С давних пор больные, кто обращается в поликлинику, в шутку называют врачей «первыми помощниками смерти». А психологов? Я бы их прозвал «поставщиками клиентуры в психоневрологические диспансеры». Это люди, которые не умеют шутить и не понимают их, принимая все сказанное пациентом за чистую правду, да еще засекают время по секундомеру, за сколько ты должен ответить на вопрос. Чуть задержался и получаешь минус, что чревато нехорошими последствиями. Серьезно! На своей шкуре испытал. Да так, что.… Узнаете, чем обошлась мне шутка, врожденная немногословность и мое тугодумство (не думайте, что я больной на голову, просто привык думать, прежде чем сказать. Слово-то не воробей…) с этими целителями душ человеческих.

– Мишаня, слышал, ты отпуск взял? – позвонив, спросил брат.

– Ну…

– А что дома сидишь в такую жарищу? – опять он спрашивает. – Дышать нечем, а у тебя на пятом этаже, наверное, настоящее пекло.

– Ну…

Предупреждаю сразу, что я неразговорчивый, тем более, если приходится общаться с незнакомыми, тогда вообще заклинивает. Но и моим-то приходится клещами из меня каждое слово вытягивать. До сих пор удивляюсь, как моя ненаглядная вышла за меня замуж… или женила? Не знаю… Главное, что мы прожили почти двадцать лет, и она нарадоваться не может. Мечта любой женщины! Не дерусь, не пью, не ругаюсь, поперек слово не скажу.… Этим-то моя и пользуется. Рявкнет – гаркнет на меня, а я пока соберу мысли в кучу, чтобы ей ответить-то, глядь, а она уже в магазин смоталась. Не буду же ей вслед кричать. Люди могут меня неправильно понять. Вернется, ткнет меня носом, только надумаю сказать – она уже спит – посыпохивает. А будить-то жалко. И так всю жизнь… Ах, да, я же отвлекся.… Тьфу, ты! Брат же звонил. Какой… черт его дернул, я не понимаю.

– Мишаня, чем дома сидеть, погнали на рыбалку. Говорят, сазан со страшной силой клюет, в очередь выстраивается. Ну, а если ловить не захочешь, хоть поспишь на бережку, пока прохладно. Согласен?

– Да…

– Вот и ладушки, – обрадовался брат. – Утречком заскочу за тобой, – и в трубке запикало – отключился, зараза.

А я же хотел ему сказать: «Да ты с ума сошел! Какие сазаны, когда на улице тридцать пять градусов жары? Умная рыба в такое пекло в ямах отлеживается, а не в очереди стоит». И не успел…

Делать-то нечего. Надо ехать. Решил ничего не брать – бесполезно. Лучше посплю на свежем воздухе, пока солнце не взойдет.

Ага, поспал…

Подъехали к реке. Брат снасти быстренько достал из багажника, съехал на пятой точке с обрыва и кричит:

– Мишаня, эх, щас я сазанов натаскаю! Зря удочки ты не взял. Что говоришь? Ладно, разбужу, не волнуйся.

А я и сказать-то ничего не успел. Показал два пальца и ткнул в небо, чтобы через два часа поднял, пока жара не наступила.

Кинул спальник на траву. Разнагишался до плавок, думаю, чтобы не было жарко, надел рыбацкие очки – есть такие – черные-пречерные и улегся. Хорошо! Прохладно, звезды в небе мерцают, кузнечики стрекочут, перекат о чем-то бормочет, брат под обрывом матерится – сазанов к себе приманивает… Благодать!

И под удивительную предутреннюю мелодию я провалился в сон.… И так глубоко, что брат разбудил меня только в обед, вспомнив, что приехал-то не один, а со мной! Взобрался на обрыв, а там.… Там не я лежал в тридцати градусную жару, а недожаренный шашлык в очках.

Не знаю, чего больше испугался брат – меня или мою ненаглядную. Нет, думаю, все-таки ее. Пока я мысли в кучу собирал, чтобы высказать ему все, что на душе накипело.… Нет, закипело… Он уже к дому подъехал, меня вытолкнул в том виде, в котором спал и так рванул, что только пыль взвихрилась.

