Покойничек.

 

Разве темнота может быть такой холодной и чужой? Разве бывает она такой

огромной и густой? Ну, разве можно в этой темноте жить? Не могу, да и не

хочу быть здесь, мне не нужно это, я хочу уйти. Люди, где вы все, куда

пропали? Откройте же окна!

 

Эти вопросы, словно пузыри воздуха из горячей, липкой смолы, всплывали

в его сознании и лопались, оставаясь без ответа. Он не чувствовал своего

тела. Его просто не было. Существовало только сознание, да и его тоже

трудно было бы определить, как что-то цельное. Оно состояло лишь из

вопросов…

 

- Тань, глянь-ка, - раздался в темноте далекий женский голос, - никак,

проснуться решил.

- Да нет, - ответил ей другой голос, - куда ему, такие не просыпаются.

Может, отходит? Позови-ка лучше Сергея Иваныча, пусть посмотрит.

- Парень, ты чего? Как ты, а? – прозвучал мужской бас.

- Никак, снова отходить собрался, а? – спросила опять женщина.

- Нет, пульс хороший, да и кардиограмму недавно делали - тоже ничего.

 

Он напрягал все свои силы, чтобы открыть глаза и посмотреть, кто говорит,

но темнота не отпускала, сил не хватало.

- Ну же! Ну! Давай, давай, парень! Карабкайся! Ты же ого, какой живучий!

У тебя получится!

 

Глаза не открывались. Ему бы попить… Хотелось сказать об этом, но губы

не слушались.

 

- Да ладно, пусть полежит. Может, укольчик сделать? Поспит и сил

наберется, - сказала женщина.

Терпеть это было сверх его сил. Он сделал усилие и почувствовал, как губы

чуть приоткрылись.

- Говори, говори, милый, я слушаю тебя, - сказал мужской голос и он,

ощутив губами тепло, попытался прошептать.

- Ах, ты ж умничка! Ах, ты ж молодец! Танюха, знаешь, что он сказал?

- Что?

- «Дура» он сказал! – рассмеялся мужчина, - Ну, не молодец ли, а?!

Обе женщины звонко расхохотались.

- Ну, красавец, ты мне за это шампанское поставишь, иначе не прощу! –

сквозь смех проговорила одна.

- И мне, - добавила вторая.

- А теперь, - серьезно сказал мужчина, - сделайте снотворное и

внимательно за ним наблюдайте, чтобы не вскочил сгоряча, когда

проснется.

- Не упустим!

 

Это стало последним, что он услыхал. Проснувшись, сразу открыл глаза.

Свет больно резанул, и они сами тут же закрылись. Сердце сильно

колотилось. Той, враждебной, темноты уже не было. После первой вспышки

он видел только какую-то темно-розовую пелену. И опять эта жажда. Когда

же можно будет напиться?

- Пить, воды, - попытался крикнуть, но услыхал совсем не похожий на крик

хрип.

- Так. Проснулся? Чего буяним? – раздалось рядом.

- Пить.

- Ага, теперь понятно. Сейчас попьем, - сказал женский голос, и в губы

ткнулось что-то гладкое. Из него капнула теплая, явно кипяченая, но

сейчас - самая вкусная на свете вода. Он припал к источнику

долгожданной влаги, как малое дите к груди матери, но счастье это длилось

всего несколько мгновений.

 

- Нельзя тебе много, милок, - сказала женщина, - порезали тебя всего

внутри-то, перекроили там все. Ты уж потерпи. Если что – говори, буду

подходить и по капельке давать.

Так он узнал хоть что-то о себе. Попытки вспомнить, как и откуда попал

сюда, ни к чему не приводили. В памяти не было ни грамма информации о

его жизни. Даже имя свое не помнил.

 

На третий день его перевели из реанимационного отделения в палату. К

тому времени, он уже сносно разговаривал, но глаза открывал с трудом и

ненадолго. Врач сказал, что так бывает при черепно-мозговых

травмах.

«Ну вот, теперь и травма черепно-мозговая у меня есть, - подумал он, -

что еще объявится?»

 

Мужики в палате постоянно о чем-то болтали. Это немного раздражало, но,

благодаря именно этим разговорам, он по крупицам узнавал хоть что-то о

жизни и о себе. Как выяснилось, он стал довольно известной личностью в

больнице. Оказалось, что в реанимацию его привезли с биркой на пальце

ноги из морга, где пролежал целую ночь после того, как был подобран на

пустыре. По рассказам мужиков, он чуть не свел с ума патолога-анатома,

который начал уже делать вскрытие и, сделав

первый надрез, увидел пульсирующую кровь и заорал во всю мощь своих

легких, перепугав студентов-практикантов. Все остальное стало легендой.

Вся больница переживала – спасут или не спасут. Мало-помалу, глаза

привыкли к свету, и вскоре он вполне уже сносно терпел свет, если не было

прямых солнечных лучей. Дни выстраивались однообразно и тоскливо –

треп мужиков, уколы, капельницы, перевязки…

- Через полчаса к вам придет следователь, - меряя давление, сказала

через три дня врач на утреннем обходе.

- А зачем?

- Это она и объяснит. А разве вам самому не интересно узнать, что с вами

случилось?

- Интересно.

- Вот, лежите и ждите.

- Жду. – ответил он и подумал, что даже если бы и хотел убежать – как?

Даже в туалет – и то, утку просить приходилось.

 

Следователем оказалась довольно крупная, но еще очень молодая девушка

в новенькой милицейской форме. Явно немножко смущаясь, она вошла в

палату, поздоровалась со всеми и, взяв табурет, села напротив него.

- Здравствуйте, зовут меня Татьяна Ивановна. Если вам трудно запоминать,

можете звать Татьяной. Я веду расследование по вашему делу.

- А я не знаю ни как меня зовут, ни о чем мое дело, - стараясь отвести

глаза от ее больших, круглых коленок, обтянутых тонким прозрачным

капроном, ответил он, ни на секунду не сомневаясь, что уже видел когда-то

точно такие же. Они нравились…

- И что, вы совсем ничего не помните? – спросила следователь, - Ни как

оказались там, на пустыре, ни почему без одежды? Кто бил, за что? Имя,

фамилию свою, откуда вы?

- Абсолютно, - ответил он, уже не в силах оторвать взгляд. Да и, в конце -

то концов, что ему терять? Не отрываясь уже и почти не слыша ее вопросы,

смотрел туда, где в темном треугольнике пространства между

плотной юбкой и сжатыми ногами скрывалось то, что разум не помнил, а

тело помнило. Он чувствовал, как медленно, но верно, оно оживает! В

висках застучал пульс…

- Ладно, я пойду, выздоравливайте, - явно почувствовав это его

пробуждение и совсем смутившись, следователь положила на тумбочку

карточку и добавила, чтобы позвонил, если что вспомнится.

 

По словам медсестер, выздоровление шло нормально. Все швы заживали в

точном соответствии с какими - то, ведомыми только врачам, графикам.

Голова болела и кружилась все меньше и меньше. Вскоре он мог уже

совсем свободно ходить по больнице. Все было бы хорошо, кабы не одно

«но» - он никого не знал, и его никто не знал. К нему никто не приходил,

если не считать следователя, Татьяну. Она стала для него совсем,

как родная, и приходила уже не как следователь, а как простой посетитель,

навестить больного.

 

В очередной свой визит она положила на тумбочку справку об утерянном

паспорте. Какой-никакой, а документ. В нем он значился Владимиром

Владимировичем Владимировым.

Почему взял такое имя? Так он его и не брал. Это имя предложила Татьяна,

а ему оставалось только согласиться. Так и поступил. Какая разница,

если своего, настоящего, не знаешь? С тяжкими думами подходил Владимир

к выписке. Как ни оттягивал, симулируя головокружение или

тошноту по утрам, этот день все же наступил. Мужики скинулись и купили

ему кое-какую одежду. Первый путь после больницы лежал в отделение

милиции, что находилось

неподалеку, где ждала его Татьяна.

- Заходите, Володя, - Татьяна пригласила его в кабинет, в котором сидели

за столами еще двое, видимо тоже следователи.

- Ну, вот, - весело сказал один из них, - и мы, наконец, сподобились

живого покойничка увидеть.

- Ладно тебе, Николай, прекрати! - сказала ему Татьяна.

- Да шучу, я же ничего…

- Все хорошо, ребята, - сказал Владимир, стараясь казаться бодрым и

независимым.

 

- Володь, мы тут поговорили с ребятами и порекомендовали тебя в

домоуправление. Они обещали работу подыскать на первое время. Жить –

то нужно на что-то. Вполне нормальный

вариант, если учитывать, что

тебе и место в общежитии дадут. Поработаешь пока там, а дальше - видно

будет.

- Спасибо, ребята, я перед вами в долгу.

- Да ладно тебе, - сказала за всех Татьяна, - еще не хватало нам считаться!

 

- Ну, здравствуй, покойничек! – были первые слова, которые Владимир

услыхал от своей новой начальницы в домоуправлении, - меня зовут Изида

Петровна.

 

Дородная дама с рыжими, как попало торчащими, тусклыми патлами и

бесцветными, навыкате глазами, не мигая смотрела на него.

- Здравствуйте. Меня зовут Владимир, - не зная, то ли разозлиться, то ли

смолчать, тихо, но четко сказал он.

- Ладно, ты не обижайся. Я, парень, женщина простая, на меня грех

обижаться. Заслужишь ежели – обматерю на чем свет стоит. Ну, а коли

угодишь – расцеловать могу, да и вообще, много чего могу. Одним

словом, я тебе не тетка и не мамка родная. Меня нужно слушать, и тогда

все будет хорошо. Водку-то пьешь?

- Да нет, вроде…

- Ага, это мы посмотрим. В больничке-то, конечно же, не пил. Поглядим,

как в общаге будешь. Только помни, я неприятности не люблю. Они мне ни

к чему. Пить после работы не запрещаю, но за неприятности мигом

рассчитаюсь сполна, мало не покажется! Понял, нет?

- Понял.

- Ага, понятливый… Работать будешь при мне пока. Тебе нельзя тяжелое.

Посмотрим, к чему тебя пристроить. Жить в общаге, в комнате на двоих

будешь, а там – видно будет. Договорились?

- Да.

- Вот и ладно. Серега, - крикнула она кому-то в коридор, - своди-ка поко...

Владимира в общежитие. Покажи ему, где четырнадцатая комната.

- Ты это чё, Петровна…там же Васька… - красная, явно основательно

похмеленная с утра, небритая физиономия лет сорока пяти показалась из –

за косяка.

- А ты молчи, не твоего ума дело, не то займусь сейчас тобой! Чё

лыбишься? Делай, что говорят!

- Во, дает! - хмыкнул Серега и тут же скрылся.

- Все, иди. Серега покажет тебе, где постельное белье получить. Через час

быть здесь. Расскажу, что делать будешь.

 

Общежитие оказалось не очень далеко. Серега с трудом нес свое худое

тело по улице и чему-то постоянно улыбался.

- Ты это, Вован, ты не дергайся, когда Васька придет, понял?

- Понял. А что, он такой страшный?

- Не-а, совсем не страшный.

- А чего тогда пугаешь?

- А от него, Вовчик, все почему-то с переломанными ногами и руками

съезжают, да все не своим ходом, на носилках. А так, он и не страшный

совсем, даже веселый и анекдоты уважает.

- Успокоил.

 

- Ну, и ладно. Мое дело маленькое. Я предупредил, а ты уж сам смотри, что

к чему. Серега такой, сказал раз и все, а там… и ваще, блин, мне по

барабану! Дела ваши… мать вашу… - продолжал на ходу бубнить Серега,

явно утеряв нить разговора и не помня уже, с чего начал.

Понимая, что в этом своем стремительном пике в никуда, Серега может и не

довести его до общежития, Владимир поддерживал его за локоть. Серега

уже не мог идти медленно. Резко наклонившись вперед, он мелко семенил,

даже почти бежал, а вернее – его несло. Главное – курс Серега держал

точно. В этом Владимир, вынужденный семенить рядом, убедился, когда

Серега вывел его к обшарпанной двери с такой же облезлой табличкой

«Общежитие домоуправления № 5».

 

Подвиг был налицо – боец выполнил приказ и ушел в небытие. Угнездив

окончательно отключившегося Серегу на крыльце, Владимир оставил его

отдыхать после тяжелого перехода и вошел в общежитие.

 

Найти коменданта не составило труда. Владимир долго пытался ему что-то

объяснить, но тот требовал бумагу и ничего не хотел слушать. Спасла

какая-то женщина, вошедшая в кабинет.

- Да это же покойничек, Кириллыч! Петровна тебе вчера говорила! Забыл,

что ли?

- Ой, ё… А что ж ты мне, голубь ты сизокрылый, мозги тут… Так бы и

сказал!

Комната № 14 оказалась еще хуже, чем он предполагал. Двери не было. Ее

заменяло старое одеяло, прибитое к косяку. Отодвинув его, комендант

вошел.

 

- Заходи, голубь! Не «Метрополь», не спорю. Однако же, другого нет. Все

занято. Народу много нынче понаехало, - добавил он, пряча глаза.

Две узкие кровати времен Павки Корчагина, ободранный и прожженный

чайниками да кипятильниками стол, одна видавшая виды тумбочка и одна

табуретка. Из мебели это было все. На никогда не протиравшемся

подоконнике, у мутного, никогда не мытого окна, стоял такой же мутный

графин с желтой водой, в котором утопился кусок соленого огурца. Рядом –

пара еще более мутных, то ли от частого использования, то ли от

наливавшихся в них жидкостей, стаканов. На одной из кроватей лежал

матрац без постельного белья и подушки. На второй не было и этого.

- Вот эта, - Кириллыч указал пальцем именно на нее, - твоя. Завтра,

глядишь, матрасик какой, да подушку подыщем.

 

Такого Владимир не ожидал. Однако же, делать нечего. Он кивнул

коменданту, бросил темные, застиранные простыни на ржавую сетку

кровати и пошел на выход. Что дальше? Владимир прекрасно понимал, что

если его что и ждало, то наверняка оно должно соответствовать этому месту

в общежитии…

- Ну, и как? Устроился? – спросила Изида Петровна.

- Устроился.

