С приходом весны на улице заметно потеплело. Повсюду слышались звуки капели, чириканье воробьев. Дул теплый ветерок. Из-под растаявших кое-где сугробов начинала проклевываться зеленая травка. Пенсионер Павел Иванович, живший на первом этаже пятиэтажки, привычно сделав свои утренние дела, оделся потеплее, обул резиновые сапоги и вышел к подъезду. Он осмотрел палисадничек, находившийся под его окнами. Постучал бадиком по наледи, образовавшейся вокруг куста хризантем, и сел на лавочку. На протяжении всего времени, которое Павел Иванович проживал в этом доме, только он один занимался этим палисадником. Покупал рассаду, поливал цветы. А в прошлом году сам сколотил вокруг него заборчик, покрасив его в бежевый цвет. Своими действиями Павел Иванович вызывал у соседей противоречивые чувства и мнения по отношению к себе. Одни восторгались и предлагали свою помощь. Другие недоумевали: «зачем старому деду ковыряться в земле с цветами?» «Не мужское это дело!» - говорили мужики. А старушки-вдовы так и маячили перед Павлом Ивановичем, но, вероятно, не из-за того, что он являлся вдовцом. У Павла Ивановича была догадка на этот счёт, но он никому о ней не говорил, даже своему лучшему другу - соседу и такому же пенсионеру Ивану Никитичу. Часто Иван Никитич подтрунивал над Павлом Ивановичем и говорить ему что-то от души, что-то сокровенное и касающееся личной жизни Павел Иванович не считал необходимым, опасаясь, что друг разболтает кому-нибудь, а этот кто-то как по сарафанному радио запустит и переиначит сокровенную, исходящую «из глубины души» тайну.

-Выйду я во двор-лес! Посмотрю в окно-сад! – подначивал Иван Никитич. – Что Иваныч, опять о цветочках забеспокоился?

- Да, боюсь, как бы не померзли! Я ведь кое-что полиэтиленовой пленкой закрывал.

-Ты не беспокойся! Видишь, от подвала какое тепло идет! Ничего не станется!

-Дай-то Бог! – ответил Павел Иванович и отчего-то виновато опустил глаза.

Иван Никитич хихикнул и похлопал Павла Ивановича по плечу. Павел Иванович поднял голову и, как бы устремив взгляд вдаль, смотрел куда-то внутрь себя.

- Вот ты смеешься, Никитич, а у меня кроме этого садика ничего-то и нет! Он мне как Родина! Он как часть меня! Вот ты ощущаешь себя частью чего-нибудь большого?

Никитич, почесав затылок, затянулся «примой»:

- Ну, большим это не назовешь! Я вот с телевизером сроднился уже лет десять как точно!

- Тьфу ты, душа нечеловеческая! – Павел Иванович ударил бадиком по лавочке. – Я тебе о живом говорю!

- О собаках что ли?

- Почему же о собаках? О том, что вокруг нас!

Иван Никитич обернулся вокруг себя.

- Не понимаешь, Никитич, я тебе о Родине говорю! – заглядывая в глаза, произнес Павел Иванович.

- Нашел о чем говорить, Иваныч, твою Родину распродали всю Чубайс с Гайдаром! Скажи спасибо, что ещё в квартире живешь, а не на улице!

- Нет, ты погоди, Никитич! – прервал Павел Иванович. – Как это продали Родину? Это завод можно продать, построить, разрушить! А землю нашу, разве её продашь?

- Разуй глаза, дубина ты стоеросовая! - ухмылялся Иван Никитич. – И землю твою уже давно продали эти, ну ты их знаешь!

- Никто её продать не сможет! - возмущался Павел Иванович. – Где продали? Разве вот эту землю продали?

Павел Иванович указал на палисадник.

- А ты разве думаешь, она твоя? Её уже давным-давно не русским продали с тобой вместе, как и все земли. Все территории в нашей стране поделены и проданы! - размахивал руками Иван Никитич.

Павел Иванович нервно задергал ногой.

- Не понимаешь, о чем я говорю! – сказал он успокоившись. – Да оно и не надо тебе понимать, коль к этому не склонен!

