1.

Уже смеркалось, когда Саша возвращался с работы. Сегодня пришлось задержаться с разработчиками новой программы для заводской вычислительной машины. Американские персональные компьютеры в первой половине девяностых только-только начали внедряться в производство, а работали, в основном, на отечественных монстрах серии ЕС. Молодому программисту нравилось составлять, внедрять, отлаживать программы, с помощью которых ЭВМ за считанные минуты делала то, на что раньше уходили месяцы напряжённой работы целых коллективов.

 

- Эй, закурить не найдётся? - послышался окрик за спиной.

- Нет, я некурящий, - ответил Александр, полуобернувшись.

- Стой, не спеши, - вышли под свет фонаря двое ребят блатного вида. Один из них, с наколками на обнажённых до локтя руках, хозяйски оглядел Сашу.

- Деньги есть?

- Я с работы иду. Вот яблочки есть, к родителям заходил, - ответил, внутренне напрягшись, но не показывая вида, молодой человек.

- А если я найду? - продолжал давить на психику грабитель, вынимая из кармана устрашающего вида нож. - А ну, Бомба, проверь у него карманы.

Саша, видя такой оборот дела, молча повернулся и пошёл дальше.

- Стой! - заорали сзади две залитые спиртным глотки, и первый, видя, что жертва не останавливается, в два прыжка догнал несчастного и предательски сзади вонзил нож ему в шею.

 

- За что? - прохрипел Саша, зажимая рану, и бросился к распахнутым по случаю летнего времени дверям общежития - метрах в двадцати, совсем рядом.

Влетев в общагу, он снял трубку телефона, начал набирать номер скорой, но кровь толчками рвалась наружу, стекая по пальцам руки. С каждой потерянной каплей сил становилось всё меньше, голова кружилась. Оседая, несчастный сначала опустился на пол, пытаясь сопротивляться, но, окончательно потеряв сознание, уронил голову в лужу продолжавшей вытекать из него крови.

 

2.

- Как кабана сына зарезали, - плакал отец над гробом. - Двое детей у меня... Двое... Было... Теперь один остался.

Молодая вдова молча вытирала слёзы платком. Бабушка держала на руках годовалую внучку и причитала:

- Сирота ты моя, сиротинушка. Нет у тебя больше папки, убили папку твоего...

Младший брат Саши Николай стоял поодаль. Он принял успокоительные сто граммов, и не раз за сегодняшний день. Ему было легче. Сослуживцы убитого, в основном женщины, толпились поодаль, глаза у всех были на мокром месте.

 

Сашу любили. За его незлобливый нрав, за манеру общения, простую и искреннюю, за компетентность и готовность прийти на помощь всем без разбора. Да и должность у него была такая - системный программист. А это значит, что он должен был объять необъятное – хорошо разбираясь в нюансах общей для всех пользователей операционной системы, помочь каждому внедрить свою задачу без ущерба для работы других программ. Всегда спокойный, доброжелательный, он находил выход из любых, казалось, безвыходных ситуаций. Свет в окошке - так называли Сашу сослуживцы.

 

И вдруг его не стало. Свет погас, и тем, кто был послабее в профессиональном отношении, пришлось работать наощупь, в темноте, спотыкаясь на каждом шагу, набивая шишки и, конечно, вспоминая Сашу, его твёрдую руку, всегда готовую поддержать в трудную минуту.

В своё время многие гуляли на его свадьбе, радовались рождению дочери. Однажды зашёл разговор о сексе. Впервые за многие годы эта закрытая в советские времена тема вышла из подполья. Саша, прислушиваясь к горячему обсуждению поз Кама-Сутры, с улыбкой разнимал спорщиков:

- Да неважно всё это! Вот женишься – узнаешь. Главное - любить и понимать друг друга, а техника, позы – не в этом суть.

