«Художник создаёт миры внутри нас – а потом оказывается вдруг, что

рушатся реальные миры, а вот эти вымышленные продолжают жить.»

(М. Веллер, «Эстетика энергоэволюционизма»)

 

Любое сообщество, куда бы мне ни приходилось попадать, оказывало на меня гнетущее воздействие. Начиная с детского сада, где мне было то грустно, то страшно, то обидно, то тягуче-тоскливо. Самыми яркими воспоминаниями из моих детсадовских семидесятых остались те, которые хранят сказки, придуманные мной где-то там, за пределами всех тех игр и занятий, с которыми успешно справлялись все остальные. Это разноцветные ленточки, мои и подруги Ларисы, из которых я надумала вязать качели и приматывать их деревьям. Качаться на них было сказочным удовольствием. И пусть другие дети, хваткие, дерутся за железные качели: они ничего не понимают в настоящих качелях, в которых вместе с нами играет радуга. Это прекрасная юбка принцессы, сделанная из подобранного на участке тканевого купола от зонта. Надо было просто спрятать его на участке, взять дома маленькие ножницы в карман, и на следующий день прорезать дырку. Это и яркие камушки, которые, если облизать, начинают показывать свои рисунки. Их можно набрать полные карманы, а после прогулки в группе на столе выкладывать из них рисунки. Это лучше, чем мозаика с одинаковыми пластмассовыми пупырками на палочках всего четырёх глупых цветов. Потом мама признается уже большой и подающий непонятно кому такие же большие, как сама, надежды школьнице, что при выпуске из детского сада воспитательница успокаивала: «Конечно, она не умственно отсталая, но не нужно от неё многого требовать. Девочка спокойная, прилежная, на троечки вытянет».

 

При таком раскладе совершенно удивительным кажется тот факт, что первые два года обучения в школе прошли для меня как-то чересчур гладко. Надо отдать должное уважение и глубокое почтение Жигалиной Любови Константиновне, моей первой учительнице. Должно быть, она была не просто талантливым, но гениальным педагогом. Только теперь, по прошествии многих лет, находясь в другом городе, я вдруг с ясностью осознала, что именно она для меня сделала. Она подарила мне два года настоящего детства – осознанно-счастливого, когда уже всё понимаешь, но ещё ни о чём не беспокоишься.

 

Теперь вплотную к коллективизму. Говоря о СССР, я всегда в качестве самого веского аргумента против оного выдвигала коллективизм, так как для подобных мне индивидуалистов в этой системе не было места. Отсюда все мои злоключения, начиная с 1983 года. Но сегодня я сама для себя и для вас, читатели, реабилитирую советский коллективизм, по сравнению с которым современный коллективизм – это настоящее спрутообразное чудовище, под маской сверхчеловека, который «сам за себя».

 

Итак… Советский коллективизм был за разумное, доброе, вечное, в некотором роде, абстрактное. Под девизами «Раньше думай о Родине, а потом о себе!» и «Больше дела, меньше слов!» на пионерских линейках обсуждались реальные задачи: собрать макулатуру, металлолом, лекарственные растения, смастерить кормушки и скворечники. И обязательно сделать это сообща. Соревнования велись между отрядами, а не между конкретными звёздами макулатуры и лидерами подорожника. Активистов отмечали особыми похвалами, но на них не делали ставок, им не завидовали – потому что то самое общее занятие было настолько далеко от личных целей, что могло делать только одно – сплачивать без условий. И можно было собирать макулатуру, рисовать совместно с другими стенгазету, оставаясь при этом индивидуалистом, от которого не требуется ничего сверх конкретного общественного задания. Современный же коллективизм, в форме корпоративного духа, подчиняет необходимости служить вполне конкретным общим целям роста престижа компании и личным целям роста собственного престижа, что не оставляет никакого шанса остаться индивидуалистом внутри группы. Есть и другая, самая абстракционистская форма современного коллективизма – интернет-сообщества. Но объединяет все современные формы коллективизма один и тот же лозунг – «каждый сам за себя», что заставляет участников группы, заручаясь поддержкой друг друга, отнекиваться от принадлежности группе: мы отдельно, но в данный момент мы согласны друг с другом по этому поводу. И загадочным образом с этим же мнением оказываются согласны и все остальные участники группы, которые тоже «сами по себе» и говорят лишь «сами за себя».

 

И что же получается в итоге? С убийством Советского Союза коллективизм – этот пережиток «ошибки века», возводимый в культ при советском режиме, не был уничтожен, как нам сообщалось, но обрёл новое, более могущественное тело? Лихие девяностые прославились, прежде всего, такими явлениями как кумовство, крышевание, и прочими примерами группирования, явно противоречащими индивидуалистскому мировосприятию прогрессивного бизнесмена, например. Казалось бы, с изобретением интернета, наконец, реализована мечта человечества, особенно той его части, которая истосковалась по индивидуализму. И коллективизм уж точно не воскреснет в очередных телах, захваченных Ктулху. Но что же мы видим? Сегодня каждый, который сам за себя, бия себя в грудь этим лозунгом сверхчеловека, обязательно состоит в каком-нибудь сообществе, дабы было где заручиться поддержкой таких же сверхчеловеков. Особенно явственно это прослеживается в интернет-сообществах, где действует жёсткая система поощрений-наказаний в виде лайков-дизлайков и одобрительных-неодобрительных комментариев. Следует учесть, что информационное пространство – это не просто «слово – не воробей». Однажды вылетевшее, слово обретает плоть и может пережить того, кто его выпустил. И более не во власти хозяина это слово, и плотью его отныне пользуется всяк, кто и как пожелает – на то и пользователи. С психологической же точки зрения жизнь в интернете – разговор со всем миром, вселенной, Богом, наконец. И вот эта самая вселенная наглядно показывает тебе, что ты и там, в «свободной зоне», обязан подчиняться системе, но при этом «здесь никто никому ничего не должен» и «каждый сам за себя». Коллективизм, самый что ни на есть наимахровейший, расцвёл именно тогда, когда нам было торжественно объявлено о его трагической кончине 8 декабря 1991 года.

 

Возвращаясь к началу… Прожив многим более половины жизни (здесь я поспорю с Данте и обозначу окончание первой половины жизни там, где заканчивается детство), я прихожу к выводу, что самыми яркими впечатлениями были моменты выхода из системы, сопровождающиеся созданием собственных миров, радикально отличающимся от предложенных системой. То, что было создано сотнями многоумных голов на протяжении веков и миллионами непокладающихся рук, трудящихся над воплощением всеобщего унифицированного блага, рушится одним взмахом крыла бабочки над Атлантикой - движением детской руки, развязывающей бантик… Именно это останется. Всё остальное обречено на смерть – память не пощадит никого из вас, строители систем, вызывающие духов коллективного бессознательного.