Крохотная землянка, до сих пор кое как вмещавшая разросшееся семейство бомбилы, с появлением ещё одного жителя стала окончательно непригодной для жизни. Слишком уж мала оказалась эта крысиная нора, чтобы одновременно вместить столько народа. И, если днём, когда все разбредались куда-то по своим делам, это было не так заметно, то ночью...

Натыканные везде, где это только возможно, скрипящие раскладушки, казалось, заняли собой все пространство тесной, душной каморки бомбилы, сводя Его, прижимающего к себе Наталью, с ума.

 

-Ты куда? – испуганно посмотрела на Него девушка.

-Нам нужно другое жильё. Здесь слишком тесно. И мерзко, – вдохнув полной грудью застоявшегося гниловатого воздуха, поморщился Он. – Еды нам хватает, – ободряюще улыбнулся бомбила девушке. – Я не на охоту. Правда.

-Можно с тобой? – попросила вдруг Наталья.

-Ты хочешь это видеть? – бомбила удивленно посмотрел на девушку.

-Да. Последний раз я видела город ещё до Чёрных Времен.

-Ты ничего не потеряла. Правда.

-Ты не хочешь, чтобы я была с тобой? – потупилась Наталья.

-Я не хочу, чтобы ты видела это. Но, если ты настаиваешь, – Он протянул руку девушке. – Если не понравится, скажи, я отвезу тебя домой. Сразу же.

-Хорошо, – кивнула та головой.

Машина катилась вдоль почерневших от копоти коробок заводских цехов, изломанных хребтов полуразвалившихся стен домов и убитых зданий, виляя между воронками ям и развороченных пастей ливнёвых канализаций. Он, сосредоточенный на поиске хоть какого-то укрытия, годного для того, чтобы укрыть, ставшей в одночасье такую огромную Его семью, то и дело бросал взгляды на Наталью. Она, сжавшись в комок на заднем диване джипа, то и дело бросая затравленные взгляды по сторонам.

-Может, домой, – Он повернулся к девушке.

-Нет, – отрицательно покачала головой та.

-Уверена? – не получив ответа, Он покатил дальше.

Каким же мертвым стал город! Если раньше, до погромов, здесь можно было хоть иногда, но встретить, пусть запуганное, но живое существо, то теперь, казалось, даже тени покинули это место. Ни людей, ни бомбил, ни уцелевших строений. Ничего. Тоска вдруг охватила Его. Гремучая смесь! Да зачем Он тогда послушал старика?! Останься Он с бомбилами в городе, они бы показали Святым где зимуют раки. Они бы сохранили много жизней в своей части, а потом, расправившись с пришельцами, поехали бы туда, на их территорию, вершить свой суд!

Он нервно тряхнул головой, гоня прочь наваждение. Наверное, этого и хотел тогда тот старик, чтобы две чудовищный волны разминулись. Снеся всё на своём пути, они, тем не менее, не схлестнулись, не породили огромную воронку, затягивающую в себя все живое. Всё то, что имело бы неосторожность приблизиться к этому ревущему водовороту, готового размозжить свою жертву о жёсткое каменистое дно океана ненависти, наполнившего этот мир, погибло бы. И тогда… А, может, он хотел уберечь Его, бомбилу, от стычки со Святыми?! От этой мысли Он похолодел. Или, может, чего-то ещё? Да кто его знает, Старца этого! Мутный он какой-то.

-Останови машину, пожалуйста, – чуть слышно попросила девушка. Джип медленно, словно нехотя замедлил движение, замерев у обгоревшего скелета одного из домов. Наталья вышла, зябко кутаясь в потёртую свою куртку. Растерянно оглядываясь по сторонам, она медленно-медленно шла к руинам.

-Я здесь жила, на третьем этаже, – растерянно прошептала девушка. – Вместе с мужем.

-А где он теперь? Там, в Кормушке?

-Не знаю, – потрясла головой та. – Не знаю.

-Может, поехали? – неуверенно потоптался на месте бомбила. – Поздно уже становится.

-Ещё чуть-чуть, пожалуйста, – девушка умоляюще посмотрела на Него.

-Как скажешь, – пожал плечами Он. – Как скажешь. – Он уже начал жалеть, что взял её с собой. В самом деле, собрался искать новое жильё для своих, а не таскаться по руинам. Да и холодно уже стало! Он зябко поёжился. Противная сырость поднявшегося тумана, казалось, напитала собой ватник бомбилы, прогнав прочь остатки тепла. Чуть отвлекшись, он вздрогнул, услышав угрожающий шорох откуда-то сбоку. Резко развернувшись, Он наткнулся взглядом на Наталью. Та шла по усыпанной хламом и битым кирпичом дороге, сжимая в руке какой-то светлый предмет.

