Пусть верно говорят: былого не исправить.

Как часто, не подумав, сжигаем мы мосты.

И всё же иногда холодным пеплом манят,

Зовут издалека потухшие костры…

Евгений Царёв.

 

Солнце уже скатывалось от зенита вниз. Шальное: « Успею, отступать некуда»

- Ехать – то далеко? –

- Что ты, милая! Скоро на месте будем. Ты за меня держись. - проговорила тётка в цветастом, кричащем платье и лихо повязанном платке, устраивая свои многочисленные кошёлки. Остальные уже давно, видимо, устроились на своих местах. Кто- то ёрзал нетерпеливо: « ну когда же тронемся?», кто-то сидел спокойно, поглядывая в окно, за которым шумела столица. Вот и шофёр! Позади вздохнули облегчённо. Мотор загудел, и автобус мягко покатил по оживленным улицам.

Неожиданно воспоминания нарисовали образы: родной дом, прилепившийся к горе как ласточкино гнездо; соседей – жили небогато, но дружно; базар, куда они с мамой ходили за покупками...

Мне очень нравилось бывать в маленьких магазинчиках и рассматривать там всякие мелочи, нравилось выбирать отрезы материй. Мама потом шила для меня и сестрёнки Татьяны, она очень хорошо шила. Нравилось стоять возле горы спелых арбузов и дынь. Мама всегда покупала один большой арбуз - на всех и четыре маленькие, душистые дыньки – каждому по одной. Потом мы шли домой; почти всегда прямо (горы – немного позади и справа, слева – холм, на котором стоял наш дом, построенный руками отца). Дойдя до развилки, где рос старый тополь, поворачивали влево и – вверх, до самого последнего дома, который был красивее всех, потому что был наш. И потом всей семьёй собирались за столом обедать, дыни с арбузами – на десерт. Потом каждый занимался своими делами: мы с сестрой Татьяной мыли посуду или читали, мама уходила хлопотать по хозяйству или на огород. А папа возвращался к своим неоконченным картинам – он был профессиональным художником. Помню однажды я, убираясь, нечаянно задела рукавом уже готовую, но не совсем просохшую картину. Заметив свою оплошность, и не желая огорчать отца, я смело, как и все дилетанты, взяла кисть и краски и подрисовала портрету Ленина часть лица и руку. Довольная своей работой, я занялась другими делами, думая, что никто ничего не заметит. А папе пришлось писать картину заново.

 

Автобус тряхнуло на кочке, на меня навалилась реальность – за окном мирно щипал травку ослик: «Милое, милое животное!» Я вспомнила, что там – в моём детстве - тоже был ослик, или ишачок – честно говоря, я до сих пор не знаю между ними разницы...

Детство снова наклонилось надо мной: вот я, девочка в красной курточке из дермантина, собираю подснежники для мамы. Снег ещё лежит, но уже подтаял. Солнце – ласковое. За старым, казахским кладбищем на склоне холма – проталинки и в них – стебелёчки, будто изо льда сотканные и - венчиком – полураскрытые, бледные губки – лепестки. Гости - нездешние, недолгие. Я замирала над этой хрупкостью, мне казалось, что я не смогу донести эту нежность домой; растает – расколется – рассыплется….

И чем становилось теплей, тем больше цветов становилось в округе: тюльпаны – жёлтые, красные; кукушкины слёзки… Да мало ли! В степи с весны до осени весело – уходят одни цветы, наступает пора другим украшать собой землю. Это только непосвященному кажется, что степь однообразная, бледная и безликая. Не знаю, как сейчас, а с высоты «детского полёта», все краски – ярки и выпуклы, звуки – музыка. Всё – громко, и всё – важно: весёлая песенка неизвестной птицы высоко на дереве, загадочно журчащий внизу арык, бабочки каких хочешь оттенков, цветы…Ведь даже полынь, если её рассмотреть поближе – красавица! А взрослым, не замечающим эту красоту, выходить в поле надо с лупой, может тогда у них проснутся какие-то чувства и, они вспомнят вдруг, что тоже были маленькими. А то в суете своих мелких будней они не замечают ничего вокруг, а детство видит всё и , оно есть в каждом, однажды пробивается через толщу повседневных забот и звенит, и улыбается...

