Покинутое всеми место начало просыпаться, возвращаясь к жизни. Двухэтажное жилое здание постепенно обживалось, подкрашивалось, латалось. Прогретое изнутри теплом живого огня оно теперь стало настоящим домом для восьмерых беглецов, ищущих нормальной жизни.

Поначалу бомбила опасался, что скоро возникнут проблемы со жратвой. Однако кто-то заботливый, как выяснилось, предусмотрел и это. Словно готовя свой дом к приходу гостей, прежние хозяева оставили за собой тщательно упрятанный подвал, набитый сокровищами! Соленья, варенья, мешки с крупами и ящики с картошкой, пакеты с макаронами и даже закатанное в пузатые трехлитровые банки мясо! Настоящее, а не эта гадость невесть с чём напополам из жестяных банок! Ну, и плюс что там своего было. О пропитании, в общем, можно было не беспокоиться, поэтому каждый занялся чем-то своим. Художник, например, целыми днями пропадал куда-то со своим альбомом. Возвращался уже поздно под вечер, уставший, но довольный. Показывал новые свои рисунки, какие-то наброски. Самыми удачными украшал стены в комнатах.

Он целый день хлопотал по хозяйству; что-то там сверлил, строгал, рубил. Наталья целыми днями возилась с Малой, а Карга колдовала над Малым, Зайкой и племянницей Лешего, возвращая их к жизни.

 

Поразительно как быстро разносятся по земле новости! Не прошло и двух недель, как к Дому один за другим потянулись убогие, уставшие существа: Святые, Белокожие, бомбилы даже, кое-кто из людей Паленого. Отовсюду перли: из Обнинска, Брянска, Казани. Спасаясь от враз обезумевших соплеменников, точно также, как и в Обнинске, учинивших резню в своих городах. Все они жаждали одного: покоя. А ещё – нормальной человеческой жизни. Кто как: пешком, на скрипучих велосипедах, машинах. С пухлыми рюкзаками за спиной или тощими котомками, они шли в Его дом, готовые на всё, что угодно, лишь бы вырваться прочь из привычного им ада.

Поначалу искоса поглядывавший на всех этих визитёров бомбила, постепенно махнул на всё это рукой: «Пусть идут, места всем хватит». А те, только и ожидая такого ответа, живо присоединялись к Его огромной семье. Вот уже поднялись из руин соседние дома. То здесь, то там появлялись новые срубы; то среди визитёров отыскались несколько плотников или как их там. Потрёпанные бока Дома вновь окрасились в воздушно белый цвет. Кирпичная кладка, залепившая окна здания – выбита прочь, а, вместо неё появились настоящие окна! Настоящие, застеклённые! Нашлись мастера и колокольню в порядок привести и теперь, каждое утро общину поднимал на ноги мелодичный перезвон колоколов. В общем, жизнь постепенно налаживалась.

 

-Отсюда и прямиком бы в Рай! – мечтательно закатил глаза сумасшедший старик, появившийся здесь совсем недавно. Странный какой-то: с нервными, вечно широко распахнутыми глазками, вечно беспокойно бегающий туда-сюда и ни минуты не знающий покоя, поклоны вечно бьющий, за то Поклоном и прозванный. Именно он извлёк из надежно схороненных тайников тоненькие свечи, всякие там золотые побрякушки: кресты на длинных толстых цепях. Дом обозвал церковью, состряпал из нескольких бабулек хор, и теперь всей компанией целыми днями проводил там, внутри. Нет, за хор, конечно, спасибо. Ну и за свечки, там, всякие. Теперь частенько заходил Он внутрь послушать пение это. Да и не только Он. Странное это место, словно магнит, тянуло к себе всё больше и больше людей. Кто-то приходил, словно украдкой, прижимаясь к стенке в углу, что потемнее. Кто-то, придя сюда, бухался на колени и так и стоял, неподвижный, часами напролет, или поклоны начинал отбивать. Кто-то, как Он, просто стояли, отдавшись обволакивающему теплу неведомых ароматов, ласкающему слух потрескиванию свечей и разноголосому пению хора. Вот, только потом, дед этот палку перегибать начал, когда всех понукать стал: «Вот здесь это говорить трижды положено, здесь кланяться, здесь ещё чего-то там, а женщинам, голову не покрыв вообще нельзя сюда являться; Бог покарает, а мужчинам – наоборот, вовнутрь только с непокрытой головой». Как будто вовнутрь нельзя просто так зайти, хора пение послушать! Да и какое Богу дело с покрытой или нет головой кто заходит?! Вон, сам во время службы какой-то колпак напялил белый. Чего, не боишься, что Бог накажет?