-Вот, – с трудом сдерживаясь, чтобы не разреветься, прошептала она. – Куклу нашла. У меня такая же была в детстве.

-Может, поехали? – раздражение вмиг растворилось. Так, словно его и не было. – Поздно уже. И холодно.

Вместо ответа Наталья прижалась к нему, словно бы ища защиты от этого злого, враждебного мира.

-Отвези меня домой, пожалуйста, – всхлипывая, прошептала она.

Назад ехали в полной тишине. Он, сосредоточенно сжимая баранку, она, сжавшись комочком на заднем сиденье, отрешённо глядя на лежащую радом с ней куклу. Бросая короткие взгляды на девушку, бомбила вдруг понял: Он хочет её. Но не так, как Каргу или какую-то там из женщин Святых. И не украдкой, ютясь на узкой скрипучей раскладушке. По-настоящему! Нервно сглотнув, Он вцепился в руль, отчаянно борясь с желанием сейчас же, сию минуту наброситься на девушку. Уж слишком всё шло хорошо, чтобы испортить такой кобелиной выходкой.

Горючая смесь! Клокочущая энергия, наполнила каждую клеточку тела, требуя немедленного выхода. Требовалось что-то, неважно что, повод, человек, предмет, чтобы дать выход беснующейся стихии. Что угодно, лишь бы годное для того, чтобы выплеснуть наружу этот бушующий поток. Ржавая банка! Он нервно газанул. Частенько, когда требовалось отвлечься, Он устраивал покатушки. Как следует разогнав машину, Он становился как бы частичной этого сложного механизма… Живого организма. Буквально чувствуя каждую клеточку мощной тачки, Он вместе с горючим выжигал то, что не давало покоя. Мучило, терзало или просто бесило. Короткий такой пробег, и всё становилось на свои места. Главное, чтобы как следует. Теперь, когда сзади сидела беспомощная девчонка об этом можно было забыть; ну, какие тут гонки?! Только что и оставалось, так это скрипеть зубами, покрепче вцепившись в баранку.

 

Церемонию было решено проводить в центральном соборе этим же утром. Тут же разыскали порядком располневшего за эти годы Священника. Из трофейных шелковых тканей сшили длинную-длинную дорожку, которую расстелили от замка до ворот храма. Перерыли сокровищницу и отыскали покрывшуюся уже паутиной королевскую корону. Запустили глашатаев по улицам города, разносить новость о готовящейся коронации.

-Зачем всё это? – грустно шептала Княгиня, пытаясь удержать супруга. – Давай лучше вернёмся домой и снова заживём нашей прежней спокойной жизнью.

-Мы вернёмся! – принялся горячо убеждать её Князь. – Всё, что я хочу, это показать соседу, кто же главный в этих землях.

-Но зачем?

-Чтобы обезопасить своего сына от врагов!

-Но какие у нас будут враги в горах? – не унималась несчастная женщина.

-Поверь, я хочу сделать как лучше. Я желаю только добра наследнику и тебе, – посмотрел Князь на супругу. – Поверь.

С этими словами он легко высвободился из рук Княгини и быстрой походкой направился к выходу.

Когда он вышел на улицу, собравшаяся толпа зевак почтительно притихла. Довольно оглядевшись, Князь торжественно вступил на шёлковую дорожку и в полной тишине начал свой путь к храму. Лишь только он вошёл в дверной проём, хор нарядных мальчиков и девочек дружно затянул торжественный гимн. Необычные, тёплые ароматы окутали Князя, лишь только он сделал первый шаг внутрь. Непривычный глазу полумрак тут же поглотил дневной свет, оставив его лишь поигрывать на позолоченных узорах окладов икон, массивных люстр и золотых одеждах Священника. Чуть слышное потрескивание свечей ласкало слух. Тусклый, но тёплый свет их наполнил огромное помещение ощущением священного таинства. Огромные своды удесятеряли каждый звук, гулко разнося его по всем, даже самым потаённым уголкам храма.

Стараясь не цокать деревянными каблуками по полу, выложенному огромными каменными плитами, Князь бесшумно подошёл к алтарю и преклонил колено. Священник, хорошо поставленным голосом начал молитву. То выдыхая за мгновение по несколько слов, то растягивая каждую букву, он торжественно возложил корону на пышные кудри Князя.