 

Вот и город! Я жадно вглядываюсь в улицы, дома, тротуары моего далёкого детства. Всё – знакомо, будто вчера ещё я была здесь. Иду по площади, я знаю дорогу: горы – справа, холмы – впереди. Иду прямо, не переходя на другую сторону. Земля, одетая бетоном, отзывается гулко. Нет, это – речка. Мост. Я останавливаюсь, держась за перила: «Здравствуй!» Река, прикинувшись большим ручьём, торопится мне навстречу, перекатывая камешки. «Привет!» - картавят мелкие бурунчики…

Я ждала этой встречи, но главное – впереди. Вглядываюсь в улицы, не заблудиться бы. Времени мало, солнце продолжает падать, а у меня в этой местности ни одной души знакомой. Поторапливаясь, иду дальше. Мне хочется побывать в каждом доме, поговорить с каждым, живущим в этом городе.

Всего несколько кварталов до прошлого. Ноги уже сами несут. Я всё больше узнаю бегущую мне навстречу дорогу, а она в свою очередь (я чувствую!) узнаёт меня.

 

Сейчас прямо – прямо и, у развилки – большой тополь. Ах, нет! Не здесь. Дальше! Я почти бегу. Вот и развилка. А где же мой тополь? Стоит какой-то, но не тот! И тут я вспомнила, ещё при мне его спилили. Я шла из школы и ещё издали увидела, что лежит мой красавец – огромный, зелёный, полный сил(!) –на земле и, отдельно – большой пень. В рухнувшей, покорённой листве бесполезно хлопочут птицы, суетятся – пытаются спасти свои гнёзда… Я - плакала. Да, я – плакала; мне жалко было тополь, птиц, себя, всех…

Я снова внимательно посмотрела, это он – мой старый, добрый знакомый. Из пенька в человеческий рост, оставленного тогда, много лет назад, вытянулись вверх веточки и за годы нашей разлуки превратились в роскошную крону. Он – есть! Ну и что из того, что уже не кипарисом тянется он к небу, так ему даже больше идет. Я подошла к великану и благодарно погладила его шершавую, тёплую кору. «ВОТ Я И ДОМА!»

Резко повернув влево, увидела её – мою дорогу. Я шла, как и прежде, между чужих, теперь уже не соседских домов, утонувших в садах. Здесь мы девчонками играли в классики и прыгали через скакалки. Окунувшись в воспоминания, я поднималась вверх по холму и подняла глаза только очутившись перед забором. Обойдя вокруг, поняла, это – он, мой дом. Всё тот же сад: черешни, яблони (уже старенькие!), а там дальше должны быть сливы – тёмно синие и янтарно жёлтые. А за домом – арык и сразу – старое, казахское кладбище с величественными мазарами белеющими по ночам. Сразу они меня, девочку, приехавшую из Сибири, пугали, а потом – привыкла.

За оградой – тихо, во дворе – пусто, чужая жизнь выглядывает из окон. Я постепенно, не торопливо вглядываясь, узнаю МОЙ ДОМ. Я вижу его бока, к которым прислонились веранда и мансарда; их не было раньше. Я вижу его мудрые морщины. Он стоит одетый в виноградную зелень. Розы на клумбах, детский горшок забытый посреди двора. Дом – весь важный! – как бы извиняется: «Знаешь, жизнь!»

Я стараюсь его запомнить. Я – запомнила. Прошлась в проулок. Соседи. Помню, здесь жили две девочки примерно моего возраста и старшую звали Надей, у неё была большая родинка на щеке. Их дом совсем не изменился, интересно, живут ли они здесь до сих пор? Солнце торопит. Пора! Я, прощаясь, присела у «своего дома» на какой-то пенёк. Из ворот напротив выглянула немолодая уже женщина (мало ли что, времена нынче тревожные! А может ищет человек кого?),пристально посмотрела в мою сторону.

«Нет! Не ищу я уже никого, милая и незнакомая. Я вызвана сюда неведомой силой. Я исполнила свой долг, я успокоила своё сердце».

Приподнявшись, ещё раз взглянула в сторону дома – табличка, белым по чёрному «ул. Садовая» - правильно сказано, именно садовая, да и город тоже можно смело называть садовым. Представляю, на карте – город Сад! Почему бы и нет? Есть же город Зима… Нет уж! Пусть остаётся, как и был, Талгаром. И река его – Талгарка. Кто кому дал имя, я не знаю, но… так мне нравится, что много лет живут они обнявшись. Река поёт городку песни, а он рассказывает ей сказки. Я это слышу!