-Так то положено так, потому, как праздник какой-то там, – лукаво журясь, отвечал дедок. – Входящему в Храм Божий положено три поклона сотворить. А во время службы – по правой стороне стоять, а не по левой, как вы, – не сводя с бомбилы цепкого взгляда, не умолкал между тем Поклон.

-Я потом зайду, – разозлился бомбила, решительно разворачиваясь спиной к старику.

-И громко разговаривать…

-Тьфу на тебя, шаман! – в сердцах рыкнул бомбила и тут же осекся, налетев и едва не сшибив с ног Старца. – Ты? – уставился он на старика.

-Я, – статно поправляя бороду, улыбнулся тот.

-Чего забыл здесь? – насупился Он, припомнив фокусы старика.

-То же, что и остальные, – спокойно отвечал тот. – Если позволишь, – краешком губ усмехнулся Старец.

-Да и стой здесь, – разозлился вдруг бомбила, рывком открывая дверь.

-Стой! – раздался за спиной властный голос старика. – Поговорить мне с тобой надо. О Паленом… Но позже. А сейчас – просто послушай.

-Ох, и хитёр же ты, отец! – вздохнул охотник.

Остаток службы они провели, стоя возле того самого человека с венком, задумчиво сидящем на камне в том самом углублении в толстой стене. Стояли, просто закрыв глаза и слушая пение хора. И какая там разница, что оба они были врагами не на жизнь, а на смерть там, далеко, в настоящей жизни. Сейчас они были просто уставшими людьми, которым, признаться, осточертело всё уже до одури полнейшей.

-Знаешь, кто это? – когда служба закончилась, кивнул на человека в венце Старец.

-Зайка говорит, Бог.

-Зайка? – старец посмотрел на бомбилу.

-Дочь моя… Приёмная, – почему-то смутился тот.

-Хорошая у тебя дочура, – улыбнулся Старец. – А парнишка? Помнишь, ты привозил его к нам? Сашка с сестрой.

-С крыши упал месяц назад. Сейчас уже, правда, ничего. Только ходить без костылей пока не может, – Старец помрачнел. Впрочем, не надолго.

-Он человек, – наконец, заговорил он, глядя на бомбилу.

-Значит, Зайку обманули?

-Ничуть. Он великий человек, творивший чудеса и давший надежду многим сотням, последовавшим за ним. И смерть он во имя надежды этой принял. Так, по крайней мере, рассказывают. Человек, который знал, что его ждёт и все равно не свернувший с пути.

-Опять ты за своё, – лишь пожал плечами бомбила.

-А знаешь, почему нас называют Святыми? – продолжал Старец.

-Ну, – не нашёлся что сказать Он. – Эти, первые, про святых всё рассказывали, про то, как жили, как умирали. Вот и прозвали их и тех, кто за ними пошел святыми. Мы – бомбилы, вы – Святые. Наверное, так положено.

-Мы сами себя так назвали, – задумчиво отвечал Старец. – Когда наступили Чёрные Времена, мы во что бы то ни стало решили сохранить в людях остатки веры. Сначала мы пытались донести до отчаявшихся людей слово божье, организовывали проповеди, устраивали службы в церкви. Потом решили, что гораздо важнее охранять наших людей от нападений бомбил. Тем более, что на наши службы особенно-то и никто не ходил. А потом те, кто стоял у истоков, ушли.

-С голоду повымерли, – мрачно проворчал бомбила. – Сидели не жрамши, вот и окочурились один за другим. Жаль, – чуть промолчав, продолжил Он. – Хорошие они были, не то, что вы.

-Так, значит, знаешь? – Старец чуть заметно усмехнулся.

-Знаю. Сам тушенку таскал, – спокойно отреагировал Он.

-Поубивали их завистники, – старик, помолчав, снова заговорил.

-За что?

-За тушёнку. Они же её раздавали всем, кто просил. Вот кто-то и задумал, что у Святых банками этими все погреба забиты. Потом, те, кто пришёл после них, озаботились только собственным выживанием. Ну, и охотой на забредавших в наши края бомбил.

-Это всё к чему? – Он посмотрел на старика, задумчиво ставящего свечку.

-Пойдём, – тот взял собеседника за локоть, – хочу поговорить с тобой наедине, – они медленно вышли на улицу. Спустившись вниз, к реке, они присели на поваленное бревно.

-Это я к тому, что ты дал им всем надежду. Сам видишь: ты не охотник, а не мы – жертвы. Помнишь тот, наш последний разговор? – Старец посмотрел на бомбилу. – Дай им то, чего они хотят. Дай и получишь то, что нужно тебе, – напомнил Святой.

-Я дал им то, чего они хотели. Я подарил им избавление, всем до одного. Не к этому разве стремился каждый из них?

-Этого, – согласился старик. – Но не таким путём.

-Тогда, каким?

