Деревня Сосенки и сейчас небольшая, а в те далёкие годы, когда Андрей

Васильевич приезжал сюда мальчишкой и мог видеть Катю, была деревня

совсем крохотной – несколько десятков домов, да гордость всей округи –

школа, построенная на средства нескольких колхозов для ребятишек из

близлежащих сёл. У Сосенок своя история и свои герои.

Вот уже которое лето приезжает на свою малую родину Андрей Васильевич,

быть может оттого, что чувствует себя причастным к жизни деревни, а

может, и по другим причинам. Здесь ему кажется, что оживают прежние

чувства и возвращаются, будто реки, текущие вспять, юные годы.

А вот Катю он вспомнить не может. Вернее, знает, что была она смешливой,

с косичками льняного цвета, трусишкой и отчасти плаксой, как и все

девчонки, но ведь было же и тогда в ней нечто особенное, присущее той,

неизвестной Андрею Васильевичу, которой гордится сейчас вся деревня.

Была ведь какая-то ей одной свойственная чёрточка характера, которая

потом определила судьбу девушки, яркую, как след падающей звезды.

Именно это важно сейчас знать Андрею Васильевичу.

 

В юности он мечтал стать скульптором. Художественная мастерская, в

которой занимались лепкой, привлекала многих юношей. Он был на первых

порах одним из самых умелых. Но по мере того как приходили к нему опыт

работы с глиной и гипсом, умение выделить в натуре определяющие

черты, что-то терялось в его непосредственном видении окружающего

мира, уходило вдохновение. Преподаватель, ронявший у работ своего

ученика скупые слова: «Хорошая техника…Точное следование натуре...»,

лишь усиливал отчаяние. Ведь Андрей видел, как долго, в напряжённом

молчании, рассматривал мастер работы другого, казалось бы, не такого

способного юноши, каким тёплым светом восхищения сияли его усталые

глаза.

Однажды Андрей догнал своего учителя по дороге домой.

- Скажите, - спросил он, задыхаясь от быстрой ходьбы и волнения, - как вы

считаете, стану ли я хорошим скульптором?

- Из тебя выйдет неплохой скульптор, - спокойно ответил ему мастер, - но

пока в твоих работах нет жизни. Совершенство техники и сила вдохновения

– вот что способно оживить холодную глину. Творец отдаёт своим

произведениям душу, вливает по капле свои силы, и стареет, и умирает от

истощения сил и от старости. Но его работы, пронизанные кристальной

чистотой души, выполненные по велению небес и при помощи таланта,

данного ему от природы, овеянные заветной мечтой, продолжают его

жизнь…

После этого дня Андрей перестал посещать занятия в мастерской. Он

понял, что таланта, дарованного свыше, у него нет, а искра вдохновения

погасла, так и не разгоревшись.

Ведь невозможно создавать шедевры, если нет уверенности в своих силах.

Другая профессия увлекла его своими тайнами, а потом началась война.

Но теперь, спустя десятилетия, былая мечта не давала ему покоя, а жар

вдохновения оживал в родных краях, которые он покинул после окончания

семилетней сельской школы.

Андрей Васильевич думал о Кате. Он думал о ней постоянно, и облик её,

смотрящей со старых довоенных фотографий в родительском доме и

оживающей во взволнованных рассказах односельчан, был обрисован

просто и ярко. Оставалось понять суть характера и воли хрупкой отважной

девушки, сумевшей преодолеть свой страх и свою боль.

 

Он присел на скамеечку в сквере около новой школы и начал кончиками

пальцев привычно массировать ноющую после долгой ходьбы ногу. После

тяжёлого фронтового ранения и продолжительного лечения в госпитале

нога не сгибалась в колене. Теперь ещё добавилась боль. Он с грустью

подумал, что Кате, память о которой ему так хочется увековечить, было

незнакомо это мучительное внимание к собственному стареющему телу,

когда утром тяжело подняться с постели после бессонной ночи.

…Дано ли ему право увековечить память о Кате? Хватит ли у него воли

преодолеть неуверенность в собственных силах, чтобы достичь этой

великой цели? Интересно, что знают о подвиге Кати сегодняшние дети,

хотя бы вот эти мальчишки, что даже на каникулах пришли в школу. Что

они делают здесь? Кажется, поливают цветы на пришкольном участке. Один

из них уже несколько раз пробежал с оранжевым пластмассовым ведёрком

мимо скамеечки, с любопытством поглядывая в сторону незнакомого

пожилого мужчины.

