Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.
Произведение
Жанр: РоманАвтор: Владимир Харитонов
Объем: 176561 [ символов ]
Странник глава1-6
Глава 1
Он проснулся от голоса, причем, звучание происходило где-то внутри его, а звук был достаточно громкий и властный. Этот голос он уже слышал, но где и когда именно, вспомнить не мог. А может он еще не проснулся и все это снится ему? Только сейчас он начал ощущать свое тело, постепенно приходя в себя. С трудом открыл глаза, увидел прямо перед собой картофельный куст и усиленно принялся соображать, где он находится. На ум ничего не приходило, да и за последние годы, он, казалось, жил без него из-за ненадобности. Он с трудом попытался сесть, получилось со второй или третьей попытки. Начал осматриваться, не узнавая окружающего его пространства. Место было каким-то плоским и серым. Он поднял руку, протер глаза, так и есть, один глаз заплыл от длительного лежания и слипся. Он расковырял веки. Очертания предметов начали приобретать знакомые, объемные контуры.
Теперь надо было определиться, где же он все-таки находится. Серое трехэтажное здание, трубы отопления, кусты смородины и клена говорили, что он здесь уже был. Он лежал рядом с картофельным кустом, кто-то выбросил на мусор клубни, а эти попали в благодатную почву и проросли.
Немного посидев, он попытался подняться на ноги, но не получалось. На четвереньках дополз до труб и кое-как сел. Теперь можно было более обстоятельно осмотреться. Люди спешили на работу, значит еще рано, надо идти к бакам, по пути многие выбрасывали мусор, а если прийти первому, то что-то достанется. Но тело не слушалось. От лежания на сырой земле его ломило и слегка знобило. Вопрос о хлебе насущном для него никогда остро не стоял. Как бы там ни было, но к вечеру он вновь будет сыт и пьян, а ляжет спать там, где застанет его ночь или просто вырубится от выпитого. Чаще случалось последнее.
- Ты не сможешь никогда пить спиртное, – вновь явно в голове прозвучал голос.
- Ну вот, снова допился до белочки, до чертиков, – лениво проплыли тяжелые и неповоротливые мысли. В их среде это происходило довольно часто, к этому привыкают, как к обыденности, а лечились просто: хорошо выпили и пытались уснуть.
- Вот ты где, – услышал он женский голос.
Он повернул голову. Рядом с ним стояла женщина, в дорогом и элегантном когда-то пальто, испачканном грязью. Ее волосы прикрывала спортивная шапочка, отчего лицо казалось еще более огромным. А, может быть, все это из-за отечности? Слой грязи, как косметика, делали его синюшным. Но это скорее от нереального восприятия окружающей обстановки ушибленного алкоголем мозга.
- Тяжело, Док?
- Страшно хреново. Ты откуда идешь, Липа? – спросил он женщину.
Это была Липучка. Почему ее так прозвали, никто не знал. Здесь мало кто вникал в имена, биографию. Кто-то рассказывал о себе правду, кто-то выдумывал небылицы, но если разбираться, то станет неинтересно из-за схожести результата. Коль здесь находишься, значит, жизнь вышвырнула тебя на обочину, а пусковые моменты у всех разные. Финал один. Смерть где-нибудь под забором или в реанимации от несчастного случая. Но никогда он не встречал самоубийства среди этой братии бичей или, как зовет милиция – бомжей. Любой может погибнуть от чего угодно, но сводить счеты с жизнью сам не будет.
- Тебя ищу, – просто сказала Липучка и присела рядом.
- Вчера ты как с цепи сорвался, много пил. А это китайский спирт, джун, сам знаешь - отрава. Я уже два раза подходила, смотрела - живой ли. Ломает сильно? – медленно говорила она.
- Видишь, чего спрашиваешь. И так тошно, - он сидел, как ему показалось, неудобно, хотелось лечь на землю и закрыть глаза.
Липучка порылась в своем пальто и вынула маленькую бутылочку с прозрачной жидкостью.
- На, выпей. Водка, – она подала флакон.
Док медленно взял и, хотя его мутило от запаха, залпом выпил. Главное протолкнуть внутрь и не вырвать. Хотя рвотный рефлекс уже исчез из-за привычки есть и пить разную гадость, но бывает крайне редко, иногда вывернет.
Резкий спазм диафрагмы вытолкнул содержимое желудка наружу. Выпитое фонтаном метра на два вылетело изо рта. И, хотя желудок был уже пуст, спазмы продолжались. Он не мог говорить и только мычал. Липучка испуганно бегала вокруг него, причитывая:
- Док, Докука, чем помочь тебе? Ах, если бы я, дура, знала, что будет так. Что дать тебе?
- Воды, – с трудом удалось выдавить из себя Доку.
И он показал на свою сумку. У каждого человека, блуждающего по мусоркам и помойкам, есть такая. У кого это просто целлофановый пакет, а у самых продвинутых в наличии клетчатая китайская сумка, мечта любого из их стаи и обязательный атрибут коммерсанта. Эти серые в клеточку изделия отличались высокой прочностью, влагостойкостью и нетребовательностью. В них можно было найти все, кто что нашел, то и носил. Но обязательно была пластиковая бутылка с водой, так необходимая в жизни: спирт развести или запить какую-то пищу. Часто ночью, когда мучает жажда, она являлась спасителем.
Липучка метнулась к сумке и стала рыться в ней. Она выхватила бутылку, отвернула пробку и подала, корчившемуся в рвотных конвульсиях, Доку. Он отпил немного и тут же его снова вырвало. Так продолжалось несколько раз, вот такое своеобразное промывание желудка. Затем он выпил остатки воды. Рвота прекратилась. После этого он почувствовал себя лучше, может потому, что вымыл из желудка остатки вчерашнего или рвота вернула его к жизни. Он был потный от такого напряжения, поэтому снова присел на трубы. Липучка устроилась рядом. Она молча смотрела на него, он тоже скользнул взглядом по ней и вдруг неожиданно увидел в ней респектабельную даму, хорошо одетую, за рулем. Это нельзя было назвать картинкой, скорее это какое-то чувство, ощущение, смутное видение.
- Допился до «белочки», – второй раз за утро пронеслось в голове, но уже не лениво, а в обычном темпе.
После рвоты, как ни странно, вдруг захотелось есть, вот такого не было никогда. Он твердо знал, что съестного в сумке нет, вчера все выставил на стол.
- У тебя есть что-нибудь пожевать? Жрать хочу, – спросил он у Липки, чем несказанно удивил ее.
- Ты же пока не выпьешь, есть не будешь, - но посмотрела на него и добавила.
- Пойдем к своим, там что-то будет. Они здесь недалеко, – она решительно поднялась.
Док поднялся за ней, постоял, привыкая к положению тела в пространстве. Ничего, стоит довольно твердо и его не штормит. Он попробовал пройти несколько шагов, получилось. Поднял свою драгоценную сумку, теперь можно двигаться. Он знал, что бывали случаи, когда приходилось отлеживаться после такой пьянки день-другой. Поэтому он, как и все бичи, старался быть, выпивши, но не ужираться. Но вчера сорвался и пил много.
Они вышли из кустов, обогнули гараж, где увидели закуток живописно разбросанных сумок и сидящих рядом людей. Назвать их людьми было трудно, но они имели две руки, две ноги, отечное грязное лицо, с синяками и щетиною, и медленно передвигались. А коль все атрибуты рода человеческого присутствовали, даже имелась речь, значит это общество. А есть общество, то будет и государство, писал один из апологетов создания коммунизма - Энгельс.
Общество отдыхало, впрочем, оно всегда это делало, после непосильного похода по помойкам. Разостланные обрывки газет уставлены пищей. Здесь лежали несколько кусков хлеба, засохшее сало, заплесневелая копченая колбаса, увядшие, слегка подгнившие овощи и фрукты. Одним словом, обычный утренний шведский стол. Выкладывали, кто что нашел. Естественно, оставив себе на черный час, что-то более приглянувшееся. Пластиковые бутылки с водой или еще с чем-то, дополняли сервировку. Вокруг импровизированного «стола» расположились члены общества. Кто-то принес себе нехитрые сидения. Во главе восседал Баркас, огромный мужчина, дикой наружности, с бородой клочьями. Он получил ожог лица, на шрамах растительность была неровной, и это придавало ему разбойничий вид. Уже, глядя на его лицо, такое ужасное, безобразное, народ пугался и обходил его обладателя стороной. Но Док знал, что это не более чем мимикрия, приспособленность к окружающей обстановке у животных, а вот теперь перешедшая на людей. Но эта его внешность спасала всю ватагу довольно часто. Рядом находилась его подруга, Соска, женщина неопределенных лет, охотно выполнявшая роль заботливой жены, няни и всего, что потребуют обстоятельства. Она была в берете, натянутом на самые глаза, в кожаном, когда-то приличном пиджаке и джинсах. Баркас восседал на старом, продавленном кресле, а Соска притащила ведро, перевернула и прикрыла тряпьем. Дальше, кто на чем, сидели другие мужчины и женщины. Здесь собрались все: заросший Пим, сохраняющий усы Зюзя, длинная Верста и двое, недавно приставшие Цапля и Зяблик. Последний был тщедушный, молодой. Они недавно опустились сюда, вот и прибились к стае. Пока для них все непонятное, новое, поэтому они держались особняком. Ничего, пооботрутся, привыкнут и все покатится своим чередом.
Док прислушался к разговору «пернатых». Зяблик, который не работал-то толком нигде, сидя на кирпичах, говорил:
- Я бы, конечно, работал. Но ты создай мне условия. А он условия не создает, вот и я бросил. Как хорошо здесь: воздух, тепло, мы сидим, отдыхаем.
Он уже был в подпитии, да много ли надо ему, желторотому. А впереди, ох нелегкая, такая бесправная жизнь. Хотя у кого имеются эти права? Липучка суетилась вокруг Дока. Положила на кусок хлеба какой-то колбасы, пододвинула воду в пластиковой бутылке. Она вообще за всеми ухаживала, но за ним особенно.
Баркас налил в пластиковый стакан спирту с водой и протянул Доку.
- На, выпей. Вчера ты как с цепи сорвался, – и застыл со стаканом в руке от удивления. Дока сорвало с места, он отскочил подальше от стола с рвотными движениями. Желудок был пуст, но спазмы продолжались до тех пор, пока он не выпил воды, которую заботливо подала Липа.
Баркас понимающе посмотрел и добавил:
- Тебе отлежаться надо, хорошо бы рассольчику. Водяра не пойдет. Попробуй пожрать, может, отпустит.
В ответ Док только закрутил головой, отхлебывая воду из пластиковой бутылки. Он отодвинулся от стола и стал наблюдать, как из дома напротив «суточники», осужденные на пятнадцать суток, под контролем ментов, таскали зловонный мусор. Они еще не дошли до состояния бичей, от зловония их тошнило, а некоторых рвало. Они разгребали «клад» Клепы Семеновой, или, как ее все звали – Клепа - была патологической клептоманкой, отсюда и прозвище. На старости лет она подвинулась умом, стала воровать по мелочам, привлекалась из-за мелочи украденного, но по справке психдиспансера, отпускалась. Но она была «оседлая», у нее была квартира. И вот в нее она стала сносить все, что найдет на помойке. В том «кладе» чего только не было. От металла до использованного банного веника. Она сама ходила уже под потолком, а запах был на всю улицу. Соседи вызвали власти, а те наводили порядок. Подъехала машина скорой помощи. Клепу вывели «под белы руки», усадили в салон и увезли. Зловоние от выносимого хлама был невыносимо, все стали немедля подниматься. Одно дело, когда идешь на поиск, а другое - вдыхать на отдыхе. Расходились кто куда, чтобы потом вновь собраться в неожиданном месте и в неусловленное время. Это была закономерность. Док снова побрел спать. Он хотел забраться в такую чащу, чтобы найти, даже при желании, было трудно. Главное, чтобы не мешали. Такие места были у каждого, их называли «лежками», как у зверей. Липа направилась за ним, но он сказал ей, что будет отсыпаться. Она страшно обиделась, демонстративно прилипла к Зюзе и ушла. Здесь мало кто имел пару, постоянного спутника или любовника. Привязанность была недолгой, а половые встречи крайне редки. Образ жизни с постоянными пьянками и экстримом, делали людей бесполыми. Разве что только у них двоих.
Док пошел в сторону школы. Там, между забором и гаражами были заросли, редко посещаемые любителями секса или покурить дури, снаружи слишком людно и шумно, а добраться сюда - нужно знать ход. Он обнаружил это место, когда бежал от ментов, залез на крышу металлического гаража и притих. Затем отполз к заднему краю, где увидел прекрасное место, густо заросшее вокруг. Он забрался с трудом на эту лежку и искал выход, которым оказался пролом в стене забора, но невидимый снаружи. Сейчас он влез сюда, лёг и провалился в сон.
Док проснулся вечером. Он был мокрый от пота, который появился или после выпитого, а может, просто в закутке было жарко и душно. Он подполз к отверстию – входу и свежий вечерний ветерок обдал его. Было прохладно и хорошо. Из сумки достал бутылку с водой, она была горячей. Напился, но захотелось холодной воды, жажда не исчезла. Он смотрел на мусорные баки и увидел, как из дома напротив вышла женщина, с тяжелыми пакетами в руках. Она с трудом подняла их, выбросила в бак, затем не спеша пошла обратно. Док вылез из своего укрытия и направился к бакам. Порылся, нашел пакет, затем другой.
Улов превзошел все его ожидания. Арбуз, правда, не совсем зрелый, но свежий; сморщенные, скорее всего сваренные вчера сосиски, черствый хлеб. Остальное так, бытовые отходы, иногда он ел и их, но не сегодня. Нашел парочку пластиковых бутылок и все поволок к себе в конуру. После этого пошел на школьный двор, там был кран для полива деревьев юными ботаниками, набрал воды. Ему уже давно, даже мысли в голову не приходило, умыться или помыть руки, а здесь вдруг захотелось освежиться.
-С «бодуна» наверное, сильно вспотел, - думал он.
Уже стемнело. Он сбросил с себя лохмотья, по пояс обмылся. Наполнил бутылки водой и пошел к себе. Он вполз в убежище, расстелил пакеты, принялся за арбуз.
Ах, какая это прелесть, вкушать арбуз с черствым хлебом, а затем без него. Не жрать, а не торопясь, не давясь, есть. Он даже жевать перестал, когда заметил это. Усмехнулся.
-Наверное, постепенно шизею, - подумал он.
Когда это было, чтобы умылся и не спеша ел?! После этого растянулся на ложе из коробок, довольно поглаживая впалый живот. Постепенно он погрузился в дрему.
И вновь тот же сон. Поздняя осень, вечер, подвода. На козлах сидит молодой мужчина в офицерской шинели без погон. Позади две женщины, молодая и пожилая. Молодая готовится рожать, у нее изредка появляются схватки, она стонет от боли. Пожилая ее успокаивает, приказывает глубоко дышать. Неожиданно начались роды. Пожилая приказывает мужчине остановиться, взять лошадь за узду. Тот спускается на землю, идет к голове коня и держит его.
Резкий крик раздается в наступающих быстро осенних сумерках. Молодая лошадь пугается, встает на дыбы, сбивает мужчину оглоблей и рвет в сторону. Телега опрокидывается, раскидав женщин и мужчину по сторонам. Молодая женщина родила. Вот она заворачивает в какие-то тряпки тельце ребенка. Пожилая сидит на земле, что - то перебирает руками, но затем, опомнившись, приходит в себя и начинает помогать молодой. Мужчина, покачиваясь от удара, нетвердой походкой идет к лошади, которая запуталась в сбруе и не убежала далеко, а осталась стоять с перевернутой телегой. Он ставит телегу на колеса, распутывает лошадь. Потом усаживает всех на подводу. Посовещавшись, решили в больницу не ехать, а вернуться домой, благо-то и отъехали недалеко.
Ребенок голосисто орал на всю степь. И вдруг Док ощутил явно себя этим ребенком, он полностью почувствовал себя им. Как неуютно, неудобно, да еще эта агрессивная среда, холод и влага. Хотелось вырваться из влажных тряпок, вернуться обратно туда, где еще недавно было тоже нехорошо, но лучше, чем сейчас. Хотелось назад, еще дальше, он смутно это представлял и это представление о прошлом с каждой секундой исчезало, растворялось. И тут возник Голос.
- Замолчи, скоро будет лучше, - сказал он.
- Зачем меня сюда? Здесь так плохо, – ответил Док.
- Но ты сам выбирал пройти весь путь. Теперь тебе предстоит сделать по полной программе.
- Это так долго, я не хочу. Верни меня обратно.
- Невозможно. Терпи. Долго тянется день, годы пролетают быстро. Сейчас тебя покормят, и ты будешь спать.
- Что это такое? – но его приложили к груди, и он начал сосать. Вскоре он уснул.
Голос появился на следующий день. Громкий и очень грубый он давал указания, как пройти Путь. Затем осветил основные вехи этого нелегкого следования.
Док его спросил:
- Это все так и будет? Может, я что-то могу изменить? – и услышал:
- Никто не может изменить путь следования под названием жизнь. Только Высший Совет. Но для его сбора нужны веские основания. Ты с ними будешь встречаться, у тебя будут основания. Запомни все, что я говорю. У тебя будут большие трудности в жизни.
- Но почему ты мне помогаешь? – спросил Док.
- Так было ранее задумано. Это тоже одна из трудностей и осложнений: знать, что тебя ждет. Намного легче пройти Путь не зная ничего. А ты будешь знать, что вы все следуете по программе, которую будете называть Судьба.
Док почувствовал, как его пеленки начали промокать из-за выделяемой им мочи. Он хотел закричать, но услышал:
- Успокойся, сейчас подойдет мать, – действительно, через некоторое время подошла мать, сунула руку под пеленки и начала их менять.
- Ты сможешь командовать людьми тоже, но гораздо позже. Это наша последняя встреча, я и так много тебе сказал, придется за это отчитываться. Вернусь еще несколько раз, но значительно позже. Прощай.
Док кричал несколько дней, звал Голос. Он еще не мог говорить, только орал. Приходили какие-то бабки, прыскали на него водой, но он не затихал. И когда он понял, что это бесполезно, наконец, умолк. Ему не хватало этого сопровождения, но что-то случилось, и он остался наедине с жестоким окружающим миром…
Док проснулся. Он был мокрый от пота, мучила жажда. Достал из своей сумки бутылку воды, отпил, полил на голову. Да это он помнил четко и это был не сон.
- Ты вспомнишь все. Ты прошел предназначенное тебе, и остальной Путь будет тяжелее прежнего, ибо ты будешь знать будущее и целить людей. Тебя переделают.
- Смогу ли я общаться с тобой?
- Только мысленно, ты будешь чувствовать ответы. Все. Прощай.
Док еще попробовал что-то спросить, но ответа не получил. В ночи неожиданно разразилась гроза, потянуло холодом. Он открыл свою сумку, достал пальто из болоньи, натянул на себя. Но дождь был сильным и вскоре он стал совершенно мокрым. Бежать куда-то не имело смысла, ведь промок весь. Нужно переждать грозу. Ливень закончился внезапно, как и начался. Но пронизывало холодом чуть ли не до костей, и он почувствовал, как стал замерзать. Снял с себя мокрую одежду, порылся в сумке, нашел и натянул влажную, рваную рубашку и такие же штаны. Другой одежды там просто не было. Подстелил сумку, забился в угол и погрузился в сон.
Назвать это сном трудно, скорее какое-то забытье. Он пришел в себя утром. Ярко светило солнце, весело чирикали воробьи, было тепло, даже душно. Но его знобило, скорее всего, из-за вчерашнего ливня. Он с трудом дотянулся до сумки, достал бутылку воды, приложил к губам и сделал глоток. Страшная боль за грудиной резанула его. Он почувствовал, как вода, словно раскаленный металл, стекала по пищеводу в желудок. Он закричал от боли, но ничего не услышал. Его горло не издавало ни звука. Он попробовал еще раз, звука не было. Вместо этого была сильнейшая боль.
-Эзофагит, а может медиастинит, - подумал он.
Откуда эти термины, ведь он давно забыл о подобном.
-Ты врач, – услужливо подсказало сознание. Когда это было и в какой жизни? Он валялся на траве за гаражом, беспомощный и всеми забытый. Так он пролежал около двух часов. Затем внезапно появилась потливость с ужасным ознобом. Его колотило о землю, зубы сводило от холода, он пытался чем-то укрыться, искал теплое, но кроме сумки ничего не находил. Он натягивал ее на себя, ничего не получалось, малые размеры не позволяли согреться. И вдруг появилась потливость, не просто капельки влаги на теле, а как будто он отвернул кран, и из потовых желез хлынула жидкость, солоноватая, липкая, оттого такая противная. И затем все вдруг закончилось. Он лежал опустошенный, слабый, неподвижный.
Так продолжалось долго, через равные промежутки времени, днем и ночью. Он пытался выпить воды, но дикая боль разрывала внутренности. Изматывающий озноб с потоотделением довершали свое дело.
- Откуда во мне столько жидкости? – думал он. Ответа не находил.
Так продолжалось в течение недели. Утром он очнулся, вновь приготовился к ознобу, ждал мучения, но его не было. Вместо этого он услышал шорох и скосил глаза. В лаз просунулась голова Липучки. Она уставилась на него, а затем сказала:
- Очухался. Я думала все, конец. Как ты?
Он попытался что-то сказать, но голоса не было. Он только чувствовал, как шевелятся губы.
Теперь он отметил, что лежит на сухом картоне из-под тары, накрытый каким-то тряпьем. Рядом стояли пластиковые бутылки с водой и какая-то снедь. При мысли о еде его замутило. Захотелось пить, но чувство былой боли при глотании удерживало от этого. Но жажда заставила его поднести бутылку ко рту. Сделал глоток, еще один. Боль присутствовала, но значительно меньшая. Он снова откинулся на картонное ложе. Липучка суетилась рядом, что-то приговаривая, раскладывала какие-то вкусноти. Мысль о боли, заставили Дока отвернуться от пищи. Затем вновь погрузился в забытье.
И вновь какой-то странный сон, нет, скорее воспоминание, посетило его. Вот он мальчонка пяти лет, сидит со своим закадычным другом на солнышке. Жарко. Неожиданно загремел гром, и началась гроза, дождь с градом. Они видели это впервые, промокли сразу. От страха они забились под крыльцо вместе с собакой. Было интересно и страшно. Над головой громыхали градины, от этого было жутковато. Они жались друг к другу, к собаке, которая от страха повизгивала и дергалась выскочить, но ужас останавливал ее. Ливень закончился так же неожиданно, как и начался. От пережитого волнения они были рады и демонстрировали пренебрежение к былому испугу, беганием по лужам с градинками. Он помнил, какими ледяными они были. А утром следующего дня он валялся с температурой, ознобом и кашлем. Состояние его прогрессивно ухудшалось, появился бред. Какие-то странные вещи он видел, но нечетко, отрывками. Но вдруг он увидел себя, вернее свое тело, лежащее на кровати, рядом никого не было. Вдали он увидел свет, и его охватила такая любовь к нему, что он помчался сквозь туннель навстречу. Оставалось совсем немного и вот она,- встреча. Но на его пути встал какой-то бородатый мужчина и сказал, чтобы он возвращался назад, что ему сюда еще рано. Он зарыдал, упрашивал принять его, но старец был непреклонен.