-Те, кто потерял надежду, ждали изгоев. Остальные потянулись к тебе, – Старик посмотрел в упор на бомбилу. – Об одном тебя прошу: не растеряй их! Не дай снова впасть в отчаяние!

-А что будешь делать ты, Святой? – принял вызов Он.

-Я буду приводить к тебе ждущих избавления.

-А я, значит, корми их всех?

-Запасов хватит на год. Весной научу засеивать землю. Не пропадёте, – Святой медленно поднялся на ноги. – Слыхал, оставшиеся в городе объединяются: бомбилы выжившие, Святые из дозорных, белокожие. Их всех Паленый собирает. Они теперь все тебя ненавидят.

-С чего это?

-Им надо кого-то ненавидеть. Без этого им незачем жить.

-Ну, так и рвали бы на куски друг друга.

-Им сейчас тот, кто слабее их нужен. С кем можно не бояться.

-Значит, меня можно не бояться, – криво усмехнулся Он.

-Тебя – нельзя, – покачал головой Старец, – людей твоих – можно.

-Ржавые банки, – с ненавистью процедил Он.

-Их всех осталось человек, наверное, пятьдесят. Те, кто выжили после резни нами устроенной, да белокожие, те, которых чума не покосила.

-Не так уж и много.

-Зато на машинах. И убивать привыкли.

-И что мне теперь делать?

-Пока не знаю, – честно признался старик. – Но как только что-то выясню, сообщу. Да, – уже собравшись уходить, обернулся Старец, – вы поаккуратней.

 

В этот раз прощание не заняло много времени. Супруга печально посмотрела куда-то сквозь Короля и лишь тяжело кивнула головой.

-Делайте, что считаете нужным, Ваше Величество, – прошептала она и отвернулась, чтобы не показывать слёз.

До вечера ещё оставалось много времени, но оно как-то растворилось в суете подготовки к выходу. Постоянно отвлекаясь то на одно, то на другое, Король и не заметил, как на город опустился полумрак. Выкрикивая прощания жёнам и возлюбленным, огромное войско бодро растворилось в дорожной пыли.

Этот бой не занял много времени. Не желая ввязываться в длительную осаду, Король отдал приказ о штурме. Тысячи стрел заполнили небо, не давая защитникам города даже показаться из-за зубцов крепостной стены, пока меченосцы взбирались по приставным лестницам наверх. Лавиной, сметающей всё на своём пути, ворвались воины в город, едва лишь крепостные ворота рухнули, открыв дорогу нападающим. Не щадя никого, неслись они, одуревшие от яростного боя, стремясь первыми ворваться в очередной дом. А в это время Король, чинно шагая по крутым ступенькам, поднимался наверх караульной башни. Ещё несколько шагов и вот он уже взирает на жаркий бой внизу.

«Вот оно! – бешено стучалось в его голове. – Теперь мой сын действительно станет хозяином всех земель, что видны из бойниц!». В этот самый момент ему вспомнился чахлый королевский наследник, высокомерно бросивший тогда ему в лицо свою дерзкую фразу. Развернувшись, и уже собираясь уходить прочь, он выглянул в противоположное окошко и замер в изумлении. Далеко на севере, спрятавшись от посторонних глаз, ярко сиял на солнце огромный золотой купол ещё одного замка. Молнией спустившись вниз к воинам, он быстро отыскал Воеводу и, схватив того за руку, потащил наверх.

-Смотри, что ждёт нас впереди! Я сделаю его столицей своей новой империи, править которой поставлю сына, – с горящими глазами он смотрел на свою новую мечту. – Собирай людей и выходим. Сейчас же!

Воины, недовольные новым приказом своего Короля, шумной толпой собрались на центральной площади. Однако же при виде своего грозного правителя нехотя снова взялись за оружие, и, спустя всего несколько часов, огромное войско медленно поползло вперёд, таща за собой обозы с трофеями. Седовласый Король ехал во главе, с наслаждением подставив покрытое морщинами лицо свежему ветру, ещё чистому от дорожной пыли, поднимаемой сапогами воинов. Его лекарь, неотступно следовавший теперь рядом для борьбы с многочисленными королевскими хворями, печально ссутулившись, смотрел куда-то под ноги своему скакуну. Сплошь покрытый рубцами шрамов, полученных в многочисленных битвах, за ними следовал старик-Воевода. Каждый из них думал о своём. Король – о том, как, наверное, повзрослел его сын за всё это время. Лекарь – о том, что, пожалуй, было бы лучше Королю вернуться домой вместо того, чтобы прожигать жизнь в этих своих вечных походах. Воевода – о том, что ничего кроме войны он и не видел, с тех самых пор, как маленький отряд покинул горы.