В одно мгновение тот почувствовал такую лёгкость, которую испытывал до сих пор лишь в детстве, когда летал в своих счастливых снах. Казалось, стоит чуть сильнее оттолкнуться от холодных мраморных плит, и взмоешь к самому куполу огромного храма. Казалось, одно единственное движении – и он свободен! Свободен, как легкий летний ветерок, беспечно играющий с кронами деревьев, клокастыми облаками, и высокой, до пояса луговой травой. Одно движение: лёгкий толчок!

Однако же что-то удерживало его на земле. Удивлённо подняв голову, Князь, а теперь уже Король осмотрелся по сторонам, пытаясь увидеть, откуда взялась эта необычная тяжесть и тут же понял – корона! Массивная и неуклюжая, она покоилась теперь на его голове, давя всем весом золота и несметного количества драгоценных камней. Неуверенно оглядевшись, Король, не слыша восторженных воплей толпы, пошагал прямиком на стоящего в окружении воинов гонца соседского Короля. Всё, чего хотел он сейчас – так это отправить посла домой и, взяв за руку жену, покинуть это место. «Пора домой! – звенело в его голове. – Домой! Воспитывать сына, растить внуков. Слушать здравницы в свой адрес во время воскресных посиделок и неторопливо прогуливаться с супругой в прохладной тени зарослей винограда». Чудесная картинка возникла перед его глазами: горное плато, с которого как на ладони видны все четыре замка, террасы, засаженные виноградом, огромные столы, выставленные на улице и глубокие пещеры. Вспомнив свой дом, Король едва не расплакался. Он решился. Он сию минуту идёт в покои супруги и вместе с ней покидает это место! Стянув с головы корону, он уже собрался выйти вон, как вдруг услышал сиплый голос, тяжело дышащий ему в ухо: «Гонца-то мы сейчас отпустим, а через пару часов и сами выступим вслед. Дадим Королю ночь на раздумья, а там и к штурму приступим!» – тяжело вздрогнув, Король повернулся на голос. Прямо перед ним стоял Воевода, и возбуждённо размахивая руками, продолжал бубнить: «Люди уже готовы, вот уже и Священник благословил на поход, – с этими словами он кивнул на слащаво улыбающегося толстяка, – так что всё готово. А корону-то, корону одень. Никак нельзя Королю без короны».

Словно во сне, он почувствовал что-то массивное в правой руке. Ошарашено опустил он глаза и увидел, что всё ещё сжимает это жуткое украшение. Сладостная картинка перед его глазами начала растворяться. Стоя в нерешительности и не зная, что ему делать, Король пытался возвратить назад ту чудесную картинку, хрупким миражом стоящую перед глазами, но та всё сильнее и сильнее размывалась под настойчивым шёпотом Воеводы.

-Ну как же можно Королю без короны? Ты, Ваше величество, одевай давай её. Ну, смелее, смелее!

Чуть не силой вырвал он золотое украшение из руки своего повелителя и решительно нахлобучил его на голову Короля. Картинка, судорожно вздрогнув, исчезла.

-Ну, чего стоишь? – сурово посмотрел тот на Воеводу. – Делай, что задумал! – прикрикнул он и решительно зашагал к замку.

 

Перед самым домом Он увидел их. Скрюченных и замызганных бомбил, тех, что участвовали в погроме на территории Святых и смогли потом проскочить обратно в город. Озлобленно поглядывая на приближающуюся тушу, они о чём-то перешёптываясь, то и дело пинали какой-то огромный, отчаянно брыкающийся кокон из верёвок, драной мешковины и ещё какой-то там рванины.

-Что за новости? – выругался Он, глядя на убогих своих сородичей. Остановившись так, чтобы Наталья могла безопасно прошмыгнуть в люк, Он медленно вышел навстречу посетителям.

-Ну, чего припёрлись? – с отвращением поглядывая на заросшие немытые рожи бомбил, прикрикнул Он.

-Мы – Совет Семерых, – несмело вышло вперед одно из существ. – Обвиняем его в покушении на чужую жену. Развязывайте его, развязывайте, – обернувшись к своим подельникам, торопливо скомандовало оно. – Поскольку он – из твоего дома, мы требуем, чтобы ты исполнил приговор, вынесенный нами!

Путы, стягивавшие пленника, наконец упали, открывая разбитое, окровавленное лицо художника.

-Обвинение серьёзное, и наказание за такое должно быть суровым. Но, что-то слабо мне верится в то, что этот человек – преступник! – взвешивая каждое своё слово, медленно проговорил Он.

-Преступник!

-Виновен!

-Наказать! – пронеслось над толпой.