 

Андрей Васильевич поднялся и, прихрамывая, подошёл к мальчику.

- Что ты знаешь о Кате, малыш? О Кате Ермаковой?

- В старой школе фашисты хранили важные документы. Некоторые из них –

за ними и пришла Катя – были очень нужны партизанскому отряду. Когда

стало ясно, что документы вынести не удастся, она подожгла бумаги, -

мальчик взял мужчину за руку и повёл в школу, где на втором этаже

располагался краеведческий музей.

Десятки набросков портрета Кати приносил Андрей Васильевич её матери.

И каждый раз, гладя бумагу дрожащими пальцами и боясь обидеть, она

говорила, что Катюша на портрете - как живая. На этот раз, увидев

торопливый карандашный набросок, мать не сказала ничего. Она прижала

к груди листок с портретом дочери и заплакала.

 

…Ранней осенью Катя решила уйти в партизанский отряд – слишком

страшно было оставаться в родном селе, улицы которого странно

обезлюдели. Сюда время от времени наведывались фашисты, они вели

себя нагло и по-хозяйски распоряжались в селе. Мать, до войны

безмятежно-спокойная и улыбчивая, после того, как отец погиб на фронте,

всего боялась. Вот и сейчас, уговаривая дочку остаться дома, она горько

плакала. И Катя уступила, жалея свою ненаглядную мамочку. Но уже к

вечеру та изменила своё решение, узнав от своей младшей сестры Веры,

что фашисты угоняют молодёжь в Германию.

- Только ты в боях не участвуй, прячься в землянку, когда обстрел

начнётся, - напутствовала она дочь.

- Конечно, мамочка! Какой из меня боец, я ведь и стрелять-то не умею.

Отсижусь в лесу, а к весне и война закончится, - отвечала ей Катя.

До партизанского отряда можно было добраться за полчаса, но землянки, в

которых жили бойцы, были так замаскированы в глубине леса, что

фашисты и не подозревали об их существовании.

Тётя Вера часто приходила в отряд с донесениями, а заодно передавала

Кате приветы от матери и рассказывала деревенские новости.

 

…Как-то вечером к матери пожаловал нежданный гость, Пашка Лисянский,

недавно ставший полицаем.

- Тёть Глаш, а где Катюшка ваша? Что-то давно её в селе не видно.

- Катя в соседнем селе у тётки гостит. Задержалась, наверное, по

хозяйству помогает, за детишками её приглядывает, пока Вера работает.

Пашка насупился, а потом спросил:

- А не у той ли тётки, про которую поговаривают, что она у партизан

связная?

- Чего только люди не придумают, Павлик! – заохала мать. – Боятся, вот и

наговаривают на других. Время сейчас такое, суровое.

- Это правда, тёть Глаш, люди сейчас злые стали, - согласился с ней Павел.

– Недавно у нас на воротах кто-то дёгтем намалевал: «Здесь живёт

фашистская погань». Так я же всё равно узнаю, кто это сделал, это им

дорого обойдётся. А вы всё ж за Катюшкой лучше присматривайте, чтобы

кто-нибудь её плохому не научил. Запала она мне в душу, столько девчат

кругом, а у меня она одна на уме, - сказал Пашка, уходя.

Катя слушала рассказ тёти Веры и не верила своим ушам. Пашка

Лисянский, с которым она в школе сидела за одной партой, лучше всех

решал задачки и лучше всех играл в лапту. От его дерзкой улыбки у Кати

замирало сердце. И теперь он стал фашистским прихвостнем?!

- Да не может Пашка служить фрицам, он не такой!

- Именно в дни испытаний показывают люди своё истинное лицо, - сказала,

жалея её, тётя.

А через неделю тётя Вера попала в засаду, устроенную фашистами на

лесной тропе, ведущей в партизанский отряд. Но даже самые изощрённые

пытки не заставили её выдать партизан.

- Хорошо ещё, что её детей, десятилетних мальчишек-близнецов, спрятали

в своём доме люди добрые, да и твоей матери, Катя, удалось бежать из

села, - пряча глаза, сказал рыдающей девушке командир.