- А я смотрю, у тебя ума палата, если ты себя частью этого цветника считаешь? Так и похороним тебя тут вот на этой Родине, которую вместе с тобой не русским продали!

Павел Иванович разгневался и вскочил с места.

- Иди отсюда, песья голова! Чтобы больше и не подходил ко мне! Иди вон к своему телевизеру!

Иван Никитич спрыгнул с лавочки и, пятясь, отошел назад.

-Ага, и не сомневайся! Я и на поминки твои не приду!

Он плюнул в сторону Павла Ивановича и пошел домой. Павел Иванович остался сидеть на лавочке, облокотившись головой о рукоять бадика. Он упер взгляд в мокрый асфальт под ногами, на котором блестели на солнце разбитые льдинки. Они с каждой минутой уменьшались, таяли, оставляя после себя мокрый след, который впитывался, испарялся, исчезал. В голову Павла Ивановича закралась мысль о том, что он также бесследно может исчезнуть с этой земли, не оставив ни одного хорошего воспоминания о себе в сердцах людей. Он обдумывал слова, сказанные Иваном Никитичем, и в мыслях, как бы ни пытался переубедить себя, соглашался с ним. Он даже представлял себя захороненным в палисаднике, и от этой мысли на душе стало лучше. Погуляв немного по двору, Павел Иванович вернулся домой. Читал газеты, смотрел телевизор. Отвлекаясь от них, размышлял о жизни. Так за этими занятиями и прошел день. С приходом ночи Павел Иванович отправился спать, а через некоторое время был разбужен выкриками и разговорами, доносившимися с улицы. Он включил настольную лампу и, обув тапки, подошел к окну. Под светом подъездного фонаря на лавочке сидели четверо молодых людей. Они распивали пиво и громко матерились. Вдруг один из них подошел к палисаднику и начал справлять свою нужду, а когда закончил, то ударил ногой по заборчику. Несколько досок оказались сломанными. Сердце Павла Ивановича бешено заколотилось. Он присел на стул, сделал несколько глубоких резких выдохов и взял трубку телефона, продолжая наблюдать за происходящим на улице, где уже одна часть заборчика со стороны проезжей части оказалась полностью сломанной. Павел Иванович надел очки и, воткнув палец в ячейку «0» на телефонном диске, крутанул его. Когда та же участь досталась цифре «2», Павел Иванович услышал в трубке: «Полиция». Павел Иванович замешкался. Он что-то экал и, не сумев произнести ни слова, положил трубку и зачем-то выдернул вилку из розетки. «Нет», - сказал себе Павел Иванович. Он опять в который раз вспоминал об одном событии из своей жизни, не дававшем ему покоя и по сей день. Когда-то, будучи молодым и проживая в селе, Павел Иванович участвовал в разрушении церкви с подачи властей. Тогда ему казалось, что это правильно, что так должно и быть. Но спустя годы, даже не будучи религиозным человеком, он осознал, что совершил преступление по отношению к своей Родине. Не было дня, чтобы он не вспоминал об этом. Собственными руками он разрушал то, что было оплотом единения многие годы для нескольких поколений односельчан. Как варвар, поддавшись пропаганде о скором светлом будущем, он сбивал купол и рушил стены священного для многих людей места, места, куда ходили его мать и отец. И сейчас, глядя на пьяную молодежь, он вспоминал себя. «Всё возвращается на круги своя!» – сказал Павел Иванович про себя. Он так же как и с утра оделся потеплее, обул резиновые сапоги и вышел во двор. Выйдя из подъезда, Павел Иванович услышал реплику с лавочки: «Чё-то дед не спит, комары, наверное, покусали!»

Сидевшие на лавочке закатились хохотом. Павел Иванович, с сожалением осмотрев заборчик, двинулся к сидевшим на лавочке.

- А ну подвиньтесь! – крикнул он.

Для Павла Ивановича тут же освободили место.

-Чё, дедок, пивка захотел продегустировать? – спросил самый высокий. – Давай, Серый, начисли ветерану!

-Не нужно мне вашего!

-А чё тогда приперся? Бабка из дома выгнала? – поинтересовался самый низкий.

-Это ты сюда приперся, клоп! – гаркнул Павел Иванович. – А я здесь живу! И буду жить до конца жизни, даже если такие как вы всё распродадут! Зачем забор сломали, нелюди?

