Сватовство

 

Весенний ветер навевал тревогу, безудержное щебетанье птиц раздражало. Открытый экипаж вёз меня на персональную Голгофу.

Я ехал просить руки прелестной Поленьки у тётушки её — вдовствующей княгини N, моей тайной любовницы.

Слаб человек, вот и я поддался на уговоры матримониально озабоченных родственников. Пал жертвой собственной неосмотрительности.

Визиты мои к княгине не остались незамеченными, и пришлось прикрыться амурными интересами к её племяннице, дабы сохранить репутацию женщине, за десять лет вдовства снискавшей себе славу целомудренной недотроги.

Друг, единственный посвящённый в мои сердечные дела, не преминул напомнить о нашей с возлюбленной разнице в возрасте, но дал дельный совет: отринуть страсть и при встрече посмотреть на княгиню взглядом постороннего человека, как если бы я впервые увидел её портрет.

Совет вспомнился, когда камердинер с бесстрастным лицом проводил меня в гостиную. Княгиня уже ждала там, присев на диван. О цели визита в неурочный час я известил её письмом.

Мы застыли, глядя друг на друга. «Портрет, — напомнил я себе мысленно. — Портрет».

Женщина. Не юная восторженная девица, не открывающая первые таинства брака молодая супруга, а знающая себе цену роскошная женщина поры зрелости.

Горделивая посадка головы, нарочито небрежная поза, умный пристальный взгляд, лёгкая надменность королевы.

Лишь пальцы правой руки, возлежащей на волнующем изгибе бедра, выдают хозяйку, перебирая фамильные жемчуга. Ей тоже не всё равно!

Волосы, кудрявые от природы, собранные в строгую причёску, остаются непокорными, чему свидетельством выбившиеся локоны, падающие на лоб и висок.

Волосы кажутся жёсткими, и только я знаю, каким нежным шёлком струятся они, выпущенные на свободу, какой чёрной завесой волн отгораживают от всего мира.

Высокий лоб, брови вразлёт, римский с горбинкой нос, тронутые румянцем скулы, волевой подбородок, еле заметно подрагивающие губы.

И глаза, сводящие с ума своей мудростью, цыганские глаза. Ни прошлое, ни будущее не скроешь от них. Но я видел эти глаза и другими: шальными от страсти, искрящимися от смеха, лучащимися от нежности и полными любовной истомы.

Рука, унизанная перстнями, поддерживает голову. Узкая кисть, длинные пальцы. О, эти пальцы, виртуозно исполняющие ноктюрн Шопена. Пальцы, нежно ласкающие… нет! Я не должен думать об этом. Но… как беззащитна вторая рука с еле пульсирующей голубой жилкой. И как сильно желание приникнуть и ощутить губами это биение.

Тихий звон золотых браслетов приводит в чувства, напоминая о цели визита. Взгляд задерживается на платье элегантном, но закрытом, надёжно укрывающем от нескромных взглядов, как одеяние монахини.

Не одежда – ряса, смиряющая непокорную плоть. Не женщина – воительница, чьё оружие мудрость и сила духа.

Я узнал ответ, даже не задавая вопроса. Она даст согласие выдать за меня племянницу, но о нашей связи придётся забыть.

Совет друга не помог. Я постарался посмотреть посторонним взглядом и увидел портрет женщины, моей женщины. И что есть пересуды света, разница в возрасте, толпы наивных юных дев, как не суета сует.

Вот передо мной единственная любимая женщина и ничто не помешает мне назвать её своей женой.