- Тебя ждет мать, она будет плакать. Возвращайся к ней. Она любит тебя.
- Но меня манит свет и хочу к нему, – он рвался вперед, но какие-то силы вновь поместили его в тельце мальчика.
Затем он четко увидел скамейку, сидящих на ней семь фигур в серебряных одеждах, с надвинутыми островерхими капюшонами, скрывающими лица. И он запомнил только вердикт: «Тридцать пять лет страданий, без изменения Судьбы».
На другой день ему стало лучше, но рос он болезненным, слабым ребенком. Из-за этого он сторонился шумных игр, рано стал много читать и мечтать. Страдать приходилось очень часто, насколько он помнил, всегда. Он стал врачом, женился на девушке из соседнего института. Дальше забытье и воспоминания были прерваны. Кто-то бесцеремонно его тормошил.
Док отрыл глаза. Рядом с ним, на коленях стола Липучка и трясла его за плечи.
- Док, открой глаза. Смотри, что я тебе принесла, – она качалась и протягивала ему мороженное.
Он попытался что-то ответить, но только шепот выходил из уст.
- Ну, четы там шепчешь? На, ешь, это тебе, – и она пьяно откинулась к кустам. Док взял порцию мороженого в бумажке, развернул его. Оно слегка было подтаявшим, как раз таким, каким он любил. О том, что голоса нет и будет еще хуже, он не думал. Жизнь приучила существовать одним днем. Нечего загадывать на завтра, да и доживем ли до него. С наслаждением он ел мороженое, вспоминая, что за всю жизнь у него только раз было простуженное горло и именно, в возрасте пяти лет. И это его пронзило:
- Постой, тогда тоже было лето. Да и месяц тот же. А день? Скорее всего, и день совпадал, он просто забыл. Неужели прошло тридцать пять лет? Боже мой! – и он даже застыл с мороженым от этой догадки, а может и оттого, что вспомнил Бога. В его кругах не принято об этом говорить.
Он доел мороженое и смотрел на Липучку. Она прислонилась к кусту одним боком, другим - к гаражу, спала. И вновь, как и раньше он вдруг увидел в ней прекрасную даму. Нет, не женщину, а величественную особу.
- Интоксикация от воспаления еще держится. Алкогольная должна была уже пройти, – объяснил он себе видение.
Он даже глаза протер от ощущения реальности увиденного. Перед ним «величественно» лежала пьяная женщина, с кликухой Липучка, забывшая о том, что она может быть женою, матерью и не подозревающая о видении Дока. Она была неопрятна, а может так ей хотелось выглядеть, ведь не оставлять же его в таком состоянии. Верхняя пуговица на мятой кофте была потеряна и еще одна едва держалась. Поэтому шея и упругая грудь были немного обнажены, слегка загорелы и привлекательны. Спортивные брюки промокли от мочи, а вот это Док видел впервые.
Вечерело. Док отхлебнул воды и стал готовиться ко сну. Отполз подальше от Липучки, чтобы не так воняло перегаром, к другим запахам он привык. Но вот спиртное ему было до сих пор противно с того дня, как он перепил. Был теплый летний вечер и Док снова погрузился в дрему.
Он проснулся рано утром, веяло прохладой, было, по-утреннему, свежо. Солнце было уже высоко, но в этот закуток оно проникало только после обеда, к вечеру. Липучка ворочалась, пыталась согреться. Она еще пару раз перевернулась в своих кустах и села. Взгляд был бессмысленный, но постепенно она узнала окружающее и подползла к Доку.
- Док, помоги, голова раскалывается и мне плохо, – она смотрела на него по-собачьи, жалостливо.
- Но у меня ничего нет, кроме воды, - механически ответил он и вдруг заметил, что голос вернулся. Пусть слабый, неокрепший, но он был. Он порылся в сумке, но кроме воды, плесневелых после дождя сухарей и еще какой-то дряни, - в ней ничего не было.
- Голова болит, – жалобно стонала Липа. Захотелось ей как-то помочь, но как - он не знал.
- Иди ко мне.
Липучка на четвереньках подползла к нему и положила голову на колени. Он положил свои руки на височные части ее головы и начал легкий массаж. Когда-то, в далеком прошлом, это помогало, боль исчезала.
- Тебе становится хорошо, исчезает боль в теле и головная тоже. Ты почувствуешь себя значительно лучше, исчезнет ломка, ты будешь спать. Сейчас ты засыпаешь, дыхание становится ровным и спокойным. Боли везде исчезли, ты чувствуешь, как в тебя вливается здоровье, бодрость и свежесть. Но с сегодняшнего дня ты не сможешь употреблять алкоголь, для тебя спиртное – яд, – он еще говорил и говорил. Слова сами возникали, и он их лишь озвучивал слабым голосом.
Липучка спала. Он попытался снять ее голову с колен, она потянулась и открыла глаза.
- Я все слышала, – она уставилась на Дока.
- Слушай, боль в голове исчезла. Я как будто и не пила вчера, – вдруг потянула носом, отползая от него.
- Я - вонючая. Пойду, помоюсь. Где тут есть вода?
Док объяснил выход на школьный двор, там кран. Она выползла через лаз, прихватив свою сумку, обдав его сногсшибательным запахом. Ее не было долго и когда появилась, он с трудом ее узнал. Умытая, причесанная, без своего «козырного» берета, вонючих штанов, она выглядела молодо и привлекательно. На ней была юбка, розовая кофточка и только китайские кеды говорили о ее принадлежности к клану бомжей. Док не видел ее такой и сказал первое, что пришло на ум.
- Ты откуда такая?
- Оттуда. – Липучка махнула рукой в сторону забора.
- Сколько тебе лет?
- Дурак ты Док. У женщин о возрасте не спрашивают. Ты совсем одичал здесь и опустился. Иди, умойся, от тебя козликом пахнет.
За «козла» можно и схлопотать, хотя в их среде это обычное слово. Вот если бы это было в среде уголовных «законников», то за «базар» пришлось бы отвечать. Липка появилась здесь недавно. Она сначала боялась всего и поэтому пила, что придавало ей смелости. Она не отходила от него, как будто кому-то хотела что-то доказать или отомстить. Здесь не принято лезть в душу, кто захочет, расскажет сам. Он видел ее в другой обстановке, знал, что она красива, талантлива и умна. Иногда в ее лексиконе проскальзывали слова, далекие от ее настоящей среды обитания. Но что ее держало здесь, он понять не мог.
Выползли через лаз наружу, и пошли искать пропитание или проще – «вышли на маршрут». Издалека примечали мусорные баки и смотрели, много там таких же, как они. Если не было посторонних, подходили, что-то отыскивали и следовали дальше. Док не боялся чужаков, был молод, силен, а в среде находился всего около двух лет. При случае мог постоять за себя, да и примелькался уже, поэтому его не трогали. Они зашли на школьный двор, Док умылся, и они завернули за дом, где обычно собиралась по утрам их стая. Все были на месте, в малом подпитии, а значит время вести разговоры. Затем, приняв еще немного, никто не слушает другого, разговор просто, самих с собой. А дальше - кто спать в укромное место, кто бродить, а кто-то спит уже и здесь. Затем, вечером маршрут по бакам, ужин с переходом в пьянку и снова сон.
Во главе, как всегда, восседал Баркас. Липка расставила на стол, что нашли по дороге и присела рядом с Доком. Баркас посмотрел вопросительно на него тоже, как бы спрашивая: «выпьешь», но тот покачал головой – нет. Тогда пододвинули пластмассовый стаканчик с китайским спиртом Липучке. Она взяла и стала подносить ко рту. Затем резко отбросила, вскочила, отбежала и принялась рыгать. Док взял воды и подошел к ней.
- Что ты наделал? Я не могу пить, – приглушенным голосом сказала она, выпрямилась и укоризненно смотрела на него.
Затем, ничего не сказав, повернулась и пошла за угол дома, на улицу. Ну, мало ли что захотела баба. Никто не придал этому значения, походит и вернется. Док сел на место. Трезвому в этой компании было как-то неуютно. Захотелось тоже встать и уйти. Но куда? Он смотрел на обрывки газет, покрывающих импровизированный стол, куски хлеба, другой бросовой пищи, стаканчики, которые были помяты, а грязные настолько, что даже спирт не смог их очистить, от этого они были серыми. А может этот китайский напиток из-за своей крепости фиксировал на своей поверхности грязь так, что ее теперь не отмыть. Да и кто мыл эти емкости когда-нибудь!?
Вид, одежда собравшихся вызывал отвращение и нежелание сидеть рядом с ними, тем более разговоры уже были в стадии сам с собой. Трезвому здесь делать нечего и даже страшно становится от общения. Но он был среди них почти два года, находил это общество очень даже ничего. Стало как-то невыносимо неуютно, что он поднялся и отошел в сторону. Похоже, этого никто не заметил, да и он сам раньше не замечал происходящего, если это не касалось непосредственно его. Постоянный пьяный угар, все было расплывчато и нереально, виделось как-то со стороны, что порой казалось, это происходит не с ним, а он наблюдает за действием, как зритель. Круг интересов сужен до невозможного минимума: выпить чего-нибудь и забыться. Но он еще усвоил одну истину. В кармане не было давно денег, но к вечеру вся братия была пьяна и сыта. И беззаботно находила себе ночлег. Конечно, не в гостиницах для вип-персон, но каков стол, таков и ночлег.
Он целый день бродил по городу, рассматривал его, словно видел впервые. Оно было близко к истине, из-за пьяного тумана он не знал города. Сейчас брел по нему, видел взгляды прохожих, часто равнодушные, но иногда презрительные и ему было неприятно. Раньше он этого не замечал. К мусорным бакам идти не хотелось, и он пошел в парк. Здесь отдыхали, поэтому он собрал немного бутылок, сдал их. На деньги он купил свежего хлеба и банку килек. Затем - снова к себе, на лежку, где он с удовольствие поел. Он отметил, что с ним произошло что-то необъяснимое.
 
Глава 2
Дежурство явно не задалось. С утра началась беготня по отделениям, консультации, затем осмотр своих больных, записи в истории болезни, потом телефонные звонки о состоянии каких – то несуществующих лиц с выяснением в конце, что ошиблись больницей. К вечеру врач Григорий Николаевич Шаповалов устал и присел попить чайку. Только налил чашку чаю, сделал один глоток, как дверь ординаторской распахнулась и в комнату ворвалась Галина, коллега из этого же отделения.
-Гриша, я привезла мужа, у него сильнейшие боли за грудиной. Неужели инфаркт? – она заламывала руки и, похоже, ничего не соображала в этот момент. Да все мы забываем медицину, когда кому – то из наших родственников становится плохо
Он пошел, осмотрел Виктора, так звали ее мужа, они были давно знакомы. Инфаркта, похоже, не было, но он снял электрокардиограмму, прочитал пленку. Да, инфаркта нет. Зашел в ординаторскую. Галина сидела на телефоне, давала указания матери и детям, как вести себя в ее отсутствии. Григорий заполнил историю болезни, дал назначения и повернулся к Галине.
-Поезжай домой, уже поздно, – сказал он.
-Гриша, я останусь с мужем, а вот ты собирайся домой. Ну, что мы будем сидеть вдвоем в одной ординаторской. Кто – то пойдет спать в физиокабинет, на кушетке. – Шаповалов знал кто, ведь дамам всегда уступаем лучшее. И видя его колебания, добавила решительным голосом.
-Уезжай ты домой, выспишься. Я своих предупредила, что останусь с Виктором. Ну, чего вдвоем сидеть в одном отделении? А с дежурствами разберемся, – ее речь прервал телефонный звонок.
Галина сняла трубку, послушала, ответила, что – то и вновь сказала:
-Идем в приемное отделение, скорая помощь кого – то привезла. Они по пути довезут тебя домой. Быстро.
Григорий сбросил халат, переоделся, проверил деньги в кармане, сегодня была выдача зарплаты и побежал вниз. Деньги были весьма и весьма кстати, его жена Зоя давно просила купить ей шубу. В приемном отделении он встретился с упакованной во многие теплые вещи женщиной, врачом скорой помощи. Галина переговорила с ней, та согласилась довести Григория до дома.
-Садитесь в салон, довезем.
-а как вы работаете? – спросил он, имея в виду график дежурств.
Женщина устало улыбнулась, видно было, что ей надоела эта работа, езда на машине, бесправие и постоянное чувство вины, за еще не содеянное. Ведь всегда кто - то должен быть виноват, так было принято в этой стране. За все в ответе была интеллигенция.
-На полторы ставки. День, ночь дежурим и сутки дома. А у вас? – спросила, скорее из вежливости, она.
Григорий объяснял запутанную схему дежурств, но до конца не успел, подъехали к его дому. Он попрощался и выпрыгнул из машины.
На улице было хорошо. Поздняя весна в разгаре, впереди лето, отпуск. Они еще не решили, куда поедут отдыхать, да и вообще состоится ли поездка, ведь возможно все деньги уйдут на покупку шубы для Зои. Он немного постоял на улице, уж больно хорошо было вокруг. Тихо, тепло, шелест молодой листвы, где – то слышалась гитара и голоса. Он посмотрел на окна своей квартиры. Отметил, что на кухне горел свет. Неужели Зоя вновь забыла его погасить, так уже бывало. А может, просто не спит? Он взглянул на часы - час ночи. Поздновато.
Они вместе уже четыре года. Он всегда нравился женщинам и недостатка в них не испытывал. Легко находил их, а иногда они его, встречался, любовь по полной программе со всеми вытекающими последствиями, но в последний момент, когда уже приближался марш Мендельсона и подвенечное платье, что – то не срабатывало, следовал бурный, а порою тихий разрыв. Так было в школе, в армии, в институте. И вот работая врачом, он неожиданно встретил восхитительную блондинку с голубыми глазами, высокую, с прекрасной фигурой. Познакомились они на Новогоднем вечере, куда он попал, сам не зная почему. Как это бывает. Кто – то, через кого - то затащил его к тому - то. Возможно, это было как – то обговорено между участниками, с целью их познакомить. Он в этот период был один, после очередного романа залечивал раны. А, как известно, лучшим лекарством в этих случаях является другая любовь, на крайний случай – увлечение.
Вечер проходил по намеченной программе, а утром он проснулся в постели с белокурой женщиной. Утренняя чайная церемония с воспоминаниями о вечере и конечно, с отвратительным самочувствием после вчерашнего возлияния, была улучшена холодной водочкой и огурчиком, а затем прогулкой по свежему воздуху. Болтали просто так, беззаботно и весело, больше не употребляли спиртного, чему он был крайне удивлен. Первый день Нового года, а он как стеклышко, трезвый. Ночь он провел у Зои, так звали новую подругу. И постепенно, как – то незаметно, он все дальше и дальше отодвигался от квартиры, где снимал угол. А когда собрался оплатить очередной раз за съем, Зоя решительно стала на пути.
-Пойдем вместе. Хватит жить на два дома, забирай вещи и поехали ко мне. Не понравится, уйдешь назад.
Так и поступили, поехали за его вещами. А вскоре устроили свадебный вечер с несколькими близкими из друзей. Начали жить гражданским браком, собирались расписаться, но однообразие жизни поглотило это желание. Детей не было, у Зои были проблемы по женской части. Григорий подозревал, что у нее была бурная молодость, но никогда не расспрашивал ее об этом. Да и зачем? У самого прошла молодость не менее лихо. Вот он и женился уже за тридцать лет, если это можно было назвать женитьбой. Зоя работала на заводе, в отделе главного конструктора, что – то там рассчитывала и чертила. Она была его ровесница, да и внешне они подходили друг к другу. Она иногда задерживалась на работе, «штурмовала» план, приходила усталая, но довольная. В такие минуты от нее пахло вином и сигаретами. Она отмахивалась от его вопросов и говорила, что после аврала слегка расслабились, немного выпили. Да и он дежурил часто, много работал, пропадал в больнице, где тоже расслаблялись и слегка занимались любовью с медсестрами. Это все жизнь, с ее радостями и горестями, а зачастую – ее однообразием.
Он поднимался на третий этаж, где была их квартира. Настроение было хорошим, возможно его навеяла прекрасная погода и ночь, а может ближайшая возможность выспаться в домашней постели, а не на больничном диване. Он достал ключи и осторожно, чтобы не разбудить Зою, открыл дверь. Свет горел на кухне и падал в коридор, поэтому было достаточно светло при входе. Он беззаботно сбросил куртку и хотел ее повесить на вешалку, но рука натолкнулась на еще чью – то вещь.
-Может кто – то из друзей в другой комнате, - подумал он.
Он разулся и прошел на кухню.
-Странно все это, – вновь показалось ему.
На столе стояла нетронутая бутылка водки, начатая бутылка вина, фрукты и какие – то дорогие закуски. Но бокалов было два, в них сохранилось немного вина. Но где же Зоя? Он хотел позвать ее, но затем повернулся и почему-то молча пошел в комнату, которая служила спальней.
Григорий включил свет, и картина предстала перед глазами. На полу в живописном беспорядке разбросаны вещи, но не это парализовало его взор и его самого. На кровати в объятиях незнакомого мужчины лежала его белокурая Зоя и сладко спала. Мужчина проснулся сразу и уставился на Григория. Эта немая сцена длилась секунды, но им обоим она показалась вечностью. Может оттого, что это было так неожиданно, а может потому, что оба не знали, как поступать дальше, не было практики, по крайней мере, у мужа.
Затем проснулась Зоя. Она потянулась, заморгала глазами от яркого света, а увидев мужа, натянула одеяло до подбородка. В глазах смятение и ужас от происшедшего.
Григорий потушил свет и вышел на кухню. В голове пустота, а затем приступ горечи, но затем появилось еще одно чувство: все кончено с размеренной, никому не нужной семейной жизнью. От неожиданной встречи с Зоей в таком виде подрагивали руки, ноги, сердце колотилось, казалось, еще немного, и оно выскочит из груди. И что самое интересное, он не знал, что делать дальше. Обрывать эту уже устоявшуюся жизнь и уходить куда-то не хотелось, но ведь нужно дать удовлетворение своему самолюбию. Это все крутилось в голове, но круговерть замедляла свое вращение и постепенно возвращалась ясность мышления.
Он взял бутылку водки, открыл ее, налил полный стакан прозрачной жидкости. Он выпил залпом все до дна и занюхал хлебом. Теперь в голове возникла другая, еще более подлая мысль: что делать дальше, ведь надо как – то сохранить лицо, видимость благородства. Уйти из дома, но куда? Здесь тепло и уютно. Но зная, что впереди его ждут слезы и объяснения Зойки, находиться здесь не хотелось. Какое – то равнодушие охватило его, а оно страшное и ужасное чувство. Налил еще стакан водки и единым духом опрокинул его внутрь. Зачем – то посмотрел на бутылку, отметил при этом, что она пуста.
Послышался какой-то шум в коридоре. Григорий обернулся и увидел молодого, высокого парня, «качка» - широкого, как шкаф. Он уже обулся и теперь не спеша надевал куртку, насмешливо, с видом превосходства, глядел на хозяина.
Григорий плеснул в стакан вина и, повернувшись к этому Шкафу, произнес:
-Выпьешь с устатку? – отметил, как заметался взгляд парня от растерянности и неожиданности предложения. Он готовился к бою, а здесь такое! Есть что рассказать корешам и поржать. Но тупость, наглость, превосходство молодости и силы взяли свое.
-С импотентом пить – западло, – он дернул дверь. Она была закрыта, ключи у него в кармане, другие у Зои.
-Сейчас открою, а ты пока выпей, – протягивая стакан парню, Григорий шагнул в коридор. Они были одинаково роста, правда, Шкаф, так про себя окрестил его Григорий, был пошире.
-Да пошел ты на …, слабак. Открывай или вынесу фанерку вместе с тобой.
О, лучше бы ты не говорил этого мальчик сержанту, заместителю командира взвода парашютно – штурмовой роты ВДВ. Когда - то их готовили воевать. «Штурмовики», так их звали, взламывали оборону противника и были готовы умереть, да от них этого не скрывали, что они предназначены, максимум, на сорок пять минут боя. А потом никого не оставалось. И им неважно, кто был перед ними, цель одна – убить, порвать, загрызть или погибнуть.
Кровь ударила в голову сержанту Шаповалову. И как бывает в таких случаях, хорошо поставленный удар сработал, попал точно в то место, которого он не должен трогать в мирное время. По тому, как мешком стал оседать Шкаф и нарастающей синюшности лица, Григорий понял, что сделал что - то непоправимое. Парень сидел без сознания и дыхания у стены, голова упала на грудь, не подавал признаков жизни. «Убил» - была первая мысль у врача Шаповалова. Как мог он, врач, сделать такое. Сработал навык полученный в армии: противник повержен – уходи или его подтолкнул на это охвативший вселенский ужас и пришедшая чуть позже паника с единственной мыслью – бежать от этого места. В голове крутилось только одно: врач убил человека. Он это сделал. Лихорадочно натянул куртку. Ну, где же эти чертовы ботинки? На них сидел вырубленный вчистую кавалер Зои. Рывком завалил его на бок и увидел свою обувь. Кое – как попадая в ботинки, он с трудом, трясущими руками, натянул их и бросился вон из квартиры на улицу, подальше от этого проклятого места. В голове крутились сцены будущего ареста, как его посадят в тюрьму, еще какая-то мура. Бегом, бегом отсюда, и он бежал. Куда бежать? Вокзал, поезд и быстрее, быстрее, может, не найдут.
На шум в прихожей вышла Зоя и увидела странную картину. На полу валялся выключенный «непобедимый» кумир женщин завода Костик, слегка приоткрытая дверь и больше никого. Григория не было видно. Она подошла к валявшемуся парню и потрепала его по плечу.
-Константин, Костик, открой глаза.
Парень что – то промычал, поднял голову и, напрягая могучее тело, сел. Его спасла от смерти или перекаченная мускулатура, или долгое отсутствие тренировки у Григория, отсюда получился слабый удар. Он пытался что – то сказать, но звука не было. Возможно из-за стресса, а может быть были повреждены хрящи гортани.
-Константин, что с вами? – теперь нечего будет рассказать корешам, не будет же он им живописать свое поражение. Злость охватила его. Все получилось из-за этой «старухи».
-Пошла ты на …, шлюха, подстилка старая, - а ведь недавно он нашептывал ей другие, нежные слова. Он хотел произнести это громко, но получилась какая – то свистяще – шепотная речь, он не знал еще, что это надолго.
Костик с трудом поднялся. Прошел мимо, обалдевшей от испуга и мата Зои к двери, секунду постоял, покачиваясь и как бы обретая почву под ногами, а затем ушел. Навсегда.