 

Вечером, после скудного ужина, в партизанском отряде намечали планы на

следующий день. После того, как расстреляли диспетчера

железнодорожной станции, передававшего сведения о передвижении

неприятельских составов с техникой и боеприпасами, партизанам,

совершавшим дерзкие нападения на врагов и взрывавшим

железнодорожные составы с вражескими боеприпасами, идущие на восток,

приходилось нелегко – не хватало нужных сведений о передвижении

поездов. Нужно было искать новые источники информации. Было решено,

что график движения поездов можно раздобыть в бывшей школе, ставшей

немецкой комендатурой. Был разработан план, простой и смелый:

проникнуть ночью в школу и взять документы. Катя замирала от страха

только от одной мысли, что кому-то придётся ночной порой забраться в

школу, охраняемую вооружёнными врагами. Она смотрела на командира

отряда Ивана Петровича – до войны он работал агрономом, и на фронт его

не взяли из-за болезни сердца. Рядом с ним бессменно находился дед

Семён, которому недавно исполнилось шестьдесят. Среди бойцов были и

односельчане, и бывшие красноармейцы. Все эти мужчины могли спокойно

отсидеться в тёплых домах, а не воевать против фашистов, рискуя

собственной жизнью и жизнью своих близких. Будь же проклята война, на

которой погибают отцы и хрупкие женщины, а мальчишки-одноклассники

становятся пособниками гитлеровцев!

- Давайте я пойду на задание, - тихо сказала она.

Партизаны посмотрели на неё с удивлением.

- Нет, Катюша, мы не можем так рисковать твоей жизнью, - мягко сказал

командир, - твоя задача – кашу нам варить да бинты стирать вместе с

бабушкой Марфой.

- Я же лучше всех знаю школу. Штаб у них в пионерской комнате, на

втором этаже. И в форточку только я смогу пролезть – я ведь маленькая и

худенькая.

- А ведь девчонка дело говорит, - вдруг поддержал её дед Семён, - а мы

поблизости будем и поможем, если что.

 

…Была беззвёздная октябрьская ночь, и даже собаки, ещё оставшиеся в

деревне, отчего-то не лаяли. Катя заглянула в знакомое окно. В просторном

школьном холле, на чужом, обитом коричневым дермантином диване, в

чужой стране, вольготно раскинув толстые руки, спал здоровенный

гитлеровец. Рядом с ним на полу лежал автомат.

Форточка, на которой давно не было шпингалета, открылась почти

бесшумно, и Катя, подобрав автомат, на цыпочках прошла к лестнице,

ведущей на второй этаж.

В пионерской она достала из кармана маленький фонарик и принялась

искать расписание движения поездов. Но это оказалось не так просто.

…Когда за окном послышался шум автомобиля, а потом чужая отрывистая

речь и короткий крик деда Семёна, стоявшего на страже, ещё не поздно

было выйти с поднятыми руками навстречу фашистам и, выдав

расположение партизанского отряда, спасти тем самым свою собственную

жизнь. Но разве смогла бы она поступить как Пашка, переступивший через

чужие жизни?!

Понимая, что уйти уже не удастся, Катя сбросила на пол ворох документов

и подожгла. Пока костёр разгорался, она короткими автоматными

очередями держала врагов на расстоянии, благо из бывшей пионерской

комнаты хорошо просматривался вход в здание школы. Метко стрелять она

не умела, но когда фашисты это поняли, поблизости раздались взрывы –

это огонь, вырвавшись на свободу из открытого окна, по веткам деревьев

добрался до грузовиков с оружием и секретным, недавно прибывшим

грузом.

Огонь, весело пожиравший фашистские документы, бережно принял в свои

объятия и Катю, ту самую Катю, что сегодня ожила в камне, навеки

остановившись неподалёку от школьного крыльца.

- Да, это она, прежняя Катя, возродившаяся из пепла и отнятая у забвения,

которое страшнее огня, - переговаривались односельчане, собравшиеся на

митинг, посвящённый открытию памятника. Они с уважением поглядывали

на высокого седого старика, опирающегося на палочку. На его груди сияли

боевые ордена. Он вместе со всеми всматривался в лицо этой, стоящей

среди живых, Кати, похожей на прежнюю и светлыми косами, и высоким

чистым лбом. Иным было выражение её ясных глаз – суровым и волевым,

но именно таким – знали теперь все – был её взгляд в тот день, когда она

совершила свой подвиг.

Андрей Васильевич смотрел на скульптуру и всё боялся поверить, что

искорка его таланта, которую он тщетно искал в юности, подарила Кате из

деревни Сосенки бессмертие.