Через несколько дней армия подошла к замку. Разочарованным взглядом оглядел Король его стены. Он оказался точно таким же, как и любой из четырёх уже завоёванных ранее: ничуть не больше и не меньше. Точно такие же крепостные стены, кое-где потрескавшиеся от времени, такой же ров: обмелевший с зелёной затхлой водой, тонким слоем покрывающей грязное дно. Взбудораженные воины, прячущиеся за каменные зубцы. Впрочем, нет. Даже из-за крепостных стен сиял огромный золотой купол, слепивший нападающих. Да и воины наверху не носились туда-сюда в панике, а лишь осторожно, но очень внимательно разглядывали войско пришельцев. Одним словом – противник в этот раз Королю достался достойный.

 

Впервые, после того, как покинул Обнинск, Он не мог заснуть. Терзаемый тревогой, Он ворочался на своём ложе.

-Что-то случилось? – проснулась Наталья.

-Старца видел, – словно нехотя, отвечал бомбила, – паршивые новости старик принёс.

-Что-то серьёзное? – девушка испуганно посмотрела на бомбилу.

-Боюсь – да, – Он выбрался из-под одеяла и начал неторопливо одеваться.

-Ты куда? – испуганно посмотрела на него девушка.

-Прокачусь по окрестностям. Всё равно заснуть не могу.

-Аккуратней, – посмотрела на Него та. – Пожалуйста.

-Конечно, – улыбнулся в ответ Он.

Машина, прыгая по колдобинам, то и дело упиралась носом в какие-то препятсвия. Так, словно бы не хотела отъезжать от дома. Поваленные стволы деревьев, трупы убитых тачек, колдобины, все так и норовило броситься под колеса джипу... Дорога, как это обычно бывало, не принесла Ему облегчения. Наоборот, от этой бесконечной дерготни чувство тревоги лишь только усиливалось, из покалывающего где-то под сердцем в отчаянное, перехватывающее дыхание. Ещё и дорога эта..! Чертыхнувшись, Он развернул машину в поисках другого пути и тут же влупил по тормозам. То, что Он увидел заставило Его, забыв про все на свете, вдавить педаль газа в пол. Там, внизу, где только-только начала робко вырастать из обломков новая деревушка, гуляло пламя. Жадно бросаясь с одного дома на другой, оно, как оголодавший волк в курятнике рвало всё, что попадалось ему на пути.

В свете пламени бешено метались, корчась и падая плашмя маленькие чёрные человеческие фигурки. Кто-то таскал ведрами воду, баграми, топорами ещё невесть чем растаскивая бревна пылающих срубов. Между ними то и дело возникали чужаки. Яростно размахивая руками, те стаями набрасывались на отчаянно оборонявшихся, но одиноких защитников поселения. Несколько мгновений, и те тяжело валились на плавящийся от нестерпимого жара лед. Черные. Неподвижные. Мертвые!

Его машина, как ураган ворвалась в полыхающую деревеньку, с ходу разметав несколько шаек оборзевших от жара и крови нападавших. Один из них, распластавшись на капоте, отчаянно цеплялся за что только можно, лишь бы не соскользнуть и не грохнуться под колеса джипа.

-Отпусти! – прилип он мордой к лобовому стеклу тачки. – Пусти меня, слышишь?!

-Получи, рвань! – Он резко ударил по тормозам. Машина, дернувшись, остановилась, сбросив брыкающегося Лешего в стонущее пламя пожарища. – Вот тебе, ржавая банка!

Он ловко выхватил упрятанный под водительским сиденьем свой крюк и вырвался из тесной кабины джипяры. Страшный и беспощадный, с перекошенным от ярости лицом.

-Теперь повеселимся! – с воем бросился Он в бойню.

Теперь, когда у неопытных в драке жителей деревушки появился настоящий предводитель, их дела пошли намного лучше. Бросив бороться с огнём, они все вместе атаковали бомбил, враз разметав их шайку. Безжалостно добивая нападавших и окружая еще сопротивлявшиеся группировки, они, воя и улюлюкая, отжимали налетчиков к горящему срубу.

Бешенный азарт, охвативший Его, казалось, передался и остальным участникам побоища. Уже нет неуклюже размахивающих жердями и ещё невесть чем насмерть перепуганных заросших мужиков. Вместо них – черные от копоти черти, жаждущие лишь одного – как можно больше крови! Крови и смерти! Растрепанные, с горящими яростью глазами на измазанных копотью физиономиях, с перекошенными аляпистыми пятнами ртов, в прожженных футболках, они яростно пёрли напролом, сминая всё, что вставало у них на пути.

-К огню их! К огню ближе! – заорал кто-то из мужиков. – В огонь их!!! Всех!!!

