Однажды правитель древней страны издал суровый закон: смертная казнь за супружескую измену. С тех пор долго в царстве не изменяли мужья женам, а жены не решались даже взглянуть на чужих мужчин.

Но как-то до царя-батюшки дошли слухи, что в двух молодых семьях изменили супруги. В одной – муж, другой – жена. Очень разгневался повелитель, созвал суд, на который привели провинившихся, которые оказались волею случая любовниками.

Вот и говорит им царь:

– Я помилую любого из вас, кто сообщит имя человека, с кем прелюбодействовали.

– А что будет с людьми, указанными нами? – спросил муж.

– Смерть! Чтобы не повадно стало разрушать чужие семьи.

– Тогда убей меня, потому что эта женщина, – мужчина указал на изменщицу на суде. – Была моей любовницей. Считай, что она указала на меня.

– Нет! – вскричала та. – Я погибну из-за своей большой любви, потому что ради любимого человека изменила семейному долгу.

– Государь! – обратился к царю мужчина. – По закону казнить нужно того, на кого укажет виновный. Я подтверждаю, что эта женщина показала на меня.

– Мудрейший правитель! – вскричала женщина. – Я заверяю, что нарушила супружеский долг, поэтому убить должны меня.

– Это так – сказал царь. – Вы оба виновны и показали на того с кем прелюбодействовали, значит тех, то есть вас, нужно казнить и то же время помиловать. Но я не могу нарушить свой же указ, поэтому выбирайте, кому из вас умирать, а кому – нет.

– Уважаемый суд! – вновь обратился мужчина. – Меня нужно казнить, а ее оставить на земле. И разрешите обратиться к женщине.

Царь кивнул уму.

– Любимая! – сказал мужчина, – ты думай о подарке, который дал нам Бог. Ты должна его уберечь. Заклинаю, соглашайся во имя его.

И женщина сдалась. Ее любовника казнили, а она родила через несколько месяцев мальчика.

Виктор нашел эту запись после смерти отца. Сергей Иванович любил при жизни писать разные притчи в толстую тетрадь, которую затем прятал в объемный сундук для потомства. Виктор не понял, для чего написал отец эту сказочную историю, но что-то ему подсказывало, что неспроста, и очевидно что-то подобное произошло в настоящей жизни. И, если не смерть любовников, то большая и горячая любовь между женатым мужчиной и женщиной была на самом деле. А, если любовь – абстрактное понятие, то ее плоды – конкретное понятие в виде младенца, как объекта с определенными признаками.

Виктор, может, не раскрыл бы отцовскую тайну, если не заинтересовался его записями, как профессиональный журналист и писатель. Он был очарован жизненными зарисовками отца на бумаге, и, когда уже завершал чтение притч, новелл и миниатюр, то наткнулся на отдельный рассказ, который потряс молодого мужчину… Вот он.

Сергей Иванович, неженатый выпускник мореходного училища, прибыл по распределению на сухогруз класса река-море и приступил к работе третьим штурманом. Он быстро освоился со своими обязанностями и вскоре самостоятельно стоял вахты, как в море, так и на озерах, и реках.

Вместе с ним в смене служил тридцатилетний рулевой Виктор. Молодой мужчина был женат, и его всегда провожала в рейс высокая и красивая жена. Сергей удивлялся неравному браку своего матроса, который был на голову не только ниже стройной женщины, но и абсолютно разнился с ней грубыми и невыразительными чертами лица. Даже с зубами не повезло парню, вместо которых в улыбке открывались железные блестящие протезы, неровные стальные монстры из американской карикатуры на русских мужиков времен холодной войны.

Штурман долго присматривался к своему рулевому, пытаясь понять: хороший ли человек. Но ничего особенного не замечал, как все на корабле матросы: в меру весел, остроумен и рассудителен. А вот же поди – жена невиданная красавица, которая может быть абсолютно за него спокойна: от красы не ищут уродства. А он за нее?

– Может, она гуляет без выходных на берегу, как водится часто у моряков? – пришло в голову Сергею Ивановичу. – Тогда бы стало понятно, почему бездетная женщина в самом соку живет большую часть года без мужчины.

