После уборки я с Иваном закончил со сливами и пока они бродили, стал чаще ходить на маслобойку. Действительно, было много отходов потому, что, готовясь к новому урожаю, колхоз каждый день делал масло из остатков прошлогоднего подсолнуха. Это масло заливалось в бочки, которое отправлялись в город. Макуха, конечно, шла на свиноферме, но поскольку мы работали на совесть, нам перепадала тоже. Иван был авторитетом по части моторов и механизмов, это признавало все село. Дядя Савва согласился, что в пяти или шести местах нужно поменять подшипники, как говорил Иван, заменить коробки, поставить двусторонние муфты, и, самое главное, в коробках делать дырки с резьбой и закрутить «таотницы» (это шариковые ниппели на пружинах, которые пропускают солидол в одно направление под давлением). Тогда солидол будет долго держаться в коробках, а подшипники буду все время в смазке.Мы еще попросила цыгана дядю Василия, чтобы он нам смастерил эти хитрые коробки с герметичными таотницами. В одно воскресенье Иван все сам заменил и дядя Савва был очень доволен.

Иван договорился с дядей Саввой, что после того, как уборка закончится и колхоз также закончит бить масло из прошлогоднего подсолнуха, они поставят мотор в ремонт. Иван говорил, что слышны клапана, а в одном цилиндре нужно кольца поменять, плохая компрессия. Это он понимал по звуку и выхлопным газам, которые были неравномерной консистенции. Для Ивана разбирать мотор было самым большим наслаждением на свете. Тогда он никого не замечал и даже голода не чувствовал. Весь в масле подбирал зазоры, калибровал жиклеры, регулировал форсунки, менял фильтры, подбирал муфты и все такое. Если бы в это время голая Софи Лорен подошла бы к нему с новой форсункой или подшипником, он конечно кинулся бы сначала к технической детали, а потом посмотрел бы на ее бюст.

По дороге к маслобойке я с Иваном обсуждал технические детали этого микрозавода.

– Тебе не кажется, что маховик слишком большой? – спрашивал я, – Понятно , что нужна балансировка и инерционность, но не до такой степени. Я думаю, что половина мощности мотора тратится на вращение маховика.

– Да нет, – говорил Иван, – маховик нужен и он довольно оптимальный. Другое дело, что подшипники осевого вала очень старые. Они могут крошиться, тогда осевой вал сломается от неравномерного скручивания. Это опасно!

Когда мы пришли, все еще крутилось. Оставалось 30 минут до окончания цикла.

– Вот, смотри, – говорил Иван. – Этот длинный вал является сердцевиной всего, что тут вращается. Вал начинается от мотора, откуда он получает вращение, проходит через весь зал и заканчивается маховиком. За счет маховика поддерживается балансировка. Его трудно запустить, поэтому вначале, когда мотор запускается на малых оборотах, все ремни с вала отбора мощности снимаются и дядя Савва помогает руками мотору раскручивать маховик. Правда, дядя Савва? – к нам подошел хозяин и мы втроем стали обсуждать проблему.

– Это точно. – Подтвердил дядя Савва.

– Теперь смотри, продолжил Иван, – весь этот огромный вал, на котором двенадцать вращающихся ремневых маховика, имеет четыре точки опоры. То есть опирается на четыре мощных подшипника. Что произойдет, если один подшипник начнет крошиться? Например, центральный. В первые несколько минут ничего не произойдет, все будет крутиться дальше по инерции. Но из-за того, что вал уже не скользит в подшипнике, а трется металл по металлу, то это место будет сильно нагреваться. Дальше все зависит от качества металла, из которого сделан вал. Если это очень хороший металл, может выдержать, пока все остановится. А если металл плохой, то он будет быстро нагреваться до бела и в этом месте вал сломается. Со стороны мотора ничего не произойдет. Кусок вала будет вращаться дальше. А вот со стороны маховика – все заклинит. Этого полтонного маховика не так просто остановить. Эти два крепления сломаются и маховик полетит вместе с валом, ломая и убивая все на своем пути. Это опасно. Я думаю, что наибольшая нагрузка падает на концевом подшипнике и на центральном. Когда все остановится, мы помоем подшипники, и посмотрим целы ли шарики. Беда в том, что я вообще, не видел нигде такие большие подшипники. Откуда дядя Савва все это взялось? Мотор, я уже понял, это русский тракторный четырехцилиндровый дизель. А вот этот вал с маховиком, откуда взялись?

– Вал с маховиком, жаровня и пресс – все немецкое, – сказал дядя Савва.

– Немецкий металл хороший, – продолжил Иван. – Но даже немецкое изнашивается с годами. Я, на всякий случай, сниму все замеры и на тракторной бригаде посмотрю по каталогу, какие подшипники подходят. Если по каталогу не найдем, попросим Тарабанова Е.И., нашего учителя русского языка, написать толковое письмо в адрес Московского Первого Подшипникового Завода. Так что, дядя Савва, когда мотор разбираем?

– С понедельника можем начать, – сказал дядя Савва, – это последняя партия.