Зоя прошла на кухню, села на стул и поняла, что случилось что – то большое, страшное, а главное непоправимое. Это уже не невинная шалость, на которую она рассчитывала, а нечто огромное и вернуть все в прежнее русло не получится. Она тихо, по-собачьи, завыла. Конечно, ей было жаль только себя, ее несчастную жизнь, ушедшую молодость и любовь. Любовь – это смешно, и она даже на минуту перестала подвывать. Да, она кроме себя никого не любила, жила только для себя и в центре своего внимания была только она. И теперь нужно все начинать сначала. Впереди тяжелое объяснение с Григорием, сам виноват, нельзя ей не оказывать внимания и, наверно, отъезд к маме.
Но Григорий ничего этого не знал. Мысль о том, что он врач и убил человека, гнала его все дальше от дома, в надежде, что его не найдут, а если и найдут, то хотя бы нескоро. Страх был настолько силен, что порою перерастал в ужас и вызывал панику. Он бежал, не осознавая, куда и зачем. Ноги сами несли его на полном автоматизме. Если бы ему, сержанту Шаповалову, сказали бы об этой панике раньше, он просто бы рассмеялся. Но какой – то рок гнал его навстречу бедам, и он бездумно этому подчинялся. Поистине, если Бог хочет наказать, то он лишает разума, способности думать. Григорий мчался по ночному городу, избегая освещенных улиц, стараясь держаться на темной стороне, если попадался фонарь. Казалось, что за ним идет погоня, слежка, еще немного и его схватят.
Так он оказался на вокзале. Было далеко за полночь. Он выглянул из-за какого – то угла и увидел стоящий пассажирский поезд. Стараясь не привлекать внимания, но невольно озираясь, он быстрым шагом подошел к первому проводнику, показал большую купюру, попросил довести до следующего областного центра. Проводник схватил бумажку, она бесследно исчезла в форменном кармане, буквально втолкнул его внутрь вагона. Через несколько минут поезд тронулся.
Он остался стоять в тамбуре, хотя проводник приглашал его в вагон и даже назвал место. Значит, деньги данные ему были немалые. Проехали пару станций, на последней из них, Григорий спросил проводника о водке.
-У меня закончилась, а ресторан закрыт до утра. Сейчас будет крупная узловая станция, можешь успеть купить на вокзале. Ты весь дрожишь. Перепил? – он смотрел на пассажира.
-Да, хмель выходит из меня, видишь, колбасит, – он только сейчас заметил, что дрожит.
-Я сразу догадался. Куда едешь?
-Домой. Посидели с друзьями, опоздал на свой поезд, а утром на работу. Они наверно и не заметили, что я уехал, - он говорил, стараясь унять дрожь в голосе.
-Это бывает, часто встречаю таких. Ничего, потерпи, скоро станция.
Действительно, вскоре появились огни и поезд стал замедлять ход. Проводник открыл дверь и показал в сторону вокзала.
-Буфет там. Стоим десять минут. Не опоздай, ждать не буду, – это он так шутил.
Григорий выскочил из вагона и метнулся к зданию. Быстро прошел по пустому вестибюлю, увидел надпись «ресторан», вошел. В дальнем конце был буфет, он подошел и взял две бутылки водки. Выскочил и направился к вагону, но на полдороги остановился. Возле его вагона стояли и говорили с проводником два патрульных милиционера. Он резко повернул за угол, остановился и выглянул. Патрульные не уходили, что – то обсуждали с проводником.
Шаповалов не стал рисковать. Он пошел вдоль перрона, стараясь держаться в тени, затем вышел на площадь перед вокзалом и свернул в ближайший переулок. Подошел к многоэтажному дому, присел на скамейку у подъезда. Открыл бутылку водки и с горлышка отпил. Он не мог пить алкоголь — вот так, закашлялся с непривычки и его чуть не вырвало. Но затем после нескольких глубоких дыханий рвотный рефлекс исчез. Он постепенно допивал бутылку, дрожь прошла. Стало спокойнее и его охватило какое – то равнодушие. Ну и что? Поймают, посадят, там тоже люди сидят. Поймут и помогут. Наш народ добрый, милосердный. Теперь стало совсем хорошо. Было ранее утро или поздняя ночь. Он глянул на часы - пятый час. У него вагон времени. И он снова подумал о том, что делать дальше. Мысли путались, но при попытке подумать о том, чтобы пойти в милицию и покаяться, заметались, панически избегая этого предположения. Он их успокоил, отпив из другой бутылки чуть больше половины. Из этого состояния его вывел грубый рывок за плечо.
-Эй, мужик, кончай ночевать. Проснись, – его кто-то тормошил.
Григорий с трудом разлепил глаза и увидел двух патрульных ментов. Молоденький рядовой будил его, а поодаль стоял сержант.
-Смотри, проснулся, – довольно сказал рядовой.
-Все бабуля. Мы его заберем, в отделении разберемся, – сказал сержант, стоящей рядом бабке. Та что-то говорила о воришках, которые обчистят бедного человека. Ох, мамаша, ну что ты натворила. Уж кто это сделает, так вот эти самые «блюстители».
Его повели по каким – то переулкам и, действительно, очень быстро доставили в отделение. За решетчатым окном сидел еще один сержант. Он быстро начал записывать данные Григория, но остановился.
-Фамилия? - он выжидающе смотрел на Гришу.
-Иванов, – он брякнул первое, что пришло на ум.
-И зовут, конечно, Иван Иванович? – сержант насмешливо смотрел на Гришу
-А вы откуда знаете? Совершенно верно.
-Все вы Ивановы. Документы есть?
-Нет, в поезде оставил.
-а где живешь?
-в соседнем городе. Вот отстал от поезда. Нечаянно. – Григорий мямлил и смутно представлял о том, что происходит. И хотя он был пьян, немного соображал, но мысль была одна: «только не проболтаться».
Его обыскали, забрали деньги, а учитывая отсутствия вытрезвителя, поместили в камеру для выяснения личности, потом ввели в помещение размером три на четыре метра с настилом из крашеных досок от стены до стены, полметра высотою. Он упал на нары, подложив куртку под голову, провалился в сон. После всего происшедшего это забытьё было очень кстати.
Проснулся он оттого, что кто бесцеремонно снимал с него пиджак. Он приподнял голову и услышал:
-Не кипешись и спи. А из френчика вытряхивайся. Ты, фраерок, обойдешься, а мне он личит.
Рядом с ним сидел худой, жилистый молодой парень, руки в наколках сноровисто и привычно снимали с Григория пиджак. Другой, постарше сидел, свесив ноги, поодаль. Он наблюдал за действиями первого, готовый поспешить на помощь. Пиджак был уже до половины снят, он сковывал руки, делал Григория неуклюжим и безопасным. Пришлось повернуться и освободиться от пут одежды. Затем он поднялся и прошел к параше, стал мочиться. Кажется, снова придется кого – то бить. Мысль о том, что он убил человека, сделала его трезвым и покладистым. Хрен с ним, с этим пиджаком, есть еще куртка. Он скосил глаза и увидел, что куртку рассматривает другой, постарше.
-Прощай моя одежда, – подумал Шаповалов.
Худой примерил пиджак, он был ему великоват.
-На продажу пойдет, – и добавил:
-Снимай брюки!
-Я в чем буду? – он покорно смотрел на грабителя.
-Мои штаны натянешь, – и он стал снимать грязное, в дырах и пятнах, с пузырями на коленях, трико. Затем, держа тряпку в руках, вплотную подошел к Гришке. Он обнаглел и потерял осторожность. Подумаешь, какой – то ученый лох. Что от него ждать? Только покорности.
«Худой», так его назвал Григорий, стоял рядом. Они были одинокого роста, только телосложение было разным.
-Нужно нейтрализовать, иначе разденут или еще чего похуже, - подумал Гришка.
Он впервые глянул в глаза Худому. Нагловатый взгляд, косая челка, кривая ухмылка и конечно, светится золотая фикса. И откуда только такой? Уже давно другие пришли нравы и видуха в блатном мире. А этот ископаемый, тридцатилетней давности. Смелый. Рядом сидит старший кореш, перед ним надо показать себя. А в случае чего он подмогнет. Значит надо действовать наверняка. И вновь в нем проснулся сержант Шаповалов. Да, противник серьезный.
Это никакой - то там качок, который задохнется от собственной массы после минуты боя, а жилистый зверь. Тело только из мышц и сухожилий, привык к неожиданностям, потому что сама жизнь заставляет быть готовым ко всему, в любой момент времени. Они живут в агрессивной среде. Внешнее окружение – народ не любит их, а милиция преследует. Внутри своего круга всегда приходится быть настороже, за лишнее слово можно лишиться головы. Идет постоянная борьба за место под солнцем. Они привыкшие к боли с детства, а если дерутся, то применяют весь арсенал средств и не понарошку. Такой вырвет горло, если потребуется.
Значит, нужно нейтрализовать надолго. Ох, зря ты подошел так близко парень. И Григорий, глядя в глаза Худому, резко ударил ногой в ботинке в среднюю треть голени. Здесь нет мышц, сразу кость с чувствительной надкостницей, поэтому для отвлекающего удара очень хороша. Он заметил, как начали расширяться от боли зрачки Худого, а он сам стал наклоняться к месту удара, цепляясь за Гришку. Нельзя переходить в борьбу, их двое, они победят. Держать на дистанции. Теперь резкий хлопок полуоткрытыми ладошками по ушам. Худой схватился за голову и повалился на пол. Сейчас он испытывает дикую боль, страх, кроме того у него нарушено равновесие и координация движений. Его напарник вскочил на ноги, готовясь броситься на помощь.
Григорий переступил через Худого и пошел на другого. Тот замер, затем сунул руку в карман, демонстрируя, что он вооружен. Глаза забегали, он искал выход.
-Вынь руку, придурок. Или позвать ментов для повторного шмона, – старший осознал, что его понт раскусили, присел покорно на нары.
-Верни мои куртку и часы, – Гришка получил все обратно.
-Уложи его на нары и не дергайтесь. Убью, – и начал натягивать свои вещи. Посмотрел на окно, темно. Только решетка и мутное стекло отделяло его от свободы, но уйти нет возможности. Буквально сейчас сообразил, что проспал целый день. Жаль не дали продолжить. Нужно отсюда выбираться.
Он подошел к двери и принялся стучать. Открылся сначала глазок и глаз осмотрел камеру, а затем вошел милиционер.
-Какого хрена стучим? – он смотрел на Григория.
-Я перенес два инфаркта, у меня гипертония. А сейчас боли в сердце. Дайте чего – нибудь, умираю. – говорил тот, держась рукой за область сердца. Он видел сотни раз эту сцену, поэтому притворялся первоклассно. Затем оперся другой рукой о стену и промычал:
-Врача, вызовите врача.
Мент захлопнул двери. Григорий забился в дальний угол, зорко следя за агрессивными соседями. Похоже, было, что Худому не до него, и они с корешем пока не настаивали на реванше. Теперь нужно просто ждать.
Где – то через час, когда он потерял надежду на получения помощи и стал ловить откровенные взгляды пришедшего в себя Худого, открылась дверь. Его вывели из камеры, провели в комнату напротив и усадили на длинную скамью. За столом сидела средних лет женщина в белом халате, а сверху наброшен был плащ. На столе лежал аппарат для измерения артериального давления и стоял чемоданчик с лекарствами.
-Что вас беспокоит? – она смотрела на Григория в упор.
-Доктор, я перенес два инфаркта, у меня долгое время гипертония. Сейчас сильно прихватило, а под рукою ничего нет. Как бы еще не случился инфаркт.
-Сейчас, где локализуются боли? – спросила она на Григория.
-Здесь, - он показал на грудину.
-Раздевайтесь, – и принялась выслушивать Григория.
Затем наложила манжетку на руку и начала измерять артериальное давление. Он напрягся, как мог. Наверно, в этот момент лицо стало багровым, но в комнате был слабый свет, и медик ничего не заметила.
Она открыла чемоданчик, набрала в шприц лекарство и сделала внутривенную инъекцию. Жар побежал по телу Григория, он обессилено откинулся на стену.
-Как вы себя чувствуете?
-Плохо доктор. Слабость и боли за грудиной. Кажется, появились перебои в сердце.
Женщина схватила его запястье и принялась считать пульс, одновременно пытаясь определить перебои. Он выдал клинику инфаркта, теперь необходимо сделать ЭКГ для ясности. А с врачами он договорится, может и пройдет номер, его госпитализируют. Все попытки снизить артериальное давление ни к чему не привели. Ему, на глазах, становилось хуже и решено было вести в больницу.
 
Глава 3
Машина скорой помощи мчалась по ночному городку, подпрыгивая на ухабах. Глубинка всегда славилась талантами и их антиподом. Так что дороги соответствовали народной истине. После долгого подпрыгивания, наконец, она остановилась у красного кирпичного здания, крыльцо которого тускло освещалось мутным фонарем. Вошли в коридор. Григория сопровождал небольшого роста милиционер, придерживая его за локоть. Фельдшер скорой помощи важно следовала впереди. В коридоре Григорий спросил ее:
-Кто сегодня дежурит?
-Кажется, гинеколог, сейчас узнаем, – и вошла в смотровую комнату. Все последовали за ней.
-Вызовите дежурного врача, не могу снять давление, – это было обращено к дежурной медсестре приемного покоя.
Григория провели в следующую комнату и уложили на одну из двух кроватей, на другую сел сопровождающий. Шаповалов поудобнее улегся на койке, пусть доктор осмотрит его, а он-то найдет возможность переговорить с ним с глазу на глаз. Может чем-то и поможет, госпитализирует или еще что-то сделает. В приемную вошел доктор, судя по голосу, мужчина. Голос показался знакомым, и Григорий узнал его. Боже, только не это, ну сделай так, чтобы я ошибся. Но на пороге выросла фигура врача - ошибки не было. Перед ним стоял Сковидский Василий Марьянович, собственной персоной. С минуту они разглядывали в упор друг друга, ведь для обеих эта встреча была неожиданной. Затем Сковидский сказал:
-Проводите больного на кушетку, – и Григория вывели в первую комнату, где сестра измерила артериальное давление.
-Сто двадцать и семьдесят, - доложила она.
-Что сделано больному, – спросил у фельдшера дежурный врач.
Та перечислила выполненные инъекции и добавила:
-в анамнезе перенесенные инфаркты миокарда вследствие гипертонической болезни.
Сковидский придвинул журнал и прочитал:
-Иванов Иван Иванович, – ничто не дрогнуло на его лице.
Только добавил:
-Сделайте ему электрокардиограмму. А почему ты на месте не сняла? – спросил он фельдшера.
-Сломался портативный аппарат, только утром починят.
Шаповалова повели в другую комнату, раздели до пояса, разули, уложили на кушетку и наложили электроды.
Молодая сестричка неуверенно включила ЭКГ-аппарат, и лента поплыла, с непонятными для нее зубцами. Григорий внутренне напрягся, пытаясь создать на кардиограмме максимум изменений. Вскоре процедура была закончена. Григорию велели одеться. Он вышел в смотровую, где ждали его милиционер и Сковидский. Последний даже не стал смотреть ленту ЭКГ, а просто сказал:
-Иванов полностью здоров. Да держите его покрепче, – это он уже милиционеру и со злорадной усмешкой посмотрел на Григория.
Внутри у того все кипело, хотелось врезать по этой самодовольной физиономии. Но он только произнес:
-Бамбула, ты сволочь. Еще встретимся, - и добавил несколько армейских выражений.
И снова машина скорой помощи везет его в изолятор.
-Может уйти? – в голове мелькнула мысль.
Легкий удар по шее беспечно сидящего мента, открыть дверь, кувырок по ходу движения и - свобода. Но тогда будут искать со страшной силою: нападение на представителя власти при исполнении. Ничего, потерпим, разберутся, может и отпустят.
Его вновь затолкали в ту же камеру, где Худой и его кореш лежали на нарах. Они заворочались, стали пододвигаться поближе. Григорий отодвинулся в дальний угол, но постепенно оба соседа оказались почти рядом. Резкий удар локтем в лицо Худому, затем прыжок на его кореша с хорошими ударами в лицо, успокоили их.
-Покалечу, суки! – прыжок на Худого с приземлением на его паховую область. Тот взвыл от боли, согнулся, но удар коленом разогнул его и снова выключил. Шум открывающегося глазка в двери швырнул Григория на нары, и он затих. Втихую вели себя и блатные, им не к чему весь этот кипеш. Утром найдут фраера мертвым, сердце не выдержало, ведь даже скорая помощь приезжала. Это понимал и Григорий. Значит, спать не придется. Ничего, к этому тоже приучены армией и долгими дежурствами. Он забился в дальний угол, принял удобную позу, расслабился и заставил себя отдыхать. Думай. Думай и вспоминай. И возник образ Сковидского.
Нахлынули воспоминания. Как, когда это все началось и что было. Вот он - абитуриент. Приехал поступать в институт сразу после армии. Общежитие было на ремонте и их поселили в спортивном зале института. Помещение было сплошь уставлено койками и напоминало казарму. Единственным отличием было отсутствие тумбочки на входе с дневальным, да наличие небольшого количества гражданских лиц. Кругом было столько дембелей всех родов войск и званий, что глаза разбегались. Сразу у входа расположились матросы, с их постоянными криками «полундра», пьяным вечерним пением о тоске по морю, которого, большинство из них, в глаза не видели. Много было солдат и совсем немного вчерашних учеников. Все приехали поступать в вуз, а ношение военной формы должно было облегчить это мероприятие, ведь сразу видно, что перед вами заслуженный человек, защитник. Только позднее, уже учась на первом курсе, он узнал, что мундир играет в этом, как раз отрицательную роль. Преподаватель видит только его и знает, что под ним пустота. И начинает более пристрастно спрашивать, да и так было видно, без вопросов, что человек не готов. Поэтому к середине вступительных экзаменов, «казарма» стала гражданской. Исчезли вечно пьяные матросы – буревестники революции, а за ними потянулись парадно - выходные мундиры других родов войск.
Остались прошедшие первые туры. И хотя среди них было много демобилизованных, все ходили в гражданской одежде. Преподаватели видели в этих серьезных людей, им достаточно было тех знаний, которыми они обладали, что быть допущенными к следующему туру. Теперь главным было не пускать пыль в глаза, а просто сдать экзамены. При зачислении всегда были льготы служивым.
Перед последним экзаменом количество жителей спортзала значительно уменьшилось. Стали постепенно знакомиться друг с другом, замечать, кто живет рядом. Обращал на себя внимание маленький, пузатенький, с тонкими ручками и ножками паренек, похожий на паучка. Он что-то рассказывал вчерашним десятиклассникам об армии, при этом врал безбожно и всегда выходило, что главной фигурой во всех действиях был он. Кроме того, он имел одну гадливую особенность: втягивать шумно воздух, как будто в углах рта скапливалась слюна. Внешность и вот эта манера говорить отталкивала, но многие слушали о подвигах в армии в мирное время. Да и фамилия была под стать ему: Николай Поплавко. В дальнейшем все величали его Поплавок. Он закончил перед армией медучилище, к нему иногда приходили друзья-товарищи. Однажды вечером явился еще один «кореш». Что-то подловатое было в этом облике, но что именно - не понять. Среднего роста, упитанный, с презрительным взглядом и циничной улыбкой…. Но вот конец экзаменам. Все ищут себя в списках поступивших, здесь - радостный смех и тихие слезы, там - взрывы смеха и откровенные рыдания.
Затем собеседования и, наконец, первое собрание всего курса. При этом зачитывают, кто в какой группе, кто староста. Григорий оказался старостой группы и, как ни странно, в нее попал увиденный им парень. Фамилия его была Сковидский Василий. Он также был после армии, на льготных условиях поступил в институт.
Учеба во всех советских вузах начиналась с поездки на уборку урожая. Сам урожай – одни слезы, но убирать бросалась вся страна. Кого здесь только ни было! Студенты и школьники, интеллигенция и рабочие заводов, армия и, конечно же, множество партийных работников. А вдруг неправильно будут проводить уборочную кампанию, не туда и не так повернут руль. Перед уборочной развертывали в обязательном порядке места проживания этой оравы, кормежка, туалеты и обязательно - досуг. А убирать порою было нечего. И вся эта масса в тоске сидела на токах, спала на солнышке, костерила бездарную политику и партию, у которой лозунг «планы партии – планы народа» читался как: планы партии минус планы народа. Они давно были в минусе, но еще держались, планировали и обязательно не выполняли.
Долгие сборы во дворе института, постоянные проверки, не сбежал ли кто-нибудь убирать без коллектива, ожидание автобусов. И когда они прибывают, вдруг парочка из них ломается. Ждут другие, порою снятые с маршрута, ведь идет отправка на битву за урожай. Обстановка тоже напоминает проводы на фронт - крики провожающих, напутствия, а для первокурсников – это папы, мамы с запасом провизии и наказом беречь себя. Затем колона трогается, чтобы через полчаса остановиться и кого-то ждать. И вот после нудного томления появляется важный член, сутулится под тяжестью полученных указаний и судьбоносного участия в великой страде. Еще пару-тройку часов езды и их уже встречает районное начальство, а по приезду к месту - тамошнее. Кругом плакаты, торжественность, помпезность, которой пытаются скрыть бездарность строя и его руководства. А затем серые, однообразные будни, отсутствие работы, сон днем на токах, скучные вечера и ночи. Тоска.
Но молодость берет свое, - вечерами проводятся какие-то развлечения. Часто местные парни устраивают танцы с целью познакомиться с приезжими, а если повезет, то возможны серьезные намерения. Но это только в теории. Девчата, зачастую вышедшие из таких же деревень, ни в какую не хотят знаться с ними, зная, что за этим стоит. Они посматривают на своих парней, это будущие специалисты с высшим образованием. А те смотрят на местных девчат, которые не такие недотроги, как свои.
Но кому тяжко в глубинке, в деревне, так это преподавателю. Обычно их селят отдельно от студентов, где они страдают от тихой депрессии. Изредка кто-то приедет из института, проверит и вновь в город. А наши наставники предаются пьянке, кто втихую, а кто и с молодками.
В тот раз ехали долго. Было много встречающих, частые остановки значительно уменьшали колону. К вечеру они, наконец, приехали в самую последнюю деревню, где и остались. Им выделили саманное здание, снаружи побеленное и под крышей из шифера. Посредине находилась входная дверь, за ней коридор, делящий внутренний интерьер пополам. В коридор открывалось четыре двери, по количеству комнат в здании. Слева находились спальные помещения для парней и отдельно для девушек, справа – кухня и столовая. При входе в помещение для сна вдоль стены были сбиты из досок нары. Все удобства, а это умывальники и туалеты, естественно, в лучших традициях развитого социализма - были на улице. Приучали к нарам с младых ногтей, пытаясь выдать за романтику.
Сопровождающий их преподаватель отвел управляющего в сторону, о чем-то с ним переговорил и подошел к Григорию.
-Ты староста одной из групп, поэтому будешь руководить всеми. Если что-то будет нужно, то ты найдешь меня, – и он ушел, за ждавшим его сопровождающим, на другой конец села.
Расселились быстро. Затем был ужин, после которого все легли спать. Утром к Григорию подошел Сковидский и предложил:
-Давай соберем ребят, кто после армии, будем что-нибудь строить. На току пусть работают девчонки и десятиклассники, они послабее, - предложение дельное, так и решили.