 

И он любил. Жену, людей, весь окружающий его непростой, разнообразный в своих проявлениях мир. И вдруг - по этой любящей душе полоснули ножом. Можно себе представить негодование тех, кто узнал о таком невероятном злодеянии. Сначала не верили ужасной новости, потом говорили, что у Саши и врагов-то не было, и только спустя какое-то время приходило осознание, возмущение и желание наказать нелюдей, совершивших это вселенское зло.

 

3.

Мутный. Такую кличку получил на зоне один из тех, кто в тот злополучный вечер стал убийцей. Попался он на грабеже по малолетке, но отсидел свои два года не до конца – выручила вовремя подоспевшая амнистия. И в Зоне, и на воле Мутный никогда не упускал случая получить кайф. На наркотики денег не было, но на водку, самогон всегда можно было найти – друзья выручали. Алкоголь стал частью его жизни. Несмотря на свои восемнадцать лет, пил он всё и всегда. Трезвым можно было его видеть только с утра, и то если не было чем похмелиться. Приняв на грудь, Мутный становился весёлым, общительным, даже доброжелательным иногда. Окружающее видел в розовых тонах, смеялся и шутил. Но если выпить было нечего, вот тогда на все сто процентов он оправдывал свою кличку: мутные с застывшей флегмой глаза, перекошенный от скрытого страдания рот и злоба на весь мир – по поводу и без повода. В тот вечер, на беду, спиртное закончилась, и Мутный пребывал в состоянии крайнего раздражения.

 

Бомба. За широту фигуры эту кличку Мутный ещё в школе дал своему бывшему однокласснику, а нынешнему подельнику, который, напротив, был из хорошей обеспеченной семьи. Отец его работал юрисконсультом на большом заводе – известный в городе человек. Однако сын, как это часто бывает, в силу юношеского максимализма и желания самоутвердиться выбрал другую стезю.

 

В начале девяностых власть самоустранилась, и силу начали набирать бандитские группировки с криминальными авторитетами во главе. Всё, что имело доход, обложили данью и жили себе припеваючи, обороняясь только от таких же соседствующих группировок. Многие бывшие одноклассники Бомбы стали бандитами исключительно потому, что заводы стояли, а другой работы для них не было. Так и оказался сын юриста в тесном контакте с заполнившей всё вокруг криминальной средой.

 

Взяли друзей, на удивление, быстро. «Мокрые» дела были на особом учёте у милицейского начальства, и оперативники старались их раскручивать в первую очередь. Вот и сейчас женщина, дежурившая в общежитии, сразу вызвала милицию. Оперативники по горячим следам задержали преступников, допросили, составили протокол, собрали подписи и сдали дело в прокуратуру. В общем, профессионально сделали своё дело.

 

4.

Горбачёвская перестройка и последовавший за ней медвежий натиск Ельцина сломали устоявшиеся в головах стереотипы - замесили, раскрутили, и ничего нельзя было понять в образовавшейся мутной жиже – где грешное, а где праведное. Но, несмотря на эту мешанину, одно все понимали чётко – таких людей, как Саша, убивать нельзя, недопустимо по любым законам и понятиям. Именно поэтому народ начал бунтовать.

 

Это сейчас можно за короткое время размножить любой документ, а в то постсоветское время вся множительная техника состояла на учёте у компетентных органов - на копирование любой бумажки нужно было разрешение. И вдруг - весь небольшой волжский городок заполнили - наклеенные как попало, размноженные непонятно где, но такие горячие и яркие призывы собираться на митинг протеста против разгула преступности и бездействия властей. Глава городской администрации был в шоке, милиция сбилась с ног, срывая прокламации. Определили, на каком из предприятий была размножена листовка, однако ушли в историю советские времена, и репрессий не последовало. Областная власть требовала прекратить безобразия, но было поздно – волна возмущения выплеснулась на улицы.

 

С самого утра в день похорон у Сашиного дома начали собираться люди. К моменту выноса тела весь двор был заполнен. Гроб несли на руках по улице, а вслед за ним, будто на первомайской демонстрации, двигалась огромная толпа. На главной городской площади остановились. Длинная очередь желающих попрощаться выстроились, и каждый мог видеть маленькую, синеватого оттенка неброскую ранку справа на шее убитого, через которую жизнь покинула тело несчастного Саши.