Ловко отжимая осатаневших от жара и страха выживших нападавших к полыхающему дому, они, радостно завывая, глазели на то, как мечутся черные фигурки, не зная, куда деваться. Вот, кто-то из них с отчаянным воплем бросился на выставленные вперёд вилы; уж лучше так сдохнуть, чем сгореть заживо. Кто-то бухнулся на колени и, сложив, словно в молитве руки с ревом пополз вперед, моля о пощаде. Трое самых отчаянных, размахивая крюками, со страшным воем и матюгами, бросились на прорыв. Орудуя своими инструментами, они ухитрились уложить несколько человек и уже почти добились своего, как перед ними вырос Он. Несколько точных движений и все трое корчатся на земле с разорванными глотками.

-Ну, что, ржавые банки, попались?

-Огоньку отведать не хотите?

-А как их на вилы вздёрнуть и в огонь сунуть?

-В огонь их! В огонь!!!

-Всем смерть!

-Пленных не брать!

-В топку!!! – во все глотки орали мужики, неумолимо сужая кольцо вокруг стонущего в пламени сруба.

-Да что же вы, осатанели совсем? – к нападающим, нелепо размахивая руками, бежал облачённый в черный свой наряд Поклон. – Креста на вас нет, управы никакой! – неуклюже перескакивая через тела, наваленные вперемешку с обгоревшими, еще дымящимися бревнами, старик бежал унимать дерущихся мужиков.

-Святой припёрся! – довольно заржали те.

-Молитву забацай за ржавых банок этих, – прохрипел кто-то, словно танк, надвигаясь на жмущихся к полыхающему дому врагов.

-Пустите! Дайте пройти! Не позволю! – отчаявшись прорваться сквозь ряд спин, старик с визгом набросился на ближайшего из мужиков. Вцепившись тому в волосы, Поклон, по-бабски, неумело принялся мутузить своего противника. Локтями, коленями, ногтями, зубами.

-Да ты чо! – взвыл тот, яростно стряхивая на землю своего мучителя. – Жить надоело?!

-Христом-Богом заклинаю! – ловко вскочив на ноги, Поклон снова бросился в толпу. – Христом-Богом!

-Прочь пошёл, Поклон, – со смачным звуком двинул кто-то из толпы старику в челюсть.

-Да что же вы лик-то человеческий потеряли! Посмотрели бы на себя, животными стали, грешники окаянные! – завалившись на спину, верещал тот.

-Ща тебя самого в огонь сунем!

-Креста на вас нет! – кое-как поднявшись на колени, старик снова пополз к ватаге.

-Пасть заткни, пока бошку не проломили! – кто-то из нападавших, чуть отвлекшись, пригрел старика по лысеющей макушке. Тяжело охнув, тот осел в отсыревший вязкий снег.

Со всех сторон окружали оставшихся в живых мужики с вилами. Озверевшие, они уже и не думали о том, чтобы отпустить пленников. Всё, что они хотели, своими глазами увидеть смерть врагов и, чем мучительнее та будет, тем лучше.

-«Совсем озверели!» – пронеслось у Него в голове. Он вздрогнул, глядя на обреченных бомбил, удивляясь той лютой ненависти которой полыхали глаза мужиков. – Совсем озверели!

Даже в самые лютые времена ни один из уважающих бомбил такого себе не позволял. Даже во время последнего налёта, Святых убивали, хоть и безжалостно, но быстро, а вот теперь… Уже собравшись броситься в толпу, чтобы хоть как-то остановить эту бойню, - хоть бы и самому глотки пораздирать бомбилам, а, ведь, иначе не спасёшь, - Он чуть замешкался, запнувшись о распластанное на снегу чьё-то тело. Бухнувшись на четвереньки и выронив крюк, он попытался снова подняться на ноги, чтобы врезаться в толпу дерущихся. Впрочем, осуществить задуманное Ему не удалось. Полыхающий дом вдруг со страшным грохотом рассыпался, хороня под дымящимися обломками обезумевших от отчаяния бомбил. А мужики с диким ревом бросились на поиски уцелевших, чтобы хоть на них отыграться, выпустив наружу остатки ненависти и страха.

Сплюнув, Он, не теряя больше ни минуты, бросился к дому. Туда, где размещалась Его семья. Во дворе всё было перевёрнуто вверх дном: ведра, умывальник, шмотки какие-то яркими пятнами валяющиеся на сером снегу. Стёкла, понятное дело, повыбиты все, а изнутри, со второго этажа раздавались приглушённые звуки отчаянной драки. Не медля больше ни секунды, бомбила ворвался в дом.

Там на полу, сцепившись и яростно мутузя друг-друга, катались художник с Хмырём. У стены, словно кукла, прислонившись окровавленным лбом к коробке двери, сидела племянница.

