда у тебя есть? Позови там кого-нибудь, пусть откроют бутыль.

Когда, наконец, все приготовления на кухне были закончены, и из недр огромного холодильника были извлечены закуски, исстрадавшийся Николай припал к спасительной жидкости, одним махом опрокинув стакан едва разбавленного спирта. Оба других аварийщика за компанию опрокинули по стопке и едва принялись за закуску, как в кухню влетела Татьяна Израилевна и, оглядев всю компанию, деловито распорядилась:

– Зина Ивановна, вас и старшего сантехника требует Тамара Витальевна. Давайте скоренько, она куда-то торопиться.

Когда вся троица скрылась за дверью, Николай с удвоенной энергией продолжил прерванное лечение, приняв в качестве лекарства ещё такую же внушительную порцию спирта. Как изволит знать любой болезный, лекарственное средство хорошо тогда, пока оно поступает в организм строго определённой дозой. Но когда в силу вступает закон «гранёного стакана», все резоны умолкают и горе тому несчастному, который покусился на их незыблемые устои.

Ослабленная и вконец «размороженная», как трубы в стояке, натура Николая естественно не смогла оказать достойного сопротивления могучей силе самого желанного лекарства. Такая доза, им принятая, могла свалить с ног слона или какого-нибудь там буйвола. Но что такое по сравнению с богатырской натурой русского человека какое-то животное! Что спирт подействовал мгновенно стало ясно в течение следующей пары минут, вот только внешне это действие никак не проявилось. Разве только побагровевшее лицо и оловянный блеск в глазах выдавали истинное состояние дел. Николай как сидел за столом в позе бюста, уверенно держа в руке в качестве мензурки стакан, так и оставался в таком состоянии всё остальное время.

Ни о чем таком и не догадывалась вернувшаяся Зина Ивановна. Она уселась на скамью подле пострадавшего на трудовом фронте Николая и поинтересовалась, как он себя чувствует. Уж лучше бы она подёргала за усы спящего тигра, чем столь неосторожно вернула своего соседа из мира эфирных грёз. Николай вздрогнул, медленно повернул голову на пробудивший его звук и, узрев сидящую подле женскую фигуру, да ещё в белом одеянии, решил, что это ангел небесный почтил его своим присутствием. Он съехал со скамьи на колени и, сколько позволяло пространство между столом и скамьёй, истово застучал лбом о столешницу, голося своим порядком осипшим баритоном: «Господи, владыко всемогущий, неужто мне пора предстать пред лик твой светлый? Господи, сжалься над моими малыми детками, что оставляю я здесь сиротами! Промысел твой, Господи, неисповедим и воззри, Господи, не есть ли сия воля твоя, преждевременна и ущербна!»…

Зина Ивановна и Олег, спервоначалу опешившие от столь диковинной выходки Николая, скоро, однако, пришли в себя и, бросившись к нему, разубедили несчастного в его ошибке. Николай, пришедший в себя, хмуро оглядел их, и, засопев от непонятной обиды, спросил Зину Ивановну:

– Слушай, а кто ж ты тогда есть?

Зина Ивановна, поглядывая на Олега, дескать, надо привести его в чувство, ласково ответила Николаю:

– Тутошняя я, завхоз. Ты посиди, поговори с нами, тебе отогреться надо, ты в коробе замёрз, когда чинил стояк. Вспомнил?

Натужный ход мыслительного процесса отразился на лице аварийщика, но, видно, снова пошёл не по тому руслу, ибо в следующее мгновение Николай, приобняв Зину Ивановну, зычно замычал ей в ухо:

– Понимаешь, мать, я сегодня смерти избежал. Там, – он поднял палец кверху, – там меня отпустили… Почему, я спрашиваю? Не дожил до срока, не догулял… Ишь, там понимают, что к чему!.. Грех обманывать Господа! Пить и гулять будем!..

Николай, также цепко ухватив Зину Ивановну за её плечики, набрал в грудь воздуха и грянул удалой мотив известной народной песни…

 

Тем временем переговоры Тамары Витальевны с бригадиром подходили к концу, когда вдруг в серьезные материи их беседы стали прорываться звуки, в которых можно было явственно различить слова разухабисто-весёлого куплета: «Пое-е-дем красо-о-отка, ката-а-а-ться!…». Несколько минут мощный мужской голос выводил слова этой чудной песни, и когда он дошёл до невозможности «доверяться волнам…», Тамара Витальевна, недоуменно приподняв бровь, позвонила Татьяне Израилевне и спросила в чем дело.

Та, ответив, что сама не понимает, что за рёв разноситься по всему коридору, сказала, что, по её мнению, звуки доносятся из кухни. Тамара Витальевна немедленно отослала её выяснить, что же там происходит.

Бригадир, давно догадавшийся, чей это голос упивается горем обманутой девицы, молчал и при этом старательно разглядывал развешенные по стенам кабинета под видом икебан засушенные цветы и стебли заморских трав. Мигом вернувшаяся Татьяна Израилевна, возмущенно тыча рукой в стену по направлению кухни, заявила с порога:

– Там аварийщики на кухне перепились! Зина Ивановна с ними не может разобраться!

– Как это перепились! Что за ерунда!… – Тамара Витальевна поднялась и поспешно вышла из кабинета…