Васька, так все потом звали Сковидского, нашел прораба, с которым быстро договорился о работе. И вот на другой день, с утра, человек восемь бывших солдат начали закладку кирпичом проемов в коровнике. Григорий любил строить, у него всегда все получалось, что касается рукоделия, поэтому быстро освоился. Но не всем нравилась эта работа, к концу недели их осталось трое.
Наконец, в этом селе было все закончено. Прораб увидев, что ребята хорошо справляются с делом, перевел их в другую деревню. Работа была сложнее, но интереснее.
И вот здесь стали выясняться интересные особенности членов маленькой, из трех человек, бригады. Третий член бригады, Саша Брагин, также закончил вместе со Сковидским медучилище, многое знал о нем. Он был спокойный, работящий парень немного полноватый, неуклюжий, но старательный и исполнительный.
У Григория открылся талант строителя, за все, чтобы он не брался, получалось хорошо и ладно. Особенно это проявилось, когда им потребовался сварщик, найти специалиста в деревне непросто, а во время уборочной и подавно. Сварочный аппарат стоял без дела, а вот человека, кто бы мог на нем работать, не было. Гриша пошел к занятому по горло работой сварщику, полдня держал ему детали, нахватался до рези в глазах сварочных бликов, но понял основной принцип сварки. Теперь нужна была практика, и он ее получил на свободном аппарате.
Василий был работящий мужик, но в его крестьянской хватке выделялось две особенности: стремление руководить и страсть к деньгам. Именно стремление иметь их толкали его на авантюрные поступки и он, казалось, дрожал от вожделения, только бы урвать куш. Последний объект они должны были сдать до отъезда, сложив простую печь для обогрева. Желание командовать толкнуло его на заключение этого, непосильного и губительного для них договора. Поставить крышу и сложить печь.
Сложить печь!? В деревне есть печники, они учатся этому всю жизнь, свои секреты не раскрывают никому. Это их законный кусок хлеба на всю жизнь, да еще с толстым слоем масла. Прораб - бестия знал, что в страду найти в деревне печника невозможно, тем более, когда их всего - то на всю округу двое. Один срочно уехал и не скоро вернется, а другой – уже старый, в настоящее время болел. А кто класть печь будет? Значит - неустойка, штрафные санкции, вся работа за полцены. Сковидский, когда заключал договор, надеялся найти печника на стороне. Он не видел хитрости прораба.
И вот конец работе, впереди маячил отъезд и учеба. Осталось всего несколько дней, когда студенты, как перелетные птицы потянутся к домам обитания. А у бригады настали нехорошие, мягко сказано, дни. Печников нет и не будет в ближайший месяц, уж прораб постарается. И армейские парни, понимая, что их развели как малых детей, материли третьего. Тот сначала огрызался, но затем сник.
Григорий ночью не спал. Вот он хороший финал работе: на последнем метре такая закавыка. И вдруг его, как будто подбросило. А не попробовать ли ему сложить эту самую печь. Он даже испугался этой мысли. Но потом припомнил, как до армии несколько раз перекладывали в доме печи, и он был «на подхвате» у печника. Ему было просто любопытно, как дым поднимается по дымоходам, а печник полупьяный, немного куражившийся, небрежно объяснял ему азы. Выходило, нужно пробовать. Время еще есть, кирпич прораб дает.
Утром он растолкал парней пораньше и объявил, что будет класть печь. Те заорали, что он подвинулся умом, но позже успокоились, подумали и решили: будем пробовать. В тот день работа бригады выглядела странно и загадочно. Со стороны это напоминало шаманский обряд. Один раскладывает на полу кирпичи, что-то считает, рисует, затем разбрасывает и вновь собирает. Двое других в этом ему помогают.
И вот начали. Постепенно печь стала приобретать нормальные, привычные глазу очертания. На крышу доделывать трубу полез Брагин, а внизу, сгорая от нетерпения, стояли двое других. Уж очень хотелось затопить эту печь и скорее расставить точки. Гришка нервно курил.
-Не будет толку, - твердил он себе.
Но в душе зрела уверенность, что все будет хорошо. В печи уже лежали дрова, и едва Сашка положил последний кирпич, поднесли к ним спичку. Сначала из плиты повалил дым, но уже через пару минут заорал Брагин:
-Вы, что мать вашу, совсем охренели? Я еще не закончил, – и вдруг он понял все нетерпение, быстро убрался с крыши.
Печь еще немного «подумала», вдруг утробно загудела и это-то сырая, только сложенная? Дыма не было. От печи шло приятное тепло. Они ее топили целый день, чтобы она просохла, а завтра показать выполнение условий договора прорабу. Утром, они вместе с ним, повторили топку печи и расстались. И вот расчет. Но странная позиция: работали все на равных, а получать пришлось по-разному. Брагин, которого звали просто Брага, а он учился со Сковидским в медучилище, подвел итог:
-Ну, Бамбула, и здесь нас надул.
-Почему Бамбула?
-Да был у нас в деревне мужичок, тупой, прижимистый и главное подлый. За деньги способен на все, полдеревни сдал, а потом и сам сгинул. Этот такой же. Подлец.
-а почему ты с ним работаешь?
-Я его знаю, все выходки и гадости. А от другого можно всякого ждать. Да и привык, - просто и незатейливо объяснил Брага.
Так и прилипла к Сковидскому кликуха: Бамбула, на которую он слишком обижался. Сам из большой семьи, но по этой причине его родные недолюбливали, а некоторые родственники сторонились.
Вот и учеба началась. Сколько всего надо было изучить, причем бессмысленных предметов, которые затем не то, что в жизни, даже в воспоминаниях не отразились. Жутко до сих пор. Порою хотелось все бросить и уйти куда подальше. Некоторые так и делали, уходили. Особенно на первом курсе. Просто удивительно, но большинство выдержали эти круги, пусть не ада, но тупой бестолковщины. В жизни пригодилось лишь знание анатомии и физиологии.
В середине первого курса, к Григорию подошел Сковидский и попросил написать характеристику. Он устраивался на работу.
-Куда ты идешь работать? – спросил Шаповалов.
Тот долго крутил вокруг вопроса, но затем ответил:
-в тюрьму. Точнее в колонию, буду там дежурным ночным фельдшером. Но пожалуйста, об этом никому.
-Чего ты переживаешь? Место прекрасное, многие находят и похуже, но работают. Там можно отоспаться, подготовиться к занятиям. Это же не на всю жизнь.
Сковидский устроился на работу и продолжал учиться. Наступила весна. И вновь он собрал прежнюю бригаду, начал уговаривать поехать строить по ему одному знакомому адресу. Наивность студенчества понятна: розовые надежды на будущую жизнь после окончания вуза. А сейчас, если подвернется возможность заработать, то почему бы и нет. Ехать со всеми в стройотряд, подумали они, невыгодно, опыт прошлой уборочной это доказал.
И вот они снова на стройке. Но у Сковидского появилась работа в колонии и его оттуда не отпускали. Пришлось работать вдвоем: Григорию и Браге. Трудно было неимоверно, порою очень не хватало рук, времени и сил. Мастер, молодая девушка, сочувственно глядела на их потуги и качала красивой головой. Но вот конец работе. Утром приехала мастер и заявила:
-Ваш напарник приехал. Трется у начальника, о чем-то просит. Я поехала делать вам расчет, молодцы, хорошо поработали.
Она вернулась назад через час и заявила:
-Я переговорила с начальником, ваш напарник та еще бестия. Заявляет, что он бригадир и требует равную долю в зарплате. Начальник просил переговорить с вами. Как мне начислять? Всем поровну?
Ах, этот студенческий максимализм и ложная скромность. Решили Шаповалов с Брагиным: деньги - всем поровну. Молодая и красивая мастер, не зря работала на стройке, просто выругалась и добавила:
-Идиоты. Ну как знаете, – и ушла, покачивая бедрами.
Вечером заявился и сам Бамбула, сияющий как новый пятак.
-Я едва уговорил начальника закрыть наряды, как нам нужно, – он ничего не знал о визите мастера к ним.
Брага выматерился и посоветовал ему заткнуться. Домой ехали молча, было что-то неприятное во всем этом. Какое-то гадливое чувство, словно тебе наплевали в душу, не покидало долго. Но студенчество тем и хорошо, что скоро все забывается, вернее, притупляется, а таким мелочам не придают большого значения, отметают их. Да оно и понятно, впереди целая жизнь, с ее грандиозностью планов, замыслов, которые, как воздушные замки строятся в мечтах. И все забывают, что жизнь состоит из мелочей, рано или поздно их нужно будет решать. Но не хочется этого делать, до поры - до времени все довольствуются страусовой политикой. Но всему приходит конец.
Осенью Сковидский подошел к Шаповалову и попросил сходить с ним по одному адресу.
-Понимаешь, попросили кое-что взять. Место незнакомое, всякое может быть, – говорил он уклончиво, пряча глаза.
Ну, как здесь откажешь, ведь просит человек. Приехали в какой-то ветхий дом, вошли в пропахший мочой подъезд и Бамбула позвонил. Дверь долго не открывали, но затем выглянула растрепанная, неопрятная пьяная женщина и уставилась на них.
-Чего надо? - спросила она, держась за дверь, чтобы не упасть.
-От Валерика весточка, – и Бамбула протянул записку.
-а пошел он, так ему и скажите. Нет у меня денег, самой не хватает. Он там на всем готовом, а я перебиваюсь на воде и хлебе, – она икнула и закрыла дверь.
Следующая остановка была далековато. С остановки шли мимо ларька с пирожками, купили десяток и не торопясь, жуя на ходу, нашли адрес. Пришли в домик на окраине города, где покосившийся забор, калитка на одной проволочной петле, двор, густо заросший травой. Он постучали в окно и почти сразу вышла пожилая женщина худая, изможденная, но чисто одетая. Она посмотрела на пришедших, тихо поздоровалась и спросила:
-Вы от сыночка?
-Да, от него,- сказал Бомбила. – Весточка вам, – протянул скатанную записку.
Женщина развернула трубочку бумаги, прочла и пошла в дом. Она вернулась быстро, протянула деньги. Бамбула, не спеша взял их, по-хозяйски положил в кошелек. Женщина уловила запах пирожков и сглотнула слюну. Скорбь и покорность судьбе была во всем ее облике. Она смирилась с судьбой и готова была нести этот тяжкий крест до могилы. Она отказывала себе, чтобы ее неразумному чаду было и там хорошо. Возможно, из-за чрезмерной материнской любви, он очутился там. Балованный, самодовольный лоботряс, считающий, что мать обязана его пестовать до пенсии. И даже там он продолжал жить за ее счет, не интересуясь, не допуская мысли, что ей может быть плохо.
А она принимала это как наказание за, одной ей известный, какой – то проступок. Мать покорно отдавала деньги, исправно носила передачи и ждала, как умеют делать только они.
Возможно, все было не так, но в мозгу у Григория возникла именно такая картинка. Он шагнул к женщине и буквально втолкнул ей в руку кулек с пирожками.
-Возьмите. До свидания, – круто повернулся и пошел вон со двора.
Бамбула догнал его и напомнил, что нужно идти в другую сторону. Григорий резко остановился и сказал:
-Дальше ты один. Я не могу.
-Да ты что? Хочешь, я тебе заплачу.
-Да пошел ты на….
И оставив того в тупом недоумении, пошел прочь быстрым шагом. Он крыл себя матом, знал же, что Сковидский - гад и подлец и вновь втянул его, Григория, в очередную авантюру. Ведь многие его величают за глаза – Скотовидский, за цинизм и примитивную хитрость.
Приближались Новогодние праздники. Как народ ждет новых перемен! И особенно, если это все связано с Новым Годом. Вот наступит этот самый год, он принесет нам много радостей и кучу Счастья. А как ждет праздник студенчество! Это потом, с каждым годом все будет притупляться, забываться: радость Нового Года, вера в новые возможности и перемены. Оно и понятно: без праздника у студента идет бурная жизнь, полная неожиданностей, приключений и множества новшеств. А в этот праздник они удваиваются, а то и возводятся в степень. И лишь по истечению времени быт засасывает, сглаживает, а то и совсем убирает ощущение новизны, ничего уже не волнует, потому что не ждешь уже чего-то необычного.
Отмечать наступление праздника в общежитии начинают далеко на подступах. Сначала это единичные, спорадичные застолья, затем уже гудят в нескольких комнатах одновременно и вот, наконец, апогей – гуляют все! Кто-то уходит отмечать к другим, кто-то уезжает к родным, поэтому все стараются заранее отметить это дело со своими сокурсниками и жителями комнат. Григория группа собралась в одной из комнат, быстро накрыли стол. Закуска, как всегда, самая нехитрая. Вино, водка, граненые стаканы, эмалированные кружки и чайные бокалы – вот и вся сервировка стола. За столом девчонки из группы и несколько девушек - из параллельных. Сначала все пристойно и немного натянуто, а потом молодость берет свое. А в конце за столом остаются несколько недотрог и обладателей патологической робости.
В тот вечер за столом сидела девушка Люба из параллельной группы. Каким образом она здесь оказалась, этого никого не интересовало, да и не могло быть иначе. Сегодня она с нами, завтра кто-то из нас с ними. Она откровенно рассматривала Григория, потанцевала с ним и предложила посидеть в другой комнате. Вышли в коридор, направились в комнату и только в последний момент Гришка увидел номер. Это была комната Сковидского. Вошли и сразу поцелуи. Люба - девушка откровенная и начала выбирать кровать. Григорий предложил не спешить, впереди вся ночь. Он взял ключ, запер дверь и, оставив его в замке, выключил свет. Что-то говорило и кричало: не спеши. Люба с пониманием отнеслась к медленному развитию событий. Понятно, парень выпил, хочет быть на высоте, привыкнуть к обстановке и, хотя в этом не было необходимости, завести ее. Так даже романтичнее. Но Григория настораживал гадливый взгляд хозяина комнаты, брошенный при уходе.
Минут через двадцать, тренированное ухо уловило медленный скрип ключа в замке, но оставленный другой - мешал. Тогда, вдруг дверь сорвалась с замком и сразу же зажегся свет. На пороге стояли Сковидский и Поплавок. Лица их медленно вытягивались. На стульях сидели, как пионеры, Григорий и Люба.
Гришка резко встал:
-Ну и скоты же вы! Хотя, чего другого можно ожидать от таких тварей, – обложил обоих матом.
-Пошли Люба, – и он проводил девушку.
Вечер был испорчен. После этого случая, Григорий стал избегать общества Бамбулы. Человек, способный на низменные поступки, всегда презираем. А вскоре последующие события расставили все по своим местам.
Было начало марта. Наступающая весна не согласовывалась с календарем, было холодно, ветрено, промозгло. В тот день Сковидского не было на занятиях, никто его не видел и не знал, где он. Вечером он прибежал. Вид был удручающий: бледное, похудевшее лицо, испуганные глаза и трясущиеся руки. Речь сбивающаяся и сумбурная.
-Гришка, выручай! Я залетел. Все получилось очень плохо, – глаза бегали, значит врет.
-Говори толком, что случилось.
-Я шел на дежурство, ну и нес зекам пачки чаю. Ты же знаешь, они на зоне чифирят. На КПП проверили и обнаружили. Вызвали конвой и до утра продержали в зоне. А утром уволили с работы и пообещали сообщить в институт. Вы должны помочь.
Григория покоробило это «должны помочь». Сам натворил, а мы еще и должны. Хотелось ответить резко и послать подальше. Но с другой стороны – наш брат, студент, с кем не бывает.
¬-Что конкретно нужно сделать? Да перестань дергаться, как баба.
-Сходите завтра всей группой к начальнику и попросите не сообщать в институт.
-Хорошо. Завтра после занятий сходим.
-Нет, лучше с утра. Потом может кого-то из начальства не быть.
-Ладно, утром разберемся.
На другой день, с утра, переговорили с преподавателем, но тот мог отпустить только троих. Поэтому поехали Григорий и две девчонки. Долго добирались до колонии, которая была на краю города и на КПП попросили вызвать начальника медслужбы. Было чертовски холодно, пронизывающий ветер студил тело. Григорий пытался как-то прикрыть собой от ветра девушек. Наконец появился усталый капитан с медицинскими эмблемами.
-Здравствуйте. Вы меня ждете?
-Здравствуйте. Если в отношении Сковидского – то вас.
-Подлец ваш Сковидский. Подлец и сволочь. Я сам был студентом и закончил тот же институт, где вы учитесь. Но вы не знаете специфики нашей работы, со стороны может показаться, что я дракон. Студент, из гуманных побуждений, нес бедненьким сидельцам чай, а они, надзиратели бессердечные, отобрали. И будут добиваться исключения из института бедняжку.
-Может не нужно так строго, ведь сломаете человеку всю жизнь. Может можно что-то придумать? – Григорий умоляюще смотрел на капитана. Девчонки хором стали упрашивать грозного стража.
-Тихо. Это уголовное дело. Ваш Сковидский носил чай не даром, а брал такие суммы денег, что даже зеки возмутились. Кроме того, за ним еще много грехов. Его хотели за это убить, но потом решили сдать нам. Так что это самое легкое для него - сообщить по месту учебы, чтобы там приняли меры. А вам я советую, держитесь от него подальше, продаст в один момент. Он даже того, что вы пришли ко мне, не оценит. А засим – честь имею. До свидания, – и он круто повернулся и вошел в КПП.
На остановке их ждал Бамбула. Григорий коротко передал ему разговор, опуская мнение капитана о нем.
-Я так и думал. Тоже мне друзья, поговорили.
Григорию захотелось врезать по этой толстой роже, но девчонки его опередили. Они сказали такое презрительное выражение, что Бамбула отскочил, как ужаленный. Ехали домой отдельно от него. Но утром он уже говорил со всеми, как будто ничего и не было.
Письмо пришло на деканат. Григорий, как староста, был вызван и его спросил замдекана о том, что делать со студентом Сковидским. И снова сработало студенческое братство. Григорий упрашивал оставить того в институте, но потом было принято мудрое решение: пусть разберет его поступок комсомольское собрание курса. Таким образом, все были не при чем.
И вот собрание. Было зачитано, что студент Сковидский проносил осужденным людям чай и был пойман. Многие студенты не понимали в чем крамола вопроса. Советская система так закабалила людей, что почти у большинства были репрессированные родственники и помочь им было равно подвигу. Ведь о денежных поборах за это речь не стояла. Одним словом, Сковидский отделался выговором, а деканат счел нужным отправить его в академический отпуск зарабатывать характеристику. Но Сковидский всегда винил курс в том, что его не защитили.
Он восстановился на другой год и стал учиться курсом ниже. Но еще раз пришлось все же испытать его подлость по полной программе.
Что наша жизнь? Автор спрашивает нас и сам же отвечает: игра. Но как расписаны роли и каков сценарий! Никто из живущих и живших под этим небом, придумать ничего лучшего не смог и не сможет. Ну, можно ли создать человека, себе подобного с помощью самых совершенных сегодняшних технологий? Нет. А можно ли придумать новую канву событий лучше, чем сама жизнь? Тоже нет.
Вот и пролетел пятый курс. Впереди всего один год и все - они врачи. После пятого курса проводятся военные сборы в течение месяца, после этого им присваивается воинское звание лейтенант медицинской службы. Учеба должна сочетаться с защитой отечества, оно и правильно. Перед отправкой в лагеря, снова появился Сковидский и стал уговаривать поработать с ним полтора месяца. Выбора не было, в стройотряды их уже не брали, они - выпускники. Хорошо, на том и порешили.
Им досталось строить два домика. Работали втроем и к концу срока подняли-таки дома. И вот расчет. Но что это? Суммы достались совсем смешные, мизерные, далекие от договорных. Двое других сокурсника смотрели на Григория подозрительно и немного презрительно. Едва сдерживаясь от негодования, он решил поговорить с прорабом, но затем круто изменил тактику и пригласил того отметить завершение работ. Купили водки, нехитрой снеди и накрыли стол. Крадучись пришел прораб. Выпили, закусили и сразу по второй. Парни молодые, здоровые, после армии, им ни в одном глазу. Прораб в возрасте, зависимый от алкоголя по самые «не могу» от ежедневных пьянок, быстро окосел. И его прорвало:
-Вы молодцы ребятки, ох, молодцы. Так работали, сельчане в пример ставили. Кем будете? А врачами. Приеду лечиться, обязательно приеду. Но почему ваш друг три дня назад приезжал и получил половину суммы, а не всю? – он пьяно смотрел на Григория.
Парни вскочили, но Гришка властно осадил их.
-Все просто. Мы же не все закончили, и чтобы вы чего не подумали, оставили на конец полный расчет. А теперь мы свободны. Так сколько он получил, говорите? – прораб назвал цифру.
Посидели, тепло расстались. Оттащили усталого работника под покровом ночи домой и утром уехали. Всю дорогу матерились, как их лихо наказал Бамбула. И вот встреча.
-Куда дел наши деньги? – Григорий хмуро смотрел на Сковидского. Глазенки последнего забегали.
-Я не брал лишнего. Давайте посчитаем, - и начал путано выкладывать расчеты.
-Не тужься. Прораб все рассказал, что ты приехал и забрал половину суммы. Ты ни дня не работал, скотина.
-Давай отойдем, – предложил он Гришке.
Парни насмешливо смотрели на Григория.
-Пойдем, – и он последовал за Сковидским.
-Ну, кто они тебе? Скоро вы разъедетесь, кто куда. Все забудется. А тебе я дам в два раза больше.
-Мужики, он покупает меня, – крикнул Григорий сокурсникам.
-Слово совесть тебе незнакомо. А мы за тебя горло рвали на втором курсе. Пошли к мужикам, расскажешь обо всем.
Подошли. Теперь все смотрели на Бамбулу решительно.
-Вот так. Завтра ты принесешь все деньги или мы идем в деканат с заявой на тебя и одновременно копию заявления отдаем в прокуратуру, – этого бомбила не ожидал. Да, не учел. Выросли. Они уже не студенты, а завтрашние специалисты. А он до сих пор держал их за желторотых мальчиков. Перспектива нарисована четко, здесь уж точно попрут из института. Шутить не будут, на поруки никто не возьмет, ведь ограбил своего брата – студента.
На другой день деньги были возвращены, но обида и жажда мести сжигали Сковидского….
За окном забрезжил рассвет. Заворочались битые сокамерники. План отквитаться приходилось откладывать. Загремела открывающаяся дверь и вошел суточник, так называли отбывающих пятнадцать суток, с ведром и шваброй.
 
Глава 4
Появление Шаповалова в районной больнице, конечно же, прошло с ошеломляющим эффектом для Сковидского. Он не ожидал встретить его во время дежурства, поэтому растерялся и с трудом овладел собою. Сначала он прочел фамилию, а затем увидел Григория лицо, вот это вносило сумбур в сознание, путало все, и естественно, первой мыслью было восстановить справедливость: разоблачить самозванца. Но все это было лишь вначале встречи, а затем он, скорее интуитивно, решил промолчать. Посмотрим, что дальше будет.
