Дневниковые записи

 

ОТЕЦ

 

Утром нас разбудил звонок соседки:

-Умер, отец ваш, там мать ваша звонит, плачет...

Я не успела...

Он лежал на кровати, как живой!

Я гладила его лоб, трогала руки - он безмолствовал! Странное

чувство... Первый раз я не ощутила страха перед покойником.

 

Удивилась смешанному чувству нереальности происходящего.

 

...Порхающие в воздухе хлопья снега, и тишина, кладбищенская,

неживая...

Торжественная! Устрашающая!

Она пугала! Природа замерла в тишине, отзываясь трогательным

сочувствием...

Казалось, она - отстранилась от внешнего мира, укрылась белым

саваном, в покое. Разве может быть по-другому?

День такой же, как и отец, значительный в своем молчании. Тихий...

Я думала об отце, вспомнилось недавнее...

 

- Слышишь, с отцом плохо, приезжай, скорее, если можешь, - кричала

в трубку сестра старшая, Фирдания ,- поторопись, не успеешь! Плох он!

Я знала, что отец на операции. Но как- то никак не думалось, что

может быть плохой исход, верилось, что отец вечно живой, и по-

другому,быть не может...

-Да, да, отпрошусь, приеду, обязательно, - выронила я и заплакала,

Ведь и правда, в возрасте он, скоро будет 69... Стар уже, может и не

выдержать, - проговорила я сквозь слезы.

- Лимоны привези, он чаю с лимонами хочет, а здесь лимонов нет, прямо

беда.

- Обязательно приеду, ждите. Да, и лимоны поищу, зима ведь, где-то

они должны же быть...

 

Я задрожала, то ли от того, что промерзла, то ли от горя, вдруг

свалившегося так неожиданно на меня. Меня колотило...

Горячие слезы жгли щеки.. Крупный пушистый снег, медленно кружась,

облепляя лицо, стекал слезами.

Я вспоминала отца, пыталась представить его лицо, а оно куда-то

исчезало, не желая остановиться в цепи воспоминаний.

Эта его молчаливая улыбка...

Никогда громко не смеялся, тихо так, улыбнется, выразит знак согласия,

и слов не надо!

 

- Где же взять лимоны? –задумалась я. –Ведь их еще найти нужно! С

этой мыслью я двинулась в привокзальный ресторан. Благо, там были

лимоны. Как я обрадовалась! - Я их накупила целую сетку! ---- Будет, с

чем пить чай, отцу!- порадовалась я. – Теперь, можно и в дорогу! –

сказала я себе и отправилась домой. И стала думать,

как сообщить все это сестре его, Диляфруз, и как она воспримет

новость об отце?

- Однако, припозднилась...

Безлюдность улицы действовала устрашающе, пугая чернотой... Только

холодный свет одинокой, безликой луны рассеивал темноту ночи,

освещая пространство.

Обессиленная от разговора с сестрой, от известия, я присела на

лавочку, у автобусной остановки.

Было уже поздно, рядом никого не было, и я, поддавшись чувству,

разрыдалась...

 

В последний раз, когда видела его живым в 1978 году, в январе,

приезжала я на каникулы школьные, зимние, сдавать сессию. Холодная

зима с трескучими морозами. Уезжала я ночным поездом. Решил отец

проводить меня на поезд, хотя я всячески старалась его убедить, что

ночью небезопасно, скользко, что не стоит ехать со мной на вокзал. Я

и сама доберусь. Было страшно даже выйти на улицу, морозно,

скользко, под снегом и не увидишь...

- Никуда не пойдете, я сама, сама доеду до вокзала, - кричала я,

стараясь унять отца.

- Я поеду! Провожу! – В ночь тебя одну не пущу, - кричал отец.

- Ну, подумай ты трезво, зачем тебе ехать со мной, ведь поздно уже, как

ты вернешься потом, ты подумал, на каком транспорте?! Ведь ночь!