-Убью! – двинув чем-то тяжёлым Хмырю по башке, художник вцепился противнику в глотку. – Подонок! – отчаянно выл парень, с ненавистью молотя бомбилу затылком о деревянный пол. Тот уже почти не сопротивлялся.

-Стой! – Он вклинился в драку. – Стой! – с трудом оттащил Он художника от Хмыря.

-Убьюююю! – в чудовищном рывке вырвавшись из клешней бомбилы, художник снова вцепился в глотку хрипящего врага.

-Не на глазах у неё! – тыльной стороны ладони наотмашь съездил Он по физиономии юнца. Затем, вцепившись в грудки художнику, Он, словно цуцыка тряхнул пацана. – Я убийца! – проорал бомбила в лицо художнику. – Я, горючая смесь!!! Я!!! Не ты!!! Понимаешь ты это?!! Понимаешь?!! Я Малому не позволил таким, как я стать!!! Слышишь?! Не позволил!!! И тебе не дам!!! – не дожидаясь ответа, Он швырнул художника на досчатый пол и, развернувшись, набросился на Хмыря.

-Пусти, рвань! – с трудом прохрипел тот, когда Он словно мешок какой-то сгрёб в охапку противника.

-Ща пущу, – вывалился на улицу Он. – Ща! – не разбирая дороги, запинаясь о коряги, падая, катясь, съезжая по жесткому снегу, и снова поднимаясь на ноги, летел Он вниз. В темноту. – Ща, ржавая банка! Ща! – вылетев вдруг на узенькую, словно лезвие бритвы кромку берега, выдохнул Он. – Получи! – с силой оттолкнул Он от себя Лешего.

-Банкааа! – простонал тот, с воем погружаясь в ледяную воду Протвы. – Рвань! – с шумом подняв тучу брызг, появился он снова на поверхности. – Сука! – отчаянно взмахнув руками, снова исчез под водой Хмырь. Бомбила без сил опустился на снег.

По-хорошему, следовало бы пройти чуть вперед по течению, чтобы убедиться в том, что враг не выбрался на берег и не валяется, отчаянно матерясь и отхаркиваясь, где-нибудь среди хлама, вынесенного на берег рекой. Просто так, чтобы убедиться; он мёртв. Но он не стал этого делать. Тьфу на него, урода этого. Ну, выберется Он на берег и что дальше? Долго ли он протянет по такому морозу? Чуть живой от побоев, нахлебавшийся воды, насквозь мокрый? Сам сдохнет. И без Его помощи.

Бомбила задрал голову кверху. Бойня наверху затихла. Ни отчаянных воплей дерущихся, ни матерков, ни мольбы о пощаде. Только стон догорающих срубов, да вой раненных. Тяжело схаркнув, бомбила потоптался на месте, собираясь подняться на верх, однако, вместо этого, Он стал зачем-то торопливо стаскивать с себя ватник, затем, путаясь в брючинах, стеганные штаны. Оставшись в одной потрепанной майке, Он решительно шагнул в воду.

Зубы свело от боли, едва лишь Он сделал первый шаг. «Ну, ещё бы! В такой-то мороз», – пронеслось у него в голове. Он замер, не зная, как поступить дальше, дрожащий от ненависти, страха и ярости, затем, взмахнув руками, он резко оттолкнулся от берега и с шумом окунулся в ледяную воду реки.

Плотная пленка воды разорвалась, когда Он, нащупав ногами дно, с криком подняв тучу брызг, вырвался на поверхность. В одну секунду набрав полные лёгкие воздуха, бомбила, снова погрузился в чуть мутную воду Протвы, смывая с себя страх вперемешку с ненавистью. И ещё раз, и ещё…

На берег Он выбирался медленно, словно во сне. Уже не чувствуя холода, наступая куда придётся, Он вышел к тому месту, где горкой валялись Его шмотки. С отвращением напялив засаленные штаны, ватник и потертую, местами полинявшую куртку, Он, словно пьяный, побрёл наверх.

 

Мужики постепенно приходили в себя после бойни. Кто-то, шатаясь и ошарашено ворочая головами, бродил туда-сюда, стараясь не подходить близко к трупам. Так, словно и не верили, что кого-то из валяющихся на снегу бедолаг совсем недавно прикончили собственными руками. Другие, ещё не отошедшие от яростного возбуждения бойни, с криками и руганью разбирали полыхающие дома, пытаясь спасти хоть что-то, вернее во что-то вложить кипучую свою энергию, разбуженную этой бойней. Кто-то, сидя на снегу, со стонами и оханьями, обматывал лохматыми тряпками ссадины и раны а кто-то, как псы, стоя на карачках, жадно лакали из луж студёную воду. Он с отвращением отвел глаза.