 

А рядом - на импровизированной трибуне раздавались гневные речи, призывающие к борьбе с захлестнувшим город криминалом. Городские власти, понятно, на стихийный митинг не пришли, и только милиция следила здесь за порядком.

Что было дальше? Кладбище, могила, горькие слёзы вдовы, родителей и вечная память. Сослуживцы долго, несколько лет, помогали осиротевшим родственникам убитого, были дружны с женой, теперь уже вдовой Саши.

 

5.

Надо отдать должное власть имущим – суд над преступниками устроили показательный в большом зале городского Дома Культуры (ДК). Но, как говорится, благими намерениями выстлана дорога в ад.

Отец Бомбы метался в поисках выхода. Надо было выручать сына, попавшего в эту ужасно неприятную историю. Не случись такой огласки, всё было бы намного проще для одного из ведущих юристов города, но теперь… Никто из администрации не хотел даже говорить с ним на эту тему. Сообщили только, что процесс будет показательным в назидание прочим, что приедет бригада судей из области, и что сделать для его сына никто ничего не может.

 

Однако, будучи опытным адвокатом, человек этот понимал, что в любом самом безнадёжном судейском деле всегда есть маленькая лазейка, через которую можно протащить даже такую габаритную фигуру, как его сын. И Адвокат (назовём его так) приступил к активным действиям. Первым делом он посетил городского прокурора и, чуть не на коленях умоляя о снисхождении, обещая отдать всё, что нажито непосильным трудом, обещая помощь и содействие в любом деле, склонил того на свою сторону.

 

Заручившись этой важной, но не решающей поддержкой, Адвокат пошёл дальше. Вся судейская и околосудейская братия узнала о его несчастье, и к каждому нужному человеку он подобрал ключик, ища сочувствия и помощи. Оставалось найти подходящего общественного обвинителя. Такого, чтобы обвинял, но не очень. Но даже этот трудный вопрос был, в конце концов, решён.

 

6.

И вот час икс настал. Зал городского ДК был полон. Люди стояли в проходах, ожидая справедливого возмездия для убийц. Привезли обвиняемых. Мутный был бледен, насколько может быть бледным начинающий алкоголик. Плечи его опустились, будто от тяжёлой ноши, а на лице синели чуть заметные следы побоев. Бомба выглядел намного лучше. Он смотрел своим обычным уверенно-нагловатым взглядом, ни минуты не сомневаясь в том, что скоро его отпустят на свободу.

 

Прозвучало традиционное: «Встать! Суд идёт!» Вошёл судья из области, заседатели, и слушание дела началось. Сначала зачитали документы, среди которых был протокол задержания и первоначальные показания обвиняемых. Затем выяснилось, что подсудимые отказываются от своих показаний и желают их изменить. Зачитали новые. Судья спросил, почему они решили изменить то, что было записано с их слов в день преступления? Отвечали однотипно и быстро, без раздумий - чувствовалась рука опытных кукловодов. Но финал спектакля был пока неизвестен.

 

Общественный обвинитель выступил с гневной речью, в которой заклеймил преступников, сделал общий анализ ситуации и призвал к борьбе с разгулом криминала в стране и в родном городе. Знакомые, много раз слышанные слова обвинителя несколько взбодрили аудиторию, которой начали надоедать сухие фразы справок и милицейских протоколов. Под аплодисменты публики герой дня спустился с трибуны.

 

Ход процесса не всегда понятен для неподготовленного человека, не юриста. Монотонное многократное зачитывание очевидных вещей нагоняет скуку. И когда дело дошло до обвинительной речи прокурора, все уже порядком устали. Не выделяясь из общего фона, без эмоций, городской прокурор зачитал свою речь и так же спокойно перечислил какие-то малопонятные статьи закона. Лишь несколько человек из большого зала поняли, да и то не до конца, смысл сказанного.