-И кто же вынес приговор? – Он пробежался брезгливым взглядом по оравшим из толпы существам. Ржавые банки! Пока рядом с ними были пусть потрепанные, но женщины, они каким-то непостижимым образом ухитрялись сохранять человеческие лица. Теперь, после погрома, учинённого Святыми, все они превратились в рванину последнюю. В свиней. Такие же грязные, обросшие коростой грязи вперемешку со щетиной и ещё каким-то там мусором… Бррр! Мерзость, короче, сплошная.

-Совет Семерых, – сжав тощие свои кулачки, прохрипело из толпы одно из существ.

-Обвинитель кто? – брезгливо поморщился бомбила.

-Он! – существа вытолкнули вперед такого же, как и они, опущенного, сутулого типа, исподлобья зыркающего на мир запуганными, затравленными глазами.

-Имя? – скривился в гримасе Он.

-Хмырь! – услужливо поклонился урод.

-Что? – у Него перехватило дыхание.

-Мы с вами знакомы. У меня ещё племянница Лешего живёт, – Хмырь ткнул пальцем в сиротливо стоящего поодаль типа. – Я забочусь о ней, правда! Она мне жена. А он покусился на ней, – набрав побольше воздуха в грудь, затараторило существо, испуганно поглядывая то на Него, то на художника.

-Три банки тушенки, и твоя жена приходит в мой дом, – устало выдохнул Он.

-Четыре? – существо мигом оживилось, лишь только речь пошла о жратве. Он уставился на художника. Тот лишь умоляюще посмотрел на бомбилу.

-Товар сначала покажи, – оскалился Он. – Вдруг не стоит?

-Четыре, – упрямо повторил Хмырь, пялясь в землю. – Четыре и я отменяю обвинение.

-Да и ржавая банка с тобой! – вдруг обозлился Он. – Четыре.

-Пять? – буквально подпрыгнул на месте Хмырь.

-Ни одной, – спокойно отреагировал бомбила.

-Хорошо, хорошо, – поспешно прервал Его доходяга. – Всё будет, как вы хотите. Я сейчас её приведу. Сию минуту. Вот, прямо сейчас.

-Совет Семерых, – прервал доходягу главарь шайки, – требует: отдай десять банок.

-Иначе что? – Он презрительно скривился, глядя в упор на Старейшину.

-Иначе не отдадим девку, – хмуро пробурчал в ответ тот.

-Слышь, Хмырь, они хотят лишить тебя твоей тушенки, – бомбила посмотрел на оппонента. Вместо ответа тот торопливо вытолкал вперед ту самую белокожую девчонку. Племянницу. Как же она исхудала! На несчастную было страшно смотреть: тощая, бледная, с кровоподтеками на лице, а ещё какая-то постаревшая и поникшая. При виде неё, художник напрягся. Было видно, что он только и ждет момента, чтобы, улучшив момент, вцепиться в глотку Хмырю.

-Принеси ему жратву, – негромко скомандовал Он художнику. – Живо! – видя, что тот колеблется, повысил голос охотник. Художник послушно исчез в горловине люка. – А ты иди сюда! – резко подтащил Он девчонку к себе. – Здесь пока постой, – оттолкнул Он её на безопасное от толпы расстояние. Визитеры недовольно оскалились. – Молчать! – бомбила тяжело посмотрел на оборванцев. Те быстренько так позатыкались, предпочитая не раздражать Его лишний раз. Лишь только Хмырь, плотоядно поглядывая на люк, откуда ему должны были принести вожделенные банки со жратвой, продолжал, как заведенный бубнить.

-Единственная женщина… Сам с голоду подыхаю… Ничего так не жаль…

-Заткнись, иначе у неё поинтересуюсь, как жилось с тобой, – бомбила взглянул на племянницу Лешего.

-Замечательно-замечательно, – торопливо затараторил тот, с опаской поглядывая то на девчонку, то на Него. – Заботился, как о родной!

-Ржавая банка! – с ненавистью выдохнул Он, упершись взглядом в оппонента.

-Нет ближе её у меня человека! Нету!!!

-Совет Семерых требует поделиться добычей, – прервал монотонное гудение Хмыря Старейшина.

-Иначе что? – в упор на него посмотрел бомбила.

-Иначе худо будет! – прохрипел тот.

-Вот, когда будет, тогда и поговорим, – оскалился в ответ Он. – Получай своё! – швырнул бомбила мешок с четырьмя пузатыми банками. – А ты стой, – схватил Он за шиворот художника, готового броситься на опущенного. – О ней лучше позаботься, – кивнул бомбила на девчонку. Тот послушно кивнул и повёл племянницу в дом.

