Что хочет автор. Литературные конкурсы

- Когда? Лет в семнадцать? Я тогда еще готовила новости вроде «в секретной части офигенно боеготовой Раши прошло плановое занятие по специальности на тему «проверка калибровки поперечной метки дальности осциллографа»!

- Ты меня пугаешь.

- Это массовое явление для тех, кто вступал в контакт с разумной жизнью.

- И на что ты собираешься жить? Преподавать ты не хочешь, в армии тебе не понравилось тем, что надо рано вставать, а бизнес с Натальей накрылся медным тазом!

- Натаха уж больно о себе воображает. Мне надоело слушать, что она с пеленок впитывала свое директорство, особенно когда важный папаша возил ее каждые выходные обедать в ресторан. Она называет вещи именами торговых марок. Этот человек никогда не скажет «Я запихнула в авоську свое барахло», нет! Только Натаха может поведать «Я беру свой удобный коричневый «Пиквадро», он такой элитный и вообще фирма элитная, кожа элитная»…. И задница у Натахи тоже элитная, наверное. Поэтому мне немного поднадоело пододвигать к этой элитной заднице такой простой табурет, на котором восседают обычные рабочие неэлитные жопы.

- Слышал бы тебя Данил, опять бы скорчил рожу от того, что слово «жопа» портит его мировосприятие.

- Про него вообще не напоминай. Я еще могу получать упреки от тех, кто проповедует ценности, в которых убежден сам и свято следует. А Дан и вся его семейка – сплошная бесполезная показуха! Они переучили вторую жену его брата с медсестры на психолога, проплатив курсы переподготовки в каком-то липовом вузе и несказанно гордятся этим человеком. Они бы присвоили ей звание «герой семьи», если б не отдали его какой-то мутной маминой подруге, которая пошла в ту же бесполезную фазанку в свои 60! Они да – бесспорный пример для подражания.

- Общество помешано на стереотипах.

- И слава Богу, мы – не из числа тех, кто приносит свою жизнь на алтарь стадности. Только подумай, как же скучно жить, как тошно и нестерпимо противно, если ты встаешь утром, едешь на унылую работу и выходишь замуж только потому, что так надо. Ты рожаешь ребенка, потому что так надо для мужа и его семьи. И вся твоя жизнь – это какое-то вечное убеждение своего внутреннего я в том, что ты полезен и нужен. Твое время уходит на сокращение влияния свекрови в жизни твоего мужа. Через несколько лет хочется все это бросить. Но ты тянешь. Потому что все тянут. Или бросаешь, чтобы снова искать то, что нужно тянуть. И никто не переубедит меня, что все эти среднестатистические намазанные бабы счастливы. Это так тошно – быть такой! Решать проблему – хочет ли ребенок борща или супа. Господи, мой ребенок будет просто есть еду. А еда будет определяться критерием съедобности.

- Я представляю тебя мамашей лет через пять. Ты катишь коляску с двойней и материшь по телефону какого-то мужика за то, что он не оставил ключи от машины. И мне будет большого труда стоить промолчать и не сказать – а я говорил! Я знал!

- Ты всегда все знаешь, Серег! Вот поэтому мы не спим. И я тебе доверяю. Аспиранты ведь все – бесполые люди. Кстати как там твои курсы?

- Полная хрень! Мне не перезачли дисциплины из первого института. И вот я снова на первой клеточке, просто потому, что мне тридцать два, я живу в двушке с мамой, папой, бабушкой, братом и его женой. А на даче, которую я так пыжился делать жилой – просто нет отопления.

- Давай назовем проблем своим именем. У тебя просто нет денег.

- И я учусь на матроса рыболовецкого траулера, чтоб у меня были деньги!

- А как же бизнес?

- Ты про фото? Черт, за прошлый год я крутанул довольно нормально. Бегал конечно со всей этой школотой и мамашами.

- Так на что ушло все состояние Сереги Борисенко?

- Ну, у меня же Лариса теперь есть…

- Шерше ля фам! Старо как мир! Серега, дочь капитана дальнего плавания, которая живет в упакованной трешке – это не твое.

- Ты просто не умеешь верить в мечту.

- Я верю. Просто моя мечта ускользает от меня. Потому что я дура наверное. Доверчивая дура.

- Полковнику опять никто не пишет?

- Да, никаких вестей из Москвы. Полковник пишет сам. В смысле, я пишу, как обычно – на литературные странички, собирая тысячи читателей.

- Так уж и тысячи!

- Ну там уже почти три тысячи уникальных прочтений. Не то чтобы я гордилась, но это единственный личный рекорд за последний год.