Везде, повсюду на снегу валялись тела: нападавших, защищавшихся, какая разница. Кто-то безмолвно, кто-то просто без движения, но со стонами, кто-то… Вздрогнув, Он отвернулся, не в силах видеть и этого.

-Похороните их всех, – мрачно посмотрел Он на мыкающихся по снегу мужиков. – А этих, – Он вздрогнул, – добейте. Пусть не мучаются.

-Ироды! Звери! Нехристи! – донеслось до его слуха монотонное причитание. Обернувшись, Он увидел Поклона. Шатаясь, словно пьяный, рукавом размазывая кровь по рассаженной чьим-то мощным ударом физиономии, тот, ссутулившись, бродил среди замешенных в снегу и грязи тел, то и дело бухаясь на колени перед неподвижно лежащими мужиками или бомбилами. – Да что же вы натворили-то?! Почто крови-то столько пролили, ироды проклятые?! – как пёс, воющий на Луну, то и дело запрокидывал старик голову к слепым неподвижным облакам, зацепившимся за столбы дыма, что поднимался от догорающих срубов. – Да что же ты молчишь? Почему не остановишь всё это? – завывал старик, завидев бомбилу.

-Похорони их, – Его рука легла на плечо Поклона. – Не как собак, но как людей.

-Ты учинил всё это! – развернувшись, старик вдруг бросился на бомбилу. – Их кровь на твоих руках! – отчаянно взвизгивая, старик пытался дотянуться костлявыми своими кулачками до Его лица. – Убийца! Убийца! Убийца! – не замолкая, визжал Поклон, ужом извиваясь в Его руках.

-Да, убийца, – мрачно, посмотрел на старика Он, да так, что тот, съежившись, живенько заткнулся. – То тебе, святоше, всю жизнь свечки жгущему, легко жить. Ты – Святой. Ты и пальцем никого не тронул. Тебя кормят, поят и ты - один. Ни одного человека, за которого ты в ответе. Ни од-но-го! – по слогам выкрикнул Он. – А я – убийца! Убийца. Я только и делаю, что отнимаю жизни! Охочусь – отнимаю. Спасаю свою жизнь – отнимаю чужую. Спасаю твою жизнь, – он ткнул пальцем в грудь собеседнику, – отнимаю чужую. Их жизни спасаю, – бомбила кивком указал на стянувшихся вокруг мужиков, – отнимаю чужие! Пачками! Вот, только за мной люди идут, а ты никому не нужен, – Он без сил опустился на жесткий снег. – Похорони их, – тихо попросил бомбила. – Что там положено организуй, ты же Святой! Всех, кого сегодня убили. Пусть рядом лежат.

-Убийца, – дрожащим голоском выдавил старик. – Не будет тебе спасения вовек. В геене огненной гореть душе твоей. Слышите, – Поклон, не поднимаясь на ноги, суетливо отползал на четвереньках все дальше и дальше от стоящего на коленях бомбилы. – Люди, слышите, отвернитесь от него, погубит он души бессмертные ваши! Убийца! – зачерпнув полную ладошку снега, старик вдруг швырнул его бомбиле в лицо. – Проклинаю! Во веки веков! Геена огненная, – в истерике швыряя снегом в неподвижного, словно изваяние, бомбилу, старик отползал всё дальше и дальше.

-Ты же Святой, рванина, – чуть слышно прошептал Он. – Ты же Святой!

-За мной, дети мои, – вскочив вдруг на ноги, – взвыл Поклон. – Да быть ему во веки веков одному!

-Пошел прочь! – тяжело поднялся на ноги Он. – Живо! – взревел он.

Замерев от страха, старик заткнулся, однако, уже через пару мгновений пришёл в себя и, зачем-то подняв кверху сползший куда-то на бок огромный крест, снова заверещал:

-Истинно говорю вам, за мной идущие да увидят врата Рая! Лишь тот спасётся, кто слово божие услышит! Я проведу вас, дети мои, сквозь тернии в Рай, – мужики, неуверенно топтавшиеся на месте, один за другим медленно потянулись вслед за орущим Святым.

-Куда ты их поволок? – бомбила устало посмотрел на сморщенного старика.

-Не твоего ума дело! – сварливо отвечал тот.

-Был я там, – негромко, но отчётливо проговорил Он. – Везде, где только можно. И там, и там, и там. В Брянске, во Владимире; везде! – бомбила устало покачал головой. – Ничего там нет. Только развалины, мёртвые города и такие же, как вы, рвань запуганная, ненавидящая друг друга. Нет там никакого Рая.

-А где он есть-то?

-Может, выдумки это всё?

-Это святые всё придумали, чтобы мозги пудрить, – мужики, словно очнувшись, недовольно зароптали.

-Есть он. Есть, – бомбила тяжело обвёл взглядом толпу. – Был я там. Глазами своими всё видел. И попаду туда снова.