Обратно иду медленно. Спустившись, ещё раз смотрю на тополь, на дорогу, ведущую ввысь ( здесь мы с Таней катались зимой на санках!)

 

Вишня на повороте положила свои тяжёлые от ягод ветви в весело журчащий, прохладный арык. Ягоды спелые, так и тают на языке…

Дорога, теперь уже старая знакомая, ведёт меня назад, а сердце осталось здесь - на этом холме, у этого дома.

Иду специально другими улочками (чтобы больше увидеть!), не боясь, абсолютно не боясь заблудиться. Теперь с точностью наоборот: холмы – сзади, справа; горы – впереди, слева.

Вот и мост. По иронии судьбы иду по другой стороне и, речка, бурля, весело убегает от меня, махая на прощанье бурунами, как платочками. Я снова остановилась. По берегам - густо деревья, а много лет назад их не было.

Картинка из прошлого: Таня привели меня к речке – высокие, крутые берега, сплошь из огромных валунов, и кругом – камни, камни, а воды – мало и чистая! Я пробую, зубы сводит – ледяная! Таня мне объясняет, что вода только что прибежала с гор, где зимой и летом лежит снег. А ещё она говорит, что весной воды бывает так много, что она почти у моста. Таня показывает, какой глубины здесь вода весной, и я, запрокинув голову, представляю, как эти могучие камни перекатывает ставшая сильной и грозной весенняя вода. Мне - не верится. Таня смеётся, она добрая и умная. Я смотрю в её тёмные глаза и вижу, что они очень похожи на мамины.

«Мама! А почему тётенька стоит?- маленький мальчик тянет мать за руку, - Давай и мы постоим!» Они останавливаются и тоже смотрят, как река перебирает камешки, будто старая дева драгоценности. Я достаю из сумочки несколько монет и, размахиваясь, кидаю в мутную воду. Она, подпрыгивая на подводных камнях, жадно глотает свою добычу. «На счастье!» - пронеслось в воспалённом мозгу. Потянуло сыростью. Женщина, ухватив ребёнка за руку, пошла прочь. Он, вырвавшись, вернулся ко мне: «Тётенька, а зачем Вы монеты реке отдали?» Глазастый!!! «Чтобы вернуться, маленький. Чтобы вернуться».

Он, догоняя ушедшую маму, всё оглядывался и по пути бросал в воду всё, что попадало под руку: камешки, веточки, листики…

 

Снова площадь, автовокзал. На углу увидела парикмахерскую и решила подстричься – прямо здесь и прямо сейчас! (Очень хотелось совершить что-то сногсшибательное!) Но… Автобус, готовый к отправке, привлёк внимание. Едва успеваю бегло прочесть на табличке что-то про Алматы, громко барабаню в тугие бока отъезжающей, наполненной до отказа пассажирами фыркающей, железной коробки. Железные, складные двери, похожие на рот неведомого чудовища, немедленно проглатывают меня, и я оказываюсь в пёстрой, весёлой компании. Мест нет. Смуглая, быстроглазая тётенька в платье с узбекским орнаментом, утрамбовав поплотнее свой багаж – сумки и корзинки, подвинулась, кивнув запросто: «Садись, в тесноте, да не в обиде!»

Едем. Хочу попрощаться с городом, смотрю в окно. С удивлением замечаю, что едем туда, откуда я только что пришла. Вот и речка. Мост. Начинаю волноваться. Спрашиваю: «А что же мы в другую сторону? А Алмата как же?» Все смеются, всем – весело, они (с покупками , довольные!) домой, в Есиль. Торопясь, я села не в тот автобус. Такое могло случится только со мной! Ору: « Выпустите меня!» Автобус, дружно хохотнув, выплёвывает меня, раскрыв губы дверей, и я опять на дороге. Пройду ли я её когда нибудь! Ещё раз успеваю махнуть на прощанье тополю. Снова река, но теперь мне навстречу – лукавая! Вот тебе и монеты. Видно судьбу не перехитришь, знать не вернуться мне сюда никогда. Жаль! Второпях, весело прощаюсь с водой, камнями, деревьями на берегу и, не оглядываясь, ухожу снова к автобусам.