Жена ойкнула, меня, увидев, потом ее речь из журчащего ручейка превратилась в Ниагарский водопад, не меньше, сквозь который изредка доносились невнятные звуки: «Му-му, му-му…». Ну, прям, как Герасим у Тургенева. Это я пытался прорваться сквозь мощный словесный поток, но безуспешно.

К вечеру я стал темно-темно-малиновым с вкраплениями водяных пузыриков. И здесь до жены дошло, что меня лечить надо! А чем? Кефира в холодильнике не оказалось, но нашлась банка деревенской сметаны. Намазала с ног до головы и велела стоять, пока не впитается. Елки-палки, тоже мне, нашла тополь на Плющихе…

Сейчас-то и начинается самое главное, о чем я хотел рассказать.

Звонок по телефону…

Трубку взяла жена, затем мне сунула. Я своей вареной клешней кое-как ухватился и слышу голос Куприяныча, начальника участка:

– Мишель (это он по-дружески так называл меня) почему до конца профосмотр не прошел? Тебе надо к психологу съездить, а потом лишь психиатр подпишет «бегунок». Дай-ка трубку дочке. Я объясню, где нужно оплатить прием и куда надо ехать.

Пока дочка чирикала с Куприянычем, а она – молодец – языкастая, вся в маму уродилась, я продолжал стоять в растопырку, впитывался и размышлял: «Странно.… Зачем к психологу, если всегда у психиатра отмечались и все? Наверное, на совместимость. Я же не в коллективе работаю, а один. С кем меня совмещать: со станками, с резцами или мышами, которые живут в моей мастерской? Странно…»

Пока думал, дочка закончила разговор и меня спрашивает:

– Папуль, талон на какое время брать?

Показал на восемь, ну, чтобы съездить пока прохладно, да и меньше народу, чтобы их ненароком не напугать.

Она взглянула на часы:

– Папулька, очнись, врач-то до семи работает. Ладно, сама определюсь, – и упорхнула.

Я и слово не успел сказать, не то, что привычное: «Му-му…».

Взяла.… На четыре часа – самое пекло. Ну, удружила доченька!

На следующий день собрались ехать, а я совсем плохой стал. Лежать не могу, сажусь кое-как, хожу в раскоряк и руки в растопырку.

Стали мои домочадцы меня в путь собирать. Рубашку надеть не получилось, тем более джинсы, не говоря о кроссовках. Долго жена перебирала гардероб, но нашла! Натянули на меня шорты линялые, цвета неопределенного, которые больше смахивали на дедовы подштанники, он в таких еще в гражданскую, в Чапаевской дивизии воевал. Набросили на меня какую-то распашонку (еще бы чепчик надели), а потом дочка с моей ненаглядной минут пять-десять засовывали меня в такси под глухое рыко-мычание. Женушка вслед рученькой помахала и мы поехали.

Встретили нас очень хорошо, почти ласково, если можно так сказать, когда в маленькой приемной набилось человек пятнадцать, да и мы туда ввалились. Ладно, не матерились. Тем более что в нашем городе люди живут воспитанные, интеллигентные. Слово «дурак» – матом кажется, когда другие выражения уже не могут подобрать.

Взглянул на часы – четыре. Доченька вежливо говорит:

– Дорогие пациенты! Наше время подошло…

Но в ответ донеслось:

– А наше давно ушло. Ждите, – и длинная очередь очень ласковых слов заметалась эхом в маленьком тамбуре.

Нет, мне денег не жалко, что потратили, чтобы попасть на прием к психологу. Жалко время, что потерял, находясь в раскоряк в толпе. Лучше стоять пугалом в квартире, чем быть килькой в банке.

Наконец-то, в шесть часов и меня позвали. К этому времени не только в душе кипело, но и в голове, которую сверху рукой придерживал, чтобы крышу не сорвало. Не знаю, что со мной произошло, но умудрился дочке сказать, чтобы ничему не удивлялась. У нее глаза стали по семь копеек, когда услышала длинную речь мою.