- Что же мне с тобой делать-то? А впрочем, ты как, считать-писать умеешь?

Покажи мне свои руки. Ладонями-то вверх поверни.

- А что с руками?

- А то с руками, что чистенькие они у тебя, без мозолей. Не работяга ты.

- Не знаю я ничего.

- Ладно. Значит, поступим мы так… Вот за этим столом я и выделяю тебе

место твое рабочее. Садись. Сейчас нагружу работой.

 

Работа оказалась не очень сложной, но требующей внимания. Заваленный

толстыми конторскими книгами, он погрузился в дело и забыл обо всем на

свете. Даже ругань Петровны со слесарями и электриками вскоре перестали

отвлекать. Когда Петровна крикнула ему, что пора заканчивать рабочий

день, с сожалением отложил ручку – ему предстояло возвращение в

общежитие.

 

На его кровати лежал полураздавленный матрац, протертое до

полупрозрачности в некоторых местах тонкое одеяло, да странный,

комковатый блин, призванный изображать подушку. Вздохнув, Владимир

застелил постель, съел купленный по пути пирожок, запил его водой,

набранной в предварительно отмытый графин, лег поверх одеяла и сразу

заснул.

 

Разбудил его грохот табуретки, отлетевшей в дальний угол комнаты от

удара сапогом.

- Привет, сосед! Ну-ка, покажись! Дай посмотреть, как нынче покойнички

выглядят!

- Привет, - ответил Владимир, разглядывая огромного мужика лет тридцати

пяти.

 

Круглое, по-юношески румяное лицо, маленькие острые глаза и

обезоруживающая, почти детская улыбка. Если бы не предостережение

Сереги, Владимир обрадовался бы – повезло, мол, с соседом, но сейчас он

сел на кровати и сжался в комок, стараясь быть готовым ко всему.

- Василий, - представился сосед, протянув свою лапу, покрытую синими

узорами и письменами наколок.

- Вроде бы, как Владимир, - ответил Владимир на очень крепкое

рукопожатие.

- Ага, вроде бы… Слышь, а ты чё, в натуре, ничё не помнишь или косишь?

- Ничего не помню.

- Прикольно! А чё делать собираешься? Думаешь, Петровна тебя долго

продержит? Ей менты тебя впарили, и она боится тебя как огня, потому как

думает, что ты – подсадка. Они давно ее пасут. Эй, корешок, а может,

ты и точно мент, а? Ты мне правду скажи, мне можно!

- Да нет. Не мент я.

- Только ты не ври, Вовчик. Мне нельзя врать. Когда мне врут, я зверею.

- Не буду.

- То-то. Смотри же, не ври. По стопе?- спросил, доставая из тумбочки

начатую бутылку водки.

- Не знаю. Доктор сказал, что нельзя мне пить с полгода совсем.

- А чё будет?

- Не знаю. Мозги, наверное, свернутся в сторону.

- Врут они все. Мне лепила на малолетке тоже все говорил, что не выживу,

когда чурбаном по башке дали. Выжил, как видишь! Ну, как знаешь. Тогда

я сам. А ты посиди со мной, не люблю сам с собой пить, - сказал

Васька, встал и вывалил на стол содержимое большого бумажного пакета.

 

Крупно, от души, Васька «порубил» большим складным ножом с деревянной

ручкой толстый батон вареной колбасы, и, мгновенно выпотрошив тут же,

на бумагу, так же крупно нарезал пару жирных селедок, Не отрываясь,

Владимир смотрел на большие куски селедки. Ему так нестерпимо

захотелось этой незатейливой еды, что пришлось часто сглатывать слюну.

- Да ты давай, Вован, не стесняйся! Небось, на больничке-то дрянью всякой

кормили!

- Да нет, вроде бы и ничего. Такого, правда, не давали.

- Вот и шуруй!

 

Васька налил себе больше половины стакана, предварительно обтерев его

краем простыни.

- Ну, будем! – Васька громко выдохнул и, не глотая, вылил водку в себя.

Занюхав кулаком, отломил от буханки большой кусок хлеба и стал смачно,

причмокивая, с удовольствием закусывать.

 

Владимир в очередной раз сглотнул слюну, отломил кусок еще теплого,

свежайшего хлеба и поднес его к лицу, чтобы вдохнуть этот, ни с чем не

сравнимый, будоражущий какие-то древние струнки в сознании, дух

свежеиспеченного хлеба.

 

Селедочка оказалась потрясающе вкусной! Малосольная, жирная, она таяла

во рту и, наслаждаясь первым большим куском, Володя понял, насколько он

был голоден.

 

Васька внимательно смотрел на него, медленно пережевывая колбасу.

Затем, встав, высунулся в коридор и заорал:

- Тонька! Тонька, твою мать, ты где?!

- Да здесь я, - раздалось в ответ, - чего орешь?

- Ты картохи нам сообрази быстренько, да сама заходи. Только мухой, нам

ждать некогда – водка греется! Поняла?

- Да поняла, поняла. Уже варится, скоро будет готова. Будто не знаю тебя!

- Во, баба какая! Цены ей нет, хоть и дура полная! – восхищенно заявил

Васька и взял бутылку, чтобы снова налить, - А ты ешь, ешь! Слушай и ешь,

а то я люблю под водочку-то побазарить, да не с кем! Подселяли тут

умных, да хитрожопых…

 

Минут через пять «входное» одеяло сдвинулось, и в комнату вплыла

Тонька. Женщина лет сорока, она была под стать Ваське – крупная, с

румянцем во все круглое лицо.

- Картошечку заказывали?

- Заказывали, заказывали, - откликнулся Васька и налил ей в стакан чуть

меньше, чем себе.

 

Тонька открыла крышку видавшей виды алюминиевой кастрюли, и оттуда

поднялось облако пара. Васька тут же стал своими толстыми пальцами

хватать большие, сваренные в мундире, картохи и выкладывать их на

стол. В ящике стола оказалась тарелка с крупной, серой солью.

Обжигаясь и дуя на пальцы, они чистили картошку и откусывали ее,

горячую, дыша при этом, словно разгоряченные псы, стараясь остудить

откушенное. За первой бутылкой на столе последовала вторая.

Тонька, шепнув что-то Ваське на ухо, ушла. Он же говорил и говорил,

словно стараясь наверстать когда-то упущенную возможность сделать это.

 

Говорил обо всем. Долго рассказывал о себе, о раннем сиротстве и суровой

жизни в детском доме. Почти ничего не говорил о зоне, в которой провел

большую часть своей жизни. Начал с колонии для малолеток,

куда залетел, попавшись на киоске, «подломанном» с корешами в

новогоднюю ночь, чтобы взять жвачки да конфет. Может быть, в честь

праздника и простили бы пацанов, да один из них дал камнем сторожу,

пытавшемуся защитить киоск, по голове.

 

Васька пил, не снижая ни темпа, ни количества наливаемого в стакан. При

этом он почти не хмелел. Речь по-прежнему была четкая и ясная, только

улыбка сошла с лица, и Владимир, глядя в это серьезное и даже злое уже

лицо с остановившимся взглядом, прекрасно понимал, почему

предыдущие Васькины сожители ломали руки - ноги, вылетая из комнаты

№14.

- Ладно, покойничек. Пойду я. Тонька заждалась уже. А ты спи. Завтра

договорим.

 

Васька тяжело поднялся и, грузно ступая, пошел на выход. Отодвинув

одеяло, остановился и обернулся.

- Тс-с! Ежели кто спросит – меня нет, скажешь, что ушел Васька. Понял?

- Понял, - ответил Владимир.

«Что уж тут не понять, только кому ты сейчас можешь понадобиться?» -

подумал про себя и, как оказалось, напрасно.

 

Среди ночи он проснулся от резкого толчка в спину. Вскочив, увидел, что в

комнате находятся трое. Один – высокий брюнет с кавказскими чертами,

двое других - типичные «быки», накачанные ребята с мутными пустыми

глазами, низкими лбами и толстыми шеями.

- Где твой сосед? – спросил высокий.

- Не знаю.

- Не обманывай меня, - сказал высокий, останавливая рукой одного из

«быков», шагнувшего было к Владимиру.

- Точно, не знаю. Он выпивал здесь, а потом ушел. Я убрал и лег спать, -

сказал Владимир.

- С кем он пил?

- Со мной.

- А ты почему трезвый, если с тобой? С Васькой пил и трезвым остался?!

- А я не пил. Мне нельзя.

- Больной, что ли?

- Да, больной, - сказал Володя и задрал майку, обнажив длинные,

уродливые швы, выделяющиеся на бледном теле красно-синими, только что

зажившими шрамами.

- Ладно, поверю. Только ты смотри мне! Если узнаю, что обманул – на дне

моря найду и все твои шовчики самолично, по очереди пооткрываю! –

сказал высокий и, сделав знак «быкам», вышел вслед за ними.

 

Утром Владимир ушел на работу, так и не повидав Ваську. Не появился он

ни в тот день, ни в следующий. Просто исчез, и никто не знал, куда. Вещей

у Васьки не было. Комендант велел техничке убрать из

Васькиного шкафа пустые бутылки и заявил, что еще неделю подождет, а

потом кого-нибудь поселит на это место. Прошла неделя, однако заселять

кого-нибудь на Васькино место не спешили. В общежитии поговаривали,

что не обошлось здесь без Тоньки, которая намекнула кому-то на то, что

если Васька вернется, а место его будет занято - мало никому не

покажется! Намек дошел до ушей коменданта, и всяческая деятельность

вокруг Васькиного места прекратилась. Владимир жил в комнате один.

Помаленьку, он привел ее в порядок, отмыл, покрасил. Вместо одеяла на

входе, появилась дверь.

 

Объявился Васька через два месяца. К тому времени, Володя стал в

домоуправлении незаменимым человеком. Помимо бумажных дел, ему

поручались и более серьезные. Постепенно, он стал присматривать за

слесарями, контролировать их работу, общаться с жильцами. Изида

Петровна быстро оценила выгоды от такого помощника и всячески

поощряла его инициативы, постепенно сбрасывая на него свои

многочисленные заботы одну за другой,. Единственное, чего она не

позволяла себе и немедленно пресекала попытки других повлиять на нее -

это разговоры о повышении Владимиру зарплаты. Он по-прежнему числился

в разнорабочих и получал наравне с уборщицей, чем вызывал насмешки и

довольно острые шуточки с намеками на особую любовь Изиды Петровны. А

еще, поговаривали о каких-то мифических конвертиках, которые она

якобы ему вручает. Пару раз Владимиру даже приходила мысль о том, что

она же сама и распускает эти слухи.

 

 

Васька сидел за столом, когда Володя открыл дверь в комнату №14, придя

с работы.

- Привет, покойничек! – улыбнулся он своей ослепительной улыбкой

- Здравствуй. Ты надолго? Вернулся или как?

- Никак соскучился? Аль, жизнь трудна без меня?

- Да как сказать… Живу помаленьку!

- Ага, наслышан. Точно, что помаленьку. Изида, она сука еще та! И не

надоело тебе с ней вошкаться?

- Да есть немного, но что я могу сделать? Куда пойду без документов?

- Ладно, Вован, я к тебе по делу. Не буду тянуть. Ты меня не сдал, когда

люди Анвара приходили, а Васька добро помнит! У нас друган надолго

загремел по случаю, место его свободно. Работа не пыльная, бабки

хорошие. Как смотришь на это?

- Интересно. А что за работа?

- Работа простая. На промысел с нами пойдешь. На краба.

- Думаешь, смогу? Ни тяжелое поднять, ни еще чего…

- Я смог, почему ты не сможешь? На руле стоять научишься, другие дела

есть, где на пузо тяжести тянуть не нужно. Так как, идем?

- А документы? Кроме справки, у меня ничего нет.

- И не надо. Там, в море никому твои документы не нужны.

- Я могу подумать?

- Можешь. Сейчас к Тоньке нырну, а через пару часиков загляну. Будь

готов – сразу и рванем. Утром в море

выходим.

- Понял. Буду думать.

 

Собственно, думать-то было нечего. Ни единой душе не нужен, имущества

никакого, денег – только на

пирожки. Никому не должен, да и ему, тем более, никто не должен. Что он

терял? Ничего. С этой мыслью

Владимир незаметно задремал.

- Подъем!- разбудил его рёв Васьки, - Не спи, замерзнешь! Все, все,

кончай ночевать! Вставай, Вовчик!

Погнали, быстро! Тонька, шалава такая, совсем меня загнала - чуть не

проспал! Ходу, ходу, Вован!

Оглушенный натиском, шатаясь спросонья в разные стороны, Владимир

спотыкался, еле успевая за Васькой.

Шли долго. Черные бараки, захламленные дворы с полуразвалившимися

сараями, лохматые псы, рычащие и

лениво лающие на них из-за заборов... Все это было убогим, чужим и не

дававшим ни малейшей пищи для

возникновения хоть каких-нибудь воспоминаний.

 

Длинный деревянный пирс скрипел досками под ногами. С одной стороны, у

самого его основания, стоял

старый плашкоут . Это название ржавой баржи с мятыми-перемятыми

бортами само собой всплыло в голове.

Откуда он его знал? С другой стороны, в самом конце пирса стояло

рыболовное судно - довольно большой

сейнер-траулер со спуском-слипом для трала на корме и мощными

траловыми лебедками на палубе. Цвета у

траулера почти не было – все покрывал толстый слой ржавчины,

свисающей лопухами. Множество глубоких

царапин на борту говорили о швартовках к другим судам в море. Названия

также не было. Номер под крылом

ходового мостика, на надстройке, просматривался, но среди ржавых пятен

трудно читался даже вблизи.

Васька перешел на борт судна по шаткой сходне , переброшенной с пирса

на пустынную деревянную палубу.

- Жди меня здесь, - сказал Владимиру и исчез в надстройке.

 

Минут через десять он вышел в сопровождении небритого мужчины лет

сорока, в тельняшке и видавшей

виды, наброшенной на плечи ватной телогрейке. Взгляд его острых глаз

как будто прощупывал Владимира.