-Так зачем вы пришли к моему дому? – в упор посмотрел на сородичей Он. – Я спрашиваю? – охотник остановил взгляд на вдруг ставшем таким маленьком и беззащитном Хмыре, прижимающем к груди добычу и затравленно озирающемся по сторонам.

-Я, меня, они… – приседая и чуть ли не кланяясь, затараторил Хмырь. – Я, вот, долг получить пришёл, – покосился он на мешок с банками. Затем, живо развернувшись, на полусогнутых ногах ринулся куда-то в ночь.

-А ты? – бомбила посмотрел на Старейшину.

-Смотри, худо будет. Мы ещё вернёмся! – скороговоркой выпалил тот, бросаясь вдогонку за беглецом.

-Мы ещё вернёмся! – разнеслось в воздухе. Визитёры исчезли также внезапно, как и появились.

-Скоты! – художник, неизвестно как оказавшийся на улице, бросился было вдогонку за существами, однако же был остановлен бомбилой. Схватив парня, Он, словно щенка, подтащил к себе упирающегося художника.

-Я живу в этом мире уже восемнадцатую зиму! Я до сих пор жив, потому, что не совершаю глупостей. И тебе не позволю, – тяжело выдохнул мужчина. – А теперь – пошёл домой! – ссутулившись, художник потащился обратно в нору.

Чуть постояв на опустевшей улице, Он, сплюнув, полез в свою берлогу.

 

Все спали, когда Он, аккуратно выскользнув из под одеяла, проскользнул в каморку. Сна не было. Была какая-то тревога, вот, только непонятно было отчего. Забравшись в самый угол, Он взял в руки потрёпанную свою гитару и, устроившись поудобнее, неумело провёл пальцем по струнам.

-Трень! – пропел инструмент. – Трень! – бомбила закрыл глаза, жадно вслушиваясь в затухающее пение струн. – Трень! – каморка снова наполнилась звуком неумелых аккордов. Почему-то именно в этот момент Ему вдруг вспомнилась та самая картинка из альбома художника: подрагивающее в летнем мареве белое здание, парящее над землёй. А ещё – точно такое же здание там, за мостом. За городом. Здание с сиротливо жмущейся рядом двухэтажной постройкой, вполне годной для того, чтобы разместить в ней огромную Его семью.

Он вздрогнул. Открыв глаза, бобмила долго ещё думал, как вообще могла прийти Ему эта мысль в голову! Нарушить ту тишину, столько раз уже спасавшую Его от накатывающих волн отчаяния и депрессии. Привести туда всю свою огромную семью! Впрочем, чем больше Он об этом думал, тем сильнее убеждался: иного пути нет. Да и сама идея, всего несколько минут казавшаяся такой абсурдной, теперь уже виделась нормальной. Более того, казалось странным, как это они до сих пор ютятся здесь, в этой крохотной, наполненной вечно сырыми затхлыми запахами пота, застоявшейся воды и гнили!

Решено! Они сегодня же покидают это место. Все до одного. Навсегда!

 

То был Его первый выезд со всеми своими домочадцами за все эти семнадцать зим. Как же необычно было ехать не в полной тишине, слушая лишь подвывание уставшего движка вперемешку с ветром, а весёлый звонкий смех ставшими такими близкими людей. Почему-то именно сейчас, впервые за более чем три зимы Ему вспомнились те редкие поездки на озеро, когда Он, собрав жену и сыновей, закинув в машину лодку, палатку, удочки и прочую дребедень уверенно брал курс на Калугу. Удивительно, но только в те редкие минуты они превращались в настоящую семью! Только в те дни им хватало времени и тем для непринуждённой болтовни обо всякой чепухе. Только тогда, надувая лодку, разжигая костёр, расчехляя удочки а потом, неторопливо попивая пиво и изредка поглядывая на лениво покачивающиеся поплавки они становились что ли роднее друг другу. Ближе. Каждый раз, когда приходила пора собираться назад, у Него нет-нет, да наворачивалась слеза.

-Пора домой, – объявляла ближе к вечеру жена. – Так, живенько собираемся, и выезжаем.

Она считала домом их квартиру. Он – это место.

Бомбила вздрогнул. Замечтавшись, Он чуть не пролетел поворот, ведущий к сиротливо возвышавшемуся над обугленными скелетами древних построек Дому с Картиной.

-Мы будем жить здесь? – поглядывая на зябко кутающийся в утренний туман Дом, раскрыл рот художник.

-Не в нём самом. Рядом есть постройка.

-А не помёрзнем? Оно же совсем разрушено! – художник недоверчиво посмотрел на мелькнувшую среди деревьев покосившееся приземистое здание.