 

А между тем перечисление этих статей и было кульминацией всего процесса. Прокурор просил суд переквалифицировать для Бомбы статью уголовного кодекса «Разбой» на простое хулиганство. Ведь по переписанным новым показаниям получалось, что сын Адвоката вроде бы и не участвовал в преступлении, а всё время стоял в сторонке. Для Мутного это означало уменьшение срока. Выходило, что тот убивал один, а не в составе группы лиц по предварительному сговору. Прокурор, сделав такой подарок подсудимым, спокойно покинул трибуну.

 

Наступила тягостная минута молчания. Усыплённый зал ничего не понял. Общественный обвинитель спокойно сидел на своём месте без движения. Понимал ли он суть того, что случилось? Ведь ему доверили говорить от имени большого коллектива, озвучивать мнение многих. Он, конечно, озвучил, но промолчал в решительный момент, предав тем самым как доверие людей, так и память убитого.

 

Судья, похоже, был единственным из всех участников процесса, который до последней минуты не понимал происходящего. Его пригласили, чтобы показательно наказать убийц, а тут – такое. В обязанности прокурора входило запросить максимально возможный срок, адвоката – минимальный. Судье надлежало выбрать наиболее подходящий – справедливый. Но просьба прокурора об изменении статьи пресечения и уменьшении срока – это не лезло ни в какие ворота.

 

- Что делать? Перенести суд? Дать отставку прокурору? Но это такой скандал! Ааа! Что мне, больше всех надо? - все эти мысли, как в зеркале, отразились на лице приезжего блюстителя закона.

Внимательный зритель из первых рядов мог без труда их прочесть. Тем более – что в зале стояла полная тишина. Но вот, наконец, судья как бы про себя махнул рукой, мол, и не такой беспредел приходилось видеть и, как ни в чём ни бывало, продолжил заседание.

.

Теперь результат «показательного» суда был очевиден: Мутному дали максимальный срок с учётом переквалификации статьи, а Бомбе – условный. Однако в зале его не отпустили, видимо, опасаясь гнева толпы. Судейские вместе с преступниками покинули сцену ДК, а порядком уставшие зрители спокойно разошлись по домам. Возмущённых не было. Разве что потом, на кухнях, по затверженному с советских времён обычаю ворчали себе под нос. За долгие годы коммунистического правления всех приучили к беспрекословному подчинению власти. Только общественный обвинитель ходил с гордо поднятой головой, к месту и не к месту напоминая сослуживцам о своём блестящем выступлении на минувшем процессе.

 

7.

Все говорили, что Николай, младший брат Саши, был его полной противоположностью. Он частенько выпивал, нигде не работал, перебиваясь случайными заработками, и, по сути, сидел на шее у родителей-пенсионеров. Благо, пенсии в то время были довольно большими. После смерти Саши осиротевшая семья долго не могла прийти в себя. Больше всех переживал отец. Ведь старший сын получил высшее образование, имел хорошую работу, семью, а младший – так, оболтус.

С малых лет Коля с удовольствием ходил на рыбалку вместе с отцом, благо Волга была рядом. Он быстро освоил все премудрости этого дела, а уловы увеличились настолько, что часть рыбы приходилось продавать.

 

Когда в начале девяностых в город пришла безработица, молодой человек решил, что настала пора увлечение превратить в промысел. Ловить сетями было запрещено, но кто смотрел на запреты во времена всеобщего беспредела и вседозволенности? Денег, вырученных за проданную рыбу, хватало на многое. В том числе и на самогон (с водкой тогда было туго). Но, как известно, спиртного много не бывает, и парень стал потихоньку воровать рыбу из сетей таких же браконьеров, как он сам.

 

8.

Юркая резиновая лодка на вёслах быстро продвигалась вдоль прибрежного камыша. Но вот Николай увидел неприметный пенопластовый поплавок, мелькавший в воде среди волн. Потянув за привязанную к нему верёвку, рыбак начал вытаскивать из воды и складывать на дно лодки небольшую сеть, сплетённую опытными руками из обычной рыболовной лески. Вынув запутавшуюся там рыбу, он кое-как, лишь бы поскорее, сбросил опустошённое орудие лова обратно в воду. Поплавок опять был чуть заметен, и ни рыбнадзор, ни простые рыбаки не могли догадаться о растянутой под водой преграде.