Как-то после ночной вахты Сергей даже затеял разговор о доверии и изменах жен. Рулевой спокойно выслушал рассказы, насмешки по этому случаю своего начальника, молодых мотористов, механика и авторитетно заявил:

– Как бы там ни было, а всегда можно понять любую женщину, если гульнула, но только, чтобы об этом не знал муж.

– На нет и суда нет, так, что ли? – спросила молодая буфетчица Зина, которая кормила завтраками ночную смену. – Или у женщин ласки на всех хватит?

Виктор внимательно посмотрел на нее и отвернулся, но Сергей успел уловить удивительный живой блеск в серых глазах молодого мужчины. При этом лицо рулевого преобразилось, и перед ним, показалось, сидел спокойный, симпатичный и мужественный человек.

Такое же перевоплощение происходило в момент общения с рулевым матросом с буфетчицей, которая не отличалась тоже особой красотой. Обыкновенная курносая девушка с полнеющей фигурой и короткими темными волосами на голове. Не каждый позарится на кораблях на такую, даже там, где разрешили бы не только мечтать об этом помощники капитанов по политической части.

Незаметно в служебных хлопотах проплыло шесть месяцев, вахта сменялось вахтой, неделя мелькала за неделей, никаких будораживших событий и особых тайн на судне. Но однажды произошло событие, заставившее молодого специалиста посмотреть иначе на отношения в команде.

Сергей Иванович после ночной вахты задержался в ходовой рубке, его смена позавтракала без него и разбрелась на отдых по каютам. Море штормило, и Сергей осторожно пробирался по коридору, придерживаясь за поручни на переборках. На траверсе Зининой каюты дверь неожиданно распахнулась и перед штурманом предстала неоднозначная картина. Виктор и Зина сидели на разобранной постели. Рулевой крепко обнимал буфетчицу за плечи и что ей говорил. Раскрасневшаяся девушка выглядела очень счастливой и радостной.

Перед тем, как захлопнуть дверь-предательницу, Сергей увидел нежность, с какой придерживал рулевой буфетчицу.

На следующий день влюбленная пара ожидала, что последует неминуемый разговор с капитаном. Но Виктор решил не мешать чужому, хоть и запрещенному на кораблях, счастью молодых людей. Он, встречаясь с ними, делал вид, что ничего не произошло, продолжал разговаривать, как прежде, словно не заметил их откровенного любовного озорства.

Но пара не поверила ему и была очень благодарна за молчание молодого специалиста. Сергей понял это сразу, потому что буфетчица подкладывала ему куски получше, а рулевой смотрел на своего начальника, как преданная собака, ловил любое указание и немедленно исполнял его.

С тех пор третий штурман постоянно наблюдал за парой, которые временами были так увлечены своей любовью, что не замечали ничего и невольно выдавали себя. Невозможно было скрывать им свои чувства, и уже многие члены экипажа догадывались или знали об их отношениях. Но все молчали, как партизаны, бережно хранили тайну, как собственную, потому что понимали: между мужчиной и женщиной не простой флирт, а что-то настоящее и верное. Теперь судно бороздило мировые воды, имея на борту два влюбленных человека и двадцать пять членов команды, которые охраняли их счастье. Уже никто не спрашивал, кому из них и с кем идти в город в иностранных портах. В необходимые по инструкции группы для шопинга всегда записывали вместе.

Последний рейс, после которого Сергей Иванович списался с флота, как-то сразу не заладился. Перед самым выходом в море старший штурман попал в больницу с аппендицитом. На третий день внеплановой стоянки прибыл на замену специалист судовождения из подменного экипажа. Немолодому мужчине недоставало шести месяцев, чтобы отправиться на законную пенсию. Вот его и сунули на этот рейс.

Худо-бедно вышли в море и снова время на корабле побежала в привычном ритме четырехтактного судового дизеля: вахта, сон, отдых, снова вахта.

Рулевой, как заметил Сергей Иванович, был особенно обходителен с буфетчицей. Чуть, что, бегал помогать ей, поднимал за нее тяжелые кастрюли или ведра с водой. И вскоре все заметили, что Зина стала полнеть, живот округлился и стал заметен. Сомнения не было, буфетчица ждала ребенка. Как влюбленная девушка обошла бдительных медиков на обязательной комиссии перед выходом в рейс, осталось полной загадкой.