- Здорово! Алексей Иванович, - представился мужчина, подавая руку, -

можешь звать Алексеем. Я – владелец

и капитан этого судна. Все, кто находится на его борту, подчиняются мне

беспрекословно и работают как

каторжники, а я неплохо плачу за это. Если согласен – проходи. Если нет –

у тебя есть возможность

повернуться и мирно уйти. Потом, в море, такой возможности у тебя не

будет, и жить по моим условиям тебя

заставят, хочешь ты этого или нет.

- Я согласен, - сказал Владимир.

- Это правда, что ты ничего о себе не помнишь?

- Да, правда.

- Ладно, это твои проблемы. Главное – помни то, что я тебе сказал. А

сейчас – иди, Василий покажет тебе,

где ты будешь жить. Через час отходим. На отходе твое место будет на

мостике, а там – разберемся.

Сказав все это, капитан ушел, а Васька, радостно хлопнув Владимира по

спине, повел его в надстройку.

Каюта, куда его поселили, была на четыре человека.

- Падай на эту, - Васька указал на нижнюю койку и сел на такую же

напротив, - опять соседями будем.

Верхние не были застелены. Поймав взгляд, Васька улыбнулся.

- Там никого нет. У нас не полная команда. Это когда тралением

занимаются, тогда полная, а мы другими

делами занимаемся.

- Какими?

- А ты привыкай поменьше спрашивать! Все, что будет нужно – скажут или

сам увидишь!

- Понял.

- Вот и ладно. Пойдем в сушилку, робу тебе подберем.

 

Сушилкой оказалось помещение с массивными деревянными решетками

вместо палубы и множеством

крючьев на переборках. Под решетками виднелись змеевики. Воздух в

сушилке был горячий и сухой. Всюду

весела рабочая одежда - куртки, брюки, плащи, шапки. На палубе стояли

резиновые и кирзовые, видавшие

виды сапоги.

- Посмотри вон там, - Васька указал на кормовую переборку, - там себе

подбери все, что подойдет и

понравится. Потом с боцманом поговорим, что-нибудь нового тебе

подбросит, а пока – это.

Через полчаса Владимир был одет. В сушилку стал входить народ. Мужики

здоровались и молча

переодевались. По концентрации перегара чувствовалось, что короткая

стоянка не прошла впустую!

- Так, мужики, готовы? – раздался тяжелый бас, владельцем которого

оказался довольно крупный мужчина

лет тридцати пяти, - Пошли все наверх. Снимаемся. Санек, сразу сходню

долой.

- Понял, - отозвался долговязый.

- Романыч, это Вовчик, - указал на Владимира Васька.

- Ага, есть. Одет? Тогда, дуй на мостик. Будешь вахту нести, а там –

посмотрим.

- Это наш «дракон», - сказал Васька, когда тот ушел, - боцман. С ним

шутить не советую. Ежели он чего не

поймет – сразу в лоб, а кулаки сам видел.

- «Ага, - подумал про себя Владимир, - будто ты сам не такой же…»

 

На мостик вел узкий, почти вертикальный трап. Там уже находился сам

капитан и еще двое мужчин. Один из

них, штурман по имени Николай, подмигнул Владимиру и, взяв его за

плечи, поставил рядом с рулевым,

сухощавым мужичком лет пятидесяти.

- Вот, - сказал Николай, - стой рядом и смотри внимательно, что и как он

делает. Ты у нас будешь вечным

рулевым, коли тяжести тебе нельзя. Учить тебя некогда, да и некому.

Сейчас выйдем, и с часик Матвей с

тобой постоит, подскажет чего, а потом – сам, своими ручками. Уловил?

- Уловил, - ответил Владимир.

- Все, запускай двигатель, - сказал Николаю капитан.

 

Штурман поднял на пульте у лобовой переборки прозрачную крышку и

нажал большую красную кнопку.

Слышно было, как пыхнул и завелся двигатель.

- Матвеич, как руль?

- Нормально, - ответил рулевой, переложив пару раз руль с борта на борт.

- Отдать все концы, - скомандовал в микрофон капитан, и через минуту в

динамике прозвучало, что все

концы отданы, выбраны и под кормой чисто.

- Поехали! – сказал капитан и плавно перевел ручку телеграфа вперед.

Сейнер задрожал и двинулся,

набирая ход.

- Руль право пять, - скомандовал капитан.

- Есть, право пять, - ответил рулевой.

 

Миновав оголовок пирса, сейнер развернулся носом на выход из бухты,

представляющий собой довольно

узкий пролив между двумя мысами, обрывающимися в воду серыми

вертикальными скалами высотой метров

по двести. Минут через десять скалы пронеслись мимо сейнера, и судно

стало довольно значительно

покачивать.

- Давай полный, - сказал капитан штурману, - да и чайку было бы неплохо.

- Матвеич, держи тридцать пять, - обратился штурман к рулевому, - и

расскажи молодому, как курс держать.

- Да вроде бы, как понял уже, - сказал Владимир.

- Да-а? Уже? Ну-ка, Матвеич, сдай руль понятливому.

- Тридцать пять на румбе сдал, - сказал Матвеич и отступил от штурвала.

- Держи пятерку на картушке репитера , - шепнул он Владимиру.

- Тридцать пять принял, - сказал Владимир и встал к штурвалу.

- «Так… круг с цифрой пошел вправо, я должен его догнать, - пронеслось в

голове, - руль градусов пять

вправо положу.»

 

Круг внутри репитера гирокомпаса как бы нехотя, остановился, и цифра

пять замерла на черной черте.

Через какое-то время Владимир почувствовал, что сейчас круг начнет

поворачиваться влево и дал несколько

градусов руля влево. Круг шевельнулся, но не пошел влево.

- «Ага, все правильно», - подумал Владимир.

- Да ничего, держит ! – минут через пять сказал Матвеич, наблюдающий за

репитером..

- Держит, так держит, - сказал штурман, - иди, чайку завари.

 

Тем временем, сейнер стал выходить из-за мыса, прикрывающего его от

волны, и судно начало больше

рыскать на курсе. Владимир быстро приноровился и к этому.

- И как? – спросил капитан

- Нормально, - ответил штурман, - стоит, как будто сто лет стоял.

- Так говоришь, ничего не помнишь? – обратился капитан к Владимиру.

- Нет. Ничего, - ответил он.

 

Минут через пятнадцать вернулся матрос с большим чайником.

- Матвеич, глянь на самописец, - сказал штурман.

- Да-а, вот тебе и лютики-цветочки! - протянул Матвеич, с уважением

посмотрев на Владимира.

- Вот так вот! Учись, как рулить нужно! Как по ниточке идет новичок наш!

- Хорош новичок… Так я пошел, а? Пойду на палубу, к народу поближе?

- Иди, - сказал капитан, с удовольствием, шумно втягивая горячий чай.

- Интересно, - задумчиво сказал он через какое-то время, подойдя к

Владимиру и внимательно посмотрев на

него, - а что ты еще умеешь?

- Не знаю, - не поднимая глаз от репитера, ответил Владимир.

- Ладно, поглядим.

 

В восемь часов его сменили. Он спустился вниз и, идя по запаху, нашел

столовую. Там, на столе, была гора

хлеба, блестящий чайник и огромная тарелка жареной рыбы. Наевшись,

пошел в каюту. Только собрался

переодеться, как в коридоре раздался длинный громкий звонок, а динамик

щелкнул, зашипел и голосом

капитана сказал: «Приготовиться к постановке трала. Молодому на руль».

 

Поднявшись, сразу сменил у штурвала вахтенного матроса. Капитан стоял

у экрана прибора, от которого

доносились ритмичные, с интервалом в несколько секунд, звуки.

- Та-ак, чуток еще… Есть, пошел трал! – сказал он и плавно уменьшил ход

рукояткой машинного телеграфа.

- Пошел трал! – громко повторил в микрофон штурман.

 

Через несколько минут Владимир почувствовал, как изменилось поведение

судна. Оно перестало легко

рыскать на курсе, двигатель натужно застучал. По мере поступления

докладов с палубы, капитан добавлял

обороты рукояткой. Натужно стуча двигателем и почти не качаясь на волне,

судно ровно тянуло за собой

тяжелый мешок трала, процеживая воду.

- Так и идем. Держись этой изобаты, - сказал капитан помощнику,

склонившись над картой.

 

Сдав вахту, Владимир спустился в каюту, лег и сразу же задремал.

Разбудил его Васькин бодрый голос.

- Подъем, Вовчик! Обед проспишь! Скоро выбирать трал начнем. Похоже,

хорошо взяли наживочки, ваеры

аж звенят!

- Почему наживочки? Мы что, разве не рыбу ловим?

- Да рыбу, рыбу! Только эта рыба пойдет как наживка в краболовки.

Крабов мы будем ловить, Вован.

- А как их…

- Там, на корме, сложены ловушки, потом посмотришь. Вот, в них и

закладывается рыба, а краб заползает за

ней в ловушку.

 

Куток трала, вытянутый по слипу на палубу, был полон минтая. Несколько

часов работала команда, пока

вся рыба не оказалась в трюме. После этого палубу скатили из шлангов

забортной водой, а трал убрали.

Сейнер шел к месту работы. Все светлое время резали наживку.

 

Дважды Владимир поднимался на мостик и нес вахту. Сейнер шел на

авторулевом, и поэтому ему нужно было

просто стоять и непрерывно смотреть в иллюминатор вперед, чтобы не

прозевать встречное судно или еще

какую-нибудь опасность. Небо низко нависало серой, темной массой. Вода

– точно такая же, свинцового

цвета. Ветра почти не было, и сейнер легко бежал, оставляя за собой

ровный пенистый след кильватерной

струи. За кормой постоянно вилось несколько чаек, не потерявших еще

надежды получить то, что привыкли

получать от рыболовных сейнеров – множество еды в виде выпадающей из

тралов или смываемой матросами

с палубы рыбы, да рыбьих потрохов.

 

Днем все свободные от вахт укладывали и цепляли наживку в краболовки –

похожие на чернильницы,

сделанные из обтянутых сетью стальных колец метра по полтора

диаметром. В верхней части краболовки

было кольцо из широкой пластмассовой полосы. Краб пролезал сквозь это

кольцо в краболовку, чтобы

добраться до приманки, а выбраться уже не мог. Наживка в виде

нарезанной рыбы, закладывалась в

пластиковый решетчатый контейнер и одна, целая, на специальном крючке.

Матросы привязывали

краболовки специальными поводками по двадцать штук, на расстоянии

метров по десять - пятнадцать, к

длинному толстому канату – хребтине. Как объяснил Васька, эта хребтина с

двумя грузами по концам

устанавливалась на дне и от обоих грузов наверх поднимались веревки с

вешкой и буйком, чтобы их можно

было найти. Все это сооружение называется ярусом. Таких ярусов сейнером

выставлялось до двадцати штук.

Суток двое длился «застой», а потом ярус выбирался специальной

лебедкой, и все свободные от вахт на

промысловой палубе выбирали и сортировали краба.

 

Вот, эта работа и началась ранним утром. Владимир стоял на руле все

время, пока они ставили яруса.

Уставший, он свалился и тут же заснул. Среди ночи его разбудил все тот же

громкий звон и «Команде на

выборку ярусов!»

- Вась, мы же только что поставили, а ты говорил, что двое суток!

- Я тебе, Вовчик, не только это говорил. Я, если ты помнишь, говорил еще и

о том, чтобы вопросов лишних

не задавал – безопасней для тебя будет, а то можно и языка лишиться! Да

и головы тоже, - добавил он.

- Понял, - сказал Владимир.

- Ага. Хорошо, что понял. Глядишь, может и поживешь подольше.

 

На мосту – тихо, лишь жужжание приборов. Ходовые огни и освещение

палубы выключено, только тусклые

оранжевые лампочки освещали людей в оранжевых же, но в свете этих

ламп казавшихся серыми,

прорезиненных костюмах.

 

Машиной и подруливающими устройствами – поперечными трубами с

гребными винтами в носовой и

кормовой части корпуса, командовал капитан. Сейнер медленно подходил

бортом к вешке. Это была чужая

вешка. На нашей, Владимир хорошо это запомнил, было три флага – синий,

белый и зеленый. На этой же –

красный, желтый и синий.

 

-«Вот так вот мы, оказывается, живем. Воруем из чужих ловушек, - подумал

Владимир, - теперь все

понятно».

 

Подцепленный «кошкой» буек подняли на палубу, и тут же зашумела

лебедка, вытягивая ярус. В каждой

ловушке было по пять-десять больших крабов. Их, открыв замок дна

ловушки, выбрасывали на большой

стол, где сортировали и отбрасывали больших в одни пластмассовые лотки,

маленьких – в другие. Работа

шла в тишине, все действовали быстро и ловко. Вскоре все было

закончено. Вновь поставив ярус, сейнер

пошел дальше. За ночь проверили с десяток ярусов. Одновременно шла

обработка краба. Лапы отрезались,

укладывались на алюминиевые лотки и шли в камеру, на глубокую

заморозку температурой минус сорок

градусов. Панцири и внутренности – в туковарку, где все это варилось

паром, сушилось с его же помощью и

перемалывалось в тук – муку. Такая мука, как Владимир узнал позже,

используется в качестве ценнейшего

удобрения, а потому хорошо продается.

 

К рассвету никаких следов ночной деятельности не осталось. Палуба

чистая, народ спал. Сейнер лежал в

дрейфе возле своих порядков. На следующую ночь все повторилось.

 

Кормили как на убой – кроме обычной еды, на столах всегда был свежий

хлеб, а в холодильнике – вареные

лапы краба. Сначала Владимир накинулся на этот деликатес, уплетая его в

вареном и жареном виде, но

вскоре приостыл. Сладковатый вкус белковых волокон стал даже несколько

неприятным.

 

Свои ловушки проверяли днем. Время от времени, мимо проходили другие

сейнера, и Владимир видел, что их

разглядывают в бинокли оттуда. На выборку своих ловушек ходил и он. Его

задачей была нарезка рыбы и

укладка ее в пеналы. Ему дали большой, острейший нож, резавший рыбу

как масло, не задерживаясь. Задача

совершенно простая, но когда этим занимаешься несколько часов подряд…

Руки ломило, внимание уплывало

куда-то, и Владимир понимал, что в очередной раз он может отрезать себе

палец. Помог боцман.

- Что, намаялся?

- Да как сказать…

- А так и говори. Думаю, ты уже понял, как не нужно резать рыбу.

