Что делать нам с бескрайностью равнин,

Со странствием, безумными словами,

Безмолвием заснеженных вершин,

Далекими незримыми мирами.

 

Что делать нам, кто может дать ответ,

С бескрайними просторами пустыни,

В которых да одновременно с нет

Уходит в ризы сумеречной сини.

 

Дыхание оставшихся страниц

Хранит в душе иероглифы разлуки

И бытие давно ушедших лиц

Издалека протягивает руки.

 

 

**

 

Пророки Кема, писцы грядущего,

Приемники богов всеведущих,

Давно ушли к иным обителям

Пескам оставив земное странствие.

 

Вы не построили надгробий каменных,

Ни медных анкров, сосудов бронзовых,

Потомков ваших сокрыло прошлое,

Оставив только глаголы в памяти.

 

Писанья ваши учили многие,

Был стилос вам предвечным вестником,

Слова заклятий легли в папирусы,

Где души чафи слились с неведомым.

 

Не слышно ныне в земных обителях

Молитв богам Хет - ка - Птаха,

Но в книгах вечно несокрушимыми

Остались имена приемников.

 

Наследья Тота будь хранителем,

Все станет прахом и канет в прошлое,

Но есть ли кто-то, подобный Каресу,

Кто сохраняет глаголы тайные.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Иудейский выжлец, что тебе до возвышенных слов,

Подними свою голову к звездам, подумай об этом,

Я бы мог показать тебе много прекрасных миров,

Так скорей принеси извиненья, не медли с ответом.

 

Иудейский выжлец, разберись в своих сумрачных снах

И своей непонятной, во многом чухонской породе,

Все твои рассужденья внушают мне трепетный страх,

И неясную боль о грехом пораженной природе.

 

Ты бездарен и пошл, хотя нужно смириться с судьбой,

Тебе надо учиться смотреть на бескрайние дали,

Иудейский выжлец, поступай как последний герой,

Не обрезав конца у амбиций пейсатой печали.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Костромской кришнаит, соглядатай и цензурион,

Почитатель безумств Никодима и немощей Блюма,

В вертограде моем ты топтался как бешеный слон,

С беззаветным стараньем озлобленного тугодума.

 

Что тебе до меня, обновленец сияющих слов,

Не по слабому разуму пылкий бездарный ревнитель,

Костромской кришнаит, в этом лучшем из худших миров

Ты пустой поерок и священных преданий вредитель.

 

Я ночами смотрю на движенье мерцающих звезд,

На далекие сны, улетающие с облаками,

Спрячь скорей, кришнаит, свой потрепанный Индией хвост,

И не путайся суетно впредь у меня под ногами.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Прости меня, ты подл и неказист,

До крови из носу, до хрипоты, до боли

В намереньях своих не очень чист

И в бедах вечно ищешь отблеск воли...

Божественной; ну что тебе сказать,

Когда ты сам зарыл свои надежды,

Хотя при этом учишься летать

С усердием злобесного невежды.

Ты не исчез, торчит в прорехе хвост,

А все вокруг уже давно сгорело

Но хитрый кришнаит совсем не прост,

Хотя уже давно не в этом дело.

Прости меня, ты не сгорел дотла,

Осталась кучка г на пепелище...

И ветром унесенная зола,

В сугубом ханжестве свое спасенья ищет.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Песни западных славян

 

За белесыми просветами тумана

Тихо бродят кони вороные,

Вечер или утро, я не знаю,

Тихо прикасается к ресницам,

Кто заглянет в скорбные пространства

Неба, раскрывающего звезды,

Может быть, неведомые птицы,

Или гор далекие вершины.

Льют дожди бесчисленные слезы,

Горизонт с землей связует небо.

Смотришь, нет нигде конца и края

Странствиям измученного сердца.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Ветер гонит листву уходящих в безвременье дней,

На окраинах ночи созвездья встречают рассветы,

И слепое безмолвие скорбно забытых теней

Наполняет дыханье холодными струями Леты.

 

Сны уходят в ничто, растворяясь в дневной суете,

Унося на крылах гексаграммы и грезы тумана

И узоры надежды, припавшие к светлой мечте,

Шепчут на ухо мне, что, наверное, все еще рано

 

Вспоминать, не заботясь о тяжбе оставшихся лет,

Ни о хлебе насущном, талантах и призраках славы,

Поверяя бумаге бессонницу горьких замет

У последней в пути завершающей жизнь переправы.

 

Ветер гонит листву через осень и сумерки дней,

На окраинах сна догорают закаты сомнений,

И ложится роса на страницы бескрайних полей

И беспечную жизнь равнодушных всему поколений.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Когда-то здесь была война,

А ныне выжженные травы

И бесконечные поля,

Изнемогая и скорбя,

Скрывают сумерки державы.

 

Здесь вечно спать обречены,

Храня непрожитые годы,

Неизреченные мечты,

И в битвах павшие народы.

 

Неслышно движутся миры,

Уносит время боль сомнений,

Но помнят терния сражений

Деревья складками коры.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Подражанье Марциалу

 

Ювенал теперь, быть может, бродит

Беспокойно по Субуре шумной,

Топчет холм владычицы Дианы,

У порогов знати тогу треплет.