Капитан вызвал девушку к себе. О чем они говорили там, не известно, но с тех пор буфетчице всегда помогал кто-то из матросов, если Сергея не было рядом. Экипаж догадался, что с приходом в любой российский порт, буфетчица спишется на берег по очень уважительной причине.

Но, как на зло, сильные ветры взбудоражили море, и ураганы долго не позволяли продолжить путь кораблю к дому.

Сергей Иванович спал после вахты, когда по громкой связи ему капитан приказал явиться в судовой лазарет. Раньше этим хозяйством заправлял штатный доктор, но моряки болели редко и кому-то в министерстве пришла в голову «блестящая» идея, сократить единицу врача для экономии зарплаты.

Докторов списали с подобных кораблей, а будущих офицеров флота обязали проходить медицинские курсы, чтобы оказать помощь на месте, если потребуется.

Третий штурман обладал вкладышем в дипломе, позволяющим лечить моряков в море до прихода в порт.

Как оказалось, Зина рожала, не дождавшись двух недель до срока, и капитан приказал принять у нее ребенка.

– Так я не делал никогда этого! – испугался Сергей. – Нас больше учили лечить переломы, понос и простуду.

– Больше некому, у тебя есть допуск, а будущий папа и материнский инстинкт помогут даже недоученному эскулапу.

Громкий стон Зины прекратил препинания, третий штурман, проклиная судьбу, ринулся на помощь.

Через долгий и мучительный час наконец-то с помощью самой виновницы переполоха, природы и немногочисленных знаний Сергею Ивановичу удалось извлечь плод, перевязать пуповину и обтереть ребенка. Затем он завернул кричащего мальчика в нарезанные на пеленки простыни и прижал к своей груди. Теплый комочек притих в тепле, роженица счастливо улыбалась, а ошалевший отец с любовью рассматривал сыночка на руках Сергея.

Капитан торжественно, как мог в такой ситуации, поздравил Зину, потряс крепко руку Виктора и, как представитель власти, занес появление человечка на свете в судовой журнал. Он разрешил буфетчице и рулевому занять пустующие каюту врача и лазарет, чтобы ухаживали за новорожденным вдвоем.

– Раз получилось так, живите здесь, а потом разберемся на берегу, что, почем и как, – сказал он. – Как назвали мальца?

– Не знаем еще, нужно подумать, – смущенно поглядела на Виктора Зина.

– Ну, думайте до прихода на берег, потом сообщите мне для официальной справки.

До родного порта оставалось три дня неспешного пути. Море успокоилось, словно радовалось счастью людей. Третий штурман, гордый, что принял самолично крохотного младенца и по праву стал крестником ему, два раза в этот день забегал к младенцу, ласково баюкал на руках и приговаривал:

– Настоящим моряком будешь, научишься плавать, как рыба, нырять дельфином на радость родителям.

– Домой придем, спишусь с флота, чтобы каждый день сына видеть, растить его мужчиной, – неоспоримо заявил Виктор.

Авария произошла на вахте старшего штурмана, присланного перед рейсом. Он каким-то образом не заметил красный буй, установленный над подводной скалой. Только в одном месте было скалистое препятствие, а вокруг простиралось необъятное и глубокое море.

Судно с ходу пропороло брюхо так, что повредила и второе дно, вода хлынула в отсеки. Капитан приказал дать радисту «SOS», сообщил координаты, сыграл аварийную тревогу. Команда разбежалась по своим местам, согласно устава службы. Началась отчаянная борьба за живучесть судна.

Дружно завели под пробоину брезентовый пластырь, включили осушительные насосы, штурмана проложили курс к ближайшему берегу.

До него сутки хода, а спасательные корабли обещали подоспеть через двенадцать часов.

Зина не особенно нервничала после аварии, была уверена за мужчин на корабле, которые спасут ее и ребенка. Поврежденное судно выгребало к спасительному берегу, а экипаж с надеждой посматривал на пустой горизонт в ожидании спасателей. Внезапно стала портится погода, налетел свирепый ветер и погнал крутую волну. Боковая качка не только изматывала моряков, но и ускорила поступление воды в трюма. Вскоре команде пришлось отступить под ее напором, покинуть нижние помещения, которые заполнились уже до половины. Отяжелевшее от воды судно заметно сбавило ход, лениво переваливалось с волны на волну.