- Не переживай за меня, все будет в порядке, я еще своими ногами не

разучился ходить, вот когда, - и он запнулся на слове

- Да, уж, тебя разве переубедишь, если ты решил? – согласилась я

Отец был непреклонен: « Пойду и все, нечего и говорить...»

Видимо, не зря провожал он меня в последний раз, знал, что не

увидимся больше.

Так он и простился со мной...

 

А в феврале, с лимонами, раздобытыми с большим трудом, я приехала

уже проводить его в последний путь .

Приехала и не смогла уехать обратно, почти полмесяца пробыла дома,

так тяжело я переживала уход отца.

Учителя, коллеги из Волгограда проработали тогда за меня этот

период и выписали мне зарплату. Это было так неожиданно,

трогательно...

 

После смерти отца мы долго не могли притронуться к его вещам.

Чемоданчик старинный кожаный, сапоги хромовые, перчатки, пальто

длинное черное из английского бостона – все хранило его особенный

запах чистоты и порядка. Он любил свои вещи, берег их, тщательно

начищал все перед тем, как куда- то пойти.

Большую часть своей жизни он посвятил воинской дисциплине, и

остался им навсегда - «стойким оловянным солдатиком»!

Честности был необыкновенной, никогда не играл с совестью, молчал,

но не врал.

Отец работал тогда на военном заводе, он состоял в воинской части,

охранявшей завод.

Там строили самолеты, а под прикрытием – посуду, бытовые предметы,

всякое разное..

Много там было, чего в хозяйстве пригодилось бы.

Этим народ пользовался на свой страх и риск.

Однажды, в глубокой нужде, мама, в сердцах, было, бросила:

- И что, ты не можешь эту ложку в карман засунуть? Как бы невзначай...

В хозяйстве бы пригодилась...

- Если ты, Катя, хочешь вместе со мной по жизни хлебать[*цензура*]

одной ложкой – не предлагай мне этого, никогда! – отрезал отец.

Поднял руку, в смятении, и опустил, как он и делал в растерянности или

гневе

-Эх, Катя, это в тебе твое «кулацкое» прошлое говорит...

-Страшен был в гневе, - рассказывала нам мама , вспоминая.

 

Решения отец всегда принимал раз и навсегда, у него никогда не было

двух мнений: черное или белое –никакой середины, никаких

компромиссов! Военный человек, что и говорить! Муштра она и есть

муштра! Иногда она «строит» человека...

Все имеет свой след! И долгая жизнь «человека долга» наносит свой

отпечаток!

 

«- Я был уличным мальчишкой, - рассказывал отец...( много лет спустя,

когда мы все уже повзрослели)

-Мне было –то 12, когда впервые попал в город, как и Бунин в "Жизни

Арсеньева".

Правда, в город Бунина привезли состоятельные родители,

а я пробирался , как воришка, убежал из дома, мне никто не покупал «

ни сапожек, ни ножичков, ни ваксы». Я сам продавал их с лотка,

работая на хозяина по 12 часов. Продавал поштучно товар разный,

сигареты. Бит был не раз, отнимали товар обманом ли как, но не стал

[*цензура*]хулиганом! Заработал денег, купил одеженку, сапоги,

курить научился....

Думал много, почему так, а не «едак»...

Научился думать! Люди помогли определиться с учебой, друзья

хорошие попались, вместе учиться подались. Понял, что надо учиться,

надеяться не на кого...

В деревне мать померла, отец женился на молодой, и мы, дети, стали

не нужны...»

Вот и думай!

Раньше отец никогда не рассказывал о себе, пришлось ему рассказать

обо всем, раскрывая семейную тайну.

До этого момента мы ровным счетом ничего об отце, его родителях, не

знали..

Мама всегда называла его почему –то «сиротой казанской» или

городским мальчишкой, потому что в глаза никого из родни его не

видала...

- Как же я так промахнулась, - говорила она иногда с иронией, желая

его обидеть. -Выходила замуж за военного, за городского, а,

оказалось....