-Так на то тебя и взяли, чтобы в порядок привести, – недовольно прохрипела сзади Карга.

-В подземелье же не мерзли и здесь ничего с нами не случится. Ведь, правда? – Наталья улыбнулась бомбиле.

Машина замерла, остановившись во дворе. Все гурьбой высыпали на улицу, с восхищением осматриваясь вокруг. Огромное такое здание, полинявшее от белой краски за всё то время, что стояло здесь одно. Брошенное всеми живыми существами, с наглухо забитыми кирпичом или досками окнами.

-Смотрите, что здесь есть! – Малой, первый поднявшийся внутрь дома, размахивая руками, позвал всех остальных. – Только тихо, не шумите! – почему-то приглушённо зашипел мальчишка, на поднявших страшный шум родственников. – Пойдёмте же, пойдёмте! Здесь, внутри.

Они остановились, привыкая к полумраку небольшого, разделенного на две части толстой стенкой помещения. Внутри было темно. Когда-то, наверное, оно ярко освещалось: вот тяжело покачивались под потолком металлические люстры, опять же окон было несколько в стенах, вот, только теперь они почему-то кирпичом были забиты. Только узенькие полоски грязноватого света проникали внутрь помещения сквозь неплотно подогнанные доски, сдавившие горло самого высокого шпиля. Он шагнул вперед. Эхо жадно подхватило нарушивший неподвижную тишину звук и живо разнесло его по всем, даже самым потаённым уголкам Дома.

-Сюда, сюда, – возбуждённо прошептал Малой. – Здесь, смотрите!

Бомбила уже понял, что привлекло внимание пацана. Вернее, кто. В одной из перегородок было продолблено углубление в котором, задумчиво глядя куда-то мимо посетителей этого места, на камне сидел длинноволосый человек. Он видел его и раньше. Каждый раз, когда Ему становилось совсем погано, бомбила приезжал сюда. Приезжал и, устроившись напротив странного человека, долго-долго сидел, закрыв глаза, вслушиваясь в причудливый оркестр тишины, полумрака и мерного боя собственного пульса.

Тишину Дома расколол щелчок. Секунда – и душный полумрак разорвал приглушённый свет пляшущего огонька. Это художник ловко высек искру и подпалил просмоленную ветку. Подняв нервно подрагивающий факел над головой, он осветил помещение. Бомбила задрал голову. То тут, то там, вырываемые тусклым светом язычка пламени из сумрака, со стен на Него смотрели старцы, женщины, дети. У Него перехватило дыхание. Столько раз Он был здесь, но даже и не подозревал о существовании этих картин на стенах и потолке. Словно завороженный, шарил Он взглядом по стенам, с жадностью выхватывая из полумрака всё новые и новые образы.

-Надо очистить окна. Я сейчас, – услышал Он голос Малого.

-Пойдём, я с тобой, – художник погасил пламя и вышел на улицу вместе с мальчуганом. Через какое-то время откуда-то сверху раздались противные скрежечушие звуки вперемешку с тупыми ударами. Это пацан с Художником, забравшись на самую верхотуру, сдирали гнилые доски, душившие узкое горло центрального шпиля. Вот, одна из них отлетела прочь, впустив внутрь Дома сноп света. И ещё одна. И ещё!

Словно завороженный стоял бомбила в самом центре большого зала. Освещённый снопами дневного света Он, задрав голову, таращился наверх. Туда, где из тьмы вырывались суровые взгляды седовласых старцев. А выше – облака. А ещё выше – он: человек с картины. В развевающихся на ветру одеждах, с поднятой вверх рукой и ярко сияющим над головой желтым кругом. Глядя в упор на бомбилу, тот словно насквозь видел того, кто пробудил его ото сна. Пробудил, вдохнув жизнь в это старое, одинокое здание. У Него закружилась голова. Сделав несколько неуверенных шагов, Он тяжело опустился на какой-то топчан или что там Ему попалось во тьме.

-Мать моя, – вытирая со лба пот, прошептал бомбила. – Мать моя!

-Сейчас, последнее окошко откроем и спускаемся, – донесся откуда-то сверху звонкий голосок Малого. – Дядя Дима, спускайся. Я сам. – Тишину снова разорвали несколько глухих ударов чего-то тяжелого о доски, стон выворачиваемого из дерева гвоздя и вот, новая, ежё одна порция света ворвалась в жерло центральной башни, разорвав на части тьму, испуганно забившуюся в самые потаённые уголки этого места. Разве, что место, где сидел тот человек осталось в сумраке. Там, где огромная арка разделила здание на две части, проходила зыбкая граница света и тени.