Когда машина с Григорием ушла, Сковидский задумался. Как очутился здесь Шаповалов, почему под другой фамилией, почему ему вызвали скорую и не смогли оказать помощь, ведь он сам врач? Одни вопросы и нет даже намека, на какой – либо ответ. Помочь Шаповалову? Ой, не смешите меня. После всего произошедшего в студенчестве, Сковидский готов был порвать его, как Тузик грелку. Из-за него пришлось отложить покупку машины на полтора года. Хотя и был «жигуленок» подержанный, но стоил много. Он помнил обиду, до сих пор люто ненавидел Шаповалова и сокурсников. Ну что для них те деньги? Так растоптать его мечту.
Он перебирал все планы мщения Шаповалову. Позвонить и назвать его настоящее имя? Отпадает. Менты узнав, что он врач, порядочный человек, конечно же, его отпустят, сообщив в лучшем случае на работу и проверив, не в розыске ли он. На вокзале задерживают много ему подобных. Часто бывает, выскочит такой из вагона за бутылкой и отстал от поезда. Скрывает имя, боится, что узнают на службе, жена, общественность. Старый, как мир прием. Но все поступившие в милицию думают, что изобрели что-то выдающееся. А там день подержат, проверят по картотеке, портрету не числится ли в бегах и отпускают.
Сковидский хорошо был знаком с местной милицией. Когда он приехал сюда работать гинекологом, через месяц его вызвал главный врач и предложил совместительство – исполнять обязанности судмедэксперта на полставки. Начальник приготовился к длительным уговорам и угрозам, за эту работу никто добровольно не брался. И был очень удивлен, что новенький так быстро согласился.
Еще раньше Сковидский знал, что это открывает доступ к хорошему знакомству с милицией и прокуратурой. А это уже реальная власть, то чего он всегда желал. Сначала было трудно: санитар, производивший вскрытия, был стар и с трудом справлялся с этой работой. Вскоре он ушел на отдых и требовалась ему замена. Долго искали и наконец, пришла женщина немного со странностями и видно, что пьющая. Ну, кто еще пойдет сюда работать? Пришлось оформлять ее санитаркой. Работала она из рук вон плохо, подолгу не могли ее найти, когда требовалось вскрытие. Однажды летом в сильную жару привезли труп после автокатастрофы и положили в морг, где не было холодильника. Санитарки дома не оказалось и появилась она только на третий день. Труп после вскрытия был отдан родственникам. Но каково было удивление Сковидского, когда через две недели пришла плачущая пожилая женщина в сопровождении начальника уголовного розыска района.
-Что же вы, доктор, отдаете трупы без головы? – с усмешкой спросил мент.
-с кем имею дело? – в свою очередь спросил судмедэксперт.
-Вы еще меня не знаете? Странно, – с сатанинской усмешкой, напоминающий оскал тридцать седьмого года, произнес прибывший.
-Начальник уголовного розыска, капитан милиции Смирнов Юрий Максимович.
-Очень приятно. Меня вы уже знаете. Что случилось?
-Ох, случилось. Эта гражданка получила труп без головы, – поджилки задрожали у Сковидского от страха.
-Как без головы? – он уставился на капитана.
-Вот так. Труп выдали без головы.
И тут вмешалась в разговор женщина. Она заплакала и, прикладывая платок к глазам, заголосила.
-Мне каждый день снится сыночек и просит положить рядом его головушку. Мамочка родная, верни мне голову, – женщина была безутешна в своем горе.
Оба мужчины с трудом успокоили ее, дали воды и вывели в коридор.
-Что делать? – с дрожью в голосе спросил Сковидский.
-Ты, что об этом не знал? – переходя на «ты», спросил Смирнов.
-Нет, конечно. Я бы такой команды не отдал.
-Зови санитарку.
Судмедэксперт послал за ней машину скорой помощи и к счастью ее быстро привезли. Она вошла, непонимающая и слегка растерянная. Тут на нее сразу насел с вопросами милиционер.
-Ты отрезала трупу голову две недели назад?
-Да.
-а почему ты это сделала?
-Так в голове были черви, и родственники приказали отрезать голову.
-И куда выбросила ее, – напряжение нарастало.
-Почему выбросила? Я ее похоронила, – она смотрела на капитана.
-Где именно? Показать сможешь?
-Да сразу за моргом. Я вырыла ямку, положила голову в коробку и закопала.
-Кто заставил тебя это сделать или ты сама так решила?
-Нет, не сама. Были два родственника, двоюродные братья, они и приказали. Не повезем с червями, говорили, - она обстоятельно все объясняла. Уже от этого объяснения и всего произошедшего было как-то отвратно, что отдавало легким ужасом. А то, что это случилось в больнице и именно с ним, казалось нереальным, далеким.
Капитан позвал мать из коридора и усадил на стул. Женщина прикладывала платок к сухим глазам, тихонько плакала, как бы подвывая.
-Все мать, хватит. Мы видим твою скорбь и ценим ее. Нашли голову твоего сына, разберемся, отдадим. Но вы же сами заставили отрезать ее, почему обвиняешь медиков? – четко отрубил Юрий.
Женщина почувствовала, что из потерпевшей ее переделывают в обвиняемую, вдруг сказала совершенно спокойным голосом:
-Так это мои племяши, безмозглые. И уродились же такими бесшабашными, все им пофигу. Увидели червей, ну и дали приказ - не будем брать порченый труп. А все почему? Да выпивши, они были. А сейчас снова подались на Север. А мне сыночек каждый день снится, головушку просит.
-Ну, все. Поняли мы мать, поняли. Видишь, виноваты твои племянники, а ты на медиков тень навела. Оклеветала, получается. А это срок.
Женщина смотрела на милиционера со страхом и плохо скрываемым презрением. Это в народе осталось еще со сталинских времен. Выходило, что она искала справедливости, а ее же и обвинили. Правы были соседи, советовавшие не ехать в эту чертову милицию.
Милиционер это заметил, сдал назад.
-Сейчас мать напиши, как было. Что претензий к медицине не имеешь. Голову тебе отдадут, – дал приказ санитарке откапать голову и вернуть ее матери
Затем свернул написанную бумажку, положил ее в карман и, глядя на Сковидского, добавил:
-А теперь вы доктор напишите объяснительную, как такое могло случиться.
И когда он получил нужное, также свернул и спрятал в карман.
-Долг платежом красен. Вам знакомо такое выражение? Вот мы и познакомились. Теперь будем вместе плодотворно работать. Мы искореним эту укоренившуюся преступность, которая мешает строить светлое будущее для всего прогрессивного человечества.
Трудно было понять, говорит это он, шутя или на полном серьезе. И только потом вылезла его коварная, иезуитская сущность. А внешне - это был хорошо образованный, подающий большие надежды мент.
То, что платить придется, Сковидский не сомневался. Он отметил, что со Смирновым у них много общего, только у того было больше возможностей. Ничего, еще неизвестно, кто выиграет. Он на другой день встретился со следователем прокуратуры Заклюжным и рассказал о произошедшем с головой трупа.
-Доктор, вы не волнуйтесь, прокуратура в курсе. Мать сначала обратилась к нам. Мы сказали, что все произошло по настоянию родственников, значит, криминала нет. А если кого и надо привлекать, то ее племянников. Поэтому направили ее к вам. Вы отдали части трупа?
-Да. Сделали все в лучшем виде. У матери претензий нет.
Ну и жук этот Смирнов! Так думал Сковидский, идя домой. Он уважал проходимцев и старался быть таким же или лучше.
Случай встретиться вновь и на более интересной для обеих почве, вскоре представился.
В районе работала бригада ингушей, руководил ими некий Мустафа, малый сорока с лишним лет, гонористый, с апломбом. Бригада состояла из родственников, все выходцы с Кавказа, ребята горячие, хотя и трусоватые. Но друг перед другом они были не в меру смелые и эта показная смелость уже один раз довела их до конфликта.
Они работали в другой области, ремонтировали в одном из совхозов коровники. Была суббота. Мустафа задержался в городе, бригадой руководил его младший брат Иса, которого из-за молодости не слишком уважали и боялись младшие. Естественно вечером выпили и решили сходить на танцы. В этот день к одному из сельчан, только что демобилизованному, приехали друзья. Они сидели, выпивали, идти никуда не собирались, да и зачем? Местные девчата расположились все за столом, невесты на выбор, глазели на них в упор. Кастинг, честное слово
В клубе собрались молодые парни, подростки и в отсутствие старших, занятых на гулянке, танцевали с такими же девчонками. Пришли ребята из бригады Мустафы. Конфликт возник на ровном месте. Горячий ингуш пригласил девчонку на танец, а та, помня запрет мамы и в силу молодости, отказала. Позор для пьяного кавказца. Он слегка ударил девчонку-подростка по щеке. Вступилась, надо же себя показать взрослыми, мелкота. Естественно, получив по мордам из-за неравенства сил, они побежали на гулянку бывших солдат и все рассказали. Как, наших бьют?! Нет ничего страшнее стихийного русского бунта.
А теперь представьте, как в помещение, где располагалась бригада, влетает небольшая горстка пьяных русских солдат! Пусть бывших, но солдат. Привыкшие к приказам, а бывший сержант уже отдал команду, бесстрашные и подогретые спиртным, они начали погром. Тренированные и быстрые, они избили всех, а подвернувшегося под руку Ису уложили на пол, взяли двуручную пилу и начали пилить живот. От такого ингуши в ужасе разбежались, а их предводитель обгадился и лишился сознания. Но четкая команда, не потерявшего головы сержанта, остановила военные действия, и ребята организовано ушли. Быстро вернулись домой, короткое совещание и вот сосед увозит дембелей в город, подальше от греха.
А через пару часов в селе идет разбор полетов. Приехали директор, парторг, милиция, представители райкома. Как же, ЧП. Межнациональной рознью попахивает. Жалеют бедных ингушей, рассматривают царапины от пилы на пупке Исы, стараются оказать посильную помощь и тем самым защитить собственный зад от партийного наказания. Но к счастью вернулся Мустафа. Он быстро оценил обстановку и увидел единственно правильный выход – уезжать. На селе после этого случая засмеют, даже дети будут кидать вслед камни, а начальство, отправившись от шока, будет давить за причиненные ему унижения. И утром, не дожидаясь расчета, бригада переехала на новое место. Виновных тогда не нашли, да и не было в том нужды, никакого заявления в органы не подавалось.
И вот случай представился. А произошло следующее. На стройке бригады Мустафы работал тракторист, никчемный человек, пьяница и большой забияка по пьяному делу. Однажды он выпил больше меры, начал оскорблять молодого парня и, как бывает, подрались. Получив хорошо по мордам, тракторист не успокоился и еще приняв для храбрости на грудь, шатающейся походкой, прихватив монтировку, нашел обидчика. Было темно, никто ничего не видел, но утром нашли тракториста у его дома пьяного, с ножевым ранением груди. Доставили того в больницу, хирурги оказали помощь, а диагноз звучал грозно: Проникающее ножевое ранение грудной клетки слева. Такие случаи докладываются больницей автоматически в милицию. И естественно, бумага попала на стол к Смирнову. Но сколько следователи ни бились, пьяный ничего не мог вспомнить. Тогда начали раскручивать дело с другой стороны, с места жительства. Да, была ссора между ингушом и трактористом, но без ножей.
Тогда Смирнов встретился с Мустафой. Последний все отрицал, никто не резал парня и нет свидетелей. Сидели друг против друга, набычившись, не уступая позиций. Так продолжалось довольно долго. А диагноз: Проникающее ножевое ранение груди – по классификации относит данное повреждение к категории тяжких, требует расследования. Дело закрыть нельзя. Тогда Смирнов уехал ни с чем, чтобы вызвать к себе на допрос Мустафу и молодого строителя на другой день. Мустафа приехал, но один. Оказывается, что обидчик тракториста уехал на Кавказ три дня назад, в тот день, когда пьяного оперировали.
Смирнов рвал и метал. Дело грозило повиснуть, как не раскрытое. И тогда он вспомнил о Сковидском, своем, как он считал, должнике. Договорились о встрече. Вечером Юрий сидел в ординаторской и смотрел на Бамбулу.
-Помнишь, я помог тебе с головой трупа? – начал он сразу в лоб.
-Такое не забыть, до сих пор вздрагиваю от такого кощунства.
-а расписки до сих пор у меня. Могу дать ход.
-Я буду только рад. Назидательный пример для студентов и заметь, приоритет принадлежит нашему району. – Сковидский смотрел спокойно и даже, как показалось, насмешливо.
-Ты понимаешь, чем это пахнет? – вновь с угрозой спросил мент.
-Неужели туалетом, где ты их используешь, – наглость натолкнулась на наглость. У мента перехватило дыхание.
-Да не пыжься ты так. Я после тебя был у прокурорских, и они посоветовали это сказать. – Смирнов почувствовал, что инициатива уходит от него.
Остается одно – просить дать заключение по ранению другой категории. Но, как остаться в глазах судмедэксперта сильным и всемогущим, он не знал. И тогда он решился.
-Послушай, Василий. Мне необходимо заключение о характере ранения. Знаю, знаю, что ты скажешь. Необходимо отнести данное ранение к категории менее тяжких или повреждений с кратковременным расстройством здоровья. Тогда я могу прекратить дело. Знаю также, что это сделать трудно, но возможно. А мы можем иметь от этого кое – что, – он уставился на Сковидского.
-Нет, и даже не проси. Ты же знаешь, сколько нужно сделать работы? Все записано в истории болезни, а переписывать хирурги не будут. Да и ты первый всех нас привлечешь за это. С вами только свяжись. А прокурорская проверка? Мне не хочется сидеть на нарах из-за подделки, – он говорил с жаром, но уже чувствовал, что согласится.
И они стали разрабатывать план, как переделать историю болезни. Как не верти, но говорить нужно с хирургами, а конкретно с заведующим отделением. Положение спасало то, что было лето, и многие врачи были в отпусках. В хирургии оставался всего один врач.
На другой день Смирнов съездил в ресторан, заказал малый зал, где обычно встречалась элита, чтобы выпить и обсудить создавшееся положение или обмыть очередную райкомовскую победу. Милиция также имела доступ к этому корыту. А вечером, прихватив с собой хирурга, втроем начали пировать. Бедному задерганному, усталому хирургу, было совсем невдомек, что его используют. Он рад был хоть на немного вырваться из этой жестокой, не дающей ни минуты покоя работы и расслабиться. Он налегал на спиртное, стараясь забыть тяжесть и горечь своего бытия, хорошо зная, что завтра, а может уже сейчас, в любую минуту, его вырвут из-за этого праздничного стола, чтобы поставить к другому – операционному.
От предложения помочь хирург не отказался в силу усталости и большого доверия к людям, а может быть от выпитого и тупого преклонения перед властью. Если милиция просит, то почему бы и не помочь. Ведь все мы ходим под Богом, а в хирургии, как нигде в другой профессии, много острых углов, порождающих жалобы больных или их родственников.
Он дал принципиальное согласие, но с одним условием, что переписывать будет Сковидский, потому что у него скопилось столько писанины, что не до их истории. А по-другому – он просто готовил лазейку в случае провала комбинации.
Утром Сковидский засел за написание свежей истории болезни, с трудом разбирая почерк коллег и отчаянно из-за этого матерясь. Затем подготовил заключение по тяжести повреждения. Дело было закрыто и все были довольны. Теперь мяч был на поле Мустафы и ему нужно было как-то выразить свою благодарность.
Вскоре последовало приглашение. Об этом Мустафа сообщил заранее, пообещав, что в субботу после работы он их повезет к себе. И вот в назначенный день подкатила салатная машина «Жигули» и оба, Сковидский и Смирнов, уселись в нее. Впереди сидел Мустафа, за рулем был его племянник и они отправились в совхоз, где работала их бригада.
Жила бригада в двухэтажном доме. Этих домов в хрущевские времена настроили по всей стране, как насмешку над бытом сельчан. Стояла такая блочная конструкция в селе, жили в ней несколько семей, не было двора и приусадебного участка, построек для скота и птицы, плохое отопление и все удобства на улице. Естественно, начальство в них не селилось, отдавали квартиры молодым семьям и прибывшим после окончания учебы специалистам, которые от примитивного быта убегали из села.
Уж чего, а глупости в руководстве в те времена хватало, ибо все строилось по принципу: все вокруг колхозное, все вокруг мое, а значит ничье. Полная бесхозяйственность, прикрытие кипучей деятельности лозунгами и призывами к соцсоревнованиям. Работать было некогда, да и некому. Потому что большая часть жителей села призывала стать на вахту, идя навстречу какому-либо празднику, а меньшая - старательно избегала этой вахты, за которую получала гроши. И когда последняя все же их получала, то старательно отмечала грядущие и прошедшие праздники, да так, что никто не выходил на работу. Все в селе замирало. Коровы стояли некормленые и не доенные, отопление могло перемерзнуть в любую минуту, а село гуляло и пило. Заставить силой, обвинив в саботаже и вредительстве уже не могли - были не те годы. А люди находили в этом выход от однообразия, тяжести, лживости, несправедливости и вседозволенности начальства. И тогда большая часть, памятуя самими же написанные лозунги, становилось на вахту, грозя карами и матерясь на несознательное население. Все управление убирало навоз и доило коров, ибо могло лишиться, не сделав этого, преимуществ. Помня о причине загула, зарплату не выдавали долго, но когда-то ее нужно же дать. И снова на селе праздник, а начальству траур. В такие игры играло не только село, но и вся страна. Все к этому привыкли. Ложь лозунгов и вахты навстречу чему-то были обычны, как жизнь.
Печальная участь ждала эти блочные уродцы и выкидыши коммунистической мысли – дома на селе. Они быстро пустели. Сначала за ними следили коменданты, ведь не лишаться же работы и такой престижной должности, но когда они оставались один на один с домом, должность упраздняли. Затем пьяная молодежь взламывала двери, устраивая там свидания, а позже - подростки били окна и играли в войну. И стояли дома, как укор головотяпству и бесхозяйственности строя, ветшая и разрушаясь.
Вот такой дом достался бригаде Мустафы. Они подошли к этому по-хозяйски. Своими силами отремонтировали, провели свет, воду и тепло. Нижний этаж стал складом и мастерской, а наверху жилые комнаты. Огородили двор, посадили на цепь собак и стали парковать технику.
Машина въехала во двор. Навстречу выскочили все домочадцы, любезно здороваясь и приглашая в дом. Было видно, что их с нетерпением ждали. Смирнов и Сковидский в сопровождении мужчин поднялись на второй этаж, вошли в одну из комнат, где посреди нее стоял стол и три стула. Затем они прошли в другую комнату, служившею умывальной, помыли руки и вновь вернулись в первую. Смирнов был в форме и это смущало присутствующих. Наконец, уселись за стол и Сковидский отметил, что за спиной у каждого из сидящих стоял молодой парень, исполняющий роль слуги. Прием был на высшем уровне, в лучших кавказских традициях. Смирнов дабы показать, что он знаком с обычаями, чтит их, достал пистолет и протянул его Мустафе. Этим он как бы подчеркнул мирный характер визита, полное доверие хозяину дома и уважение. Оружие с почтением было принято и тут же исчезло. Было подано свежее вареное мясо, острые приправы, нарезанный лук, хлеб. И, конечно же, горячительное. Пили стаканами и вскоре все утонуло в пьяном угаре.
Сковидский проснулся утром в чистой постели и раздетый. Как он в ней оказался, не помнил, да и к тому же болела голова. На стуле аккуратно висела его одежда, стояли рядом ботинки. Он с трудом поднялся, оделся и сразу же, как будто зная об этом, открылась дверь и вошел молодой парень, который проводил его умываться. Затем провел его в комнату, где уже сидели за столом Смирнов и Мустафа. Видно было, что они недавно здесь. Немного выпили, чуть-чуть поели и стали собираться домой. Оружие было торжественно возвращено Смирнову. Вышли во двор, сели в машину и каждому из гостей был вручен подарок – тяжелый пакет. Короткое прощание и в дорогу. Дома они обнаружили в кармане по хрустящей купюре в половину зарплаты, а в пакете – коньяк и мясо. Значит, не зря старались, закрывая дело. Так началось сотрудничество этой троицы.
Мустафа стал посредником в делах, мягко сказать, неудобоваримых. Сковидскому он поставлял женщин с большими сроками беременности на аборты, еще на некоторые медицинские услуги. Смирнов помогал нуждающимся в некоторых щепетильных уголовных делах.
Но вот грянула перестройка, так коммунисты стыдливо окрестили следующую революцию. И если о первой они трубили на весь мир, превознося прозорливость партии, то здесь вдруг появился стыдливый «человеческий фактор». Они собственный народ презирали и боялись, поэтому окрестили его явлением.
К этому времени изменились и сами «друзья». Сковидский давно работал гинекологом, был на хорошем счету у администрации района, хотя и остался посредственным врачом. В больницы был квалифицированный судмедэксперт, а не какой-то совместитель. Смирнов получил подполковника и возглавлял местное РОВД. Ну, а Мустафа стал предпринимателем. Помните отремонтированную «хрущобу»? Ведь из бросового дома сделал прекрасное жилье.
Совхозы акционировались и директора не называли теперь народ колхозниками, а величали важно, со скрытой издевкою – акционеры. Народ в этой перестроечной вахканалии ничего не понял, новое звание и ваучеры ему были до одного места, продолжал пить от незнания и безнадеги, спуская свои акции за бесценок. Их скупали. На селе часто скупал бывший директор или еще кто-то. Мустафа к тому времени развернул кое-какую торговлю, немного выращивал свиней на продажу и скупал акции. И вот в деревне оказалось два директора, а более точно - держателя акций. Они понимали, что ссориться им нельзя, разрушат последнее. Поэтому произвели разделение сфер деятельности: директор занимался землей - его этому учили, а Мустафа - стройкой, торговлей и скотом. Он не забывал помогать немного и друзьям.
Но тут грянула первая чеченская война. Продажные ублюдки-генералы, несмотря на героизм и смерть солдат, урвали свое, оплаченное их кровью. Смирнов посылал милиционеров на смерть. А Мустафа объехал всю ингушскую диаспору, собрал гуманитарную помощь борющимся за свободу братьям. Выделил «КАМАЗ», нагрузил его и отправил на Кавказ. Отношения «друзей» повисли на волоске, еще немного и разгорится война местного значения. Но вскоре прибыли гонцы, без машины, униженные и избитые. Их еще обвинили в трусости и бездеятельности. Мустафа понял, что в этой войне задействованы другие силы, а не народ. И он круто изменил свою позицию. В первую очередь поехал к Смирнову и покаялся. Теперь они все трое были снова вместе.
Для растущего бизнеса Мустафы требовалась рабочая сила. И не простая, а дешевая. Где и как взять новых рабочих – об этом долго ломал голову Мустафа и, наконец, придумал. Без друзей не обойтись. Конечно через них, косвенно или напрямую, можно узнать и заполучить бомжей или, как говорят в народе - бичей. Врач осматривает истории болезни, карточки больных, проводит профосмотры, дает направление деятельности для получения дохода и рабочей силы. Частые рейды милиции всегда находят таких лиц, их содержат до поры - до времени, а затем начинают гонять по спецприемникам, изоляторам и другим учреждениям. ЛТП – это великое изобретение коммунистов кануло в лету, а народ для них остался. И стали двое друзей поставлять третьему несчастных, замордованных людей. Попутно изымая у имущих квартиры или еще что-то ценное. Наваривалась вся троица, а это еще теснее укрепляло их связь.