 

Однажды наш семейный покой нарушила женщина, приехавшая

внезапно. Ее никто не ждал, все были обеспокоены происходящим,

никто ничего не объяснял. Только по поведению родителей было видно,

что они очень растеряны.

Молодая такая женщина, красивая, в теле, моложе мамы. Мы уж стали

думать неладное...

Испугались, что отец привел новую жену! Позже выяснилось, что это

молодая женщина - мать отца, из дома которой он внезапно исчез в

детстве...

Вот она его и нашла, через 20 лет. Тут она и рассказала нам о нашем

умершем дедушке, фотографию привезла.

Очень удивились мы тогда приезжей женщине, размазывавшей по

щекам слезы... Искала «кров” - у сына!

Дал Господь отцу терпение и смирение!

Я гордилась им! Его все любили, мамина родня его обожала, а бабушка

по матери души в нем не чаяла за его ласку и уважение к ней! Он

обращался к ней на ВЫ, хотя нрав у нее был - ой, какой нелегкий!

Бабку это подкупало. Когда мы шалили, шумели, она, сверкая глазами,

трясла своим длинным пальцем, стращая нас, кричала:

«Ну, погодите у меня, узнает отец...»

Мы всегда чувствовали заботу отца: успевал и на нас «глаз положить»,

ведь мама тоже трудилась, была на работе: он кормил нас по утрам

горячей похлебкой, чистил грязную обувь, брошенную нами на пороге,

ремонтировал ее, за неимением лучшей, учил готовить еду, привлекал

нас к труду, изготавливая маленькие лопаточки для уборки во дворе

снега...

Как нам нравилось работать с ним! Учил лопату держать, чтобы снег

удержать. Строили мы с ним и, так называемые, «крепости» –ведь снега

было много, и удовольствия много!

И ругал нас, конечно, за растяпство, за двойки, за валенки с наледью...

Санок-то не было! Разве купишь на всех? С горки ледяной катались! На

портфелях иногда...

По утрам, к удовольствию своему, мы находили чистую, высушенную

обувь, хотя вечером смотреть на нее было невозможно: валенки,

шаровары сплошь бывали вымокшими от наледи, из –за прыганий с

крыши...

 

Аккуратист был во всем: У него все всегда было в порядке, все предметы

на месте, все, к чему прикасалась его рука. А переделывать за день

успевал много, ведь хозяйство свое было: и куры, и гуси, и скот

домашний – все требовало внимания. Вставал рано, ложился тоже «с

петухами». Уставал очень, но никогда не жаловался, радовался, да. И в

редком состоянии подпития (только с гостями) признавался нам, маме,

как он ее любит, «свою Катюшу», становился на редкость

разговорчивым, начинал расспрашивать обо всем.

Тогда мы знали, что сейчас с ним можно говорить обо всем!

И только сейчас, когда мне самой стукнуло 60, я понимаю, что и у отца

еще все было впереди, жизнь только начиналась - уже был кое –какой

достаток, дети выросли, и мечты были, о которых нам уже не узнать! Но

я знаю, что о чем бы ни мечтал отец тогда, обязательно бы все

свершилось! Потому что думал он о нас, чтобы мы выросли достойными

людьми, не "осрамили бы его седины"!

"Если бы не было у нашего брата трудяги двух разорителей - водки и

пожаров, то всякий бы из нас мог жить припеваючи,"- говорил отец.

Был он всю свою жизнь пожарный, - лучший пожарный своей части,

потом командиром части.

Отец наш необыкновенный был человек.

Всегда вспоминаю о нем с любовью, особой теплотой.

Мало мы говорили тогда о чувствах своих! Можно сказать, и не

говорили вовсе, а надо было говорить, чтобы он при жизни слышал, как

мы его любили...

Стыдились мы нежностей всяких! Не приучены были!

Пусть это будет последним признанием в любви отцу моему! Моим

Словом об отце!

4 ноября 2012