Теперь уж не ошибусь. Сижу в «сотке», скоро отправляемся. Теперь я тороплюсь. Свидание состоялось, оно – в прошлом, а мне – в будущее.

С тревогой посматриваю на солнце, медленно и верно падающее в закат. Посёлки, деревья, одинокие деревья, сады – всё мелькает передо мной, как будто знакомый киномеханик прокручивает плёнку назад.

Окраины столицы, знакомый автовокзал. Воздух сгустился и стал светло–серым,

Вспомнились разговоры о том, что здесь, на юге темнота наступает мгновенно, сразу после заката. У меня нет чувств, я вся - сплошной механизм. Оставляя позади себя сумерки, спускаюсь в подземный переход, а когда, поднимаясь, выныриваю на тротуар по другую сторону широкой дороги, то останавливаюсь в недоумении – чувство такое, что я попала в планетарий – тьма египетская и море огней. Оглядываюсь назад, где была три минуты назад, там такая же ночь. Да! Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Впрыгиваю в подошедший, похожий на фонарик автобус, и, растворяясь в километрах дорог и киловаттах светоэнергии, спешу к следующим радостным встречам.

 

Эпилог

Сквер, скамейка. И розы. Море роз. Нежный аромат одновременно и будоражит, и успокаивает. Хочется, раскинув руки, броситься вплавь или даже утонуть – пусть! – такая красивая, сладкая смерть. Смеясь, я зажмуриваюсь от удовольствия, и, сквозь прищуренные ресницы пытаюсь разглядеть солнце. Как всегда, оно – недоступно.

- Что, дочка, отдыхать приехала?- почтенный аксакал прервал мою игру со светилом.

- Нет, учиться, - и, помолчав, не удержалась,- Красота – то какая! Цветы, фонтаны, скульптуры, деревья, горы. Необыкновенно сочно!

- Да, у нас всем нравится. А ты не была здесь ни разу?

- В детстве. Жила неподалёку от Алматы, в получасе езды.

- Кто у нас побывает, тот никогда забыть не сможет.

- Это точно, согласилась я и, вдруг, - А я вчера в городе моего детства побывала.

- Ну и как?

- Знаете, будто и не уезжала никуда, до того всё родное и знакомое, а ведь прошло уже более тридцати лет. Мне он показался сказочным миражом, оазисом, в котором все живущие должны быть счастливы. Глупо, конечно.

- Почему глупо? Правильно! ВСЕ ЖИВУЩИЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫ! Ведь для счастья немного надо: любовь близких, солнце, небо. Это так просто. Душу каждого согревает тепло родного очага.

- Странно как-то, я поняла вчера, что для меня очаг – этот маленький, уютный городок, где я прожила только один год моего детства…

 

- Ай, айналайын! Время – понятие относительное. Иногда один день значит больше, чем вся остальная жизнь! – мудро возразил мой неожиданный собеседник, - А ещё время любит возвращаться туда, где было хорошо и уютно. Казалось, потух костёр, но душа тоскует, и память раздувает потухшие угольки. Приглядишься, а пламя вот – вот вспыхнет- вырвется; чувства – они даже учёным не по зубам. Одно могу сказать точно, - неторопливо, жуя травинку, проговорил мудрец, - Не бывает потухших костров, все они в чьей-то памяти - в памяти тех, кого они когда-то согрели. Это нам только кажется, что мы их не помним…

 

Ах, как прав! Тысячу раз прав уважаемый! У каждого из нас есть такой, не потухший «костёр». Просто в вечной суете и погоне за мнимыми ценностями мы забываем прошедшее, отключаемся от вселенской памяти. Бежим, бежим. Куда? Остановиться бы, подумать – узнаешь, вспомнишь что-то необычайно важное, даже то, что было задолго до тебя: так устроен мир. Солнце – это тоже костёр, оставшийся в памяти прошлых веков, входящий в память ныне живущих. Когда-то и оно потухнет, но останется искрами в памяти неторопливой Вселенной. И сердца наши останутся. И любовь. И память вернёт однажды всё. Потерянное и необходимое. И возродится род человеческий. И совершится ещё один виток в бесконечном ходе времени, ибо были цивилизации до нас и будут после. Всему – свой черед!