Резкий вскрик вдруг раздался откуда-то сверху. Вскрик, недовольный грохот потревоженных металлических листов крыши, шарканье, словно бы кто-то повиснув на краю металлического карниза, отчаянно пытается ухватиться хоть за что-то, ещё один вскрик, глухой удар чего-то мягкого о землю и тишина. Полная. Страшная. Мёртвая.

 

«Беда!» пронеслось у Него в голове, когда Он, снося всё на своём пути и бешено озираясь по сторонам, вылетел, не разбирая дороги, на улицу. Словно слепой, держась за стены Дома, Он подбежал к тому месту, откуда, как Ему показалось, раздался удар. И точно, на земле, в неестественно скрюченной позе лежало такое маленькое и беспомощное тело Малого. Узенькая полоска крови стекала из уха паренька на землю, растапливая почерневший жесткий лед. Пугающе-неподвижный взгляд, приоткрытый рот и никакой жизни. Никакой.

-Карга! – взвыл Он, стаскивая ватник. – Карга!!! – запутавшись в пуговицах, Он с ненавистью рванул ворот, раздирая в клочья убогую куртку. – Кто-нибудь!!!

-Уйди! – подковыляла старуха. – Ну, чего встали! – гневно прикрикнула цыганка на подоспевших, замерших в испуганном молчании людей. – Живо, печь растопите. Ты, – зыркнула старуха на Наталью, – таз найди! Снега натопить надо. Тряпок нарви на повязки. Кровать нужна жесткая! Вы двое, берите Малого и – в дом!

Хриплые выкрики живо вернули всех к жизни. Отчаянно суетясь и путаясь друг у друга под ногами, они носились туда-сюда, выполняя поручения старухи. Уже и дрова сухие отыскались и койку организовали. Наталья ухитрилась как-то там воды зачерпнуть из покосившегося колодца. Старуха же, ни на минуту не отходя от пострадавшего, сварливо прикрикивала на суетящихся домочадцев, приводя их в себя и отдавая всё новые и новые поручения.

Наконец, обработав раны какими-то там своими снадобьями, наложив несколько шин и перебинтовав раны мальчонки, она тяжело поднялась на ноги.

-Я сделала всё, что могла, – устало выдохнула цыганка. – Теперь его жизнь не в моих руках, – она молча села у изголовья кровати.

-И, что теперь делать? – хрипло выдавил Он.

-Верить, – старуха в упор посмотрела на мужа. Вязкая, пахнущая отварами тишина наполнилась всхлипываниями женщин.

 

В ту ночь никто не спал. Сбившись в кучу в одной комнате, еще не прогретой, необжитой пристройки, все молча смотрели на Каргу, что-то там колдующую над неподвижным телом Малого. То и дело ловя умоляющие взгляды, старуха лишь молча отводила глаза. Не в силах больше ждать, Он вышел прочь. Словно пьяный шатаясь по двору, охотник вдруг увидел маленький силуэт. Кто-то стоял на коленях, там, на Его месте и, глядя на картину, надрывно о чём-то просил силуэты.

-Боженька, миленький, пусть с Сашей всё обойдется! Он хороший и заслужил попасть на небо, к тебе под крылышко, туда, где всем хорошо. Но без него наша новая мама будет плакать. Правда! Она очень любит нас всех! Всех, как своих собственных деток! Как ты! Но у тебя много деток, а у нашей мамы – только мы. Пожалуйста, не делай так, чтобы она плакала! Пожалуйста, боженька, миленький! – разобрал Он слова.

-Зайка?! – от удивления Он замер на месте. Увлекшись Малым, никто и не заметил, что девочка куда-то пропала и вот, теперь, стоя на коленях, она снова просила помощи у того человека. Она снова молилась! По настоящему. – Зайка? – он подошел к девочке.

-Он услышит. Правда! Он очень добрый! Он нас всех любит, особенно деток. Он не откажет мне, вот увидишь! – бомбила присел рядом с девочкой.

-Кто Он?

-Он, – девочка уверенно кивнула на человека в белых одеждах.

-Но как ты узнаешь, что Он услышал? – бомбила обнял ребёнка и только тут почувствовал, какие холодные у неё руки. – Ты давно здесь? – уставился он на Зайку.

-Как только Сашу унесли в дом, – с трудом шевеля посиневшими губками, прошептала в ответ та.

-А ну, живо в дом! – бомбила, как пушинку поднял девочку на руки.

-Я не могу! – заплакала та. – Я должна попросить за Сашу! Он меня услышит!