Штурмана подсчитывали время возможного подхода к берегу и вероятность полного затопления судна. Неутешительные расчеты показали, что судно затонет раньше, чем сядет корпусом на мель.

Капитан приказал приготовить шлюпки к эвакуации команды, но не покидать судно без команды. Моторный отсек водой не заливало, корабль шел своим ходом к невидимому пока берегу. Быстро стемнело, наступила беспокойная ночь.

Каюта Зины с ребенком располагалась на верхней палубе. Женщина спокойно кормила ребенка, стирала, гладила пеленки, терпеливо ждала Виктора, который заверил ее, что зайдет за ними, когда потребуется перейти в шлюпку.

Бедственное положение судна стала критическим, когда волной неожиданно сорвало брезентовый пластырь, который прикрывал пробоину и не позволял стремительному затоплению помещений. На такой волне ставить повторно пластырь – напрасный труд.

Капитан дал приказ покинуть команде судно и остановил машины. Сергей Иванович побежал к шлюпке на правом борту, чтобы принять командование спасением людей в ней согласно расписания, приказал Виктору помочь эвакуации Зины и ребенка, которые должны были поступить сюда же.

Ситуация уходила из-под контроля. Судно начало сильно крениться, и Сергей Иванович приказал спускать шлюпку на воду, не дожидаясь Виктора и Зину с дитем, иначе будет поздно для всех.

Едва шлюпа оторвалось от судна, оно ушло под воду. Моряки не верили глазам. Только что на волнах покачивался корабль, а через мгновения стремительно стал опускаться в пучину, прошло не больше минуты, и его не стало.

На воде поплавками качались две шлюпки с командой и несколько плотов, которые от соприкосновения с соленой водой, автоматически отстрелились от судна и надулись воздухом шатрами из баллонов в них. Капитан пробовал провести перекличку людей в спасательных средствах. С большим трудом удалось выяснить, что кроме Зины, Виктора и ребенка, все на местах.

– Может, они на плоту устроились, – предположил кто-то в шлюпке Сергея. – Виктор давно работает на море, знает, как им пользоваться.

Такую версию было нельзя проверить, потому что подобные средства не управлялись людьми. Их уносило ветром на произвол судьбы, а проверить, есть люди под тентом, невозможно в беспокойной толчее волн.

На шлюпках установили парус и взяли курс к берегу. Но дойти не успели, подоспели спасатели и приняли людей на борт. Потом разыскали в море все судовые плоты, которые оказались пусты. По-прежнему не досчитались трех человек: Виктора, Зину и их младенца.

К утру море успокоилось, а рассвет открыл взору моряков близкий берег. Когда вычислили точку затопления, то оказалось, что над судном всего пять метров воды, ему не хватило полчаса хода до мели.

К вечеру на погибшее судно отправились спасатели с прибывшими водолазами и аквалангистами. Им предстояло обследовать все помещения, чтобы найти трупы людей.

Сначала нашли Виктора и Зину. Они, крепко обнявшись, лежали в углу судового лазарета. Широко открытыми глазами они смотрели наверх, словно прощались с кем-то. Командир спасателей махнул рукой под водой аквалангисту, чтобы искал ребенка.

Под подволоком докторской каюты оказалась воздушная подушка – полметра незатопленного пространства. Шкаф был закрыт, но дверки его антресолей распахнуты, и внутри виднелся сверток.

В нем находился живой ребенок. Спасателям удалось вытащить новорожденного на свет в специальном боксе, и только на воле сын Виктора и Зины зашелся в громком крике, словно оплакивая погибших родителей.

Позже нашли на теле малыша под пеленкой накарябанную карандашом на листке, вырванной из записной книжки, крохотную записку: «Живи, Витя, мы любим тебя».

Моряки сняли головные уборы и молчали, поминая мужественных людей. Ради жизни ребенка, они пожертвовали свои, ведь, как посчитали специалисты, кислорода бы не хватило для всех до прихода спасателей.

Журналист заплакал, доставая последний не просмотренный листок из отцовского сундука. Это было свидетельство об усыновлении Сергеем Ивановичем сына погибших моряков. К нему были приклеены две профсоюзные фотографии курносой женщины, худощавого мужчины и небольшая записка: «Прости, сынок, что не рассказал при жизни твою историю. Не у всякого человека найдется столько мужества, как у твоих родителей. Помни их и не осуждай меня».