- Не парься, дед!- ответил самый высокий. – ЖЭК починит!

- ЖЭК?! – оскалился Павел Иванович. – Этот заборчик я делал вот этими своими руками!

-Да ладно тебе, не бесись, дед! Всё равно на пенсии, ещё сделаешь! – высказался четвертый.

-Я своё перебесился, гаденыш, ещё в тридцать шестом году, когда собственными руками Родину уничтожал. Её большевики отняли, а я пространство для нового готовил. То, что было с лица земли стерли, только вот в памяти всё осталось! Не сотрешь! Родина она в памяти не изменилась нисколько: те же дома, те же люди, всё то же!

У Павла Ивановича увлажнились глаза.

- Ты чё, дед, сентиментальничаешь? – спросил Серый.

- Оттого, что вы несчастные, ничто вам уже не дорого, ничего не бережете! – доказывал Павел Иванович. - Вас продали давно и перепродадут ещё не раз, а вы и рады!

-Слушай, дед, ты нам тут всё бухалово испортил, грусти навел! – ныл самый низкий.

-Да уж дослушай до конца, не перебивай, мелюзга! - пригрозил пальцем Павел Иванович. - Я ведь ни с кем не делился этим, никому не рассказывал, что сейчас говорю! Берегите совесть! Она тяжелее всего человеку в жизни достается! Вспомните о ней, когда что-то надо сделать! Взращивайте её, как цветы в саду, чтобы плодов добрых она принесла! И никогда не делайте того, о чём впоследствии будете жалеть!

Павел Иванович закончил, и ему показалось, что глаза молодых людей остались пустыми. Он плюнул в сторону.

- Да что вам говорить, не склонны вы к этому! – подытожил он.

Повисла пауза. Молодежь сопела носами от холода, а Павел Иванович потирал руки и морщил лоб, силясь что-то разглядеть вдали. Тишину прервал четвертый.

-Слышь, дед, хорош нас в думки вводить! – сказал он. – У Серого аж челюсть отвисла!

При этом четвертый слегка стукнул Серого по скуле.

- Слышь дед, ты бакланишь, как Жириновский! – придя в себя, высказался Серый. – Только вот настроение ты нам подпортил! Печалька какая-то в душе!

-Да пойдем отсюда, пацаны! – скомандовал самый высокий. – А то щас дед молитвы читать начнет, или заплачет, а нам его жалко станет, и мы тоже заплачем!

Молодые люди дружно засмеялись и ушли.

Павел Иванович остался на лавочке один. Он снова посмотрел под ноги. На поверхности асфальта образовалась новая корочка люда взамен растаявшей днём. Он попробовал разбить её сапогом, но ничего не вышло. Успокоившись, он подошел к заборчику и прикинул, что потребуется для его восстановления. И когда в голове всё было подсчитано, Павел Иванович пошёл домой…

Весеннее утро готовило дню новые перемены. «Меньше белого, больше зеленого!» - было лозунгом и призывом нового дня. Этот день должен был преобразиться ещё больше, чем день предыдущий. Быть может кто-то этого и не заметит, не примет во внимание, кто-то просто не выйдет на улицу, кто-то прокопается в собственных мыслях. Но последствия зимы растекались лужами всё больше и больше. И остановить это не было подвластно никому. Так же и неподвластно было заглушить звуки падающих капель таящего снега с крыши дома, в котором жил Павел Иванович. Громкий стук капели разбудил его столь ранним утром. Лежа в кровати, Павел Иванович посмотрел на окно и оценил, что солнце ещё не пробыло в небе столько, чтобы наледь на крыше начала таять. Павел Иванович поднялся с кровати и, подойдя к окну вплотную, понял, в чем было дело. Стуком капели оказался молоток в руках Серого. Озираясь по сторонам, Серый аккуратно восстановил забор, и, когда последний гвоздь был вбит, он, отходя почти на цыпочках, скрылся за углом дома.

«Да, всё не так уж и плохо!» – воскликнул Павел Иванович. С сердца словно упал тяжкий груз. Приложив ладони ко рту, будто бы закрывая его, и смотря в угол комнаты, под потолок, он шёпотом попросил у кого-то прощение.