А теперь представьте, что подумала целительница душ человеческих, когда увидела перед собой мужика с темно-красной рож.… Нет, личиком, с взъерошенной бородой, на голове не прическа, а тайга после тунгусского метеорита, в черных очках, в распашонке, откуда торчали две клешни с водяными пупырками, в шорто – подштанниках, из-под которых виднелись кривые волосатые ноги (точно, в деда – кавалериста уродился) и в растоптанных домашних шлепках на босу ногу – кроссовки-то не смог надеть. И этот человек, т.е. я, молча стоял, растопырившись, и смотрел на нее. Не знаю, что вы могли подумать. Не знаю, что она, но, заметно вздрогнув, ласково так, сказала:

– Присаживайтесь, пациент (во, уже намек сделала). Сейчас поговорим немного, ответите на мои вопросы и все.

Поговорим.… Отвечу… Ага, размечталась!

Собрав всю силу и волю в железный кулак, кое-как примостился на краешек стула.

Она же отодвинула свой стул к другому концу стола. Достала кубики, рисунок и нежным голосом, какой может быть у дамы ростом не меньше метр восемьдесят и с весом более центнера, попросила меня сложить так, как нарисовано.

Нарочно не придумаешь! Уплатить деньги, два часа проторчать, как килька в банке и все, ради того, чтобы с ней в кубики поиграть? С ума сойти!

Ну, решил отыграться за ее шуточки.

Кое-как протянул руку, не глядя, выполнил задание, и оказалось, что неправильно. Они должны были лежать красной стороной в ее сторону. Все, пациент номер один!

– Теперь я буду называть цифры, а вы показывайте их, – и подтолкнула ко мне листок с квадратиками, где были написаны цифры.

Господи! Она бы хоть подумала, как я стану тыкать своей клешней в эти клетки!

Она начала называть.

Я, не глядя, тырк пальцем в первую попавшуюся цифру!

Она головой кивает, говорит, мол, правильно.

Странно.… Эта дама училась в школе или сразу родилась психологом?

Специально стал тыкать туда, куда не нужно. Смотрю, а она соглашается. Да-а-а, плохи дела…

А когда я, вместо того, чтобы рассортировать кружочки, квадратики и треугольники, все сгреб в кучу, и она сказала, что правильно, я понял, что ее надо лечить. Сразу видно, что больная на голову. И от этой мысли мне что-то так стало плоховато на душе, так тошнехонько, что решил ей подыграть. Слышал, что таким людям нельзя волноваться, они становятся непредсказуемыми.

И здесь ее дернуло задать вопрос, который я больше всего опасался:

– Сейчас скажу пятнадцать слов, а вы должны их быстро повторить. Запоминайте…, – и, включив секундомер, стала перечислять.

Столько слов?! С ума сойти! Да ей же придется до утра со мной сидеть, чтобы хоть половину услышать. Каким она местом думала, когда спрашивала? Не понимаю…

Минута.… Две.… Пять…

Выдавил:

– Вы…

– Молодец, правильно! – и чуть в ладоши не захлопала.

Многое видел в жизни, но с таким столкнулся впервые. Я же хотел спросить: «Вы с головой дружите?», а она нахваливает меня и что-то усердно в мою карточку записывает. Я вообще растерялся. Кого лечить-то надо?

Ну, а дальше такое началось…

Снимает свои очки (ладно, не халат) и говорит:

– Я привыкла разговаривать с пациентами, глядя им в глаза. Они многое могут рассказать о душе человека.

Здесь-то я понял, что не она, а я больной на голову. Мало того, что считаюсь молчуном, так природа меня наградила такими глазами, таким взглядом, что уличные собаки разбегаются, когда я на них посмотрю. Взгляд дебило – шизо – параноика…

У меня была надежда, что она окажется закаленной женщиной с крепкими нервами.