Теперь я покажу тебе, как это делается правильно.

 

Ничего сложного, но то, что показал боцман, странным образом изменило

процесс. Он стал и проще, и

результативнее, а главное – пальцы уже не лезли под нож!

 

Жизнь шла как по рельсам. Две ночи – чужие яруса, днем сон, потом – день

свои и ночью сон. Владимир

участвовал только в обработке своих ловушек. Остальное время нес вахту

на мостике, стоя у штурвала или

глядя за горизонтом. О любом огоньке, замеченном на горизонте, он

должен был немедленно сообщать

капитану или штурману.

Именно это он и сделал, когда в очередную ночь на горизонте появился

белый огонек. В этот момент

выбирался чужой ярус.

- Стоп работы, ярус за борт, на палубе навести порядок, - объявил капитан,

посмотрев с минуту на экран

радара.

- Сюда идет, - сказал штурман, глядя на экран, - огни надо бы включить

какие…

- Дрейфовые включи, а палубные пусть рыжие останутся.

- Ага, сказал штурман и щелкнул переключателями на щитке.

 

Владимир уже знал, что дрейфовые огни – это два красных огня друг над

другом. Все суда, увидев их,

понимают, что судно лежит в дрейфе, не имеет хода и его несет ветром и

течениями. Вскоре показались

ходовые огни приближающегося судна – красный и зеленый, а между ними

белый. Это означало, что оно

идет прямо на нас. С судна ударил мощный прожектор, ослепив всех

бывших на мосту.

- Собака! - сквозь зубы проговорил капитан, - Специально по мосту бьет.

- На сейнере, - раздался усиленный мощным громкоговорителем голос с

подходящего судна, - примите

инспектора.

- Пошел я, - сказал боцман, стоявший на крыле.

- Давай. Приведешь его ко мне.

- Знаю.

- Свет на палубу включи, - сказал капитан штурману и вышел с мостика.

 

Прожектор погас. В свете включенных палубных ламп было видно, что

рядом с нами стояло небольшое судно

с написанным вдоль всего борта словом «Флотинспекция».

- И что будет? – спросил Владимир, наблюдая, как с судна спустили краном

надувную лодку с мотором.

- А ничего, - ответил штурман, - посмотрят документы, возьмут то, что им

приготовили и уйдут.

- А… - начал было Владимир, но осекся, вспомнив слова Васька.

С борта сбросили штормтрап, и инспектор ловко вскарабкался по нему на

борт. Минут через двадцать он

вышел с большой сумкой в руках. За ним шли два матроса с большими

мешками, в которых явно были

мороженые лапы.

 

Инспектор махнул рукой капитану, поднявшемуся на мостик, и лодка

унеслась. Ее сразу же подняли на борт,

и судно дало ход, но вскоре легло в дрейф в нескольких милях. В ту ночь

больше не работали.

Три ночи сейнеру не давали работать по чужим ярусам. Неподалеку

постоянно кто-то лежал в дрейфе или

выбирал ярусы. Капитан нервничал. Команда тоже. У Васьки под правым

глазом появился внушительного

размера, лиловый фингал. Естественно, спрашивать о его происхождении

Владимир не стал. Выяснилось

само собой.

 

- Дракон , сука, совсем оборзел , - угрюмо бурчал Васька, укладываясь

спать после пустого дня, - всех

молотит без разбора. Слова ему не скажи. Братва что, виновата в том, что

работать не дают? Дождется, гад.

Перо в бок может на раз получить с такими делами. Ладно, нам на берег

только сойти, а вот там и посмотрим,

чьи козыри главнее. Не с такими одной левой разбирался на зоне!

 

Днем была работа со своими ярусами. Рыба уже подтухла, ее выгрузили из

трюма в большую разборную

загородку, и запах на палубе при полном безветрии был просто невыносим.

Резать рыбу стало совсем

невмоготу - постоянно мутило, но это никого не волновало. Для краба такая

наживка была еще лучше, чем

свежая, и он охотнее шел в ловушки.

Ночью капитан долго стоял у экрана радара. Время от времени, закуривал,

и дрожащий огонек сигареты

выдавал волнение.

- Все, поднимай народ. Идем работать! - обращаясь к штурману, капитан

дал ход.

 

Сейнер, как застоявшийся конь, весело и быстро набирал скорость.

Штурман смотрел на экран.

- Есть порядки, - сказал он капитану.

- Ага, вижу, - подойдя к экрану, сказал капитан, - вот, с краю и начнем.

Внимательно смотри. Ежели

появится какой сигнал на экране – кричи сразу!

- Не первый раз, - сказал штурман.

- И ты, молодой, - капитан взглянул на Владимира, - смотри мне, не

прозевай. Иди на верхний мостик и там

смотри по всему горизонту. Прозеваешь чего – пеняй на себя, мало не

покажется. Усек?

- Усек.

- Давай, иди. И даже моргать не вздумай! Смотри так, как никогда и никуда

не смотрел.

 

Началась привычная уже ночная работа, но все было не так, как обычно.

Все нервничали. Слышно было,

как на палубе вполголоса, но всерьез ругались матросы. Капитан нервно

ходил с крыла на крыло, а штурман,

не отрываясь от экрана радара, курил одну за другой вонючие, дешевые

сигареты. В воздухе висело что-то

тяжелое, неотвратимое, как гроза. И она началась. Первым громом было

тихое сообщение штурмана,

вышедшего к капитану на крыло.

- Есть цель.

 

Капитан метнулся к радару.

- Смотри внимательно справа восемьдесят, - громко крикнул штурман

наверх, Владимиру..

- Смотрю. Ничего нет.

Капитан выскочил из рубки на крыло, чуть не сбив штурмана с ног.

- Боцман, руби всю снасть, все с палубы долой, за борт! Да живо, если жить

еще хотите!- громко, уже не

таясь, кричал он работающим на палубе.

 

Краб из наполовину уже заполненных корзин и лотков полетел за борт, а

пара чужих ловушек была скинута

в воду, когда хребтину закусило в лебедке вместе с поводком от очередной

корзины. Палуба огласилась

матами боцмана и ответными криками матросов, пытающихся освободить

трос и сбросить его.

- Режьте, мать вашу! Сволочи! – исступленно кричал капитан, но и без этой

команды, Владимир видел это,

на лебедку залез Васька и, достав из ножен нож, начал резать толстую

хребтину. В этот момент, словно из

воды, в сейнер ударил молочно-белый, до боли в глазах яркий прожектор.

Острый луч остановился на Ваське,

и громкий голос в громкоговорителе со стороны прожектора спокойно

сказал:

- Еще одно движение и стреляю.

 

Одновременно включилось освещение на небольшом пластиковом боте,

неведомо каким образом оказавшемся

рядом с сейнером.

- Я больше часа наблюдаю за вами, и прятать уже нечего, - продолжал

голос с бота, - а сейчас вы медленно,

не дергаясь, освобождаете ярус. Любая попытка обрубить его или сбежать

с палубы, и я открываю огонь.

Романыч, тебя это особо касается. Ты ведь знаешь, я шутить не люблю.

- Знаю, Гриша, знаю, - громко и спокойно ответил боцман.

- Вот и делай, что сказано.

 

В это время, с другого борта вспыхнули зажженные огни палубного

освещения. К месту событий

стремительно приближался японский скоростной сейнер типа «кавасаки» с

хищным острым носом и узким

длинным пластиковым корпусом. Видимо его и обнаружил штурман.

Отработав мощными двигателями,

«кавасаки» остановился метрах в тридцати от сейнера.

 

Владимир, спрятавшись за тумбу-нактоуз магнитного компаса,

рассматривал «кавасаки». Первое, что увидел

на нем– здоровенного парня в камуфляже с ручным пулеметом в руках,

направленным на сейнер. На палубе

также стояли люди с оружием, направленным на сейнер.

- Всем, кто есть на мосту, выйти на крыло! - раздалось с «кавасаки».

- Эх, Алексей, Алексей… - прозвучал в тишине усиленный динамиком

спокойный голос с «кавасаки», - Мы же

с тобой говорили об этом недавно. Забыл, что ты мне обещал?

- Помню, Анвар.

- А если помнишь, как тогда все это понимать?

- Да как хочешь, мне уже все равно. Что бы ни сказал, ты все равно…

- Но ведь ты же не можешь сказать, что я тебе не давал шанса дружно

жить?

- Нет, не могу.

- Тогда прости, друг, я чист перед тобой.

 

В это же мгновение с «кавасаки» ударила короткая пулеметная очередь.

Слышно было, как стукнули два

упавших тела.

- Романыч, - так же спокойно сказал в динамике Анвар, - поднимись,

дорогой, на крыло. Сделай одолжение

своему другу, прибери там чуток. Только поднимайся так, чтобы я тебя

видел. Сделаешь?

- Сделаю, - откликнулся боцман.

- Вот и молодец.

 

Раздался всплеск упавшего в воду тела, через минуту – другого.

- Вот и хорошо. Уютненько стало. Вот стою я здесь и думаю себе, Романыч,

кто ты мне, друг или нет?

- Друг, Анвар.

- Правда? А что же ты тогда крысятничать-то стал против друга, а?

- Да вот, попутал нечистый. Прости, Анвар.

- Прощаю, Романыч! С радостью прощаю, дорогой! А как же иначе? Чай, на

соседних шконках парились.

Разве такое забудешь? А ты меня прощаешь ли?

- За что?

- А за все. Мало ли, что было между нами.

- Прощаю, Анвар.

- Вот и славненько. Прощай, Романыч! Прощай, друг мой дорогой!

С «кавасаки» вновь ударила очередь.

- И чего, голуби, приуныли? – не унимался Анвар, – Странные вы какие-то.

Я тут у вас порядок навожу, а вы

не рады. Ну, да ладно. Понимаю – вы рады, только вида не подаете. Там

сейчас к вам ребятки придут, так вы

уж не обижайте их. Они у меня хорошие, только вспыльчивые очень, если

их обидеть!

 

С подошедшего к борту мотобота на фальшборт сейнера полетели две

"кошки" на тонких капроновых концах. По ним ловко поднялись четверо

крепких парней в камуфляже, в

вязаных масках и с короткими автоматами за спиной. Встав по углам

промысловой палубы, они наставили

автоматы на испуганно жавшихся друг к другу людей.

 

Тем временем, с «кавасаки» спустили еще один мотобот, и через пару

минут он подошел к сейнеру. На борт

поднялись еще двое в камуфляже и, Владимир сразу понял, что один из них

- сам Анвар. Высокий, стройный,

чуть сутулый человек в кожаной куртке, по его осанке и нарочито

медленным движениям можно было сразу

понять, что он не привык к ролям в массовке. Все в нем говорило, что его

предназначение в этом мире –

власть! Он дал какое-то указание, и двое в камуфляже быстро пошли в

надстройку. Вскоре они вывели

оттуда еще троих. Это были стармех, электромеханик и моторист.

- Вот теперь мы все в сборе, - сказал Анвар, - или кого-нибудь не хватает?

Все? Тогда мы можем продолжить

наше общение. Сейчас вы освободите ярус и поднимете на палубу всю

продукцию, что у вас в трюме.

Мотоботом мы ее перевезем к себе. Ведь, согласитесь, это справедливо -

взять свое! А? Не слышу?

- Справедливо, - сказал кто-то

- Вот и славно. Приступаем!

- Ой, Василечек! И ты здесь? Как же это я тебя не приметил сразу? А ты-то

как здесь очутился, какими

судьбами, дорогой? Я же тебя искал, искал, а ты вот где оказался!

- Анвар, я…

- Нет, нет! Ни в коем случае не оправдывайся! Это некрасиво, да и не

похоже на тебя! Кстати, ты знаешь,

зачем я искал тебя?

- Знаю, Анвар…

- Да нет, что ты, Василек! За то я уже давно тебя простил. Кстати, а ты

меня простил за ту безобразную

сцену, что мои мальчики устроили во время нашей последней встречи?

- Простил, Анвар.

- Ой, как славно! Пойдем, дорогой, потарахтим по-дружески, пока народ

поработает, да?

 

Владимиру было видно, как Васька с Анваром пошли на корму. Через

минуту оттуда донесся звук выстрела.

 

Работа шла в тишине. Коробки с морожеными лапами складывались на

поддон, и лебедкой строп

передавался на мотобот. Два стропа и мотобот убежал к «кавасаки».

Следом за коробками пошли мешки с

мукой. Часа через два все было закончено.

 

Анвар все это время сидел на раскладном стуле на крыле и сверху

наблюдал за работой.

- Ну, вот и молодцы! Сейчас можете идти отдыхать. Мои мальчики проводят

вас.

Минут через пять парни в камуфляже вышли.

- Все, Анвар, все закрыты.

- Не выберутся?

- Нет. Дверь на задрайках, мы их заклинили. Открыть изнутри не смогут.

- Заводимся.

 

Вскоре пыхнул, запустившись, двигатель, и сейнер задрожал, набирая ход.

Анвар был на крыле. «Кавасаки»

шел неподалеку.

- Глубина около трехсот, - донеслось до Владимира через полчаса, - а

может и побольше, потому как склон

крутой.

- Вот и ладушки. Стоп. Приехали,- сказал Анвар, - у вас все готово?

- Да, все готово.

- Тогда пусть подходят. Пора, скоро светло будет.

 

«Кавасаки» медленно, словно подкрадываясь, подошел к сейнеру. Он был

чуть ниже, и поэтому Анвар и его

бойцы, сбросив на палубу тяжелый мешок, поспрыгивали на палубу, где их

ловили такие же дюжие

молодцы. На крыло «кавасаки» вышли двое и Владимир вжался в палубу,

холодея от мысли, что его заметят.

 

«Кавасаки» дал ход, погасил огни и быстро понесся в темноту,

растворившись в ночи. Владимир,

обрадовавшись полученной, наконец, возможности свободно встать, решил

прежде всего освободить

команду. Он был уже на промысловой палубе, когда один за другим

прозвучали три взрыва. Сейнер

вздрагивал, словно раненый зверь. В открытом трюме послышался шум.

Владимир заглянул в него. Там бил

высокий, шумный фонтан. Трюм быстро заполнялся. Поняв, что произойдет

через пару минут, Владимир

обвел палубу взглядом.