– Давай посмотрим, что у тебя есть,- сказал Иван, – и они пошли разбираться, какие запасные части имеются в наличии.

Я поражался, до чего тонко Иван все это понимал. Для меня все крутится и ладно. А Иван на весь этот процесс смотрел абсолютно другими глазами. Дядя Савва был хорошим механиком и ему нравилось работать с Иваном.

Зина уже заканчивала уборку и я подошел к ней.

– Ты опять за меня делаешь работу?

– Вы с Иваном помогаете папе, а я помогаю тебе, – засмутилась она.

– Ну, ладно, отдохни, дай веник. Я тоже хоть что-нибудь должен сделать сегодня.

Зина молча протянула мне веник. Я в шутку взялся не за веник, а за ее руку, которая держала веник. Я крепко сжал ее пальцы (в шутку, конечно). Но эта шутка произвела на Зину неожиданную реакцию. Она стала краснеть, потом посмотрела на меня… Я не находил слов, что сказать. По моему я тоже начал краснеть.

– Это… Я завтра вечером, буду рыбу ловить на речке, недалеко от моста… У ивушки… Придешь?

– Приду, – тихо сказала Зина и опустила глаза...

 

По дороге домой, я спросил Ивана:

– Иван, что мне делать? Я на завтрашний вечер пригласил Зину на свидание.

– А она?

– Сказала, что придет… А что мне с ней делать, если она, действительно, придет?

– Как это что делать? Тискать! Тискать! – воодушевился Иван, при этом нужно было видеть выражение его лица и движение пальцев.

– Иван, ты что? Я тебя серьезно спрашиваю. Я никогда еще на свиданиях не был. Наверно она тоже, что мы раки какие-то?

– А что, у нее хорошие «таотницы» и «задний мост» отличный. Я заметил…

– А как насчет клапанов и вала отбора мощности, – съязвил я.

– Ну, это у тебя должен быть хороший вал отбора мощности…

– Иван, давай мухи отдельно, а варенье отдельно. При чем тут моторы? Ты что зациклился на технике? Я тебя серьезно спрашиваю, как мне с ней себя вести?

– Ну, это… ты ее обними, поцелуй, скажи, что любишь и что вы обязательно поженитесь, и у вас будет куча детей, и чтобы эта куча была побольше, нужно заняться этим делом немедленно… Сам понимаешь, уже не маленький.

– А дядя Савва мне по голове макухой даст… Да?

– Даст!... Ну, дорогой, любовь требует жертв. Если любишь Зину, нужно чем-то пожертвовать: макухой, Сурчикой или головой. А ты как думал?

– Какая там любовь? Я что сказал, что у нас Любовь? Что нельзя просто поговорить, пообщаться?

– Хм… Поговорить, пообщаться можно в школе или в библиотеке, а на свиданье тискаться! Понимаешь?

– Нет, не понимаю. А если я не хочу тискаться?

– Тогда дома сиди с Сурчикой!

– Иван, ну скажи мне, что ты делаешь на свиданиях, что ты надо мной издеваешься?

– Понимаешь, тут нет готовых рецептов. Тем более, когда я девчонкам что-то говорю, они не верят, а когда ты скажешь – они будут верить. Это у нас на физиономиях написано. Понимаешь? Подход разный. Так что мой опыт тебе ничего не даст. Самому нужно выкручиваться. Ну, пофантазируй немного, ты книжек много прочитал.. Только сразу любить не обещай, а то создашь себе проблемы.

– А у тебя что, были уже проблемы?

– Да, понимаешь, я сначала встречался с Марусей, потом с Раей, потом опять с Марусей, потом опять с Раей. Потом они сообразили и договорились меня разоблачить. Я договорился с Марусей встретиться в интернате. Прихожу, а они меня обе ждут. Представляешь, какие они коварные? Еще спрашивают, чтобы я четко им разъяснил, кого именно я люблю, а кого обманываю… Им видишь ли интересно знать. А то, что сами предательницы и открыли друг другу секреты – забыли.

– И что ты сделал?

– Я сказал, что они мне обе нравятся. Что ничего с собой не могу поделать. Они у меня обе из головы не выходят день и ночь. А чтобы ответить на вопрос, кого я люблю, я должен вначале разобраться, кто из них двоих меня любит.

– И что они?

– Они, как тараторки, обе заголосили хором, что обе меня любят, так что, выбирай, Иван.

– И что ты cделал?

– Я сказал, что красивых слов – этого мало. Для принятия решения, они обе должны раздеться. Причем имеет значение, кто первой разденется.

– И что они?

– Стали раздеваться. Ни стыда, ни совести! А ты говоришь…

– И что, и трусики, тоже?

– А ты, как думал? Любовь требует жертв!

– И что дальше?

– Я стал упорно думать, кого выбрать? … Думаю, думаю, думаю…

– А они?

– Им показалось, что я слишком долго думаю, и начали меня тискать и раздевать…

– И что дальше?

– А дальше, было раньше… Только теперь у нас треугольник, дружба, понимаешь?

– Ничего не понимаю. Это же нехорошо.