Я же, декабрей прожив немало,

В жизни испытав немало бедствий,

Принят в доме сельскою Бильбилой,

Что гордится золотом и сталью.

Так, в трудах беспечных и приятных

Мы проводим вместе дней остаток,

Как бы мне хотелось бремя странствий

Здесь оставить на холмах Платее.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Снег завершает скорби октября,

Заносит землю, росстани, дороги,

Приносит в сердце темные тревоги

Воспоминаний прожитого дня.

Зима встречает бремя долгих лет,

Исполненных безмолвия и страха,

В которых жизнь - немая горстка праха

Нежданно получившая билет

В один конец…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Из круга земного

 

Тогда послал Высокий Гендуль

Избрать достойных из рода Ингви,

Кому открыты на поле битвы

Врата Вальгаллы в чертогах Тора.

 

Стальные жала тела искали,

Закаты брани горели в ранах

И струи крови по древкам копий

Дождем стекали в сырую землю.

 

Потоки стрел струились в небе,

Средь молний Тора мечи звенели

И копья пели слова о смерти,

Щитам из кожи и красной меди.

 

Стальной стеной мужи стояли,

Не уступая судьбе ни шагу,

И грозным ревом небесной бури

Чертог Вальгаллы встречал героев.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Суетный Веллер, не спеши,

Не посягай на идеалы,

Твои заслуги слишком малы,

Как и достоинства души.

 

Подумай, прежде чем сказать,

К чему вращать, злобесный Веллер,

Свой доморощенный пропеллер

И ветры суетно пускать.

 

Нет, ты не Гегель, не герой

Философической поэмы,

Не для тебя все эти темы,

Прости меня, и Бог с тобой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я знаю то, что темной сталью

Их путь оборван на поле брани,

Оставив миру родных и близких,

Они вернулись в чертоги духа.

 

Но боль утраты осталась в сердце,

В немых могилах, кустах и травах,

И птицы в небо на крыльях жертвы

Ее уносят навстречу звездам.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Жизнь уходит, как песок сквозь пальцы,

Зажигает ночь на небе звезды,

Мысль о том, что все мы здесь скитальцы,

К счастию, приходит слишком поздно.

 

Что нам эхо трепетных мгновений

И тоска мучительных агоний,

Поднимает в небо боль сомнений

Скорбную псалмодию ладоней.

 

День и ночь – созвучные ступени

В вечных переменах круговерти

Там, где неприкаянные тени

Жизнь сопровождают в стремя смерти.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Кто бы мог описать свет далеких костров

В моросящей юдоли осенних дождей,

Где связуют слова тишину берегов

С тихим шелестом трав и поникших ветвей.

 

Кто бы смог передать твоей скорбной мечты

Почти детский полет незатейливых грез,

Глядя в пепел костров уходяшей весны

И в таинственный сумрак мерцающих звезд.

 

Что расскажешь о том, как прозрачная нить

В лабиринте надежд и неясных тревог

Продолжает узоры бестрепетно вить

На далеких просторах российских дорог.

 

Что ж, пора пожелать новых песен и встреч,

Только дело не в том, просто рядом с тобой

Ощущаешь, что вся моя скорбная речь

Тесно связана болью с неверной судьбой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Разве эти пустые слова

В скорбном веянье пепельных струй

Нам расскажут о тленных мечтах,

Или что-то такое еще.

Утомленное бременем дней,

Вместе с сонмом бесчисленных лет,

О которых с неясной тоской,

Мне любовь говорила: прощай.

Что же жизни ответить теперь,

Верно только спасибо за все,

Что ты щедрой рукой отдала

Суматохе утраченных дней.

Разве это пустые слова,

Или, может быть, капли дождя,

Истомленные зноем песков

На закате далеких равнин.

Там в оазисах жизни всегда

Пусть сияет сквозь спутанность слов

Несомненная ясность того,

Что скрывает горячая кровь.

В твоем сердце хранится вопрос,

Но лишь колос отдаст нам ответ,

Кто встречает немую зарю

На вершинах сияющих звезд.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Уже близится день, чуть трепещет на небе рассвет,

На окраинах сна дребезжат по бульварам трамваи,

Ночь уносит на крыльях прошедшие тысячи лет

Вместе с горькой мечтой о навеки утраченном рае.

 

Открываются двери в подземные недра метро,

Тротуары ведут загулявших ночами прохожих

По домам, и, конечно же, всем глубоко все равно,

Что в такие часы сердце этих скитальцев тревожит.

 

Только в сумерках странствий узнаешь, как ты одинок,

Как далек от людей и мерцанья предвечного света,

И струится сквозь пальцы неверная жизнь как песок,

Не оставив душе даже скорбных иллюзий ответа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Певчий дрозд на пиценской оливе,

Помню все, а лет прошло немало,

Мраморы на килликийской вилле,

Скорбные глаголы Марциала.

 

Море в ряби солнечного света,

Горизонт, скрывающий триеры,

Флейты звук, который слышен где-то

В сумраке орфической пещеры.

 

За окном давно трещат морозы,

Строки век касаются устало

И уносит ночь на крыльях грезы

В скорбных эпиграммах Марциала.