Со стороны это походило на плохо сыгранный спектакль: то ли роли были розданы неверно, то ли гардеробщик был пьян. В этот день всё падало из рук. Во всяком случае, помада точно вывалилась из косметички. Слава Богу, не разбилась.

Телефон зазвонил неожиданно. Вернее, телефон для того и создан, чтобы звонить, но неожиданным был звонок от этого человека.

 

- Алло, Вадим Степаныч, я вас слушаю.

- Арина, во вторник собираемся в институте в шестнадцать часов. Повестка дня: открытие городского литобъединения и выборы руководства.

- А как же Лиля? Она в больнице лежит…

- А сколько можно ждать её выздоровления? Пусть лежит. У неё и так голова загружена городскими проблемами. Без неё соберёмся, - и тут же послышались короткие гудки.

 

«Что происходит?.. не понимаю… не понимаю»,- думала я, набирая Лилин номер.

- Да, Арина, что вы хотели? – тихим голосом ответила Лиля.

- Ты под капельницей?

- Да. А где еще я могу быть в это время?

- Закругляйся и мигом в институт. Сегодня Добрянский объявил сбор членов литобъединения . Обзванивать надо кого-нибудь?

- А зачем? – прошептала Лиля, - посмотрим, что там будет.

 

***

 

В вестибюле института была обычная тишина. Постепенно подходили знакомые и совершенно чужие люди. Кто это? Что они здесь делают? Каждый ведет себя совершенно отчуждённо, не привлекая внимания. Некоторые отрешенно рассматривали на стене грамоты и дипломы, кто-то ковырялся в дипломате, кто-то шептал в телефон только ему важные вещи.

В стороне стоял сам Добрянский. В кожаной желетке, клетчатой рубашке с папкой в руках. Круглый живот выдавал его уверенную позу. Очень серьёзно выглядел… выглядывал живот из желетки. «Дался мне его живот»,- подумала я и тут же поймала себя на мысли, что потому и пялюсь на живот, что не хочется столкнуться со Степанычем взглядами.

Громко выдохнув, я резко повернулась к лестнице, ведущей на второй этаж. Как по команде, все повернулись за мной и спокойно пошли наверх. На втором этаже нас ожидал профессор, академик, преподаватель этого заведения – Пушнов. Как-то натянуто он улыбнулся. И кто создал такую атмосферу невыносимости? Не чужие, вроде, люди собрались, но какой-то дискомфорт ощущался во всём.

 

- Проходите, я специально подготовил для вас конференц-зал. Так будет удобнее. За круглым столом всегда все вопросы решаются легче.

 

Мои знакомые сели рядом со мной, а незнакомые – по другую сторону круглого стола.

- Какой-то лагерь получился, - вдруг сказала Таня, - ничего не понимаю. А кто эти люди, Ариш?

- Понятия не имею. Сейчас всё увидим.

 

И мы увидели.

Слово взял Добрянский и сходу начал рассказывать о главнейшей необходимости организовать в городе литературное объединение. Это было не ново. Все давно об этом говорили, поэтому слушали спокойно, не перебивая Вадима Степаныча.

- А сейчас я даю слово Галичу Николаю Викторовичу, - вдруг сказал Добрянский.

- Без лишних слов я предлагаю выбрать руководителем литобъединения Добрянского Вадима Степановича, - вдруг выдал Галич.

- Как Добрянского? – подскочила я с места, - у нас Лилия давно считается руководителем. У кого мы всё это время собирались? Кто нас всех обзванивал и встречал, как родных, в кабинете своего отца?

- Её никто не избирал, - парировал Галич, - у неё и без того хватает нагрузки. Она руководит Конгрессом литераторов города. Вот и пусть руководит. Не женское это дело – руководить мужчинами.

 

Что тут началось!

Собственно, не очень началось. Лиля сидела разбитая то ли после капельницы, то ли после услышанного, мне всё время закрывали рот, не давая высказаться перед аудиторией. Да что мне? Нескольким людям, сидевшим рядом со мной, тоже пришлось с трудом вставлять кое-какие фразы в грозную тираду Галича. Создавалось четкое впечатление, что это действительно и есть представление. Кем-то спланированная раздача ролей проходила по выстроенному плану. Мы в этот план не вписались.

 

- А сейчас я хочу дать слово Полоненко, - вдруг громко прервал всех Добрянский.

- Добрый день всем, - промямлил Полоненко. – Что я хочу сказать? Стихи я уже давно не пишу, но готов. Готов почитать что-то из старого. Хотите, почитаю?

- Причём здесь стихи? Вы кто? – сказал кто-то слева от меня.

- Я голосую за Добрянского, - заплетающимся языком промямлил гость.