 

Обострившийся от серьезности ситуации взгляд выхватывал нужное. Нож

на палубе, связка из двух красных

пластмассовых кухтылей , кусок веревки…

Сейнер уходил в воду гораздо быстрее, чем он предполагал. Успев только

привязать к кухтылям кусок

веревки и обвязать ее конец вокруг пояса, Владимир оказался в не по-

летнему холодной воде. Палуба ушла

из-под ног, и Владимир почувствовал, как его тянет туда, в глубину.

Сейнер не хотел отпускать от себя,

увлекая его за собой, все глубже и глубже.

 

Владимир вдруг совершенно ясно осознал, что вот сейчас, именно в эту

самую минуту, утонет. Все так

просто… Жил себе, делал что-то, чувствовал что-то, и сейчас, сию минуту,

все это прекратится.

 

Внезапно, Владимир почувствовал, как что-то произошло, и кто-то сильно и

властно потянул его наверх.

 

Кухтыли сделали свое дело – выбросили его наверх из воронки,

образовавшейся над уходящим в пучину

сейнером. Владимир жадно, с подвывом вдыхал воздух, не в силах

надышаться, пытаясь восстановить

дыхание. Даже сильнейшее зловоние от плавающей вокруг него тухлой

рыбы, которую они накануне

выбрали из трюма и сложили в лотках на палубе, не мешала насладиться

тем, что он дышит! Какое это,

оказывается, счастье - дышать! Эйфория, однако, вскоре прошла. Взамен

пришло четкое понимание того,

что долго в холодной воде ему не продержаться. Спасение обернулось

перспективой погибнуть долгой,

мучительной смертью от переохлаждения вместо той, быстрой и довольно

легкой, которой удалось избежать

только что…

Спасение.

Неожиданно, метрах в двадцати от него, вода вспучилась и взорвалась, с

шумом выбросив один из

спасательных плотов, что находились на верхнем мостике. Большой темный

ком с громким шипением

разворачивался на глазах в крытый плот, лежащий на боку, днищем вверх.

Это было спасение.

Владимир прекрасно понимал, что если плот понесет ветром, вряд ли

удастся в темноте отыскать и, тем

более, догнать его. Напрягая все силы, он поплыл к плоту, и только

ухватившись за веревки маленького

штормтрапа, поверил в свое спасение. Плот довольно легко удалось

перевернуть в нормальное положение. С

трудом, преодолевая тяжесть насквозь промокшей одежды, Владимир

забрался в плот.

Обследовав на ощупь пространство вокруг себя, он обнаружил коробку и

большой полиэтиленовый пакет с

чем-то мягким. Разорвал его. В нем оказалась пара плотно спрессованных

одеял. Быстро раздевшись,

Владимир стал выжимать одежду, высунувшись из плота, и при этом

заметил, что в верхней части его

укрытия горит маленькая лампочка. Оглядевшись, не увидел ни одного

огонька на горизонте. Решив, что

утро вечера мудренее, Владимир нащупал еще какой-то мешок и лег,

положив на него голову. Сон был

тяжелым и тревожным. Даже завернувшись в два одеяла, он никак не мог

согреться и то просыпался, то

вновь проваливался в полузабытье.

Рассвет пришел с резким усилением ветра. Плот стало сильно качать.

Выглянув, Владимир увидел, что там,

где еще недавно была ласковая гладь, простиралась серо-стальная,

враждебная вода. Пологая, тяжелая

волна поднимала плот высоко и затем опускала его так, что горизонт

оказывался где-то высоко. Ветер уже

свистел, а по небу неслись тяжелые, рваные тучи.

Владимир прекрасно понимал, что искать его никто не будет. Некому, да и

незачем. Судьба теперь

находилась в руках случая, поскольку сам он ничем не мог повлиять на

развитие событий. Единственное, что

ему оставалось - это поддерживать свою жизнь и стараться думать о чем-то

хорошем. Эта мысль пришла сама

собой, совершенно неожиданно. Все встало на свои места, наступила

ясность. Если все вокруг было плохо, то

почему бы не попытаться сделать так, чтобы внутри было хорошо? Так и

решил, а приняв решение,

внутренне успокоился и занялся изучением содержимого ящика.

Собственно, изучать особо-то было и нечего. В коробке оказалось две

дюжины железных банок с водой.

Банки оказались старыми и местами ржавыми, но главное – в них

плескалась вода. Оставалось надеяться,

что она не протухла от времени.

Брикеты с надписью «аварийное питание» оказались примерно в таком же

состоянии, упаковка даже

покрылась кое-где плесенью. К счастью, открыв один из пакетов, Владимир

обнаружил, что брикет сухой и

съедобный с виду. Выбора, однако, не было, и Владимир отломил уголок от

брикета. Вкус показался

несколько странным, но вполне приемлемым. Пить Владимир не стал, сразу

разделив запас воды так, чтобы в

день получалось не больше двух банок, то есть около полулитра.

Довольно неплохо сохранился пакет с сигнальными ракетами и

фальшвейером . А еще, в мешке

обнаружились консервный нож, фонарик «жучок», удочка и тюбик с

синтетической наживкой. Пытаться

ловить рыбу не было ни сил, ни желания. Владимир лег, закрыл глаза и

стал прислушиваться к шумам

снаружи.

Ветер постепенно крепчал. Плот все стремительнее взлетал и

проваливался на волнах. Время от времени, по

тонкой прорезиненной ткани стучали брызги воды, срываемой ветром с

гребней волн. Выглядывать не было

желания. И вообще, Владимир поймал себя на том, что у него нет ни одного

желания. Даже само спасение не

казалось ему таким желанным и спасительным. А зачем? Что оно ему

принесет? Опять объяснять людям, что

он ничего не помнит? И как в плоту оказался, тоже объяснять, рассказывая

при этом о том, как обчищали

чужие ловушки? И как их расстреливали, а потом утопили за это, тоже

рассказывать? А кто поверит в такую

дикую мешанину?

Шторм бушевал два дня и две ночи. Владимир через силу заставлял себя

есть по кусочку брикеты и запивать

отвратительной водой с отвратительным привкусом жести. Проснувшись

утром, он с удивлением понял, что

ветер больше не свистит, а плот почти неподвижен. Выглянув из плота,

Владимир зажмурился от яркого

солнечного света. Море было точно такого же цвета, как и небо – синее,

словно в него бросили синьку. Судя

по высоте солнца, было часов десять утра. Поднявшись выше, Владимир

осмотрел горизонт. Он был

совершенно чист. Ровная, бесконечная линия. Ни единой точки. Ничего

такого, за что мог бы зацепиться

взгляд…

На четвертые сутки Владимиру стало плохо. Сказались протухшая вода и

несвежие брикеты. Началась резь в

животе, сильно мутило. Сил на то, чтобы подниматься и высовываться

наружу, уже не было. Владимир то

проваливался в тяжелое, липкое забытье, то из-за сильной боли выплывал

ненадолго, чтобы осознать свое

положение и снова погрузиться в никуда.

- Слышь, Савелий, да тут есть кто-то…

- Живой, аль нет?

- Не знаю. Погоди, гляну.

Владимир с трудом открыл глаза. На него смотрело бородатое лицо с

острыми, почти бесцветными глазами.

- Живой! Глазами-то лупает. Дух тут у него… Больной, поди.

- Ладно, давай его сюда. Да меньше там лапай! Бесовское все.

- А может, в воду его, да и дело с концом? Все одно, помрет.

- Можно. Так-то бы сподручнее, да грех ведь. Все - тварь Божья. Пущай

живет. Марья –то выходит, небось.

- И что, в избу его?!

- В хлеву положим. Как на ноги чуток поднимется, на завод и отправим, а

там как Господь рассудит.

- Спаси Господи! Так и сделаем.

- Голову-то поддерживай. Ишь, глаза-то как закатывает. Намаялся, поди.

- Ох, не нравится мне все это. Чую, морока с ним будет, Савелий.

- Не гневи Бога, Степан. Раз прислал Господь его нам, знать нужно было. И

точка. Заводи.

- Завожу, завожу, - пробурчал Степан. Взревел лодочный мотор, и лодка,

ныряя и взлетая на волнах,

понеслась куда-то, но Владимир уже не ощущал ничего, погрузившись в

глубокое забытье.

Очнулся от незнакомого звука. Было в том звуке что-то бесконечно родное

и теплое. Не открывая глаз,

силился вспомнить, где он его слыхал. А еще – запах чего-то такого

родного, домашнего…

« Му-у» - раздалось поблизости, и все встало на свои места.

- «Господи, - подумал Владимир, ощущая теплый ком в горле, - как все

просто!»

Ну, конечно же, это был звук молока, бьющего в подойник! И этот

знакомый с детства запах коровы у

бабушки в деревне…

-«Бабушка, милая моя бабушка! Я вспомнил тебя!» – подумал Владимир,

внезапно охваченный сильным

волнением, и хотел подняться, но сил на это не было. Он только

пошевелился, вызвав громкий шорох

соломы, на которой, как оказалось, лежал. Владимир почувствовал, как по

щеке покатилась слеза.

- Никак, очнулся? – раздался женский голос.

- Ага. Нужно Марье сказать.

- Так беги, скажи.

Открыв глаза, Владимир увидел в полумраке молодое женское лицо,

обрамленное белым платком.

- Что, касатик, ожил?

- Ожил, - прошептал Владимир.

Женщина поднесла керосиновую лампу к его лицу.

- А чего плачешь? Болит чего?

- Нет, - прошептал Владимир.

- Ну, тогда поплачь – это хорошие слезы, промоют душу-то. Сейчас Марья

придет и травкой тебя попоит. Это

она тебя отпоила. Не оклемался бы сам, без нее.

- Сколько я здесь уже?

- А пятый день, касатик.

- Пятый?! – изумился Владимир.

- Ну да, как Савелий со Степаном привезли тебя, совсем плох был. Мало

кто верил, что жив будешь. Марья

сказала, что выходит и выходила. Она такая. Давеча Андрея медведь ох,

как подрал, так она долго

выхаживала. Думали, ходить не будет, ан нет, как прежний стал, даром что

рваный весь.

- И чего вы тут всполошились-то, а? - раздалось в полумраке, и в свет

лампы попала старая женщина в

черном платке.

- Так проснулся ведь, баба Марья! – сказала молоденькая девчушка,

выглядывая из-за плеча Марьи.

- Ну, проснулся. Вижу. Хорошо это. Должон был к полудню, ан утром

проснулся. Шумели, небось? Знаю я вас,

сороки!

- Да нет, - сказала та, что постарше, - мы не шумели. Он сам проснулся.

- Ладно, чего уж там. Проснулся и ладно. Займитесь своими делами. Нечего

тут…

- Пить хочу, - прошептал Владимир.

- Сейчас дам, - сказала Марья и налила в жестяную кружку из бутыли,

стоящей рядом, на полу.

- Что это? – спросил Владимир, ощущая незнакомый вкус.

- Пей, не бойся. Это отвар. Он тебе силы вернет. Через пару дней на ноги

встанешь. Только сразу упредить

хочу – не вздумай в дом идти или взять чего. Ежели что – я не спасу.

- Не понял…

- А нечего понимать. Делай, как сказала и все тут. Кружка, миска и ложка

твои вот они, а больше ничего и

думать не смей тронуть. Пить до поры будешь только этот отвар. Молоко

тоже нельзя тебе. Попозже

картошек принесу. Потом все сама тебе расскажу, а сейчас знай себе,

лежи. Все понял?

- Нет, не понял ничего, но буду делать, как сказано.

- Вот и ладно. По малой нужде – вон, в углу ведро, а остальное – терпи, и

только ночью, когда все заснут. За

амбаром нужник-то. Собак во дворе нет. Все, пошла я.

Марьин отвар делал свое дело. Владимир снова заснул, а проснувшись,

увидел толстый солнечный луч,

бьющий из маленького окошка над дверью. Пылинки медленно кружились в

его свете. Владимир заворожено

смотрел на них, радуясь тому, что снова жив и вот, смотрит на эту красоту.

За дверью слышались мужские и женские голоса. Люди что-то делали, о

чем-то беседовали, но Владимир не

старался вникать в суть того, о чем они говорили. Его привлекло то, как

звучал их разговор. Это был какой-то

странный, необычный говор. Так бывает с иностранными языками. Слушая,

как говорят люди на разных

языках, обязательно обратишь внимание на то, насколько отличаются

мелодии, интонации звучания

каждого из них. Так было и с тем языком, на котором говорили эти люди.

Без сомнений, это был русский

язык, но в нем было много непонятных слов, а главное – по звучанию он

совсем не был похож на тот

русский, к которому привык Владимир. Что-то певучее, протяжное было в

гласных, да и согласные звучали

как-то мягче.

Он хотел было встать и выйти к этим людям, но вспомнил Марьин наказ и

просто сел. Хотелось пить, но не

воды, не отваров, а молока или чаю. Да и поесть не помешало бы.

Колбаски, например… Чувствуя, как рот

наполняется слюной, Владимир взял приготовленный Марьей, аккуратно

завернутый в белую тряпицу кусок

хлеба , и стал жевать, запивая водой из старой, видавшей виды крынки.

Коров в хлеву не было. Видать,

паслись где-то.

Дверь заскрипела, и вошла Марья.

- Здравствуйте, - с улыбкой встретил ее Владимир.

- И ты здравствуй, Иван, сказала она, кладя новый узелок с едой.

- Почему Иван?! Меня…

- Знаю я, как тебя зовут. Иваном тебя мать нарекла.

- Вот это да-а… - ошеломленно протянул Владимир, только что ставший

Иваном. А откуда вы об этом знаете?

- Я все, мил человек, о тебе знаю, - сказала старуха, глядя ему в глаза.

- А я ничего не знаю о себе.

- И это тоже знаю. Это испытание тебе такое дадено. За грех твой.

- Какой грех, бабушка? Расскажите мне все, что знаете обо мне!

- Нет, милок, не расскажу. Не моя это повинность – рассказывать тебе твою

жизнь. Сам ты все должен

вспомнить и исправить. Не зря тебе испытание такое. Все сам пройдешь и

вспомнишь, ежели захочешь.

- А не захочу?

- Тогда и говорить нам не о чем, - сказала Марья, вставая.

