Богоматерь со сложенными на груди руками и склоненной головой погружена в созерцание дивной тайны. Ныне икона эта именуется Благовещенской, раньше называлась Корсунской. Была привезена из Крыма, из Херсонеса (Корсуни) Великим князем литовским Ольгердом Гедимировичем (1345-1377 гг.) в подарок супруге, которая отдала ее Свято-Троицкой обители.

 

ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ

Люблю эту легенду. После двадцатилетнего похода в Переднюю Азию наши предки, усталые и постаревшие возвращались в Крым. Перейдя Боспор Киммерийский, скифы натолкнулись на неожиданную преграду. На высоком валу стояли выросшие за это время дети рабов. Вооруженные, полные ненависти, молодые и сильные они готовы были биться не на живот, а на смерть.

Скифы стали совещаться… Как быть их научили мудрые волхвы. Они посоветовали отложить мечи и копья, снять колчаны и луки и вооружиться кнутами и плетьми.

Вознеся молитвы Арию, закаленные в битвах скифские конники ринулись на этот вал и, нещадно стегая рабов, очень быстро подавили сопротивление.

Прошли века, тысячелетия... Но до сих пор еще виден в степи под Керчью этот, пролегший от Черного до Азовского моря, так называемый Киммерийский ров. Такой он был глубокий!

Так и мы, как те скифы, возвращаемся в домой! Между нами и теми, кто нас не пускает в Россию, тоже пролегает вал. Когда-то он был оборонительным рубежом между Крымом и Дикой степью. Таковым он остается и теперь.

Как все в мире людей повторяется, как все символично, как парадоксально! Разве мог я когда-нибудь подумать о том, что в душе моей смешаются столь несовместные вещи, как ненависть и благодарность?! Я ненавижу тех, кто бесчинствует сегодня в дичающем поле Ukraine, начинающемся для нас, крымчан, сразу за Перекопским валом. И вместе с тем я благодарен

майдано-фашистской хунте за то, что она подарила мне такую возможность перейти это поле!

Шестьдесят лет жизни я отдал Украине. Я связывал с нею мои надежды. Я любил ее. Я пытался служить ей со всей силой своих чувств и способностей. Но ей не понадобился мой талант. Она отвергала меня и все мои попытки послужить ей. Ее высокомерие и пренебрежительность я переживал в юности до слез, в зрелые годы до сердечной боли. Это надо мной мои коллеги по перу из Львова и Хмельницка подтрунивали, называя татарином только за то, что я из Крыма и, как многие русские люди, похож на своих земляков из этого народа. Это мои рукописи отодвигали редакторы украинских журналов и не ставили их в планы выпуска издатели только потому, что они написаны по-русски и что в них слишком много неподдельных чувств, обращенных к моей малой родине – полуострову и великому моему Отечеству СССР, а потом России.

Все, мои книги я опубликовал в Крыму и Москве. Все, что мне не удалось издать, не удалось потому что я все эти шестьдесят лет жил за пределами моей великой Родины.

Меня, выдающегося русского литератора, я не стесняюсь так себя величать, потому что знаю это наверняка и не понаслышке, шпыняли всю жизнь только потому, что я русский писатель. Гениальный украинский поэт и прозаик Евген Гуцало, сопроводивший мою повесть для библиотечки журнала « Молодая гвардия», основоположник течения Химерной прозы в Украинской литературе, как-то сказал, переходи на мову, будем двигать это дело вместе. Я бы перешел. Но так сложилось и не по моей вине, что не пришлось мне этот язык изучать в школе. А самостоятельно я этого делать не стал, потому что вовремя понял свое призвание. Выросший в суржике, я долго очищал свой литературный словарь от неприемлемых неблагозвучных и чуждых вторжений. Мне очень в этом помогали редакторы моих книг, тоже строго соблюдающих чистоту русского текста.

К сожалению, удалось добиться немного. Особенно плохо русский знают дети: школьники и студенты! Вопиюще неграмотна молодая журналистика и речь многих наших политиков. В досягаемом для меня круге моих читателей этого не наблюдается, чему я рад и считаю это, в том числе, и своей заслугой.

При советской власти мои книги выходили большими тиражами (от 15 тысяч до 100 тысяч экземпляров). Я выпускал их в издательствах «Таврия», «Художественная литература», «Советский писатель», «Молодая гвардия»… Пробиться автору, живущему на Украине, в российские издательства было невозможно. По негласному распоряжению Госкомиздата СССР литераторы из других республиках могли печататься только дома.

Многие талантливые поэты и прозаики крымчане ушли из жизни, так не увидев своих произведений изданными потому, что в украинских издательств они как москали постоянно отодвигались в конец очереди, а для российских – они были «иногородними».

Такова горечь моей души, но она не отравила мой разум, не спалила талант, не погубила во мне Дар Божий. Я знаю, что радость возвращения домой до конца дней моих будет иметь этот привкус. Я возвращаюсь к тебе, мамка, со слезами на глазах, подобных тем, которые я видел у своих отца и дядьев – ветеранов Великой Отечественной на 9 мая.

Останутся со мной и два сожаления. Первое о том, что мои родичи и сонародники так и не дожили до этого светлого часа. И второе, что это мое счастье так и не смогли разделить со мной близкие мне украинцы, потому что не захотели понять его или не поняли…

Прости, Украина! Я не признал и не собирался признавать тебя как Ukraine! Я любил тебя, как может любить пасынок мачеху! Я не обманывал тебя. Не воровал у тебя. Не клеветал на тебя… И ты это знаешь паче, нежели, быть может, я сам это знаю!

Я ухожу, не оглядываясь, полный уважения к моим украинцам – труженикам, певунам, талантливым ученым и деятелям искусств. Творите свой надел. Но теперь без меня. Больше я не буду вам мешать, путаться под ногами. Ухожу и уношу свои надежды. Я знаю, что надежды умирают, но не последними, а вместе с теми, кто их породил и выносил!

Пишу я сие в День Тишины. Слово ТИШИНА для меня, христианина, несет еще и сакральный, глубоко священный смысл.

 

В Каноне Пресвятой Богородицы сказано: «Молю, Дево, душевное смущение и печали моея бурю разорити: Ты бо, Богоневестная, начальника тишины Христа родила еси, едина Пречистая».

 

Укрой же, Покровительница России, и всех нас грешных, вольно и невольно живших вдали от алтарей твоих!