 

Не припомню сейчас, что с нами произошло в тот злопамятный день, но то, что это была психологическая давка – согласна. Пушнов взял слово и что-то начал рассказывать о своём романе.

Так бы ещё продолжалось это непонятное заседание, если бы Добрянский снова не прервал всех. И вот тут у всех отпали челюсти. Я чётко помню стук по паркету коференц-зала. Это падали наши челюсти.

 

Себя Добрянский назначил председателем, четверых – своими заместителями, а меня – секретарём. Никакие возражения не принимались.

Итак, я – секретарь.

 

***

 

- Никакой я не секретарь, Лиля. Это блеф. Ничего я делать не буду. И вообще, что это за гипноз такой с нами произошёл? Кому рассказать – засмеют. Собираем новое собрание.

- Не буду. Ничего не буду. Народ так решил. Пусть всё будет, как есть, - апатично произнесла Лиля.

- И вся наша работа собаке под одно место? – вскрикнула я. – Тогда я совсем умываю руки. Живите все, как хотите!

- Вы шутите?

- Нет, девочка. Вот сейчас мне совсем не до шуток.

- Убедили, - улыбнулась Лиля.

- Собирай-ка своих старых и новых знакомых, неравнодушных к поэзии и проблемам города. Будем проводить перевыборное собрание, - улыбнулась я в ответ.

 

Вот такая котовасия и завертелась. Выяснилось, что состав из одиннадцати человек не может иметь в руководстве пятерых руководителей, что собрание было нелигитмным, что не были оповещены все бывшие члены литобъединения, и что был нарушен регламент собрания.

 

Спустя несколько дней мы снова собрались в том же конференц-зале, только в очень огромном количестве. Добрянский уселся перед всеми и открыл папку. Я, было, подумала, что там план работы, а это был список прошлых заседателей. Мы по команде должны были встать и показать себя остальным. Назвав нескольких человек, Добрянский замолчал -список закончился. И тут, вместо того, чтобы представиться всем, он предложил нам, уже известным ему, почитать свои стихи. Напрасно он это сделал… напрасно. Взяла слово я. Это были совсем не стихи.

 

Я предложила провести перевыборы.

Вот теперь действительно всё началось. Я намеренно опущу всю эту процедуру голосования, разборок, разносов, претензий. Могу только сказать, что Добрянский встал из-за стола и гордо вышел из зала. За ним последовали его знакомые. Стало тихо. Очень тихо. А потом кто-то засмеялся.

 

Лилию избрали единогласно председателем. Кандидатура секретаря не обсуждалась. Все уверенно сказали, что только я. И снова мне не дали возразить.

Революция удалась. Я – почётная революционерка. Правда, без бронепоезда, но с огромной волной Цунами нескольких недоброжелателей во главе с Добрянским.

 

***

 

Жизнь пошла своим чередом. Выездные фестивали, конкурсы, встречи с почётными гостями города, литературные праздники и заседания, встречи со школьниками. Радостно и легко работается в атмосфере доброжелательных взглядов. Так думала я до вчерашнего дня…

 

- Арина, вы должны знать правду, - раздался взволнованный голос женщины в трубке. Вам готовят нож в спину. Важный аргумент: Галич говорит, что это не вы пишете стихи. Вы их покупаете у неизвестных авторов и выдаёте за свои. Не может женщина писать такие талантливые стихи.

- А что вы сказали? – промямлила я в недоумении.

- А я сказала, что ваш стиль ни купить, ни продать нельзя. Ваши стихи любой и каждый узнает, будь он хоть немного знаком с вашим творчеством.

 

Мой мозг начал оплывать большим сугробом снега. Вот он нависает над глазами, вот падает на плечи, руки, колени. Я чувствую его холодный вкус. Или это помои? Что за вкус? Корвалол. Скорее всего, я машинально уже капала в чашку живительные капли.

- И что мне делать? Как поступить в такой ситуации?

- Не знаю. Я просто не могла молчать. Готовьтесь принять грязную войну.

 

И я не смогла промолчать. Тут же позвонила Лиле. Она, после услышанного, корвалол не пила. Наверное, привыкла к подобным выпадам оппонентов.

- Не переживайте, Арина, мы – команда. А своих мы в обиду не дадим.

- Естественно, не дадим. Главное, что я знаю в лицо врага, только не знаю размера лезвия его клинка, уготованного для меня.

- Предупреждён, значит… - говорила Лиля.

- Предупреждён, значит… - повторяла я, как молитву.

 

Ну, что ж. Значит, я кому-то не просто кость в горле, а огромнейший мосол.

Повоюем, господа Галич и Добрянский? Повоюем!