- Не сердитесь.

- Идти мне надо. Дел много. К вечеру приду.

- Можно спросить?

- Спрашивай.

- Вы колдунья?

- Нет, - серьезно ответила Марья, - не колдунья. Ведунья я. И мать моя

была, и бабка тоже. Все бабы в нашем

роду ведуньи и знахарки. Людей лечим.

- А вот…

- Все. Пошла я. В другой раз поговорим.

День тянулся долго. Несколько раз Иван подходил к двери, но каждый раз

возвращался.

Вернулась Марья ближе к вечеру.

- Сейчас, - начала она без вступлений, - придет Никон. Слушай его.

Лишнего не говори. Молчи поболе.

Страшись его.

- А кто он? – спросил Иван, но она только махнула рукой и исчезла.

Никон оказался довольно пожилым человеком. Высокий, в просторных

белых одеждах из грубого

домотканого полотна, с широченной седой бородой и густой шевелюрой

совершенно седых волос, с палкой-

посохом в руках, весь он был какой-то нереальный, сказочный. Иван при

его входе невольно встал.

- Ну, здравствуй, милок, - тихим, но твердым голосом сказал старик, жестом

указывая Ивану садиться.

- Здравствуйте.

- Марья говорит, что не помнишь ничего?

- Не помню.

- И давно?

- Уже с полгода.

- Приключилось чего?

Иван молча задрал рубаху, и старец внимательно осмотрел рубцы от швов.

- Опусти рубаху-то. К нам помнишь, как попал?

- Нет, не помню.

- Хорошо.

- Ты, милок, лечись, а потом поглядим, - сказал Никон, поднимаясь.

- Я могу во двор выходить? – решил все же спросить Иван.

- Зачем?

- Тоскливо здесь все время лежать. А так - помог бы чего.

Никон остановился и, повернувшись, подал палку- посох Ивану.

- Сломаешь?

Палка только гнулась, но не ломалась. Никон взял у Ивана палку и резко

согнул ее так, что она с громким

треском переломилась.

- Сам видишь, какой из тебя помощник, - сказал и вышел, бросив

сломанную палку на пол.

Еще долгих двое суток Иван томился в хлеву, выходя во двор только

глубокой ночью, когда все уже спали.

Ночи стояли безлунные, и увидеть ничего не получалось.

Марья приходила утром и вечером, приносила еду и отвары. Теперь, кроме

хлеба, Ивану доставались творог

и пара вареных картофелин. Придя в очередной раз, она сказала, что ему

разрешили выходить во двор.

- Не вздумай, однако, ни с кем заговаривать и входить в дом. Спросят чего

– ответь, а сам ни-ни!

- Строго как. И чего это у вас так?

 

- Порядок такой. В строгости живем. И всегда так жили. Без строгости не

было бы уже нас.

- И что мне можно делать?

- Пока ничего. Сядь и сиди на солнышке. Идем, покажу где.

Впервые за столько дней Иван вышел на открытый воздух. Вновь ощутить

запахи леса, услыхать пение птиц

- это было так приятно после последних приключений! Солнце на

безоблачном, светло-голубом небе светило

пронзительно ярко, но грело не очень сильно. Сев на указанную Марьей

небольшую лавку у хлева, Иван

наслаждался, физически ощущая, как жизненные силы возвращаются к

нему.

На хуторе, а что это хутор, Иван понял сразу, жило человек тридцать

взрослых и примерно столько же детей

разного возраста. За пару дней он увидел всех. Мужики все были

бородатые и крепкие, в серых просторных

одеждах, высоких сапогах и серых войлочных шляпах-колпаках. Женщины

- тоже в серых балахонах до пят

и платках, полностью скрывающих волосы. У молодых платки были белые,

а у более старших - черные. Все

они ходили по двору, не обращая никакого внимания на Ивана. Только

изредка, проходя мимо, женщины

бросали на него мгновенные изучающие взгляды. Дети более открыто

смотрели на Ивана и, когда он

улыбался им, тоже отвечали улыбкой, но тут же уходили.

На третий день к Ивану вновь подошел Никон.

- Что, милок, оклемался? Марья говорит, будто ты уже получше стал.

- Да, уже гораздо лучше. Сейчас бы сломал палку, - улыбнулся Иван.

- Вот и ладно, вот и хорошо. Значит, будем собирать тебя.

- Куда собирать?

- Негоже тебе жить с нами, - не слушая Ивана, заговорил старик, глядя

прямо перед собой, - другие мы,

чужие друг другу. Никто у нас чужой не жил никогда. И ты не будешь. Сам

будешь жить. Соберем тебе еды

на неделю. Дадим кое-какой инструмент. Одежда у тебя есть. Все остальное

сам себе добудешь и сделаешь.

Мы будем присматривать за тобой, но помощи не жди. Нас тоже не ищи.

Начнешь искать – беду себе

накличешь.

- Да кто же вы такие, что так живете?

- А ты не понял? Ну, тогда скажу. Затворники мы, седьмое поколение уже

родилось в скитаниях и затворе.

Не приемлем мы мир ваш бесовский, вот и бежим от него. Через Сибирь-

матушку прошли наши предки, да и

здесь стоим вот уж век скоро. Никто нам здесь не мешает. Был неподалеку

рыбокомбинат, докучал иногда.

Блуд да грех от него шел один! Вот его и нет теперь, Господь все

обустроил. Так вот, будешь ты жить там, на

рыбокомбинате. Все, что тебе понадобится для жилья – там найдешь. Пищу

себе добывай сам. Нас не зови.

Мы тоже не позовем тебя. Помни о зиме. Она скоро придет. Будь готов к

ней, иначе погибнешь. Запасай все,

что сможешь запасти. Спасать не будем - на все воля Божья. И на жизнь, и

на смерть нашу есть его воля.

Отъезд был назначен на следующий же день. О том, что Никон принял

такое решение, Марья сказала утром.

Тщетно Иван старался понять по ее глазам, жалеет ли она о том, что он

уходит.

- Проведать-то придешь? – спросил он ее.

- Нет, проведать не приду, а коли сильно захвораешь – приду.

- Как узнаешь об этом?

- Узнаю. Вот, возьми, - она протянула Ивану довольно увесистый

полотняный мешочек.

- Что это?

- Корни. Дней десять пей подряд, а потом – только как почуешь простуду

или недомогание. Заваривать

просто - залей щепотку кипятком в кружке. Остынет - выпей на ночь. Утром

будешь здоров. Зимой каждый

день пей отвар из хвои. Он спасет.

- Спасибо.

- Все, Иван. Я ухожу. Мужики скоро будут готовы, лошадь уже запрягают.

Господь пусть хранит тебя и сил

даст. Их тебе много понадобится. И не вздумай обидеть!

- Кого?!

- Знаю кого. Просто предупреждаю и заклинаю тебя – не вздумай! Не

прощу тебе, коли обидишь. Придет

время – сам поймешь, кого. Прощай.

- Я вас никогда не забуду! Век помнить буду, - сказал Иван и почувствовал,

как перехватило горло.

Старуха кивнула, резко повернулась и вышла. Ивану на мгновение

показалось, что на глазах ее блеснула

слеза.

Выпив молока и съев кусок хлеба, Иван вышел во двор. Прощаться было не

с кем. Здоровенный бородатый

детина, одетый, как и все мужики на хуторе, в домотканые одежды, сел на

край длинной узкой телеги без

бортов и молча указал Ивану на место рядом. Второй мужик, постарше,

открывавший ворота перед ними,

закрыл их и пошел рядом с телегой. Провожал их только Никон,

неподвижно и молча стоявший на крыльце.

Перекрестив уезжающих, он повернулся и зашел в избу.

То слезая с телеги, то вновь садясь на край ее, они молча ехали густым,

дремучим лесом. Видно было, что по

этой дороге давно не ездили. Местами даже кустарник вырос посреди

колеи. Мужики за время пути не

проронили ни одного слова, а сам Иван не решился заговорить, помня

наказы Марьи. Приехали около

полудня.

Несколько покосившихся деревянных бараков, двухэтажный шлакоблочный

дом с облупленной штукатуркой

и, в полукилометре, на спуске, почти у самой воды – два низких, с

выбитыми стеклами окон, корпуса

бывшего рыбозавода. Неподалеку – кирпичное здание с трубой, котельная.

Отсюда, от дома, возле которого

они остановились, виднелся оголовок пирса.

Так же безмолвно, мужики сняли с телеги и поставили на землю три мешка.

Старший подал Ивану большой,

тяжелый сверток, сел на телегу и кивнул молодому.

- Спасибо за все, мужики, - не выдержал Иван.

- И тебя спаси Господь, - сказал старший и перекрестил Ивана. Вскоре

телега скрылась в лесу.

Иван сел на массивную деревянную лавку у полуразрушившегося крыльца

и задумался. Опять, в который

уже раз, все с нуля… Да что же это такое?! Это что, всю жизнь он будет

рассчитываться за грех, о котором

даже и не помнит ничего?

-«Однако же, - рассудил про себя Иван, - думай, не думай, а жить нужно.

Помощи ждать неоткуда. Придется

обживаться, а то жизни той и будет-то, до зимы только.

 

Новоселье

Вздохнув, Иван на всякий случай перенес мешки в подъезд и пошел

осматривать помещения.

Судя по тому, в каком состоянии были скрипучие деревянные лестницы в

подъезде, дом покинули не более

пяти лет назад. Дух нежилого помещения уже поселился в доме, но

саморазрушение еще не вступило в ту

стадию, когда все стремительно разваливается и постепенно исчезает.

Странно все это происходит. Живут люди в доме, и дом стоит

десятилетиями, а то и столетиями, но стоит

только людям уйти, как жизнь дома останавливается. Какое-то время он

еще стоит в надежде, что люди

вернутся, а потом разом, стремительно и неотвратимо, начинает

разваливаться. Полы быстро сгнивают,

сквозь них прорастает полынь. Кладка напитывается влагой и зимние

морозы рвут ее. Ветра и дожди делают

свою работу методично и неотвратимо. Дом постепенно разрушается, и

вскоре на его месте остаются жалкие

развалины. Потом исчезнут и они...

Так думал Иван, обходя комнаты первого, а затем и второго этажа. Ему

сразу понравилась небольшая

однокомнатная квартира на втором. Там жили хорошие хозяева. В ней

чувствовался уют. Большая печь,

пыльная кушетка, два стула и стол. Что еще нужно?

- На первое время, - громко сказал сам себе Иван, - вполне неплохо! С чего

начнем обживаться?

Подумав немного, решил, что, прежде всего, нужно приготовить место, на

котором ему придется спать.

Матрац на кушетке был дырявый, старая вата вылезла. Иван взял его,

вынес на улицу и там, хорошенько

выбив палкой пыль, оставил сушиться на солнце.

Во дворе дома было ветхое, покосившееся сооружение с несколькими

дверями. Открыв одну, Иван увидел,

что там полно дров. Вскрыв вторую дверь, обнаружил то же самое. Одной

задачей стало меньше. Теперь

оставалось разобраться с тем, что ему дали с собой.

В первом мешке оказалась картошка. Немного, с пару ведер. Поверх

картошки лежал небольшой, килограмма

на три, полотняный мешок с фасолью. Отдельно, в чистую тряпку, был

завернут большой каравай хлеба.

Во втором мешке, вместе со старым лоскутным одеялом, лежала серая

полотняная наволочка, которую нужно

набить чем-нибудь. Там же оказалась и старая, почерневшая от времени и

долгого использования посуда –

деревянная ложка, глиняный горшок и глиняная кружка.

В третьем мешке - очень старый, местами совсем лысый овчинный

полушубок, такая же шапка с одним ухом

и кривые, полуистертые, с несколькими заплатами, валенки.

- Вот, спасибо, мужики, - засмеялся вслух Иван, - с обновой я!

-«А с другой стороны, - подумал он, - кто знает, что будет дальше? Может

быть, эти вещи мне жизнь

спасут?»

Главный подарок, настоящее богатство оказалось в том, тяжелом свертке.

Топор без топорища, молоток без

ручки, моток суровых, явно самодельных, ниток, большая игла и главное –

нож! Тот самый, острейший нож,

что он успел поднять с палубы тонущего сейнера. Мужики вернули ему

его. Это был царский подарок!

-«Как же я по картошечке соскучился вареной, а может быть и печеной! –

подумал Иван, занося мешок в

выбранную комнату, - сегодня обязательно сделаю себе праздник!»

Однако тут же он понял, что мечте этой не скоро суждено стать

реальностью, потому что огня-то у него и не

было! Дров – тьма вокруг, а разжечь нечем.

-«Вот так задача…» - подумал он, растерянно глядя на печь. Чтобы ее

разжечь, нужны спички, зажигалка,

огниво, палочки какие-то специальные, дощечки или еще что-то такое,

чего он и не знал. Ничего из этого у

него не было.

«А еще, - рассуждал про себя, - увеличительное стекло неплохо бы… Стоп!

Поселок, да еще и рыбозавод.

Наверняка, можно найти или очки разбитые, или стекло какое-нибудь от

прибора. Нужно немедленно идти и

искать!

Так и сделал. Внимательно, метр за метром, Иван осматривал квартиры в

доме. Не найдя ничего, пошел к

баракам. Там также ничего похожего не было. Оставался рыбозавод. Иван

уже стал беспокоиться – еще

немного и солнце сядет…

Обследовать до наступления сумерек удалось только часть первого здания.

Без результата. Пришлось

возвращаться.

Ночь была беспокойная. Иван часто просыпался от каких-то шорохов,

непонятных звуков. В комнате были

мыши. Иван чувствовал их, слышал их, но кроме того, что стучал по полу

башмаком, ничего предпринять не

мог.

Утром, когда проснулся, солнце уже ярко светило в пыльное окно. Иван

встал и осмотрелся. Лежащий на

столе хлеб был объеден с одного бока. Выругавшись, срезал ножом

объеденную часть и выбросил в окно.

Отрезав ломоть, с удовольствием съел его. Запивать было нечем.

-«Вот и еще задача, - подумал Иван, - найти воду».

Продолжить обследование и поиск решил с того места, которым закончил

вчера. Метр за метром, тщательно

осматривал то, что когда-то было рыбоконсервным заводом.