- Все еще фантазируешь на тему политики?

- А еще описываю потихоньку откровения Ольги, слава богу, она об этом не знает. Изливает мне в одноклассниках душу ежевечерне. А я тихонько нарушаю тайну исповеди и выкладываю ее сюжеты в сеть.

- Гореть тебе в аду!

- Прибереги аутодафе! На нас и так смотрят нехорошо, наверное, они думают, что мы говорим о чем-то бесконечно пошлом и модном. Помнишь, как мы обсуждали твою диссертацию о мидиях, а какие-то мужики потом подошли ко мне и попросили мой телефон?

- О, я тогда боялся, что они попросят и мой телефон. А что отдел аспирантуры?

- На западном фронте без перемен.

- А ты все в классике.

- Как-то прочла на «Баше», что в период между двумя войнами моэм, фицжеральд, ремарк и прочие писали о том, как американцы бухают в париже, в поисках смысла жизни, а русские в это время копают Беломорканал, видимо в поисках того же смысла.

- Я б тоже че-нить покопал. Последнее время ощущаю какую-то бесполезность.

- Я тоже. Я жду перемен. Кажется, вот что-то должно случиться, подхватит меня жизнь, слизнет языком с насиженного места, пожует, переварит частично и выплюнет где-то в нужном месте. Помятую, но счастливую. А этот момент все никак не наступает.

- Ты ждешь чего-то конкретного?

- Мне кажется, что да. Только я не могу этого объяснить. Знаешь, у меня всегда был генеральный план.

- Писать?

- Ну это прямо курс страны на коллективизацию. В меньшем масштабе. Генеральный план как жить дальше. Он всегда был. И тут наступил период, когда у меня этого плана не было. Он исчез. И я погрузилась в себя.

- А я даже не знаю во что я погрузился. Я завидую парням, крепким и здоровым, на больших машинах, с девицами, они с кучей капусты и в любом учреждении им хвала и почет. А я всю жизнь жил по правилам. По клеточкам. Как в шахматах.

- Я не верю в стандарты.

- Попробуй сказать это моим родителям. Они так гордятся, что я изучаю мидий, а брат чертит эндопротезы.

- Ты должен сам им сказать. Это же твоя жизнь.

- Толку, что твои в курсе?

- Никакого. Ты прав. Ты как всегда прав. Черт, я хочу туда!

- Куда?

- В науку, в литературу. Я хочу наблюдать за большим муравейником, писать людям о людях, давать им то, что им нужно.

- Им нужен банкомат и звание «гигант секса».

- Со вторым многие отлично справляются.

- Кажется, тебе давно такие не попадались.

- Вот только не надо касаться темы моего либидо. Оно давно и прочно принадлежит одной почти несбыточной мечте.

- Так напиши своей мечте, или позвони.

- Я не могу. Я хочу, чтобы он сам. Он так много писал и звонил. А потом что-то случилось. Я не знаю.

- Дура ты, Петровна!

- А вдруг он забыл обо мне и я сейчас ему не в кассу со своими письмами, где я едва ли прямо скажу о любви?

- А еще говоришь, что в тебе мало женской логики. Он мужик. Ты только намекни, покажи бретельку. Он сам все что надо дофантазирует. А вы оба боитесь отказа и молчите.

- В том-то и дело. Он старался. А я делала вид, что не замечаю его намеков. Я ждала, что скажет прямо. А потом… Вобщем, я здесь и мы так давно не виделись.

- Чего ты боишься? Даже если он откажет – ты должна добиваться.

- Откуда в тебе столько оптимизма? Дурного какого-то оптимизма?

- Ну я же учусь на матроса, я кандидат наук и сотрудник НИИ! Я затоптал свой бизнес чтобы дать своей жизни кучу капусты и машину размером с прихожию в хрущевке.

- Лучше б ты поделился с ней местом на балконе хрущевки.

- Ты всегда все опошлишь.

- Я иногда думаю, что мысли передаются на расстоянии, и что можно что-то сказать тому, кого не видишь. И он это почувствует, поймет.

- Бред. Возьми и напиши.

- Я иногда вспоминаю о нем, открываю скрытую папку с его фото и думаю, как было бы хорошо просто высказать все ему, выплеснуть.

- Так выплесни.

- Я не знаю.

- Счет принесли.

- Вижу. С меня пятнадцать. Спасибо тебе.

- Та не за что. Интересно, мы защитимся хоть к сорока годам.

- Не знаю как ты, но я собираюсь бросить.

- Мне пора.