Но вот после встречи с Шаповаловым, Бамбула оставался долго в задумчивости. Ему очень хотелось отомстить за прерванную комбинацию в молодости, за нарушенные планы, унижение и главное за то, что было обнажено его лицо. Хотя вот этого, по выражению японцев, у него как раз и не было. Он давно потерял не только лицо, но и многие другие качества. Сейчас Гришка в лапах Смирнова, тот о нем ничего не знает. Если узнает, что он врач, то конечно отпустит. Ведь это никакой-нибудь бомж, а солидный человек. Хотя, почти все бичи были когда-то личностями. Значит нужно, чтобы он был принят за другого и попал к Мустафе. Там сначала проводят с прибывшими «курс молодого бойца». Первым делом выдают бутылку дешевого вина, чтобы отметить новое место жизни, а затем молодежь избивает бичей, но не сильно. Главное не покалечить, чтобы боялись и знали, кто здесь хозяин. Теперь это рабочий скот, а тот должен знать кнут и пряник. Только вот кнут он видит постоянно, а пряник, дешевое вино или китайский спирт - редко.
Но внутренний голос подсказывал Бамбуле, что это нехорошо. Нет, посылать Шаповалова к Мустафе, как раз хорошо. Нехорошо другое – использовать друзей «в темную». За это можно получить от них хороший нагоняй. Ничего, если очень хочется, а хотелось так, что голова кругом, то можно. Поймут. Они его тоже не один раз так использовали.
Так, теперь состряпаем легенду для Гришки. Иванов болен манией величия. Какое заболевание это дает? Ну, скажем, вялотекущая шизофрения. Он прекрасный работник, может делать практически все, но иногда выдает себя за врача, космонавта, сантехника. Главное то, что руки у него золотые. А Мустафе сейчас позарез нужен сварщик. Гришка наверно не забыл сварное дело, в молодости у него это лихо получалось. Ничего страшного если забыл, настучат по голове, вспомнит.
Утром он набрал номер Смирнова. Телефон долго не отвечал, наконец, послышался барственно-начальственный голос:
-Слушаю, Смирнов.
-Привет, Максимович. Сковидский беспокоит. Можешь сейчас говорить?
-Да, могу. Но не долго. Что у тебя?
-Вчера доставили ко мне одного задержанного. Я его осмотрел, большой симулянт. Раньше приходилось встречаться, выдает себя за кого угодно, но руки золотые. Я знаю, что сейчас большой спрос на сварщиков, вот этот как раз может им работать. Здоров как бык, – Сковидский знал, что Смирнов не любит, когда вещи назывались своими именами. Хоть и перестройка, но службу собственной безопасности УВД никто не отменял, поэтому нужно быть осторожным.
-Понял. Так как говоришь его фамилия?
-По-моему Иванов. Да и главное. Как здоровье супруги, как проходит лечение, что я назначил.
-Спасибо доктор, все хорошо. Да, позвони нашему знакомому, пусть сегодня приедет за лекарством, я купил и для него тоже. Извини, но времени нет, занят, – и в трубке послышались короткие гудки.
Сковидский набрал номер Мустафы. Ответили тут же.
-Алло. Слушаю, – в трубке голос хозяина.
-Привет Мустафа. Сковидский говорит. Как дела дорогой? Все живы, здоровы?
-Все хорошо, хвала аллаху. Сейчас еду за новым набором, приготовили. Что-то случилось?
-Нет, спасибо, все хорошо. Прихвати дополнительный набор, очень хороший и главное разносторонний. Правда, иногда надо настраивать.
Капризный, понимаешь?
-Очень хорошо. Главное качество, а настроить – у меня есть специалисты.
-Тогда до встречи. Пока. И не болей.
-Тебе того же, дорогой доктор.
Все, дело сделано. Ну что же, как когда-то говорил друг Смирнов: долг платежом красен. И Сковидский радостно потер руки.
 
Глава 5
Вскоре вновь загремел замок, дверь открылась. На пороге стоял милиционер в звании сержанта.
-Иванов, на выход. – Григорий встал и вышел в коридор.
-Руки за спину и лицом к стене, мать твою. Что не научили или забыл?
Он молча выполнил команду, пока сопровождающий закрывал камеру. Скосил глаза и отметил. В коридор выходят несколько дверей, а входная дверь двойная: наружная цельная металлическая, а внутренняя – решетчатая. В коридоре стоял стол, за которым восседал еще один мордатый страж порядка. Григория провели немного по коридору и открыли дверь. Комната была меньше прежней, без нар. Посредине стоял стол и стул. Стены были выкрашены в какой-то коричневый цвет, поэтому казались темными и мрачными. Под потолком тускло светила лампочка.
За столом сидел молодой лейтенант, вчерашний выпускник школы милиции, надутый и спесивый, чтобы казаться старше.
-Так. Значит, это Иванов Иван Иванович, тридцати семи лет от роду. Документов нет, задержан недалеко от вокзала, спящим на лавочке. Правильно? – спросил он Григория.
-Да, все правильно.
-Как очутились в нашем городе?
-Отстал от поезда.
-Откуда и куда ехали?
-От родственников в Энск.
-Мы посмотрели словесные характеристики, не числитесь ли вы в розыске. Пока нет. Но это пока. Что можете добавить?
-Ничего.
Григорий, скорее почувствовал, чем понял, что этот балаган проводится чисто для проформы. Так не выясняют личность и тем более, так не проводится допрос. Сейчас хотят произвести видимость какой-то процедуры и сбросить его куда-то.
-Ну, если ничего, то и у органов на вас ничего. Распишитесь вот здесь. Вы свободны, но немного придется посидеть у нас. Скоро вас доставят знакомые на вокзал.
Григорий расписался в указанном месте.
-Прочтите и внизу напишите: с моих слов записано верно, в чем и расписываюсь. Дата. Подпись.
Шаповалов прочел, расписался. Какие знакомые? Неужели Сковидский? Этот способен на все. Но ведь отпускают просто так, без всякого дознания и выяснения личности. Все казалось очень странным и загадочным. Лейтенант кивнул сидящему здесь же менту.
-Доставь его к тем двоим. Пусть ожидают.
Григория вновь вывели в коридор, но сопроводили уже в другую камеру. Он вошел. Вновь большую часть камеры занимали невысокие, сплошные нары. На нарах сидело двое. Он ожидал увидеть своих сокамерников, но это были другие лица. Он поздоровался, но услышал какое-то бормотание и расценил это, как приветствие. Григорий прошел в дальний угол, уселся на нары. Много вопросов крутилось в голове, но никакого намека на правильный ответ. Поэтому, чтобы отвлечь себя, он стал рассматривать своих соседей. Они были разные по возрасту и внешности.
Первый был мужчина неопределенных лет, заросший, давно немытый, со щетиной, переходящей в бороду. Лицо отечное, синюшно-серое, то ли от грязи, то ли от постоянного приема алкоголя. Оно было без мимики, тупое и маловыразительное. Да и вся фигура его напоминала скорее грязный мешок со зловонным запахом, чем человека. Маленькие глазки заплыли и равнодушно взирали на мир. Он, казалось, был отрешен от него, а если реагировал, то только на сильные окрики или пинки. Одет он тоже был красочно: лыжная грязная прожженная шапочка, лоснящаяся красная женская кофта, с пузырями на коленях и в дырках, теплые спортивные штаны, на ногах - расстегнутые зимние ботинки и разномастные носки с соответствующим ароматом. Это был бичуган с большим стажем.
Другой был молодой, с правильными чертами, даже несколько смазливым, но немного глупым выражением лица. Одет был аккуратно в чистый дешевый костюм и ботинки. Но, несмотря на это, что-то было не то в его облике: может долгое и пристальное разглядывание незнакомого человека или медленное переключение с предмета на предмет. Врачу было хорошо заметны эти странности в поведении.
- «Олигофрения», только в какой стадии? - подумал Шаповалов.
Нужно их разговорить и все станет на свои места.
Первым заговорил молодой:
-Зачем нас сюда закрыли, не знаете? Сказали, что отпустят, а сами закрыли. Петро, ты не знаешь, зачем нас закрыли? – обратился он к бичу.
Тот долго думал над вопросом, ничего не сказал, а лишь покачал головой.
Сомнений не было. У бича глубокая деградация, он слабо понимает, что происходит. Это результат того, что слишком часто ему стучали по голове и было постоянное употребление плохого алкоголя. А вязкость мышления, повторение одного и того же вопроса говорило о скудном запасе слов,- олигофрении в стадии дебильности - у молодого. Это непроизвольно отметилось в мозгу врача Шаповалова.
-Тебя как зовут? – спросил он молодого.
-Саша Пустовалов. А как зовут вас, дядя? – ответил он.
-Зови меня дядя Ваня. - Григорий произнес с некоторой задержкой. Чуть было не сказал свое настоящее имя.
-а его зовут Петро. Он тут со вчерашнего вечера.
-Как ты сюда попал?
-Сняли с поезда. Милиция. Я ехал к тетке, а они сняли. Я вел себя хорошо, за что меня сюда закрыли, не знаю, – сокрушался он.
Да, сомнений в диагнозе не было. Молодой человек недоразвит. Обычно они прекрасные исполнители монотонной, нудной работы, покладисты и дружелюбны. Прекрасные семьянины, прощают все своим женам, много работают и любят детей. Но это жестокие люди, если их вывести из этого состояния доброжелательности.
Но вскоре их вывели во двор, где стояла машина «Волга», затолкали на заднее сиденье. Прибывших было двое, кавказцы. Первый - мужчина в возрасте, далеко за сорок. Другой – молодой парень, тридцати с небольшим лет. По тому, как он долго рассматривал Сашу, Григорий понял, что у него проблемы с половой ориентацией. Старший подошел и посмотрел, как их усадили. Затем приказал пересесть так, чтобы Григорий был посредине.
-Боится, что сбегу, - подумал он.
Оба ингуша расположились впереди. Молодой уселся за руль, и машина тронулась. От Петра шел такой тяжелый запах, что вскоре в машине стало трудно дышать.
-Опустите стекла, – последовала команда старшего.
В салон ударил свежий ветер, неприятный воздух почти исчез. Ехали сначала по асфальтовой дороге, затем свернули на грейдер и вскоре переезд через железную дорогу. Дальше их везли по грейдеру. Дорога, как и все при советской власти – отвратительная. Подбрасывало и швыряло в машине прилично. Правда и скорость была высокой. Молодой ингуш вез, что называется, «с ветерком». Вокруг тянулись березовые, иногда смешанные леса, сменяемые огромными полянами, кое-где видны были пашни. Наконец, возникло село. На окраине стоял двухэтажный дом, к нему и подъехали. Старший вышел из машины, что-то сказал вышедшему навстречу молодому парню. Тот метнулся в дом и вскоре появился вновь, неся перед собой тяжелый ящик. Груз поставили в багажник и поехали дальше.
Отъехали недалеко. Появилось несколько строений, некоторые полуразрушенные. Два длинных, приземистых, построенных из блоков здания ремонтировались. Это была когда-то молочная ферма, а по-простому – коровники. Остановились у одного коровника и старший приказал выходить. Затем их провели внутрь, где между коровниками располагалось здание, соединяющее их вместе. Раньше здесь были помещения для доярок, хранения фляг, ведер, другого инвентаря и обязательно - красный уголок. В дальнем углу была санитарная комната, сейчас преобразованная в туалет. В огромном коридоре стояла на козлах емкость для воды с большой грязной лужей перед ней. Сюда же выходило несколько дверей. Главный открыл одну из них, и они вошли. Вдоль стены располагались деревянные нары, напротив их стоял колченогий стол и две небольшие скамейки.
-Вот здесь будете жить. С новосельем, – сказал старший.
-Дядя, а как тебя зовут, – спросил Сашка.
-Меня зовут Мустафа. Его зовут Иса, – и старший указал на молодого, почему-то глядя на Григория.
Исав гордо, слегка покачиваясь, подошел к Сашке и гортанно сказал:
-Я ему скоро объясню все наедине. Да, Маруся?
-Меня зовут Саша Пустовалов.
-Был Саша, а станешь Маша, – и от этого каламбура ингуш заржал.
Мустафа что-то коротко сказал. Иса вышел и скоро вернулся, неся тот самый картонный ящик, который недавно ставили в багажник. Мустафа показал на стол, а когда ящик был туда поставлен, подошел и начал выставлять содержимое на стол. Несколько бутылок дешевого вина, хлеб, кусок вареного мяса, подсохшая нарезанная колбаса, кружок ливерной колбаски, сигареты, немного пряников и карамель россыпью. Затем извлек кружки и какое-то подобие ножа.
-Не густо, – отметил Григорий.
-Берите вино, мясо, угощайтесь. С новосельем. – Мустафа сделал широкий жест и снова уставился на Шаповалова.
-Что ты можешь делать? – спросил его Мустафа.
-Всего понемногу, – не зная, куда он клонит, ответил Гришка.
-Слышал, ты можешь быть сварщиком?
Ну что ему ответить?
Что это было давно, в студенческие годы. Да и то сваривал простые конструкции. Стоп. О студенчестве мог знать здесь только один человек – Сковидский. Так вот откуда дует ветер. Бамбула решил, чтобы он отработал здесь на стройке и поэтому не раскрыл его имени. Интересно девки пляшут.
-Чуть – чуть, – сказал Григорий и отломил кусок хлеба.
Жутко захотелось есть. Но надо держать себя в руках. Не показать этому выродку своей слабости.
-Ты кушай, кушай. Наливай вина, пей, сколько хочешь. Новоселье, – осклабился Мустафа.
Надо играть по их правилам. Он отметил, что Петро с жадностью схватил бутылку, зубами сорвал пробку и начал пить прямо из горлышка. Он вливал жидкость в себя, боясь, что отнимут. От этого он не успевал проглатывать, вино текло по щетине, морщинистой шее и терялось в грязной женской кофте.
-Вот так надо. Молодец, – брезгливо сказал ингуш.
-Ты почему не пьешь? Сейчас налью. Кушай, кушай. Слышал, ты выдаешь себя за космонавта, врача и еще кого-то. Выдавай, разрешаю. Главное, чтобы хорошо работал сварщиком. Будешь хорошо работать, будешь хорошо получать. Сварщики дорого стоят сейчас, – приговаривал он, наливая полную кружку вина.
Затем достал выкидной кнопочный нож, со щелчком открыл его, порезал хлеб, отрезал Григорию кусок мяса и положил на хлеб.
-Выпей, закуси и не спеши – это все вам. Мы сейчас уедем. А вы отдыхайте. Постели вам привезет Иса. Да, Иса?
Но Иса его не слышал. Он был целиком занят Сашей. Налил ему полкружки вина, пододвинул пряник, конфеты.
-Кушай, дорогой мой, кушай, – приговаривал он.
-Я не пью. Мне тетя не разрешает, – ответил Саша, чем привел ингуша в полный восторг.
-Немного можно сладкого вина. И все будет хорошо, – он многого не знал, тупая скотина.
Нельзя этим добродушным малым спиртное, в них пробуждается агрессия. Слабое сознание еще больше становится туманным, быстро теряет контроль, а на смену приходят страхи, проявляющиеся в виде агрессии. Если нанести обиду в этот момент, он будет помнить ее всю жизнь. И когда-нибудь наступит расплата.
-Иса, ты меня слышишь. Поехали, привезешь постели.
-Да, поехали, – ответил Иса и почти силой влил в Сашу вино.
Ингуши ушли. Петро выпил вторую бутылку и свалился со скамейки, захрапел. Вокруг него сразу образовалась лужа мочи. Саша ел пряники и пускал слюни. Есть стало неприятно. Григорий встал, взял еще хлеба, мяса и пошел осматривать помещение.
Дверь выходила в коридор, огромный, квадратный. В него открывалось четыре двери, из одной он вышел. Он заглянул в смежную комнату. Запустение, поломанные доски и еще один колченогий стол. Затем пересек коридор, открыл дверь и понял, что это туалет. В дальнем углу была выкопана яма, а над нею помост с очком посередине. Стены в потеках мочи источали соответственный аромат. От ямы шел тяжелый запах хлорки и немного ее было рассыпано по полу. Он подошел к четвертой двери, она была металлической и закрытой на большой висячий замок. Он еще походил по коридору, затем попытался открыть дверь в коровник, не получилось. Она была закрыта, с другой стороны. Окна были маленькие с мутными стеклами. Но на них были решетки, сваренные грубо и неуклюже из толстой арматуры. Да, чем не тюрьма.
Он снова подошел к двери, ведущей в коровник. Рядом стояла скамейка, как в комнате, где они ели. Он присел на нее и бездумно уставился на емкость с водой, стоящую у стены рядом. Кран был стар, и вода по каплям вытекала из бака. Кап, кап.
-Вот так и моя жизнь утечет здесь по каплям, – мелькнуло в голове у Григория.
Хлеб и мясо закончились. Он встал и вошел в комнату с нарами. Петро лежал на полу, на том же месте, только лужа вокруг него стала больше. Сашка сидел на нарах и подобием ножа наносил мнимому противнику удары. Когда он поднял глаза на Григория, взгляд был непонимающий, полный страха и безумства. Григорий потихоньку подошел к нему. Главное успокоить.
-Ну, Сашенька, тихо, тихо. Успокойся мальчик, – приговаривал он и обнял парнишку за плечи.
-Ты кто? Тетя? – Григорий почувствовал, как он дрожит.
-Да, я твоя тетя. Успокойся, тихо, тихо, – какие слова найти, чтобы его утихомирить.
В больнице проще, сделал инъекцию седативного препарата и больной спит. Он продолжал гладить взрослого, безумного ребенка, замечая, что дрожь в теле уменьшается, и он становится вялым. Еще пару раз он дернулся в попытке кого-то ударить, но потом затих и вскоре уснул. Григорий уложил его на голые доски нар и подошел к столу.
Вина действительно было много. Напиться и забыться. Нет, здесь нужно быть трезвым, кругом опасность. Он взял несколько бутылок с вином, открыл, отнес в туалет и вылил. Пару бутылок оставил Петру на опохмел. Есть не хотелось, он пошел и лег на доски нар.
Так, подведем итоги. Он не сомневался, что это работа Сковидсого. Доказательством является то, что хозяева знали о его сварном умении, а это было в студенчестве. И второе – что может выдавать себя за космонавта, врача. Можно перечислить много других специальностей, а здесь конкретно – врач. И если он заикнется, что действительно доктор, все поймут это, как очередной бред больного. Это нереально, как и то, что он космонавт. Молодец Бамбула. Тупой, тупой, а смотри, как завернул. И искать никто тебя не будет, ты Иванов, да еще к тому же - псих. Что делать, и кто виноват? Извечный вопрос русской интеллигенции. Ну, кто виноват - он определил. Он сам и больше некого винить. Поддался страху и побежал. А ведь мог дважды сдаться властям, а сейчас кто поверит? Да даже если поверят, необходимо будет провести ряд судебно-психиатрических экспертиз. Теперь докажи, что ты не верблюд, то бишь, не шизо Иванов, а полноценный врач – кардиолог Шаповалов.
Выход у него один: как попал сюда, так и уходить. Бежать. Другого просто ничего не остается. Но, большой вопрос, как? Выскочить в деревню и сказать, что он врач, незаконно удерживается ингушами? Да стоит им только произнести, что он не в себе, псих, всей деревней бросятся его отлавливать. Ну, как же, нужно помочь человеку, надо доставить и лечить в больнице. Сбежать и идти пешком ночами? Крайний выход, мало шансов. Ведь отдали из милиции легко кому-то, значит, она и будет ловить. А осведомителей у нас или так называемых сексотов – секретных сотрудников, пруд-пруди. Где-то засветишься и все, начнется локальный поиск. Легко отдали из милиции. Стоп. Милиция заодно со Сковидским и ингушами. Может не вся, но кто-то один-два в доле.
Шум мотора подъехавшей машины прервал его размышления. Он соскочил с нар, посмотрел на лежащих Петра и Сашу, разлил остатки вина в кружку и по столу, и упал на прежнее место. Пусть думают, что они перепились.
Послышались голоса и в комнату вошли несколько человек. Они говорили на своем языке, но видно лексикон их был беден, потому что часто вставляли русские слова. И постоянно повторялось слово «потанцуем». Странно, какие еще танцы, особенно с Петром. Но после того, что произошло дальше, все стало на свои места. Они начали пинать Петра, требуя, чтобы тот поднялся. Но он сначала не реагировал, а затем кое-как заполз под нары. И тогда несколько ударов по ногам, заставили Григория поднять голову.
-Олей, смотри, живой. Вставай дорогой, будем танцевать. Немного кушали, немного выпивали, теперь будем веселиться, – говорил один.
Всего в комнату вошли трое. Иса, как только Петро уполз и освободил дорогу, подошел к Саше и рывком поднял его на ноги.
-Пойдем, пойдем дорогая Маша, – приговаривал он.
Саша в ответ мычал и пускал слюни. Григорий хотел заступиться на юродивого, но сильный удар по ногам заставил посмотреть на своих обидчиков. Бил самый маленький и юный, ему так хотелось выглядеть равным с ними. У двери, напротив Григория подпрыгивал высокий, спортивного сложения парень в китайском трико. По резкости движений и прыжкам было видно, что спортом он занимается серьезно. «Каратист» подумал Григорий, надо быть начеку. И точно. Прыжок, с полным разворотом и ударом ногой в лицо. Он почти поставил блок, но припоздал и удар прошел. Григорий рухнул на нары. Последние наверно были сбиты из гнилых досок и проломились под тяжестью его тела. Он хотел вскочить, как учили когда-то в армии, но вдруг почувствовал, что лучше отлежаться. Несколько пинков по ногам с криком:
-Вставай скотина, русская свинья.
И затем он услышал:
-Вот это удар, Руслан. Ты меня научишь такому.
Затем послышался голос другого, наверное, Руслана, самодовольный, с похвальбой и пренебрежением:
-Береги его. Это твоя груша, будешь отрабатывать удары. Молодого тебе Иса не отдаст.
И как будто этих слов ждали. Внезапно раздался дикий, нечеловеческий крик боли и отчаяния. Но он тут же пропал, затем было слышно лишь какое-то мычание.
-Иса сделал, поимел, – равнодушно констатировал молодой, но в голосе слышны были нотки брезгливости.
Послышались тяжелые шаги, вошел Иса, волоча под мышки Сашу. Он что – то приказал и молодой подхватил ноги юродивого и они, как куль, забросили его на нары. Вот и новоселье подумал грустно Григорий.
-Руслан, ты того вырубил? Молодец. Тренируй Магомеда, мужчина вырастет, – и похлопал молодого по спине.
-Вот теперь они нас будут бояться, а значит беспрекословно все выполнять. Поехали домой, – они ушли.