Ленты транспортеров провисли, через трещины в бетонном полу кое-где

успела пробиться трава. Под

низкими сводами летали птицы, залетевшие в цех через то ли разбитые, то

ли самостоятельно лопнувшие

стекла узких, длинных окон в верхней части цеха. Когда-то

совершеннейшее, хитроумное рыборазделочное

оборудование, местами оно было безжалостно раскурочено ради чего-то

ценного, по мнению сделавшего это.

Иван медленно брел вдоль конвейера, мысленно представляя себе, как

женщины в белых халатах и

резиновых сапогах быстро и ловко укладывают кусочки рыбы, медленно

плывущие на конвейерной ленте, в

баночки. Где он слышал его? Звук подаваемой по длинному желобу к

укладчицам, а от них – к закаточной

машине, жестяной банки стоял в его ушах.

И тут, взгляд его упал на большой серый шкаф возле закатывающего

автомата, у жерла которого сгрудилась

цепочка ржавых уже баночек.

-Привет, стеклышко! – громко и радостно сказал Иван. – Вот, я тебя и

нашел!

В верхней части шкафа был круглый глазок диаметром сантиметров десять,

с выпуклым стеклом, за которым

виднелись цифры счетчика. Вынуть его оказалось делом пяти минут.

-«Ломать - не строить», - подумал Иван.

Итак, первая задача решена, теперь – вода. Да и вообще, этот день он

решил посвятить обследованию

завода и всего, что есть вокруг.

Второй цех оказался засолочным. Два огромных бетонные чана - бассейна

посреди цеха и штабеля

почерневших уже от времени деревянных бочек. Длинные столы из

толстенных широких плах, на которых

разделывали рыбу, стояли как новые.

-«Лиственница, - подумал Иван, - что ей сделается? Нужно будет запомнить

на случай, если доски вдруг

понадобятся.»

Пройдя по цеху, Иван вышел и направился к небольшому, отдельно

стоящему зданию. В нем оказались два

больших, наполовину разобранных дизеля. Когда-то это было

электростанцией. Прихватив добычу, большую

кувалду, Иван пошел вдоль берега, по сильно заросшей грунтовой дороге.

Дорога была прямая, словно кто-то провел ее по линейке, и вела в лес.

Иван подумал, что не зря ее

проложили. Что-то там должно быть. Минут десять шел он по дорожке, и

собирался было повернуть назад,

когда впереди показалось открытое пространство.

Ускорив шаг, через несколько минут Иван оказался на большой поляне.

Посреди поляны стояло совсем

небольшое кирпичное здание, похожее на трансформаторную будку, но с

окнами. Главное же было не это!

За будкой шумела перекатом довольно солидная речка! Иван бегом кинулся

туда, к воде. Упав плашмя на

каменистый берег, он жадно пил вкуснейшую, холодную, кристально

чистую воду и никак не мог напиться.

Глубина речки, судя по перекатам, была не больше метра, а ширина -

метров десять. Бурный на перекате,

поток становился степенным и спокойным ниже, на небольшой заводи.

- Что и требовалось! - вытираясь рукавом, громко сказал Иван, - Поживем

еще, ребята! Вода есть, с дровами

все ясно, огонь добуду.

В этот момент Ивану показалось, что в воде что-то мелькнуло. Он замер и

стал вглядываться в воду.

Присмотревшись, Иван увидел, что в воде стоит рыба! Это была крупная

рыба и ее было много! Рыбины

стояли в воде, почти у самого дна и шевелили плавниками. Внезапно,

словно по команде, они разом

двинулись вперед, против течения.

Первое желание было – войти в воду и немедленно поймать хоть одну

рыбу, но Иван сдержался, решив

сначала разобраться с огнем и закончить обход. Рыба, рассудил он, никуда

не денется от него.

Кирпичное сооружение оказалось ничем иным, как водозабором. Там были

установлены два больших

электрических насоса и, что удивило Ивана, один из них использовался

недавно. Это было видно по тому,

что на нем не оказалось пыли, все кабели подсоединены, а приборы

протерты. Второй насос, наполовину

разобранный, покрывал густой слой пыли.

- «Загадка… - подумал Иван, - электричества нет, а кому-то понадобилось

протирать такой мощный

электрический насос. Зачем?»

Выйдя из насосной, пошел к цехам, но заходить не стал. Его интересовал

пирс. Сооружение было добротное,

сделанное не наспех. Разрушения совершенно не коснулись его. Только

мощные швартовные палы , к

которым привязывались суда, поржавели. Широкий бетонный пирс уходил

в море метров на двести. Глубина

вдоль пирса была не более полутора – двух метров до середины его, а

затем увеличивалась метров до шести-

восьми. В совершенно спокойной, прозрачной воде виднелись большие

кусты морской капусты, темными

языками тянущейся к поверхности, да валуны с темными пятнами морских

ежей на них. Если приглядеться,

можно было разглядеть на дне небольшие морские звезды.

Иван шел вдоль пирса, вглядываясь в воду и думая о том, как сейнеры и

суда - перегрузчики, привозившие

тару, соль, оливковое масло и прочие необходимые составляющие

продукции рыбозавода, подходили сюда,

швартовались, разгружались, грузились продукцией завода и снова

уходили, давая прощальные гудки.

Потом, внезапно, все затихло, и жизнь завода оборвалась… А может быть,

это случилось не внезапно, а

постепенно, словно тяжко болело и в конце концов умерло? Люди просто

стали покидать это место, и оно

осталось пустым, никому не нужным.

Постояв на оголовке, Иван пошел назад и вдруг остановился, как

вкопанный. На причале лежал окурок.

Обычный, измусоленный окурок «Беломора». Что в нем особенного? Да

ничего, если не принимать во

внимание то, что он был брошен совсем недавно. Словно ищейка, пущенная

по следу, Иван стал осматривать

все вокруг, метр за метром. И не напрасно.

Свежие царапины на привальном брусе, еще пара свежих окурков, но уже

от сигарет… Все стало ясно.

Совсем недавно, с неделю, может быть, здесь были люди.

-«Судя по всему, стояли не очень долго, иначе окурков было бы больше», -

рассуждал Иван, продолжая

осматривать пирс. Главная же мысль оставалась без ответа – кто и зачем

сюда приходил, и придут ли еще

раз?

- «А может быть, стоит написать или выложить чем-нибудь надпись на

пирсе о том, что я здесь? Придут

снова и увидят. – подумал Иван, но сразу же отмел эту мысль, вспомнив

головорезов с «кавасаки», - Нет,

сначала я должен увидеть их».

Взволнованный, сел на большой металлический ящик и задумался, глядя

перед собой. Посидев минут пять,

ощутил противное урчание в животе и вспомнил, зачем ходил. В кармане

лежало увеличительное стекло.

Нужно было идти домой, разжечь огонь и приготовить что-нибудь горячее.

При мысли о вареной картошке,

Иван ощутил легкую тошноту и встал.

Положив кувалду на плечо, зашагал к дому. Неожиданно, его внимание

привлекло небольшое, приземистое

здание с высокой металлической трубой, котельная. Иван решил заглянуть

в нее.

То, что он там увидел, поразило его – в кочегарке стояли два небольших

котла, но главное, что привело его в

состояние эйфории – очень большой, тонн на десять, доверху набитый

углем бункер! Кое-где, в нанесенной

пыли, уже выросла трава, но уголь был в прекрасном состоянии!

- «Для отопления завода нужно было намного больше, а это – остатки», -

подумал Иван.

В кочегарке оказалась небольшая комната - выгородка с топчаном для

кочегаров, небольшим металлическим

столом, парой табуретов и полкой. Иван радостно присвистнул и понял, что

нашел главное – место, в котором

прекрасно сможет зимовать! Мысль работала быстро и четко. Прежде всего,

нужно было перенести все свое

нехитрое имущество сюда и начать обживаться. Вот этим он и решил

заняться в ближайшие дни!

- Итак, цели определены, задачи поставлены. За дело, товарищи! – громко

сказал он себе где-то, когда-то

услышанные слова, - Время не ждет!

За котлом нашлась старая, ржавая тачка с раздолбанным стальным

колесом, пара ломиков и лопата с кривым

черенком. Взявшись за рукоятки, Иван покатил тачку, громыхая по

каменистой тропе, к дому.

Пришлось делать пару рейсов. Сначала он вывез то, что ему дали, а потом

– матрац. Отдышавшись, Иван

остановил взгляд на штабеле огнеупорного кирпича в углу, за котлом.

Почти мгновенно родилась мысль и,

вскочив, вновь погнал тачку, предварительно положив в нее кривой ломик,

к дому. Войдя в первую же

квартиру на первом этаже ближайшего дома, выломал из печи дверцы,

чугунную плиту и выбил заслонку.

-«Кирпич есть, глину найду у речки, - рассуждал Иван про себя, - кто мне

помешает сложить печь? Никто.

Дымоход выведу прямо в топку котла, и дым в трубе будет успевать

остывать, снаружи его не будет видно».

Огонь добыть получилось не сразу. Солнце то появлялось ненадолго, то

исчезало в облаках. Наконец, вата

начала тлеть, и Иван стал осторожно раздувать ее до тех пор, пока комок

не вспыхнул. Сложенный из щепок

и сухих веток костер весело запылал.

-Ур-ра! – что есть мочи закричал Иван, - живем!

Положив в весело потрескивающий костер веток покрупнее, вернулся с

тачкой к дому и привез оттуда дров.

Костер теперь горел ровно и жарко. Иван пошел в кочегарку и, взяв

примеченный ранее старый угловатый

чайник, стоявший на ящике в углу, быстрым шагом пошел к речке. При

этом не забыл прихватить три

картофелины. Отдраив там чайник добела песком, Иван вымыл

картофелины и почти бегом вернулся к

кочегарке. Какое же это наслаждение – есть горячую вареную картошку,

запивая ее «бульоном», в котором

она варилась!

- «Просто неземная еда!» - думал Иван и, обжигая кончики пальцев, чистил

кожуру, дул на картофелину и

перебрасывал ее из ладони в ладонь. Откусывая понемножку, растягивал

удовольствие. Насытившись, решил

не тянуть время и сразу же начать работу.

Прежде всего, предстояло найти глину. Поиски были довольно долгими, но,

как он и предполагал, недалеко

от речки, под тонким слоем дерна оказалась прекрасная глина. Иван

ломиком отковыривал большие комки и

бросал в тачку. Солнце уже шло на закат, когда на полу кочегарки выросла

большая куча глины и такая же –

песка. Осталось только привезти воды. Это была задача из задач…

Иван вновь сходил за водой и, вскипятив чайник, сел возле костра. Глядя

на огонь и с удовольствием

запивая кипятком хлеб, он старался понять, что из виденного в цехах

может помочь ему в поисках емкости…

Сознание само немедленно предоставило ему ответ – бочки! Да, множество

бочек лежало во втором цехе.

Есть! Иван встал и, подбросив дров в огонь, направился к цеху.

Бочки были тяжелые, Иван с трудом ворочал их, выбирая те, что выглядели

получше. Отобрав три, взял одну

из них и покатил к речке. Еще не доехав, он понял, что вряд ли сможет что-

нибудь сделать. Во-первых,

нечем наливать воду в бочку, но главное – не везти же бочку на тачке стоя.

Это было нереально, сил на

такое не хватит. Только катить, но для этого нужна верхняя крышка. Где ее

взять?

-«Стоп! Если в цеху есть бочки, значит должны быть и крышки к ним!» –

подумал Иван и быстрым шагом

вернулся в цех.

И действительно, крышки - донья с пробками лежали большим штабелем

рядом с бочками. Взяв одну, Иван

пошел в консервный цех и там подобрал кожух от какого-то устройства,

вполне пригодный для

использования в качестве ковша, объемом литра на три-четыре.

Довольно насвистывая, вернулся к реке, зачерпнул воды, вылил ее в бочку

и открыл рот от удивления - вода

совершенно свободно выливалась из щелей. Клепка бочки рассохлась.

Иван озадаченно почесал затылок, но

решение пришло быстро. Раздевшись, скатил бочку в воду. Вода была

очень холодная. Поставив бочку на

более глубокое место, оставил ее там. Теперь нужно было ждать до утра.

Бегом вернулся к костру и согрел

воды.

В эту ночь, набегавшись и натаскавшись тяжестей за день, Иван спал как

убитый. Утром проснулся с болью в

мышцах. Костер, с вечера разложенный с добавлением угля возле

открытой дверцы одного из котлов, еще

тлел, и Иван быстро оживил его. Тяга была хорошей, почти весь дым

уходил в топку котла. Иван вышел на

улицу и взглянул вверх. В трубе дыма не было видно.

Бочка, заполненная водой, была слишком тяжела. Подкатив ее на мелкое

место, Иван отлил из нее больше

половины и осторожно, наклонив и перекатывая по мелким камням,

выкатил на берег. Взяв черпак,

наполнил бочку. Течи не было – бочка разбухла.

Теперь нужно было вставить крышку. Иван положил ее сверху, но она не

проходила. Подумав немного,

пошел в кочегарку за инструментом.

Стуча молотком по топору, Иван сдвинул обруч к торцу, ослабив тем самым

клепку, и вода потекла из щелей,

зато донце, из которого Иван предварительно выбил пробку, легло в

скошенный край торца бочки. Постучав

по нему, Иван добился того, что дно вошло в специальный паз. Теперь

осталось только вернуть на место

обруч и все! Бочка готова! Снова наполнив ее с помощью черпака, Иван

забил пробку.

- Так, милая, - с удовольствием куражился Иван, - а не прилечь ли нам на

бочок? Вот так! А теперь

покатимся?

Это было гораздо труднее, чем представлялось вначале – катить полную

столитровую бочку. Пришлось раза

три отдыхать, но когда бочка оказалась в кочегарке, радости не было

предела. Отдохнув немного, Иван

вернулся в цех и вывез к ручью еще две бочки. Донья вставил перед тем,

как уйти, уже в воде. Впереди -

целый день!