-Лжец! – торопливо подковылял к нему Поклон. – Не дано живому Райские кущи увидеть! Не дано хоть раз согрешившему место это святое осквернить! Нет места там сомневающимся! Нет там места никому, кроме Святых! Нет! – визгливо выкрикивал старик, размахивая, словно дубинкой, крестом своим. – Никому из вас, грешники, не попасть туда! Никому, слышите меня?

-Заговорил, смотрите-ка!

-Так живым туда и не попасть!

-Так он на смерть нас всех повести хотел!

-А ну, гони его прочь!

-Слышь, Поклон, двигай-ка ты отсюда, пока ноги не пообрывали, – пробежался над толпой недовольный ропот. То мужики, в себя окончательно пришёдшие, медленно, словно стена, двинулись на обезумевшего фанатика.

-Грешники! В Ад! В преисподнюю! Все! – отрывисто выкрикивал тот, осипшим от воплей голосом.

-Пустите его, пусть идёт, – раздался откуда-то из тьмы чей-то усталый голос. Все разом обернулись, ища глазами говорившего. Опираясь на палицу и прихрамывая, из ночи, словно призрак, вышел Старец. – Я шёл предупредить, но не успел, – тяжело роняя слова, оперся на свою палицу Святой. – Просто опоздал, – Старец откинул капюшон, открывая изуродованное ожогами и свежими кровоподтёками лицо.

 

Решив не тратить сил зря, он распорядился встать недалеко от стен города и начать осаду. Едва только отдал он последние распоряжения, как со стен в сторону армии полетели сотни стрел и копий. И хотя Король со своей армией расположился на безопасном расстоянии, это зрелище захватило его настолько, что он и не заметил, как ворота замка распахнулись, выпуская небольшую группу отчаянных смельчаков. В одну секунду они достигли правого фланга войска Короля и на всём ходу врезались в стройные ряды королевской армии. В заварившейся неразберихе они яростно били тяжёлыми мечами, размахивая им так, словно это были лёгкие сабельки. За те несколько мгновений, что творилась вся эта кутерьма, защитники замка успели натворить много бед, поразив массу воинов.

Крепко стиснув зубы, Король приказал чуть отойти и занять позиции, а также распорядился, чтобы Воевода расставил часовых и дозорных. Лично убедившись, что всё выполнено, он тяжело повалился на свою походную кровать и слабым голосом вызвал лекаря. Мгновенно прибежав по зову, тот начал проворно смешивать порошки и жидкости из бесчисленных мешочков и сосудов, тщательно перемешивая получающуюся кашицу и втирая жгучую мазь в поясницу Короля. Морщась, когда лекарь чуть сильнее нажимал на больные места, тот заснул.

Разбудили его громкие крики и шум в лагере. Наспех натянув кольчугу, Король, не замечая резкой боли в спине, выскочил на улицу. В эту же минуту, перед ним возникла сухая фигурка Воеводы.

-Опять напали, Ваше Величество! – тяжело прохрипел он. – Ход у них тайный есть! – едва закончив доклад, он тяжело повалился на бок. Только теперь Король заметил, что грудь Воеводы рассечена, а в правой руке он судорожно сжимает обломок меча. Крикнув лекаря, он направился к месту, где туда-сюда суматошно носились люди с зажжёнными факелами.

Как выяснилось, человек десять из осаждённого города смогли проникнуть через караульные посты и напасть на спящих солдат. Шум, поднятый одним из нападавших, мгновенно разбудил спящих неподалёку и те, похватав свои мечи, принялись в полной темноте отчаянно рубить вокруг себя воздух. Когда же, наконец, зажгли факелы, выяснилось, что нападавших и след простыл, а воины, бьют и рубят в темноте друг друга.

Мрачно перешагивая через убитых и раненых, Король в ярости раздавал распоряжения.

-По следам уже направили охотников? Кто готов поручиться за то, что они вернулись обратно в замок, а не затаились в лагере? Почему так мало зажжённых факелов, чего тут удивительного, что солдаты друг друга порубили?

Наоравшись до хрипоты, Король сам встал в караул, мрачно поглядывая на покрытый мглой замок. Утром, едва лишь только холодный туман опустился на землю, он почувствовал, что его знобит и вернулся в свои покои. Завернувшись в одеяло, он попытался заснуть, однако нахлынувшие волной воспоминания о доме и жене то и дело возвращали его из беспокойного полузабытья. Через несколько часов, измученный и трясущийся в лихорадке, он позвал лекаря. Наблюдая за его нервными движениями и обеспокоенным лицом, Король снова задремал. И снова из дрёмы его вырвали отчаянные вопли и звуки боя. Тяжело дыша, вырвался он на улицу и тут же получил болезненный удар по затылку.