Григорий вылез из обломков нар, ныла немного челюсть, все-таки гад пробил блок. К тому же побаливал бок, упал не совсем удачно. Да постарел ты сержант, постарел. Когда-то ты такие заморочки просчитывал с ходу и ломал исполнителю ногу. Он подошел к Саше. Парень был без сознания. Он лежал на боку, дышал с трудом через нос, а во рту торчал кляп из какой-то вонючей тряпки. Брюки были расстегнуты, пропитаны кровью и держались только на ремне, который в спешке застегнули. Парня грубо изнасиловали. Григорий посмотрел на брюки, на беспомощного, без сознания инвалида и его охватила дикая ненависть к созданиям типа Сковидского. Он вознес руки вверх и впервые в жизни проговорил:
-Господи, за что. Я старый грешник, но его-то за что? Мне поделом, и я буду нести этот крест, а он же невинная душа, – сам того не заметил, как заплакал от несправедливости и собственной беспомощности.
Он затем взял пустую бутылку и пошел к емкости за водой. На скамье возле бака лежали свернутые в рулон грязные матрацы и грубые одеяла. Подушек не было, кто-то посчитал это за роскошь для такого быдла, как они. Гришка набрал воды, внес постель и на целой половине нар расстелил. Затем переложил туда Сашу, взял бутылку с водой и сел рядом. Внизу послышалась возня и показалась голова Петра. Он обвел мутным взглядом вокруг. Было заметно, что он понятия не имеет, где он и с кем. Заметил на столе бутылку вина, жадно схватил, прижал ее к груди так, что оторвать можно только с телом и юркнул под нары. Там он немного повозился и затих.
За окном постепенно сгущались сумерки, еще немного и ночь. Света в помещении не было, только спички, чтобы прикуривать сигареты. Саша начал постепенно приходить в себя. Сначала открыл глаза, бессмысленный взор плутал по комнате, затем постепенно в нем стала появляться какая-то мысль, и вдруг он резко отстранился от Григория и закричал:
-Дядя не надо, мне больно, я не хочу, – и попытался уползти в дальний угол нар.
Григорий крепко держал за плечи парня с разумом ребенка, гладя его по голове:
-Все Саша, успокойся. Плохие дяди ушли. Никто не сделает тебе больно, спи, – так продолжалось около часа и, наконец, тот уснул.
Утром их разбудили рано. Приехали Мустафа, Руслан и Магомед. Вывели в коровник, причем Петро сразу же сел на землю и заснул. Он за ночь выпил содержимое всех бутылок и был еще пьян.
-Этого пока не трогать, проснется и пусть работает. Не будет, сами знаете, что делать, – хозяйственно говорил Мустафа.
Затем открыл комнату с замком, и молодые вытащили сварочный аппарат.
-Вот приступай. В коровнике много старого металла, он мешает. Срезай сваркой, этот тебе в помощники, – и он указал Сашу.
Потом критически посмотрел на Григория костюм и приказал Магомеду:
-Принеси ему брезентовую робу, в багажнике лежит. Посмотри, там были и сапоги, – и, обратившись к Григорию, спросил:
-Что еще надо?
-Маску, электроды и молоток.
-Молодец. Ты и в правду сварщик, – он вынес из склада необходимое.
-Куда подключаться, света – то нет.
-Как нет. Это у вас нет. А у нас есть, – и показал разъем на стене коровника.
Григорий набросил провода, аппарат загудел. Он пощелкал регулятором и поставил на резку. Затем взял электрод, вставил в держак и спросил:
-У тебя электроды только четверка?
-Почему только? Когда варить будешь что-то, дам, какие надо.
Григорий подошел к первой железяке. Постучал по ней, отбивая ржавчину, накинул провод массы и коснулся электродом. Теперь главное поймать дугу, давно не работал, навык утерян. Но после двух-трех прилипаний дело пошло. Устал, остановился. Мустафа стоял рядом.
-Молодец, хорошо работаешь, с огоньком. Все, я поехал, – и укатил.
Двое других остались для охраны. Григорий прошелся по коровнику. Да, металла много, весь ржавый. Раньше делали поилки для коров, везде трубы, а у ворот - огромная емкость зависла под потолком. Опорой была целая эстакада из железа. Нет, ни это его интересовало. Он шел, глядел в окна коровника и думал, как отсюда бежать. А никак. Начнешь снимать робу и сапоги, заметят, а в них далеко не уйдешь. Ничего, поживем, увидим. Так прошла неделя. Григорий, чтобы забыться, работал с остервенением, он так привык.
Но однажды он заметил отсутствие молотка. Саша невдалеке стучал по железу. Он так был увлечен работой, что не заметил, как подошел Григорий. В руках он держал электрод, и выстукивал, заострял конец.
-Саша, ты что делаешь?
-Пику, – и парень воинственно ткнул электродом в воображаемого противника. Запретить? Нет, страх сильнее, он все равно что – то сделает. А так, Григорий будет знать о его оружии.
-Тогда лучше вот так, – и он взял у Саши электрод и загнул тупой конец. Получилась хорошая ручка.
-Теперь это штык, - и отдал его парню.
Он не агрессивный, для успокоения пусть носит, а Иса может больше не приедет. Теперь в свободную минуту, Саша стучал по острию, доводя его до совершенства, и всегда носил свое оружие с собой.
Но жизнь распорядилась по ее жизненному сценарию. Через два дня, к вечеру приехали две машины. Одна забрала охранников и уехала. Остались Мустафа и Иса. Саша со страхом жался к Григорию, был постоянно рядом. Петро беспрестанно курил, сидя где-нибудь на корточках, и равнодушно смотрел на суету вокруг. Мустафа был доволен объемом выполненной работы.
Вечерело. В коровнике днем был полумрак, а к вечеру и того больше.
-Все. Пошлите ужинать. Привезли вам сигареты, еду, пойло.
-Что, снова танцы?
-Нет, работаете хорошо. Немного расслабьтесь, – и, пропустив вперед рабочих, Мустафа с Исой шли позади. Петро по привычке сел перекурить у ворот. Его никто не трогал, не убежит, едва ходит. Саша был постоянно рядом с Григорием, но едва тот переступил порог их комнаты, как услышал крик:
-Дядя, дядя, помоги. Я не хочу. Больно.
Григорий резко обернулся и натолкнулся на холодный взгляд Мустафы. Тот стоял и загораживал выход, правая рука была опушена в карман.
-Ты иди, иди. Кушай, к тебе пока претензий нет. Пока нет.
-Отпустите его, он же больной человек.
-Как и ты, что ли? Вижу, для себя бережешь, вон он как к тебе жмется, – эта фраза остудила Григория.
Попробуй теперь сказать, что ты врач, а больной психически человек очень опасен и непредсказуем. Они доверяют только проверенным людям, других боятся. А страх порождает агрессию, идет колоссальный выброс адреналина и больной мозг посылает мышцам такие импульсы, что силы больного удесятеряются.
Криков Саши не было слышно из-за закрытой двери. Но вдруг она медленно открылась, и из нее молча вывалился Иса, держась руками за грудь. Он, как бы пытался освободиться от Сашиного оружия, заостренного электрода, всаженного в тело жертвы по рукоять. Он сделал шаг и упал замертво. За ним также медленно вышел Саша, бледный, с трясущими руками, а губы шептали:
-Дядя, я не хотел. Но он снова заставлял меня делать плохо. Так делать нельзя. У-у, – погрозил лежащему Исе пальцем.
Мустафа что-то заорал, выхватил из кармана нож и бросился к Саше. Удар был профессиональный: сверху вниз, в надключичную ямку, где лежат крупные сосуды и смерть мгновенна. Саша стал оседать, глаза были удивленно раскрыты. Он словно спрашивал этот мир: «За что?»
Затем убийца резко развернулся и бросился с ножом на Григория. Смерть родственника должна быть оплачена кровью. Сумерки мешали все четко видеть, но Григорий протянул руку в угол, где стояли сломанные доски от нар, после его падения. Он нащупал первую попавшуюся, взял и шагнул навстречу бежавшему. Мустафа еще не видел оружия противника, готовился всадить нож ему в живот. Но жертва вдруг сместилась с его пути и нанесла сокрушительный удар по голове. Он пробежал ровно два шага до стены, со всей скорости ударился об нее и сполз в лужу грязи растекшейся от емкости с водой.
Все произошло мгновенно, даже опомниться не успел, в какие-то секунды. Григорий стоял один и приходил в себя. Два трупа на нем, в городе и здесь. Теперь спокойно, без паники. Ты, сержант, один во вражеском тылу. Кругом враг. Твои действия, сержант десантной-штурмовой роты? А ведь когда-то, чему-то учили. Но главное – это спокойствие. И думать.
Первое: оружие, документы, деньги.
Второе: пути отступления.
Начнем со второго. На чем приехали ингуши? Он выглянул на улицу. Странно, отметил он для себя, Петра не было видно. Возле коровника стояла «Волга». Начинаем первое. Он подошел к Мустафе, тот как-то необычно дышал. Агональный тип дыхания, – отметил мозг врача Шаповалова. Но сержант превалировал в нем, поэтому он не перевернул его тело, а начал шарить по карманам. Большая связка ключей, бумажник и разная мелочевка. Теперь осмотрим Ису. Деньги, игральные карты, а вот и ключи от машины. Все, уходим. И он, как в молодости, подпрыгнул и, пятясь назад, стал отходить. Робу не снимать, она хорошо камуфлирует, а если ползти по грязи, проволоке, не пачкается и не рвется. Да и привык он к ней за неделю. Дверь из коровника закрыть, вот и замок с ключом.
Он сел в машину. Так, найти ключи. Он стал шарить по карманам своей робы. Ага, вот и ключи. В карманах портмоне, деньги, еще одна связка ключей и разная мелочь. Мотив убийства обеспечен, убил с целью ограбления. Теперь нужно завести машину. Повернул ключ в замке, послышалось медленное жужжание и ничего. Только спокойно, время еще есть, успокаивал он себя. Попробовал еще раз, тот же результат. Все, пойду пешком. Он вылез из машины, постоял. Теперь куда идти, в какую сторону, думал он. И машина рядом, дорога свободна, а уходить ему придется пешком. Карты нет, местности не знает, значит, придется двигаться вдоль дороги.
Так, сядь и подумай. И он вновь влез в машину. Бежать, бежать отсюда, все кричало внутри. Он решил еще раз повернуть ключ зажигания. И вдруг «Волга» ожила. Двигатель заработал, заурчал. Поехали. Он ехал в темноте, опустив переднее стекло и высунув голову наружу. Дорога была неровная, его швыряло, но он выехал на грейдер. Так, теперь бы найти, где включается свет. Он стал дергать все ручки на панели, включил и выключил дворники, еще что-то, но вот и свет. Дорога вела в районный центр, ведь он приехал оттуда, а там Сковидский и милиция, ждут его с нетерпением.
Спокойно, только спокойно, сержант. Пока во вражеском тылу все тихо. За тобою никто не гонится и только бы не встретить кого-нибудь. Он развил скорость, но снизил ее. Не хватало разбиться и попасться, когда свобода так близка. Через полчаса вдали показался переезд. Слева от переезда видны огни и какая-то станция. Он переехал железную дорогу, повернул направо и вскоре выехал на асфальт.
-Все, вот теперь я точно приеду туда, куда не хотел.
От переезда он отъехал около километра, теперь нужно спустить машину в кювет, чтобы не бросалась глаза и бегом на станцию. Он проехал еще немного, заметил спуск с асфальта, съехал, загнал машину в кусты, выключил свет и оставил ее с работающим двигателем.
Теперь на станцию. Шел долго, а казалось, что отъехал немного. Дошел до огней и залег рядом с путями. Поезда проносились как в одну, так и в другую сторону. Григорий уже стал подумывать, что дальше придется идти пешком, но вдруг товарняк замедлил ход и стал. Он осмотрелся. В составе поезда много платформ с кучами груза. От начал перекатываться с боку на бок, пока не оказался у колес. Короткий бросок и он лежит на куче гравия. С шумом, их состав обогнал пассажирский поезд, а вскоре они тоже поехали подальше от негостеприимного райцентра.
Смирнов поздно вернулся домой, усталый и голодный. День был трудный, насыщенный. Утром он на минутку встретился с Мустафой, который жаловался на последний набор рабочих. Двое совсем никудышные, только от Сковидского представляет что-то. Затем полностью загруженный работой день. Он выпил полстакана водки, плотно поужинал и лег спать.
Звонок телефона поднял его среди ночи. Он взял трубку.
-Слушаю, Смирнов.
-Дядя Юра. Это Руслан. Избили папу, а Ису убили. Срочно приезжайте.
-Сейчас буду, – он положил трубку.
Это не телефонный разговор, нужно ехать на место самому. Много с Мустафой связано не совсем гладких дел, а если что-то вылезет, то будет очень плохо всем. Он вызвал машину и поехал в деревню.
Через час он был на месте. Руслан сбивчиво рассказывал о том, как все было.
-Вечером отец с Исой привезли кушать рабочим. Мы уехали на другой машине, они остались. Ждали до полуночи, их все нет. Пошли на коровник. Дверь заперта, а в замке ключ. Открыли, папа лежит чуть живой. Дальше лежит Иса и еще один. Мертвые. Папу привезли домой, он в комнате, без сознания.
-Вы там ничего не трогали?
-Нет, как можно, – соврал Руслан.
Он увидел около Мустафы окровавленный кнопочный нож и забрал его.
-Поехали, посмотрим.
Смирнов ходил по коровнику, затем вышел к машине и вызвал по рации следователя.
Затем позвал всех ингушей и произнес:
-Значит так. Отца сейчас отправляйте в больницу. Слушайте внимательно. Рабочих было двое. Убитый был сварщиком, а помощника звали Петром, и они требовали денег. Отец вас отправил домой и сказал, что с ними договорится. И как мы видим, не договорились.
Вскоре прибыла опергруппа, но никаких зацепок и участников она не обнаружила. Утром Смирнову позвонили и доложили, что нашли машину Мустафы. Видимо преступники ехали в райцентр, но кончился бензин, и ее столкнули с дороги в кусты.
Смирнов специально встретился со Сковидским в больнице, куда он приехал, чтобы справится о здоровье Мустафы. Того прооперировали, сделали отверстие в голове и убрали гематому.
-Твой протеже натворил дел. Мустафа в больнице, Иса убит. Теперь молчи, ничего не знаешь. Ляпнешь чего-нибудь, потом не расхлебаешь. Я сам разведу это дело. Береги Мустафу. Если останется жив, будет все хорошо. Два трупа – обоюдная драка с применением холодного оружия. Мустафа бежал разнять, но поскользнулся в грязной луже и головой ударился о твердый предмет. Да хоть бы он не появился здесь. Тогда шуму не оберемся. Все. Пока, – и он ушел.
А поезд пересек границу другой области и уносил Григория все дальше от его бед. К новым….
 
Глава 6
Григорий чертовски замерз, ползая по платформе с гравием. Подняться и сесть нельзя, заметят, жди потом неприятностей. Поезд мчался в темноте, но ближе к утру, он остановился на каком-то полустанке. Рядом с платформами ходили рабочие, деловито постукивая молотками по буксам, да перекликались по громкой связи работники станции.
Гришка в эти минуты лежал, плотно прижавшись к металлическому борту и камню, постепенно чувствуя, как тепло, а вместе с ним и жизнь, покидают его. Наконец, поезд тронулся. Григорий кое-как разогнулся и сел. Тело закоченело, его ломило, и многие участки он просто не ощущал. Начал растирать руки, ноги, ворочаться, стараясь этим восстановить кровообращение. Кажется, удалось.
Затем он, при свете рассвета, осмотрел место, где находился. Обычная платформа полная гравия, да и остальные такие же. Теперь нужно проверить карманы робы. Ведь могут снять с поезда в любую минуту и докажи потом, что ты не верблюд. В одном лежали ключи от машины и еще связка. Улика. За борт. В другом кармане были кошелек и портмоне. Так, деньги. Все остальное будет работать против тебя, сержант. Выбросить. Он пересчитал деньги, сумма была приличной. Теперь бы только доехать до города. Он почувствовал, как устал и замерз. А еще хотелось есть.
Чтобы не думать о еде, надо отвлечься. Он стал рассматривать проплывающие мимо виды, но от однообразия быстро почувствовал еще больший холод. Затем он представил, как через некоторое время кто-то найдет портмоне и очень удивится, какой чудак так легко расстался с ним и с документами. Скорее всего, это будет обходчик путей, а может и не он. Он вспомнил свое детство.
Где-то в классе четвертом, в школе неожиданно вспыхнула страсть коллекционирования. Все вдруг стали собирать спичечные этикетки, наклеенные на коробках. Где их только не выискивали!? Но лучшим оказался только один ученик, дальний Гришкин родственник. У него всегда были такие экземпляры, что дух захватывало. Гришка долго канючил, чтобы тот показал источник, из которого черпал дефицит. Напрасно. Друг молчал, как партизан.
Но вот наступила весна, и родственник внял Гришкиным мольбам и сказал, что собирает спичечные коробки вдоль… железной дороги. Гришка обиделся, думая, что его просто разводят. А когда друг пригласил его пойти и вместе собирать этикетки, недоверчиво согласился. И вот как-то днем, они пошли вдоль железной дороги, отходя от дома не так далеко. Чего там только не было! Женские трусы и красивые бутылки, окурки сигарет и спичечные коробки, да еще много всякой всячины. И это после того, как уже прошли обходчики и другие железнодорожные рабочие. Они, как первооткрыватели, находили лучшие вещи. Но вскоре об этом Клондайке узнала вся школа, и страсть к коллекционированию так же быстро утихла, как и началась.
Гришка явственно представил, как не спеша идет обходчик, высматривая что-то интересное. Затем он остановится, заметив что-то блестящее, нет ключи к тому времени потускнеют, и блеска не будет. Высока вероятность, что их вообще не найдут, а если и найдут, то закинут еще дальше за ненадобностью. А нести в бюро находок, или в милицию? Не смешите меня. Никто и не подумает этого сделать. Себе дороже, потом затаскают, как свидетеля или того хуже – статью пришьют.
А портмоне быстро осмотрят, документы порвут или сожгут по той же причине, чтобы не светиться в милиции. Затем небрежно положат в рабочую сумку, где уже много всякой всячины, перемешанной с грязным инструментом, чтобы вечером неторопливо определить, нужна ли ему эта вещь.
Григорий начал снова замерзать, поэтому стал размахивать руками.
-Смотри, не улети, – донеслось до него. – Что замерз?
От неожиданности он втянул голову в плечи и вздрогнул. Затем медленно повернул лицо на голос. Из-за борта соседней платформы на него смотрела морда. Правда, не лицо, ибо это трудно назвать человеческим обличием, а что-то страшное. Красно - бурого цвета, с прорезями вместо глаз и торчащими клочьями грязных русых волос. На голове какая-то вязаная шапка. Рот до ушей растянут в подобие улыбки, обнажая огромные, как у лошади, желтые зубы.
Рожа еще раз подмигнула и спросила:
-Чё, напугал? Штаны-то, сухие?
-Ты откуда такой? Вроде бы раньше не было. С неба свалился? – приходя в себя, спросил Григорий.
-Неа. Со станции мы. Ночью вот поймал попутку и домой. Сильно замерз?
-Да есть малость, – с трудом ворочая языком, ответил Гришка.
-Тогда мы идем к вам, – рекламно прокричала морда.
Он поднялся во весь рост. Григорий считал себя крупным мужиком, но этот поразил его размерами. Огромный квадратный, он легко перешагнул борт платформы, стал на бешено пляшущую сцепку вагонов, и, не держась ни за что руками, ибо ими он прижимал к себе, как драгоценность клетчатую китайскую сумку, прошел на другую, Григория, платформу.
-Ты, что, фокусник? – спросил Шаповалов, когда бугай оказался рядом с ним.
-Ага. Моряк я. – сказал шкаф, садясь рядом. – А зовут Баркас.
Он положил сумку, пошарил в ней рукой, больше похожей на весло и извлек на свет божий бутылку, заткнутую свернутой газетной пробкой. Бережно извлек последнюю из горлышка и протянул бутылку Григорию.
-На, согрейся.
Гришка выдохнул и сделал глоток. Внутри все обожгло. От крепкого градуса, а еще больше, от запаха, перехватило дыхание, и навернулись слезы.
-Что это? – с трудом, осипшим голосом спросил он.
-Первач, не видишь, что ли? Только бабка Ганна такой стряпает: без подмесу и всяких там хитростей. Да и отпускает только своим. А другим – что придется, – и рожа снова осклабилась.
Казалось он рад своей исключительностью. Что он не такой, как все, коль ему отпускают, как проверенному лицу, такой продукт.
-Ты хлебни, хлебни еще. Ехать хоть и осталось немного, но простыть можешь запросто.
Григорий резко выдохнул и отпил несколько глотков. Баркас держал в руке кусок хлеба и сразу подал его.
-Теперь занюхай, втяни поболе воздуха и резко выдохни.
Шаповалов выполнил лечебные рекомендации. И вправду, стало тепло внутри, казалось, не было холодной платформы и ледяного гравия.
-Попрыгай, попрыгай, – наставлял Баркас.
-Так заметят.
-Уже давно заметили. На ходу нас никто не тронет, а в городе они знают, мы сами уйдем, гонять не надо.
Железная дорога имеет свои особенности. Величину станции можно определить задолго до ее появления. Этим катализатором является интенсивность деятельности человека. Рукотворные горы гравия, мусора, леса и другой всячины говорило о том, что подъезжали к крупному центру. А когда вдали показались вечно дымящиеся трубы ТЭЦ, сомнений не осталось: еще немного и город.
Вот и реку пересекли. Теперь потянулись различные тупики и переплетение нитей рельс. Посмотришь на стальную паутину, думаешь, как там они, железнодорожники, не заблудятся во всей этой мешанине, да и зачем ее столько? Поезд постепенно замедлял ход, готовясь где-то остановиться. Наконец, послышался шум воздуха по шлангам и стали медленно выруливать к месту остановки.
-Ни хрена себе, куда нас зачалили. Ладно, пойдем готовиться к выходу на перрон, – юмор у Баркаса был под стать его морде.
Еще немного проехали и окончательно остановились. Григорий, глядя на спутника, перешагнул через низкий борт платформы, сгруппировался и прыгнул на землю. Ноги вместе, колени полусогнуты, толчок земли, падение на бок с кувырком. Этому учили, и оно осталось на всю жизнь. Что-то больно ударило в бок, посмотрел – старая металлическая тормозная колодка. Вон их, сколько вокруг валяется.
-Так, теперь к месту сбора. Тьфу, ты на гражданке. Где напарник? – все пронеслось в мозгу.
Он посмотрел направо и увидел лежащего Баркаса. Подошел к нему. Тот лежал и стал медленно подниматься, но потом с глухим стоном осел.
-Нога, мать ее, – и стал рукой держать голеностоп.
-Дай гляну.
-Ты что, врач? Кажется, сломал.
-Нет, десантник. Убери руку, посмотрим, что у тебя.
Голеностопный сустав опух, но признаков перелома не видно, значит растяжение или разрыв связок.
-Давай попробуем встать.
С трудом поднял матерящегося Баркаса, подставил ему плечо. Потихоньку поковыляли вдоль состава.
-Знаешь куда грести? – спросил Григорий Баркаса.