– Конечно, не хорошо. Ты им это скажи. Я то при чем? Они сами скучковались, разделись и стали меня тискать. Эти девочки делают вид, что они не понимают, почему нам хочется тискаться. Они такие целомудренные, ах, ах, такие хорошо воспитанные, что ты? Ни… Ни… А на самом деле, им в десять раз больше хочется. Самое интересное, что они знают, чего хотят. Даже тогда, когда мы понятия не имеем, что хотим. Ты думаешь, твоя Зиночка лучше? Все они одним миром мазаны… Так что, не нервничай и не морочь себе голову. Веди себя спокойно, расскажи ей какую-нибудь книжку, пока не заснет, а потом можешь целовать и тискать. Вот увидишь, ей это понравится.

– Ну, это дикость какая-то! Поразился я таким мировозрением в столь интимных и таинственных вопросах.

– Что естественно – то не безобразно! Так ученые говорят. А если не хочешь – не ходи. Я ей скажу, что ты заболел, или, что твоя Сурчика заболела. Идет?

– Да нет. Я пойду. Но я пойду другим путем, – сказал я.

– Пути они разные бывают, конечно, но они все приходят в пятую точку, – по-философски заключил Иван.

– Иван, а ты не боишься, что от таких «невинных» свиданий, дети могут появиться? Я имею в виду – из пятой точки.

– Да нет. У девченок есть свои секреты. Ты об этом не знаешь и я не знал, но они знают. Оказывается, что есть безопасные периоды. Одна неделя до и одна неделя после менструации. Тогда, хоть на голове стой, а в другое время – ни … ни …

– Иван, скажи мне, только честно, как ты поступишь, если такой же красавец, как ты сделает тоже самое с Любашей?

– Как что? Понятное дело. Яйца оторву и на нос повешу, чтобы он еще лучше выглядел.

– А что ты будешь делать, когда тебя накроют, ну скажем, их родители, или братья?

– Ах, вот оно что, – вдруг поменял пластинку Иван. – А я то смотрю, что ты меня все спрашиваешь. Ты что, дурачок, или притворяешься. Оказывается, ты все знаешь, все понимаешь, но боишься. Хочется, но боишься. Да ты посмотри кругом, что делается! Всем хочется и все любятся! Понял! Все! И лягушки, и собаки, и мухи, и кролики, и мальчики и девочки, и наши соседи, и наши родители, и наши учителя, и священники, и президенты страны, и мировые звезды…

– Да, но если взять, к примеру, наших родителей, то они за наслаждение платят сполна здоровьем, трудом и последним куском хлеба. Я хочу сказать, что они честно отвечают за свои поступки. Мне непонятно, как ты будешь отвечать, когда тебя накроют.

– Ну, во-первых, меня никто не накроет, а во-вторых, это личное дело каждого.

– Иван, вот смотри. Нам не понятно было, как воруют и питаются наши «патриции». Все было так умно задумано, так скрытно, что ни одна собака не могла догадаться. Ну и что? Достаточно было нам понаблюдать за ними две недели и абсолютно все стало ясно. Все тайное становится явным. Достаточно только захотеть, разобраться в этом вопросе. А что ты думаешь, что их родители не захотят разобраться? Захотят! И тогда они тебе дадут не макухой, а чем-нибудь потяжелее, скажем, лопатой. Они не будут слушать твои хитрые байки, что они сами «скучковались» и сами разделись, а ты как Мишка косолапый невинно наблюдал, пока они не захотели с тобой поиграться.

– Да, тут ты, конечно, прав. Честно говоря, я все время думаю, что это не хорошо. Потом проходит немного времени и опять хочется... Понимаешь? Запретный плод сладкий. Я не могу вкалывать, как Папа Карло целый день, потом гладить Сурчику и счастливым ложиться спать. Мне все время нужны какие-то новые острые ощущения.

– Что касается Сурчики, я отвечаю на 100% за все свои поступки по отношению к ней. Но это животное… Я в восторге от того, как ты к моторам и механизмам относишься. Как настоящий инженер. Ты чувствуешь, как мотор дышит, где стучит, какие последствия могут быть, если не принять соответствующие меры. Я уверен, что ты отвечаешь на 100% за все свои поступки тоже. Но это, всего-навсего железо…

А эти девочки – живые люди, у которых есть живые родители. Я, действительно боюсь, что неправильные поступки, могут привести к неприятным последствиям. Я не хочу, чтобы их родители плевались с нашими родителями от того, что мне просто хочется. Я не хочу, чтобы нашим младшим братьям и Любе кто-то сказал, что я мерзавец. Я, действительно, не знаю, как себя вести, по этому тебя и спрашиваю. Ты что думаешь, что мне не хочется острых ощущений?

– Ты знаешь, – сказал Иван, – мне кажется, что мы оба ударились в крайности, только ты ударился в самую правильную линию, а я в самую неправильную. Нужно искать золотую середину в этом вопросе и тебе и мне. Действительно, получается, что ты сначала думаешь, а потом делаешь, а я сначала делаю, а потом думаю, как выкручиваться.