-Если ты ещё хоть чуть-чуть посидишь на улице, Он заберет и тебя. Представляешь. Как будет плакать мама Наташа если это случится?

-Я не хочу, чтобы мама плакала!

-Тогда пойдём в дом.

-Но, тогда кто попросит за Сашу?

-Не бойся, Он – добрый. Он не откажет. Правда, – вдруг улыбнулся Он.

 

Промёрзшего по костей ребёнка с охами и ахами окружили со всех сторон. Даже Карга, чуть было задремавшая рядом с Малым, бросилась варить какие-то там очередные свои настои и снадобья. А Он, устало закрыв глаза, сидел, прижавшись спиной в тёплому брюху печи. Затем, словно очнувшись ото сна, Он никем не замеченный, выскользнул на улицу и в полном одиночестве неуверенно поднялся по лестнице в дом.

-Бог! – запрокинув голову кверху, туда, откуда с самой верхотуры смотрел на стоящего на коленях человеческое существо тот самый человек в белых одеждах, взвыл бомбила. – Бог, ты слышишь меня?! Ты и правда такой добрый, как говорит Зайка?! Да или нет?! – Он прислушался к тонущим в тишине отзвукам эха собственного вопля. – Ты такой великий, но даже не можешь ответить на вопрос! Или не хочешь?! Ты слишком велик, чтобы разговаривать с такими, как я, да, ведь?! Куда нам до тебя?! Ведь мы тут, в этой сточной канаве, а ты там, наверху! – от бешенного крика сбилось дыхание и бомбила тяжело дыша уткнулся в пол. Отдышавшись, Он снова задрал голову. – Хорошо, наверное, жить там, на небесах, да?! Там, где всем хорошо. Там, где нет всего этого! Грязи, страха, ненависти?! Сидеть и решать, кого заберёшь к себе сейчас, а кого потом! Ты хорошо устроился, Бог! Ты – там, где хорошо, сидишь и наблюдаешь. Мы, твои дети – здесь, где всё погано, барахтаемся в грязи! Но, почему так? Почему?! – отчаянно шарил Он взглядом по расписанным стенам, словно бы ища поддержки перед Его лицом. – Ты можешь всё, да, ведь? Так говорит Зайка. Тогда отдай его нам! Верни! Не забирай! – выдохнув это, Он без сил опустил голову и, ссутулившись и разом постарев, тяжело уперся костяшками кулаков в леденящий пол. – Ты, ведь, мог его забрать ещё там, в том доме, – глядя в мелкую, словно чешуя рыбы плитку пола, почти шёпотом продолжал Он. – Ты мог это сделать моими руками. Ведь, что мне тогда стоило убить его, а? Ответь, Бог? – Он осторожно, словно боясь увидеть что-то страшное там, наверху, снова приподнял голову. – Или тогда, на охоте, когда я потащил его с собой!!! Чего тебе стоило насадить Малого на крюк кого-нибудь из Святых? Но ты же не сделал этого!!!

Ты, ведь, мог забрать его, когда он был одиноким! Когда ему было погано! – с хрипом перевел Он дыхание. – Но так, ведь, не интересно! Интересно по-другому. Теперь! Когда у Малого появилась семья! Теперь, когда он стал кому-то нужен. Теперь, а не тогда!!! Слышишь меня?! Хочешь забрать его к себе?!! Так забери и всех остальных! Всех, до одного! Забери, а не вырывай им сердца! Забери, а меня оставь, если так хочешь! Если тебе так хочется поиграть в кошки-мышки, то поиграй со мной!!! Тебе, ведь, нужен сильный противник?! Сильный, а не эти беспомощные люди?! Не мучь их, Бог! – разревелся вдруг Он. – Я прошу тебя! Бог, не мучай их! Пожалуйста! Не разрушай нашу семью! – Он выл, распластавшись на холодном кафеле пола, прямо в центре бледного пятна света, покоящегося на полу. Выл, отчаянно молотя кулаками по цветной плитке, разбивая руки в кровь, но не замечая этого. Он ревел, лежа на полу, а Бог смотрел откуда-то сверху и, кажется, слегка улыбался.

Проснулся Он оттого, что кто-то бережно накрыл Его одеялом. Чуть приоткрыв глаза, Он увидел Наталью.

-А, что с детьми? – с трудом пересиливая жуткую боль сорванной глотки, просипел Он.

-Всё в порядке, – улыбнулась девушка. – Всё будет в порядке. А теперь, пойдём, – подняла она на руки бомбилу, – тебе надо хоть чуть-чуть отдохнуть.