Снял очки.… Посмотрел…

Мама родная, что же я натворил?!

Её качнуло.… Нет, заштормило на стуле, когда я взглянул на нее. Рож.… Тьфу, ты! Личико же на солнце обгорело, а под очками кожа осталась светлой! Перед ней сидела очковая кобра с взглядом параноика. Ни один нормальный человек не выдержал бы его, тем более она, у которой я успел заметить отклонения, когда соглашалась со всеми моими ответами. Н-да… Бороденку потрепал, головенку почесал – прическа еще сильнее растундрилась и опять взглянул на нее.

Долго она молчала, долго.… Пока медсестра не забежала. Да и та, увидев меня, в сторону окна шарахнулась. Наверное, выскочить хотела да решетки помешали. Так и застыла, бедолага…

Они ничего не говорят, ну и я молчу, жду, когда спрашивать начнут.

Потом целительница душ человеческих осторожненько так, спрашивает:

– Вы один приехали или как?

Я головой взбрыкнул, и клешней в дверь ткнул.

Услышал какой-то сигнал. Дверь сразу же распахнулась, и целительница заверещала, кто со мной приехал.

А у меня уже сил нет сидеть. Все болит, везде горит. Отвернулся от них, головенку опустил, не шевелюсь, лишь взглядом пол сверлю. Заметил, что дочка в кабинет прошмыгнула. Стали ей вопросы задавать:

– Он всегда так смотрит?

– Да, сколько себя помню, – уверенно сказала дочка.

– Сам одевается или ему помогали?

– Одеваем. У самого не получается.

– Как же он ест?

– Мы кормили.

– А на улицу один ходит?

– Нет, вместе гуляем.

Умница! Правду сказала. И гуляем все вместе, и сегодня не только одевали, но и кормили меня. Заботливые!

Дочка успела на все их вопросы ответить, пока я тупым взглядом в пол смотрел.

Слышу, целительница такси вызвала.

Ну, наконец-то, отбился! Осталось у психиатра поставить отметку и все – прошел профосмотр. Тут они подхватили меня под пупырчатые ручки, подняли, осторожненько довели до машины, затолкали, карточку отдали и ручками на прощание помахали.

Обрадовался.… Все, домой едем!

Дочка сидит, смеется:

– Ну, папуля, ты даешь! Прямо, как Брэд Питт. Сидишь, не шелохнешься, будто ничего не видишь и не слышишь. Класс! Тебе в кино надо сниматься, а не возле станков крутиться.

Открыл карточку. Надо же знать, что написали. Читаю:

1. Спички не зажигает.

Странно.… Зачем их жечь, если я пользуюсь зажигалкой?

2. Пуговицы не застегивает.

Зачем, если на всей одежде, даже на рубашках, молнии стоят? Вжикнул и все!

3. Цветовую гамму не различает.

Это я-то не различаю, выполняя художественные работы и занимаясь декоративно – прикладными изделиями?

4. Путается в цифрах.

Да ночью подними, и я таблицу умножения отстреляю, как из пулемета!

5. Нарушение памяти. Из пятнадцати заданных слов не сказал ни одного.

Я мог сказать, но ей бы пришлось остаться со мной в кабинете на всю ночь. А что подумают пациенты, если бы нас застукали с утра пораньше? Чем она думала, когда такое писала?

Быстренько пробежался по всем ответам, и оказалось, что я ничего не знаю, не умею и даже могу на улице заблудиться, поэтому меня всегда сопровождают. Н-да…

Ага, рекомендация….

Читаю:

«Рекомендуем поставить на учет у психиатра. В случае рецидива, срочно направить на лечение в психоневрологический диспансер».

Ничего себе – сходил к психологу!

Замычал, рванулся, чтобы выскочить да не успел. К подъезду подъехали, где ждала меня моя ненаглядная, чтобы помочь подняться на пятый этаж. Заботливые мои…

Десять лет прошло с тех пор. Не знаю, как умудрилась моя дорогая, но я начал говорить. Хоть и медленно, но успеваю даже огрызнуться…