-Как свои пять пальцев, да от этого не легче. Наш экспресс заперли к черту на кулички. В таком темпе будем долго выходить.
Действительно, тащить на себе тяжелого Баркаса занятие не из лучших. Да еще под вагонами, через бесчисленное количество путей. Они несколько раз садились перекуривать, даже некурящий Григорий задымил, но только закашлялся. Из сумки Баркаса понемногу потягивали «допинг», по чуть-чуть. Переборщишь и уснешь посреди товарной станции, а здесь менты и все, заметут. Наконец, они выползли на какую-то улицу, присели, с трудом перевели дух. Устали оба.
-Что делать будем? Ты хотя бы местный, или как я – издалека?
-Я – местный. Сейчас пройдёшь немного по этой улице, в переулке увидишь базар. Там всегда толчется народ, машины. Возьми какого-нибудь бомбилу и приезжай за мной. Деньги есть? У меня пусто. – Баркас сидел, прислонившись к стене дома.
-Давай, я усажу тебя на скамейку, а то бросаешься в глаза.
-Бич в интеллигентной позе, на скамейке, еще больше виден. Иди, я буду ждать. – Баркас помолчал и вдруг спросил:
-а ты вернешься? - и пристально посмотрел на Гришку.
-Дурак ты! Можно подумать, что у тебя есть выбор, – и, помолчав, добавил: - Я не приду, я приеду. Жди.
Он вышел на базарную площадь. Все было, как и описал Баркас. Но его вид, щетина, запах пойла изо рта отталкивало водителей. Ему отказывали, кто равнодушно, а кто гнал прочь матом. Он хотел возмутиться, но увидев себя в витрине бутика, ужаснулся. Лохматая, небритая рожа, брезентовая сварочная роба, грязная от прошлой работы и со свежими следами железнодорожного мазута, стоптанные сапоги – видуха отталкивала. Его не только возить, в машину не пустят.
Он прошел дальше, туда, где стояли грузовые УАЗы. Наконец, Григорию удалось уломать одного водилу, который внешне мало чем отличался от него, и они поехали. Баркас сидел там же. Теперь снова заупрямился водитель:
-а деньги у вас есть? – и назвал сумму.
Григорий вытащил необходимые бумажки, потряс перед носом водилы.
-Куда рулить?
Все города Советского Союза различны, не похожи. У каждого города свой облик, расположение и что-то такое, только ему присущее. Но есть некоторые черты общие для всех. Нет, не архитектура. Она бездарная и серая, как социализм. В каждом городе есть один-два района, это обязательно Шанхай – завокзальный поселок и Собачья слобода, или хутор.
-Давай на Собачий Хутор.
Да, были при социализме гетто. Но о них никто, никогда вслух не говорил. Ведь официальная политика социализма – ложь, особенно своему собственному народу. Желаемое выдавали за действительное. Все были ударники коммунистического труда и боролись за какие-то вымпелы, почести. А если приближался праздник или знаменательная дата, все вдруг вставали на трудовую вахту в ознаменовании этого события. Шумиха, пресса и… никакого результата. Целые штаты парторгов, комсоргов и других дармоедов горланили о прекрасном будущем, тяжелом наследии царизма. Но вот появилось телевидение и стали показывать гетто за рубежом. Тогда наши передовые рабочие из слобод заявили, что они согласны жить в этих самых лачугах, многокомнатных и просторных за рубежом, а в не собачьих конурах социализма. Прекратили показывать дешевые дома и мебель, стоящую на улице, которую если хочешь, можешь взять себе. А здесь в союзе многогодичная очередь на дрянной гарнитур.
Доехали быстро, но въезжали долго. Дорог не было вообще, одна сплошная грязная лужа. И по бокам сбитые из чего попало сараи, но это были жилища, похожие на собачьи конуры.
-Давай на Коммунистическую, – командовал Баркас.
-Где она? – матерился водитель.
Вот уж реальное отражение общества по названию улицы. Какая улица, таков и коммунизм.
Баркас из салона руководил движением автомобиля, по этому загадочному лабиринту. Наконец, после мата и воплей водителя, они остановились. Кое-как вытащили огромное тело Баркаса и спустили его во двор. Именно спустили.
Двор был ниже улицы сантиметров на тридцать, а кое-где и глубже. Вода, стоящая на проезжей части, заливала дворы, и хозяева отгораживались от нее постоянной отсыпкой импровизированной дамбы из золы. Но отцы города увидев, что жижа стоит на проезжей части улицы, приказывали ее засыпать гравием. Уровень улицы поднимался, и грязь снова стекала во дворы. Снова шло спешное сооружение дамб и так до бесконечности.
Григорий рассчитался с водителем и подставил плечо Баркасу. Тот пинком открыл фанерную дверь, и они очутились в темных сенях. Дальше двигались наощупь, вернее, Григорий, а Баркас рулил. Вот еще одна ободранная, оттого казавшаяся лохматой, дверь. Ее осторожно открыли и вошли. Картина, представшая перед Григорием, заставила поежиться.
Слева от двери стояла допотопная кровать с грудой грязного тряпья. На ней лежала пьяная баба и храпела. Дальше стол, за которым восседали два мужика в хорошем подпитии. Они уже прошли все стадии разговора, даже последнюю из них, когда человек разговаривает сам с собой, поэтому молчали. На столе - дранная, грязная клеенка, по ней разбросаны несколько кусков хлеба, нож, пластмассовые бутылки с водой и китайским спиртом.
Дальше на стене висел самодельный шкафчик для посуды, пустой за ее отсутствием и следовал вход в другую комнату. Там стояло две такие же кровати с лохмотьями и на стене висело зеркало. В обеих комнатах с потолка свисали загаженные мухами электрические лампочки. И везде - грязь, вонь.
-Да, скромненько и со вкусом, – с иронией подумал Григорий.
-Где Катерина? Что, еще не было с базара? А Валька ещё не отошла от вчерашнего? – но вопросы Баркаса повисли в воздухе. Один из сидящих за столом попытался что-то сказать, но раздавалось какое-то мычание. Григорий поднял Баркаса и уложил на одну из кроватей в другой комнате, затем стащил башмак. В нос ударил такой запах, хоть покойников выноси, но ничего, видели и похуже. Наощупь перелома не определялось, но нужен рентген.
-Тебя нужно сделать рентген.
-Ага, и еще клизму с патефонными иглами за хороший прыжок. Уймись. Заживет, как на собаке. Не впервой. Лучше подай сумку.
Гришка дал ему его имущество. Баркас по-хозяйски извлек еще бутылку первача, кусочек сала и хлеб. Все это он разложил на табуретке, которую принес Григорий.
-Возьми на столе посуду.
Гришка увидел эмалированные кружки, сполоснул и принес. Баркас разлил с запахом самогон и сказал:
-Ну, давай, с прибытием, – и, не чокаясь, выпил.
Выпил и Гришка. От стола, шатаясь, направился к ним один собутыльник, но Баркас цыкнул на него и тот вернулся на место. Гришка нашел что-то похожее на платок, разорвал на полосы. Получился импровизированный бинт, которым он стянул голеностоп Баркаса.
-Да ты, я погляжу, доктор, – но увидев прищуренные глаза Гришки, поспешно добавил: - Ну ладно, шучу, шучу.
Вскоре открылась дверь, пропуская высокую, худую женщину. Она была в платке, шерстяной поношенной кофте и клетчатой юбке. Трудно было определить, сколько ей лет, но, судя по движениям, она была ровесница Баркаса и Гришки. Голос был грубый от постоянного возлияния, а может, потому, что она курила.
-Явился, не запылился. Здравствуй попа – Новый Год. Думала уже, что никогда не вернешься. А это кто? – без пауз сказала она.
-а это Катенька товарищ мой. Зови его Доком, потому что умелец в плане лечения. Разгоняй этот шалман, приезд отмечать будем.
Катерина быстро выставила пьяных на улицу, только женщину не смогла разбудить. Смахнула со стола, нарезала хлеба, покрошила луковицу, в блюдечко налила подсолнечного масла. Затем включила электроплитку и поставила кастрюлю с водой. Схватила нож, быстро начистила картошки, помыла и бросила в кастрюлю.
-Ну, идемте. Сейчас и картошечка поспеет. Без тебя, меня тут мужичье одолевает, пристает, – кокетничала она, имея в виду двух ушедших синяков.
-Да вижу. Один еще после политуры отойти не может, ему бы только нажраться. А другой по жизни импотент, оттого и квасит.
-Что такое политура? – спросил Гришка.
-О, это была знатная снедь. Когда-то продавался лак для мебели, звался политурой. Бралась бутылка этой гадости, насыпалась пищевая соль и палкой взбалтывали. Образовывалась вязкая масса, а сверху спирт. Вот его сливали и пили. Печень быстро летела в дребезги, а этот, гляди ты, еще жив.
-Ты пробовал?
-Пару раз. Но быстро понял, что это прямой путь в могилу. Слава Богу, теперь такого нет. Хотя китайский спирт – джун, не лучше. Вот и езжу иногда к бабке Ганне за первачом. Конечно, подсоблю, чего могу по хозяйству, не без этого.
-Вот и оставайся у бабки, – ревниво сказала Катерина.
-Да ей в обед сто лет. Ты сама видела.
Поспела картошка. Катерина слила воду и вывалила дымящуюся картошку в чистую чашку. Григорий попытался помочь Баркасу добраться к столу, но тот потихоньку доковылял сам.
-И в правду легче стало. Молодчина Док. Садись, гулять будем.
Уселись за стол. Баркас разлил дурно пахнущую жидкость по стаканам и произнес:
-Ну, за встречу, – не уточняя детали.
Григорий поднес стакан ко рту. Запах у первача был непривычен, чем-то напоминал виски и еще что-то. Он задержал дыхание и залпом выпил. Внутри прокатился огненный шар, и он резко выдохнул отвратный воздух наружу. Затем он схватил ломоть хлеба, занюхал и вместе с луковицей стал есть. Тепло и блаженство охватило его. Хорошо. Хорошо вот так сидеть в тепле, есть простую пищу и ни о чем не думать. Он решил просто: будь что будет.
Баркас разливал первач, Катерина суетилась перед ним и постепенно разговор стал непринужденным.
-Ты что можешь делать? – неожиданно спросил Баркас.
Возможно, он хотел узнать, чем Григорий занимался раньше.
-Нужно сыграть под дурачка, еще не известно, что он за фрукт, – вяло подумал Григорий.
-Ты что, не видишь мой прикид.
-Да вижу, вижу. Но больно ловко ты с бинтом управлялся, да и осматривал ногу, как врач.
-Так я того, медучилище когда-то заканчивал. Малость что-то помню, не забыл.
-Ладно, будешь у нас доктором. Доком.
-Слушай, а можно у вас перекантоваться несколько дней.
Баркас посмотрел долго на него, что-то соображая, а затем обратился к Каткрине:
-Кать, вот постояльца тебе нашел. Пустишь?
-Да пусть живет. Только платить будет чем? Мне пьянки не надо. Я сама люблю выпить, но на свои, на кровные, – уже пьяно рассуждала она.
-Да я пойду работать. Только вот куда? – Григорий старался убедить хозяйку.
-а чего тут думать, идем завтра со мной. Сегодня хозяйка выгнала грузчика, с утра бывал уже готов, пьяный. Если ты квасить сильно не будешь днем, смотришь и продержишься какое-то время.
Застолье медленно, но верно, затягивалось, а день плавно перетекал в вечер. Катерина включила свет и под потолком зажглась засиженная мухами лампочка. Женщина на кровати заворочалась, затем села и обалденными, непонимающими глазами уставилась на сидящих за столом людей. Она, было видно, плохо соображала и не могла понять окружающей обстановки.
-Валька, сучка, подходи к столу. Баркас, плесни ей немного, пока Витька не увидел. Пей и беги домой. Сейчас Витька придет, снова будет тебя дубасить, – Катерина пододвинула еще одну табуретку к столу.
Баркас плеснул в стакан самогона и пододвинул к женщине. Та, все так же молча, взяла стакан и, не морщась, выпила. Она снова непонимающе водила взором по комнате, но постепенно в глазах стал появляться смысл. Наконец она спросила:
-Катя, сколько время?
-Не знаю. Дуй ты домой, скоро любимый придет, снова получишь. Я защищать тебя, Валюха, не буду. Когда я пришла, ты уже была вырублена.
Но здесь открылась дверь, и вошел среднего роста, лет тридцати, парень. Он прошел к столу, остановился перед Валькой и коротким ударом сбил ее с табуретки.
-Бегом домой, лярва, – и добавил еще несколько выражений.
Григорий хотел вмешаться, но тяжелая рука Баркаса удержала его. Валька, тихо подвывая, на четвереньках, поползла к двери. Витька пнул ее в тощий зад. Он хотел еще раз ударить, но Баркас схватил его за ремень и бросил на освободившийся табурет.
-Ты, сосед, охолонь. На, выпей. Первач, – и налил парню в стакан.
Витька выпил, что-то закусил и поплелся домой.
-Ну, сегодня он задаст Вальке, - горестно сказала Катерина.
Выпили еще по одной. Григорий заметил, его уже штормит, пора и поспать.
-Где бы прилечь? – спросил он Баркаса.
-Катька, уложи Дока. Слабаки пошли, мужики. А я еще посижу, – бормотал он, наливая себе в стакан.
Катерина проводила Григория к койке, где только что лежала Валька. Она ощупала ее на предмет сухости и осталась удовлетворенной.
-Ложись, спи. Завтра я тебя подниму, – и проследовала снова за стол.
Григорий проснулся от того, что кто-то теребил его за плечо.
-Док, просыпайся. Ты хотел работать, так пошли.
Он с трудом разлепил глаза. Катерина стояла в том же наряде что и вчера рядом с ним.
-Вставай, хватит спать.
Григорий встал, осмотрелся. Стол был пуст. В комнате стоял сивушный запах и раздавался могучий храп Баркаса. Он подошел к умывальнику, висящему на стене, плеснул в лицо пригоршню воды и посмотрел в осколок зеркала на стене. На него глядела незнакомая, ужасная, небритая рожа.
-Не разглядывай себя. Вот возьми, надень спортивную шапку Баркаса, не так заметно будет, что ты бич. Хотя …, – и она махнула рукой.
Они вышли на улицу, и пошли по кривым переулкам, петляя между лачугами. Неожиданно вырос базар, на котором он вчера искал машину для Баркаса. Прошли к высокому зданию со двора и остановились перед запертой дверью. Катерина долго стучала и дверь открылась. На пороге стояла красивая женщина, уверенная и решительная, но с манерами торговки.
-Это ты Катька? Давай, иди, занимайся уборкой. А это кого ты с собой притащила? – низким голосом спросила она.
-Так вчера вы приказали найти грузчика. Вот он, – подобострастно тараторила Катерина.
-с какой свалки ты его подняла? Впрочем, они все одинаковы. Идем, покажу, что делать, – сказала она, пропуская Григория вперед.
-Зовут то как? – ни к кому не обращаясь, спросила хозяйка.
-Доком его кличут, – поспешила ответить Катерина.
-В честь собаки, что ли? Ну и времена. Пойдем уже, дог, – и пошла впереди, покачивая крутыми бедрами.
-Вот эту тару вынесешь на улицу, а на это место переложишь вон те мешки с сахаром. И не воровать. Сейчас сама дам чего-нибудь на поправку, – пошла она вглубь склада.
Вскоре она вернулась и сунула Григорию бутылку пива.
-Возьми, но сам не воруй. Увижу – вышибу дух и выкину вон. Понял.
-Угу.
-Тогда приступай.
Григорий завернул за ящики, зубами сорвал металлическую пробку и жадно приник к горлышку. Боже, какое блаженство. Тяжесть похмелья отступала, делая тело легким, а голову ясной. Он споро принялся за работу. Быстро выкинул ящики и начал таскать тяжелые мешки. Через полчаса все было кончено. Он присел отдохнуть. Приятно ныло тело, и он был мокрый от пота.
-Это хорошо. С потом выйдет вчерашний дурман, – думал он.
-Чего расселся? Когда работать будешь? – над ним стояла хозяйка.
-а что еще делать?
-Я же тебе сказала, - она повела рукой и застыла.
-Что, ты не один? Когда успел сделать? – недоверчиво она смотрела на Григория.
-Тогда отдохни. Еще пивка?
-Нет. Если можете, дайте немного хлеба и кефира, – чем привел хозяйку в еще большее изумление.
-Действительно бич: бывший интеллигентный человек. Как докатился до жизни такой? – и, не дожидаясь ответа, принесла требуемое.
Док сел на ящик и принялся за еду. Так вкусно он давно уже не ел, с похмелья потянуло на кисленькое, да еще с хлебцем! Он наслаждался. За этим занятием его застала Катерина. В руках у нее была бутылка дешевого вина.
-Будешь? Хозяйка рада, что ты так быстро управился. Ты ее удивил, когда попросил поесть, – и она отхлебнула прямо из горлышка.
-Катя, где здесь можно приодеться во что-то дешевое. Сама видишь, в чем я одет.
-А для этого нужны деньги. Они у тебя есть?
-Немного есть. Куда идти? – Док смотрел на нее.
-Пойдем в наш фирменный магазин, под названием секонд-хенд. Там подберешь себе все, да еще по весу. Только скажу хозяйке, куда ты запропал.
Она ушла, но вскоре вернулась с хозяйкой.
-Сходи, да только ненадолго, а то все так говорите, а потом валяетесь где-нибудь, не найдешь. Скоро товар должны подвести.
Катерина указала на дверь и пошла впереди. Вошли в другое здание, спустились в подвал, где она переговорила с какой-то женщиной и сказала:
-Иди, выбирай себе, что хочешь. Потом сразу назад, в магазин.
Док принялся за выборку тряпья. Когда-то он брезгливо относился к этому барахлу, отталкивало то, что кто-то носил эти вещи. Но сейчас не до жиру. Быстро нашел необходимое, да еще спортивный костюм для работы подобрал. Теперь нужна была обувь. Нашел все, что нужно. Рассчитался и побрел к себе в магазин. Вошел, навстречу попалась хозяйка.
-Привезли товар, продавцы укажут, куда его носить. Приступай.
Он принялся за работу. Не испитое, тренированное когда-то тело, работало без устали. Вскоре все было сделано. Он вынес мусор и нашел хозяйку.
-Мне бы умыться после работы.
-В конце коридора душ для продавцов, там можешь сполоснуться. Да не загадь, а то Катерина убьёт, – брезгливо сказала она.
Он сбросил в этом помещении ненавистную робу. Перед зеркалом смахнул щетину, прихваченной разовой бритвою и стал под душ. Струи теплой воды лились на тело, смывая грязь. Он не жалел мыла и тер до остервенения руки, ноги. Затем, не торопясь оделся, причесался и с удовольствием посмотрел на себя в зеркало. Наконец-то он узнал себя. В дверь настойчиво постучали. Док открыл ее. На пороге стояла хозяйка, из-за ее плеча выглядывала Катерина.
-Ты, что, уснул…? А вы кто такой? – грозно спросила она.
-Я – Док. Вы сами разрешили мне умыться после работы.
-а где этот, – она была обескуражена, да нет. Просто потрясена. Перед ней стоял, как в сказке, красивый, высокий мужчина в спортивном костюме, и как-то стеснительно улыбался.
Хозяйка еще не могла поверить и заглянула в душевую. Но там, кроме узла с грязной одеждой, ничего не было.
-Извините, это я сейчас выброшу.
-а ты … вы вернетесь? – неуверенно спросила она.
-Всенепременейше, сударыня, – чем поверг обеих женщин в еще большее изумление.
Возвращались домой вместе с Катериной. Она была в легком подпитии, несла с собой пакет, в котором что-то постукивало, а наружу выглядывала лишь булка хлеба. Было странно наблюдать со стороны за этой идущей парой: интеллигентный, красивый, в модном прикиде мужчина и серая, потрепанная жизнью, в каком-то безобразном наряде женщина. Они следовали одним курсом: на Собачий Хутор.
Вид Дока смущал немного Катерину, хотя она уже и забыла о подобном чувстве. А он наоборот – резвился, как дите. Наконец, он освободился от грязной, вонючей такой ненавистной робы и вновь, хотя бы на миг, почувствовал себя человеком. Он видел робость спутницы, это его еще больше забавляло и, чего греха таить, вдохновляло. Не все он потерял за эти суровые дни.
Наконец, пришли домой. Вошли в помещение. В нос ударил застоявшийся запах перегара и мочи. После яркой улицы в полумраке комнате трудно было увидеть присутствующих, ориентироваться пришлось по слуху.
-Кого ты там еще привела, Катерина? – донеся голос Баркаса.
-Да никого. Только мы пришли с работы.
-а это, что за пижон с тобой.
-Не видишь, что ли – Док. Продери глаза, залил уже с утра.
Теперь настала очередь удивляться Баркасу.
-И в правду он. Предупреждать надо, а то и по морде получить можно. Ты чего это вырядился?
-Извини Баркас. Просто после работы помылся, да сварочную робу сбросил. – Док смущено улыбался.
-Прикид где увел?
-в секонд-хенде, там сам знаешь, такого барахла валом.
Глаза привыкли к полумраку жилища. На койке возлежал Баркас. Нога в бинте была приподнята на груде какого-то тряпья, словно он ее демонстрировал. Рядом с кроватью стояла початая бутылка с газетной пробкой, было видно, что он приложился к ней совсем недавно.
-Тебя Хамит спрашивал. – Катерина суетилась у стола, выгружая пакет.
-Да был он здесь. Торопит на работу. Показал ему ногу, пожалел меня. Сказал, чтобы быстрее поправлялся, без меня завал. Взял там одного, а он понятия не имеет о мясе, тем более, как правильно рубить. Сам пытается делать, но плохо получается, – было заметно, что Баркас гордится своей уникальностью. Ох, уж это тщеславие, скольких ты погубило.
Док шагнул к кровати, начал осматривать ногу. Отек значительно уменьшился, осталась только легкая болезненность при надавливании.
-Ничего страшного, скоро побежишь.
Катерина кончила суетиться и позвала их к столу. Док хотел помочь Баркасу, но тот сам дошел до стула, уселся и констатировал:
-Еще день, другой и на работу. Садись Док, чего стоишь, в ногах правды нет.
Затем он, не торопясь, разлил по стаканам самогон и ужин начался. Здесь привыкли к тому, что не каждый день бывает колбаса и что-то другое. Могли удовлетвориться корочкой хлеба, засохшей картофелиной. Но одно было непременно: бутылка на столе.
-Могу я у вас пожить какое-то время? – спросил Док.
-Ну, так живешь уже. Если тебе нравится, живи. Но смотри, Катьку не трогай, моя она. Да и Вальку тоже - Витька очень ревнивый, зашибить может.
-Что платить за постой?
Этим он привел Баркаса в веселое расположение духа.
-За эти хоромы не рассчитаешься. Воронцовский дворец, нет – это Лувр. Не смеши меня. Что принесешь съестное, в общий котел. Живи.
Так началась новая жизнь Дока.
 
Глава 1 - 1
Copyright: Владимир Харитонов, 2014
Свидетельство о публикации №328782
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 02.06.2014 12:27

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.
Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта