Он — бывший зека. Свой в доску за колючей проволокой. Опытный хищник с тремя «ходками» за спиной. Его девиз: "украсть — украдем, ограбить — ограбим, а если что — и убить рука не дрогнет". Звериное бандитское чутье обмануло его только раз — когда спас, почти случайно, из милицейской засады кавказца-предпринимателя. Когда согласился пойти к спасенному на службу. Когда не понял, в какую передрягу его втягивают и какую роль для него готовят. А когда наконец понял — вывернуться было уже почти невозможно... Все совпадения имен и фамилий героев книги и реально существующих людей носят случайный характер. Автор Часть первая Волки Объявили: «Москва». И за спиной будто пропасть разверзлась. Все там — в прошлом, будь оно проклято. Теперь жизнь начиналась сызнова. Времени подумать хватило — шесть лет зону топтал... Федор сидел, как статуя, его будто и вовсе не касалась суета в вагоне, обычная суета перед прибытием поезда на конечную остановку. Двигали чемоданы, тюки, снимали с полок какие-то баулы и ящики. Ругались, смеялись взрослые, визжали дети, одуревшие от духоты и людской скученности. За окном мелькали какие-то сараи, свалки, тощие тополя, бесконечные ряды железных коробок-гаражей. «С возвращением, Федор Анатольич», — сказал он себе, скривив губы в жесткую ухмылку, и заметил, с каким испугом скользнули по его лицу выцветшие глазки тетки, занимавшей место напротив. Всю дорогу, долгие трое суток, Федор проехал молча, ни с кем даже словом не перекинулся. Вся эта мошкара его не интересовала. Сейчас, с самого первого шага на воле, важно было не ошибиться, просчитать все варианты, учесть прошлые ошибки. Федора не занимало, как смотрят на него попутчики, что думают. Он возвращался не домой, нет. Дом его был далеко отсюда, и там его не ждали. Он возвращался к «своим». И другого пути ему не было. Он давно поладил со своей судьбой и старался ей радоваться. Федор разменял уже четвертый десяток. За спиной три ходки, здоров, внешность неяркая, но привлекательная, склонен к упорядоченной жизни, любопытен в меру, особый интерес питает к лицам другого пола - здесь как раз меры он не знал, слаб человек... Но честолюбия хватало, чтобы на задворках не мотаться. И жалеть ему не о чем. Украсть — украдет, ограбить — ограбит, а если хороший куш будет, то и «завалить» рука не дрогнет. Федор оскалился весело на испуганную тетку: — Приехали, мамаша... Ее напугал его голос больше, чем трехдневное молчание. Белое пухлое личико вспыхнуло. «Одичал ты, Федор, — подумал он. — Тюрьмой от тебя несет за версту. Запашок этот заметный...» Вагоны лязгнули, толкнулись бестолково, поезд остановился. И Федор тут же забыл о тетке. Москва... Предали его тогда здесь или сам он все- таки прокололся? Только полгода на свободе пожировал. Нет, сейчас думать об этом не следовало, пустое — в прошлых делах копаться. Он ведь запретил себе это, а все тянуло внутри что-то: подставили. Первое время в зоне мучили сны о предательстве. Один особенно запомнился; как большинство кошмаров, он имел обыкновение повторяться. Снилось, что он в каком-то доме, за окном — глухая ночь и зловещий звук, не похожий ни на какие человеческие звуки. Там колышется белесая тень, неясная фигура. В ужасе пытается он позвонить своему близкому дружку, ближе некуда. Но никто на звонки не отвечает. Бросив трубку, Федор слышит стук в окно, там за стеклом возникает заголившаяся в адской злобе, страшная харя этого самого друга... Кто предал его? Кого он предал? Федор тогда до конца так и не разобрался в этом. Зона, куда он попал, была воровской, в ней сидели два «вора в законе», и всем остальным жилось неплохо, все было увязано с волей. Да у него и свой авторитет имелся, жить можно было. А теперь? Теперь предстояло набрать известный номерок. Его примут, и все будет по-старому. Как жил, так и будет жить! Кто раз на эту дорожку ступил, тому не остановитъся. Пусть сказочки о перевоспитании в яслях рассказывают. Федор подхватил свою спортивную сумку и, как нож сквозь масло, прошел сквозь столпившихся на выходе из вагона озабоченных и оживленных лохов. Никто и не пикнул. Злые, насмешливые глаза были у Федора. С таким лицом, поди, останови. Знал он, что преград ему нет и не будет. Пружина, крепко скрученная в зоне, распрямилась. Он ступил на перрон и, расправив плечи, чуть не расхохотался, глядя на пестрый балаганный мирок вокзала, раскинувшийся перед ним. - Все сначала и без промаха, — промелькнуло в уме. Все они — «бакланье», а он — Федор Артюхов, запросто его не возьмешь. Выкусите. Он пробирался через загромождение вещей и тележек носильщиков к выходу, на площадь Трех вокзалов и твердил про себя, как заклинание, заветный телефонный номер. Может, здесь, на воле, за эти шесть лет что-то и изменилось, но связи, которые у него были, есть и останутся. После прежней отсидки братва приняла его, как родного. Помогли в первое время деньгами, машину купили. Все его кореши влились тогда в «бригаду» известного в Москве уголовного авторитета. Все было отлажено до такой степени, что он, как за зарплатой, приходил в определенный день к барыгам за деньгами. Контролировали они «кусок» Ленинского проспекта, в основном ларьки, пару гостиниц в том же районе, Павелецкий вокзал. Не Бог весть что, но проблем с бабками не было. Федор перепробовал три телефона-автомата и с четвертого дозвонился. Голос ответил знакомый, как не узнать было Шепелявого. У Федора даже дыхание перехватило, но лишь на секунду. — Васька? Ну, Голова, привет. Свое отмотал, с вокзала звоню... — Федор не ожидал, что настолько трудно дадутся ему эти несколько фраз. А ведь сколько раз он их мысленно уже произносил! — Ты, Стреляный? — после короткой заминки прозвучал недоверчивый вопрос. — За битого двух небитых дают, — рассмеялся Федор, именно так сказал он тогда, когда его привезли с простреленной ногой после одной из стычек с «чечами» за раздел территории. «Первая жертва будущей войны», — шутил он потом. — Федор... — протянули на том конце. С радостью, но и еще что-то таилось в далеком голосе другана. Это «что-то» слегка царапнуло Артюхова, но он выругал себя за подозрительность. — Федор, — повторил Голова уже оживленнее, — мы тебя к осени ждали. — Что, апартаменты не готовы? — усмехнулся Артюхов. Сам не понимая почему, он начал раздражаться. — Приезжай, приезжай, — после паузы затараторил Васька. — Вот только позже, мне отойти надо. Слышь, Стреляный? Буду часам к шести. По высшему классу встретим. Дело у меня сейчас... — Ла-адно, — Федор повесил трубку, не слушая продолжения. Его душила обида, хотя понимал, что свалился как снег на голову. Где теперь до вечера кантоваться? Хотелось помыться, скинуть дешевые тряпки, оттянуться за рюмкой и выспаться от души. Была у него еще пара телефонов, но туда звонить следовало по неписаному распорядку во вторую очередь. Ничего, он Ваське такой прием припо-мнит. В толпе приезжих на площади Федору стало совсем тоскливо, его толкали, какие-то дядьки в грязных пиджаках, хватая за рукав, наперебой предлагали машину... Он подумал минуту и юркнул в подземный туалет, сунул бабке на входе, не считая, деньги, и она выложила ему без слов чистое полотенце, мыло и даже зубную пасту. Федор долго плескался над крохотной неудобной раковиной, не обращая внимания на лохматых, о чем-то спорящих, сидя прямо на каменном полу, цыган, на бледного мужика в светлом помятом костюме, который подкатывался к нему несколько раз, многозначительно поводя глазами. Потом бросил старую рубаху в угол и надел другую, чистую, из сумки. Зеркало отразило живое загорелое лицо, им Федор остался доволен. За спиной бабка-смотрительница ругалась с цыганами из-за его рубахи. Он вынырнул на улицу, купил пачку «Мальборо» и взял автомобиль. Конечно, никому из ребят нельзя было бы рассказать, куда он намылился сейчас: высмеяли бы. Но ведь время до вечера надо было как-то убить, да и плевать ему на ребят, Федор с детства имел склонность к авантюрам, а тут неплохая каша могла завариться. Попадала к ним в зону газетка, «Мистер ИКС» называлась. Крутые истории про любовь там печатали, да с подробностями. А от рисунков и фотографий в штанах было тесно. До дыр ее зачитывали, а кое-кто и сам письма туда кропал. Уговорили и Федора: тебе, мол, освобождаться, лови шанс, может, подцепишь какую одинокую курочку по душе. Федор и верил в это, и смеялся над надеждами товарищей, но письмо все-таки хоть и с трудом, но сочинил, попросив в примечании для редакции, чтобы все, что придет на его имя, сохранили. Случилось это года за полтора до конца его срока. Он уж и думать забыл про это, как принесли ему номер с его напечатанным письмом. Вся зона читала, а несколько человек попросили и для них подобные письма соорудить: все разнообразие кА-кое-то в монотонной зековской житухе. Федор не ломался, написал, тем более что отблагодарили его «гревом» щедро. Но собственное письмо ему все равно нравилось больше остальных. Он страничку из газеты сохранил. А само письмо чуть не наизусть выучил. «Милые дамы! — писал он. — Пересидел я уже пять правителей. Первый раз посадили дуриком при Леньке мальчишку нецелованного, а при ком вся эта карусель кончится — забыли сказать. Конечно, на успех своего письма особо не надеюсь, но чем черт не шутит, пока Бог спит. Осталось еще мне сидеть год с неболышим, и мужик я — что надо. Короче, ураган для дам. Конечно, окажусь я на свободе, и женщины полетят, как мухи. Мне тридцать пять лет, я совсем не похож на измученного, чахлого мухомора, наоборот. спортивный, неплохо сложенный, цвет волос пепельный, голубоглазый шатен уголовно- спортивного типа, как в американском кино. По освобождении у меня снова появятся все приметы внешнего благосостояния: связи, деньги, возможность дарить цветы и делать подарки, красивые вещи и т. д. Словом, все, что так быстро бросается в глаза, привлекает внимание, на основании чего многие женщины судят, к сожалению, о человеке. Сейчас время такое, что дамы все трезвые, рациональные, здравые. А мне так хочется, чтобы меня любили по старинке, а не как обеспеченного полового партнера. Я верю, любовь моя единственная откликнется. Со мной можно идти рука об руку по жизни. Не подведу. Где ты, моя родная, желанная, нежная женщина?» Старый татарин Ренат, сидевший уже шестнадцать лет, плакал, когда читал его письмо. Ничего не соврал Федор, когда писал. Таким он видел себя, а уж все остальное — от лукавого. Сколько всего сидел да за что, долго ли с одной, нежной и единственной, мог прокантоваться — это, конечно, в послание его не уложилось. Как пчела за взяткой, улетело письмецо в неизвестность. Теперь Федору предстояло узнать — богат ли его сбор. Федор ехал по городу, который не видел шесть; лет, и он казался ему совершенно чужим, будто увиденным в телевизионном рекламном ролике. И впервые Артюхова охватил легкий озноб, как перед прыжком в неизвестность, но это продолжалось. Такой краткий миг, что он тут же забыл холодящее жутью ощущение. Водила, конечно, раскусил его и запросил слишком много, когда они добрались по указанному Федором адресу. Но тот торговаться не стал, будут у него бабки и совсем скоро, мелочиться не стоило. Так Федор оказался в редакции скандальной газетки «Мистер Икс», куда его поначалу не хотели пускать, но он разжалобил охранника и скоро сидел в заваленном бумагами и стопками газет кабинетике начальницы Бюро знакомств. Он ожидал увидеть нечто среднее между какой-нибудь кино-звездой и топ-моделью с глянцевой обложки журнала а перед ним за столом возвышалась рослая крупная бабенция лет сорока, причесанная под школьницу. — Мы вообще-то лично никого не принимаем — сурово начала она. — Все контакты осуществляются по почте. — Но я просил... — Федор сам удивился, какой у него жалкий голос, и почти уже решил немедленно слинять отсюда. — Вот. Он положил на стол ответ из редакции, пришедший в зону. — А... Так вы... — бабенция стрельнула глазами в сторону конверта. — Сейчас посмотрим. В порядке исключения... Она вызвала какую-то девушку и, путаясь, объяснила, что требуется. При этом ее прозрачно-голубые глаза неотвязно смотрели на Федора так, что ему стало не по себе. «Трусит начальница, — решил он и заскучал. — А с охранником они разберутся за то, что меня впустил». Но зато три письма держал он через двадцать минут в руках. И одно из них было из ближнего Подмосковья. Это ли не удача! Он уходил из редакции так стремительно, что примирил с собой тетю-лошадь из Бюро знакомств, которая даже пожелала ему вслед счастья. Счастье... Федор выскочил во двор, а оттуда на улицу. Жить хотелось, жить. Сесть в баре и под звон стаканов неспешно поговорить по душам... Вот только с кем? Он забыл о том, который теперь час, и о том, что раздолбай Васька просил приехать к шести. Федор не хотел чувствовать себя парией в этом городе, преображенном богатством, полном дорогих автомобилей и нарядных беспечных людей. Был ясный день с легкой дымкой вдали, и оттого казалось, что за автомобильной магистралью, там, где раскинулся какой-то парк, стоят на якоре, раскинув жемчужные паруса, далекие яхты. В коротком забытьи его обступили впечатления детских лет: Сочи, хлопанье паруса, запах смолы, прохладная шершавость ракушек с песком на ладони. Почудилось: даже в ветре — морская свежесть. Это он расслабился в ожидании перемен. И не стоило их оттягивать. Федор остановил машину и назвал адрес Головы. Шофер на этот раз попался заводной малый. Они проскочили весь неблизкий путь до Васькиного дома на Щипке, словно на кончике пули. И лишь на последнем светофоре остановились с визгом, так, что мурашки по спине, ни сантиметра в запасе — на волосок от вечности. — Ну, даешь, — выдохнул Федор, различая впереди контуры знакомой кирпичной семиэтажки постройки сороковых годов. — Сейчас бы приехали по другому адресу. Парень в ответ только презрительно свистнул и даже не взглянул на оставленные Федором деньги за проезд. Было три часа, но Федор вдруг почему-то уверился, что Васька дома, только вот крутит зачем-то, темнит... «С бабой он там, что ли?» — напряженно размышлял он, все, более замедляя шаги, чем меньше оставалось пути до Васькиного подъезда. Во дворе было пусто, только на магистрали, откуда пришел и он сам, маячила за деревьями синяя иномарка, пустая, но рядом, в кустах, плохо различимые, покуривали две мужские фигуры. Или просто ждали кого-то. Понять было нельзя. Федор остановился. Всего-то несколько десятков метров отделяли его от цели, но почему-то ему расхотелось идти сейчас к Ваське. Пропал кураж, и опять легкое дуновение озноба коснулось сердца. «Сказано в шесть. Смотри, нарвешься», — стукнуло внутри. Если бы Федор направился к подъезду прямо от дороги, с того места, где вышел из машины, он не увидел бы того, что открылось ему теперь, когда он появился перед Васькиным домом со стороны двора. У торца семиэтажки мелькнули трое плотных мужчин в джинсе. Один, будто почувствовав присутствие Федора, незаметного для них в тенистой аллейке, обернулся на миг, и Артюхов вздрогнул: мент. Что-то готовилось здесь, в этом тихом чистеньком дворике. Флажки были развешены, охота объявлена. Сваливать, пока не поздно, — вот что было сейчас самым главным. Только вышел и вляпаться? Нет, такого Федор себе позволить не мог, однако по какой-то странной инерции сделал еще пару шагов вперед. Никакой вины за ним сейчас не было, но въевшийся в плоть и кровь страх зека поднимал внутри волны паники. А ярость, ослепляющая, сжавшая горло ярость вновь подтолкнула его вперед. Васька, сучара, жравший и пивший вволю, трахавший баб, пока он чалился в зоне, значит, это Васька пахал на ментов? Здесь же засада. Теперь Федор точно это знал. Но на кого? Он окинул взглядом дом, задержав на мгновение глаза на трех окнах на пятом этаже. Тихо все было. Из подъезда вышла женщина с хозяйственной сумкой и неторопливо пошла навстречу Федору. Поравнялась, взглянула без любопытства. Федор стоял столбом, преодолевая сомнения и вопросы, догадки и неуверенность. Или все это померещилось ему насчет Васьки? Так, теперь — или никогда, понял он. Надо идти и выяснять, иначе не видать ему спокойной жизни. Вот он уже у подъезда, оглянулся назад: белый «Жигули», не тормозя, на скорости свернул с магистрали и через несколько секунд уже стоял у того же самого подъезда. Невысокий мужчина в кожаной куртке, даже не закрыв машину, метнулся к двери, опередив его, Федора, будто и не заметил. А Федор уловил движение в дальнем конце двора. Дальнейшее он совершил на «автопилоте». Рванул в подъезд и успел поймать «кожаного» у лифта, когда дверцы уже открылись. — На пятый? — прохрипел Федор, голос отчего-то пропал совсем. Мужчина вздрогнул. Черные недоумевающие глаза смотрели строго и холодно. — Мотать надо отсюда. Слышишь? Ментов полон двор. Лифт медленно полз вверх. Федор нажал кнопку «стоп». Лицо «кожаного» окаменело. Он как будто что-то понял. Дверца открылась. Они остановились на третьем этаже. — На седьмой. Там чердак. Я знаю, как уходить, — сипел Федор, двигая шеей, будто стараясь освободиться от удавки. — Эй, ты почему так решил? Кто ты? — «Кожаный» наконец пришел в себя, цепкой рукой схватил Федора за плечо. — Потом, потом, — бормотал Федор, нажимая кнопку последнего этажа, а про себя думал: «Шесть лет... Чердак могли задраить наглухо, или они уже там...» Каждый проулок, любой проходной двор знал он в этих местах, но ведь шесть лет прошло... Уйдут иди не уйдут? Если заметут — уж точно ему хана. Вот и последний этаж. Площадка и лестница наверх. Лифт захлопнулся. Не сговариваясь, они побежали по железным ступенькам, слыша где-то в отдалении глухие голоса. С висячим замком чердака Федор справился играючи. Нырнули в пыльное нутро под крышу. — Куда? — «Кожаный» замер, напряженно глядя на неизвестного спасителя. — Беги за мной, там, впереди, черная лестница и переход в соседний дом. Если повезет... — Федор мчался изо всех сил, будто на карту была поставлена вся его жизнь. «Если повезет...» — твердил он, крепко сцепив зубы и почти позабыв о том, ради кого пошел на такой риск. И лестница, и переход — все это было; они пробирались между каких-то железных ящиков и закопченных труб, спускались вниз и карабкались по ржавым прутьям пожарных лестниц. «Кожаный» не отставал ни на шаг, но для Федора сейчас ничего на свете не было важнее его собственной жизни и воли. Он почти ненавидел этого сытенького жлоба, и ненависть гнала его вперед, придавая сил, сноровки и удачи. Ведь только удачей мог он сейчас объяснить то, что нигде на всем пути им не встретилась намертво заколоченная дверь или замурованный переход. Они вылетели на улицу почти за два дома от своих преследователей. Федор услышал со стороны Васькиного двора громкие крики, «кожаный», задыхаясь, затравленно оглядывался по сторонам. Два выстрела разорвали воздух, потом еще и еще... Стреляли с чердака, оттуда, где они только что были, значит, погоня буквально шла по пятам. Теперь Федору уже не нужно было руководить «кожаным». За те минуты, пока отрывались от преследователей, они превратились в одно целое и любое движение одного каким-то чудесным образом передавалось другому, даже если оно еще не было сделано. Они понимали друг друга без слов. Петляя меж кустов, прячась за деревьями, они преодолели сквер и выбежали прямо на забитую машинами магистраль. Впереди остановился автобус, еще несколько отчаянных прыжков вбросили их в его открывшиеся двери. Еще миг, и автобус затерялся в лавине транспорта. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