 

- Ничего, хозяева приплывут сюда только вечером. Может быть к тому времени подойдёт рыбка? А я ещё пару чужих сеток проверю, потом из своих улов соберу – мне и хватит на бутылку. Водки куплю - надоело давиться этим самогоном, – примерно такие мысли мелькали в голове хитрого вора, опустошавшего чужие сети.

 

Но на этот раз ему не повезло. На берегу Николая ожидали двое - хозяева только что подчистую обобранных им сетей.

- Ну, вот ты, гнида, и попался, - вышел из кустов здоровенный мужик с голым торсом, на котором красовались живописные тюремные наколки. – Закон знаешь?

Коля, конечно, знал и неписаные рыбацкие законы, и этих рыбаков, которые, заподозрив неладное, сумели его выследить. Не знал он только и не думал, что за такую малую цену придётся ему расстаться с собственной жизнью.

- За что? – только и успел крикнуть несчастный.

 

Рот ему без разговоров заткнули кляпом. Руки, ноги связали, камень на шею, отвезли на фарватер и столкнули в тёплую волжскую воду дрожащее тело нарушителя суровых рыбацких законов.

- Вот так будет со всеми, - пробасил бывший зек, отпуская в свободное плавание лодку Николая, в которой трепыхалась ещё живая, пойманная совсем недавно рыба.

- Зря мы это, - вздохнул второй, понимая, что разговоры здесь ни к чему – дело сделано.

 

9.

Когда через неделю была найдена та самая лодка с протухшей рыбой, на отца было больно смотреть. Последняя надежда на то, что сын ещё жив, рухнула.

- За что? – этот вопрос, обращённый скорее к Богу, чем к людям, огнём горел в его глазах.

Но кто может дать ответ на подобные вопросы? Если люди гибнут во время войны, защищая Родину, то тут всё, вроде бы, понятно. Но в мирное время потерять двоих сыновей! Почему? Ради чего? За что?

 

Милицейские чины, к которым семья пропавшего без вести обращалась за помощью, разводили руками: утонул, мол, человек - и всё тут. Отец пытался толковать о рыбацких законах, о том, что он сам рыбак, но от него только отмахивались, как от надоедливой мухи. Да и зачем милиции было вешать на себя ещё одно «мокрое» дело? У них и без того забот хватало.

 

Когда все сроки вышли, когда исчезла последняя надежда найти пропавшего сына, отец ушёл в длительный беспробудный запой. Раньше никто никогда не видел его пьяным, только за праздничным столом он вместе со всеми принимал сто граммов для веселья, а теперь… Весь город знал о постигшем его несчастье, и только ради этого старику наливали, наливали и наливали. А после того, как он рассказывал собутыльникам историю гибели Николая, отказать ему уже не мог никто. И ставший риторическим, задаваемый всем и каждому пьяный вопрос несчастного: «За что?» - будоражил души людей, всё больше распаляя бедного старика.

 

Свято место пусто не бывает. Вот и место самоустранившейся от защиты населения власти заняли крутые уголовные авторитеты. Милиция недалеко ушла от бандитов-рэкетёров, и обращаться к ней за помощью было так же страшно, как и к уголовникам. Работы не было, а потому молодёжь шла к бандитам, пополняя их ряды, будто так на нашей земле было заведено испокон веков. Законы не работали, их подменили воровские понятия. Лихие девяностые набирали свои обороты. Бандитские разборки, сожжённые машины и киоски строптивых предпринимателей – всё это стало в порядке вещей.

«Не верь, не бойся, не проси» - эти истины, пришедшие в мир свободных людей из зоны, тогда знал любой и каждый - от мала до велика. И жизнь человеческая в те времена не стоила почти ничего. Впрочем, как и всегда на Руси.