Обжигаясь, Иван с наслаждением потягивал кипяток и размышлял о том,

где и как сделать печку. Комната

для кочегаров находилась как раз напротив одной из печей и, если

выложить ее там, то до печи нужно будет

протянуть трубу метра четыре. Иван не сомневался в том, что найдет такую

в цеху. Именно с этого и решил

начать. Поиски был недолгими. Почти сразу, в консервном цеху, он увидел

вентиляционный короб? идущий

по всему периметру. Разобрать часть и взять отрезок нужной длины не

составило труда. Довольный собой,

Иван нес его на плече.

Вскоре работа закипела. Выбив ломиком часть тонкой кирпичной стенки в

комнатке, размешал глиняный

раствор с речным песком и стал укладывать фундамент печи. Работа шла

споро, и вскоре печь стала

приобретать задуманные очертания. Никогда не видавший, как кладутся

печи, Иван изобретал все на ходу,

стараясь логикой понять, что даст то или иное устройство. Главное, сделал

печь так, чтобы загружалась она

снаружи, из кочегарки, а основное тело печи с чугунной плитой было

внутри. Так, рассуждал Иван, он

обезопасит себя от угара и от необходимости нести в комнату дрова и

уголь.

К вечеру печь была готова. Получилась она на славу – аккуратная и

массивная одновременно. Азарт-

большое дело и, совершенно естественно, Ивану пришла в голову озорная

мысль продолжить начатое дело

обживания каморки.

-«А почему бы не сделать небольшой каминчик? – рассуждал он, - Зачем

печь топить все время, ведь иногда

и камина хватит?»

Так и решил – завтра же все и сделать. Благо, кирпичей из штабеля

убавилось совсем немного. С этой

мыслью, перекусив хлебом с кипяточком, лег спать.

Весь следующий день Иван продолжал работу, испытывая удовольствие от

того, что делает. К концу дня,

совершенно разбитый, но счастливый и гордый, он осматривал свое

детище. Действительно, получилось

очень уютно и красиво. В комнате теперь был небольшой камин с красиво

выложенным сводом и плита с

двумя конфорками. Плиту Иван аккуратно обмазал глиняным раствором, а

камин украсил бы любой дом. В

верхнем своде камина он вделал большой крюк, найденный в цеху, на

который можно повесить чайник или

что-нибудь другое. Снаружи, в кочегарке, дымоходы печи и камина

соединялись и коробом шли к дымоходу

котла.

-«Жаль, - подумал Иван, набрав охапку дров для камина, - что никто не

оценит мою работу».

Огонь в камине разгорелся сразу и весело забился, уютно потрескивая.

Впитывая излучаемое огнем живое

тепло, Иван внезапно ощутил сильный голод. Вот тут-то он и вспомнил о

рыбе. Мысль о горячей ухе свела

судорогой челюсти, под ложечкой отчаянно засосало. Нужно было что-то

делать. Но что? Как ее поймать, эту

рыбу? Перебирая варианты, Иван решил заняться этим утром. Взяв заранее

припасенный кусок проволоки,

повесил чайник с двумя картофелинами над огнем. Через полчаса слил

воду и, обжигаясь, достал

картофелины.

Утром Иван снова отправился в цех. Он слабо представлял себе, что будет

искать. Задача была и простая, и

сложная - внимательно смотреть и найти что-нибудь такое, что может

помочь ему поймать рыбу. Ничего

похожего на сеть в цеху не было, зато нашел он небольшой круглый кожух

из нержавейки, который

прекрасно мог заменить котелок, если сделать ручку из проволоки.

Открутив кожух, Иван снял также пару

узких полос нержавейки около полуметра длиной.

-«Все есть теперь для приготовления рыбы, только самой рыбы нет!» –

грустно подумал Иван и пошел к

речке.

Рыбы было гораздо больше, чем в первый раз. Иван долго смотрел, как она

медленно движется, и внезапно в

голову пришла шальная мысль. Осторожно, чтобы не спугнуть рыбу, вошел

в воду. Постояв немножко,

наклонился и одним резким движением, точно нацелившись, схватил

обеими руками под жабры рыбу,

неосторожно проплывающую прямо у его ног. Она сильно забилась,

расплескивая серебристую чешую, но

шансов вырваться у нее не было! Иван выскочил на берег, держа в руках

розово-пеструю, весом под шесть –

семь кило, рыбу. Гортанный, первобытный крик вспугнул двух чаек,

ходивших по песку невдалеке.

Быстро выпотрошив рыбу, оказавшуюся самцом, Иван вприпрыжку понесся

туда, где все было готово для

пиршества.

Это была настоящая пытка – непрерывно глядя в висящий над огнем новый

котелок с водой, ждать. Языки

пламени лизали бока котелка, но он никак не хотел закипать! Упорно,

словно назло, словно в отместку за то,

что на него смотрят, котелок сопротивлялся. Иван знал этот эффект и

понимал, что нужно всего лишь

оторвать взгляд, отвлечься, и вода тут же закипит, но сил оторвать взгляд

не было. Когда это все же

случилось, и вода закипела, Иван аккуратно выложил в кипящую воду

рыбью голову и большие куски рыбы.

Из последних сил отвернувшись от этой красоты, захлебываясь слюной от

исходящего от котелка аромата,

Иван дождался, наконец, результата.

Что может быть вкуснее горячей похлебки из только что пойманной рыбы, в

которой рыбы больше, чем

воды? А если перед этим ты жил какое-то время всухомятку, да еще и

вынужден был приложить много сил

для того, чтобы эта похлебка состоялась? Вот именно такое чувство и

испытывал Иван, черпая деревянной

ложкой дымящийся нектар, и с наслаждением ощущая, как он, обжигая и

согревая, движется в нем. Вскоре,

обессиленный и мокрый как мышь, Иван откинулся на топчан и почти сразу

заснул крепким, здоровым сном.

Спал так глубоко, что приснился ему сон. Это был странный и прекрасный

сон. Молодая женщина с белым,

румяным лицом и синими-пресиними глазами, улыбалась, глядя на него.

Иван силился проснуться, но ничего

из этого не получалось. Бежать за ней, уходящей, тоже не вышло – ноги не

слушались.

- Стой, не уходи! – крикнул Иван изо всех сил и проснулся. В комнате был

полумрак. Удивившись тому, как

долго он проспал, Иван вышел на свежий воздух. Сумерки превращались

уже в ночь, и первые звезды в

промежутках между рваными тучами, несущимися куда-то, посверкивали на

небе. Дул довольно прохладный

ветер. Верхушки деревьев в невидимом уже лесу шумели. Посидев

несколько минут на большом камне, Иван

продрог и вернулся к себе в коморку. Подкинув пару лопат угля в камин,

лег, угрелся и, незаметно, снова

уснул.

Усталость последних дней дала о себе знать, да и ненастная погода,

наверное, повлияла - Иван проснулся

довольно поздно, вышел во двор и, поежившись на сильном холодном

ветру, пошел обратно в каморку.

Подбросив угля в камин, снова лег.

Пробуждение было легким и веселым. Давно уже Иван не чувствовал себя

таким бодрым, отдохнувшим и

полным сил. Весело насвистывая, высунул нос на улицу. Там было

прохладно, дул довольно свежий ветер.

Порадовавшись в очередной раз тому, что он в тепле и уюте, Иван набрал в

котелок воды из бочки и сложил

туда оставшуюся рыбу. Насвистывая в предвкушении царского завтрака,

повесил котелок, пошевелил угли

и…

Взгляд его упал на табурет. Там лежал незнакомый сверток. Иван взял

сверток, положил его на стол и

развернул. На серой домотканой тряпице лежал большой каравай хлеба и

пять луковиц.

 

Арина

-«Вот тебе и сон! - подумал Иван, поднес каравай к лицу и с удовольствием

втянул аромат свежего хлеба, -

Если Марья приходила, то отчего не разбудила? Нет, Марья разбудила

бы!»

Подбросив угля в камин, Иван вышел на двор. Небо затянуло сплошной

серой пеленой. Предстояла большая

работа – прикатить бочки, которые до сих пор мокли в речке.

Тяжелая это работа, катить полную бочку и, докатив последнюю, он

остался почти без сил. Поев, решил

больше сегодня ничего не делать, а отдохнуть чуток и сходить в лес. Без

цели - прогуляться, побродить

немножко.

Лес оказался густо заросшим кустарником. Иван продирался через него,

прилагая немало усилий. Вскоре

кустарник закончился, и лес стал чистым, свободным. Иван вырезал себе

толстую прямую палку и заострил ее

на всякий случай. Наверняка, в этом лесу водились звери.

Поднимаясь все выше, наткнулся на кусты малины. Это было какое-то чудо!

Темно-красная, спелая и сочная,

ягода сама просилась в рот. Размером гораздо меньше обычной, садовой,

на вкус она была намного лучше.

Так ему показалось. Поглощенный этим занятием, Иван не заметил, что он

был не один в этих кустах.

Понял это только тогда, когда метрах в пяти от него громко взревел и

странно подпрыгнул небольшой

медведь со свисающей клоками шерстью. Иван закричал от неожиданности.

Медведь, продолжая реветь, стал

пятиться, а затем вприпрыжку, подкидывая свой зад, побежал, ломая на

своем пути кусты. Похоже, он тоже,

увлекшись малиной, испугался от неожиданности.

Этого Иван не видел. Не помня себя, он несся по лесу. Ветки больно

хлестали по рукам и лицу. Ему казалось,

что сзади хрустят ветки под лапами догоняющего его медведя. Вскоре,

однако, стало ясно, что никто за ним

не бежит. Иван остановился. Дыхание никак не хотело восстанавливаться.

Успокоившись наконец, Иван понял, что не знает, где находится. Нож при

нем, палку оставил там, в малине,

огня нет…

-Спокойно, - громко сказал Иван самому себе, - главное – не паниковать!

Осмотревшись, решил, что нужно забраться на вершину и оттуда

посмотреть, где море. Все, казалось бы,

довольно просто, если бы не два обстоятельства. Первое – начинался

дождь. Второе – надвигались сумерки…

Укрытие. Скорее найти какое-нибудь укрытие! Иван шел и шел, не зная

куда. Ничего подходящего не

попадалось. Когда впереди показались большие валуны, он ускорил шаг.

Довольно странная осыпь, похожая

на реку из валунов, показалась тем, что нужно. Почти сразу нашел щель

меж двух валунов, в которой можно

было сидеть, укрывшись от дождя.

Быстро наломав мокрого лапника, Иван постелил его в щели и забрался

туда. Получилось вполне сносно, ему

удалось даже устроиться полулежа, поджав под себя ноги. Если их

вытянуть, они сразу попадали под дождь,

который все больше и больше усиливался.

Дождь лил всю ночь, то усиливаясь и с грозным шумом переходя в ливень,

то становясь мелким, нудным.

Время от времени, щель озарялась мертвенным светом молний, и не очень

далеко грохотал гром. Пару раз,

когда молния с сухим, страшным треском ослепительно сверкнула и

ударила совсем рядом, Иван сжимался от

первобытного ужаса, прекрасно понимая, что здесь, в мокрых камнях, он не

защищен ни от чего и ни от

кого.

Уснуть за всю ночь почти не удалось. Забывшись на несколько минут, снова

просыпался. Промокшая одежда

и холодные камни давали о себе знать. Иван продрог настолько, что зуб на

зуб не попадал. К утру, когда

дождь прекратился и среди сплошных туч стали появляться ярко-синие

просветы, Иван замерз окончательно.

Непрерывно дрожа, выбрался из своего убежища и сделал несколько

гимнастических упражнений, чтобы

размять затекшие ноги. Ждать больше было нечего. Решил идти наверх, к

вершине сопки.

На вершине ждало разочарование. Вокруг - только сопки. Моря не было

видно. Ситуация становилась

критической. Иван понимал, что если в ближайшее время не доберется до

огня, до тепла, то неминуемо

заболеет.

-«К морю идти нужно строго на запад, - рассуждал Иван, - солнце восходит

на востоке».

Посмотрев с вершины вокруг, он решил идти по ложбине, между двумя

небольшими сопками на западе.

Чем ниже спускался Иван, тем больше понимал, что если выберется, это

будет большим чудом. Густые

кустарники, завалы из трухлявых валежин, покрытые мхом валуны…

Преодолевая все эти препятствия, Иван

уже не дрожал. Наоборот, пот градом лился с него. Выйдя на очередную

поляну, к радости своей, он увидал

большие заросли ивняка, и оттуда доносился шум. Это шумела речка!

Бегом, кинулся к ней. По размеру, она была примерно такая же, как и на

рыбозаводе, но она ли?

- «Указателей не повесили, разгильдяи », – подумал Иван и улыбнулся

сухими, растрескавшимися уже

губами.

Теперь появилась ясность. Нужно идти вдоль речки, и она обязательно

приведет к морю. Солнце,

поднимаясь все выше, грело сильнее и сильнее. Вскоре Ивану стало так

жарко, что он снял рубашку. Пот

катился градом, заливая и разъедая глаза. Иван постоянно вытирал лицо

рубашкой. Что беспокоило –

появилась ломота в теле. Постепенно появилась уверенность, что он все же

заболел. Жар и ломота в теле

усиливались. Время от времени, обессиленный, Иван прислонялся к дереву

и стоял так, пока не пройдет

головокружение. Когда увидел домик насосной, сил радоваться уже не

осталось.

Огонь в камине погас. При затуманивающемся время от времени сознании,

Иван все же сумел разжечь огонь

с помощью увеличительного стекла. Сухие дрова разгорелись быстро.

Накидав на дрова угля, повесил чайник

с водой на крюк и прилег. Его морозило. Временами сознание отключалось.

Очнувшись в очередной раз,

Иван увидел с шумом кипящий чайник. Преодолевая слабость и пелену

перед глазами, поднялся и налил

себе кипятка. Есть не хотелось, но он заставил себя пару раз откусить от

каравая и, обжигаясь, запил

кипятком. Огонь горел ярко, в каморке стало жарко. Иван поднялся, принес

еще несколько лопат угля и

насыпал его в камин так, чтобы только не погасить огонь.

-«Теперь должно хватить надолго», - подумал он, укрываясь шубой и

продолжая дрожать.

Сон не шел, как ему казалось. На самом же деле, уснул быстро, но это был

не сон, а тяжелое забытье.

Выплывая на краткие минуты из его тягучих пут, Иван долго кашлял и

снова погружался в небытие. Иногда

ему казалось, что кто-то гладит его, что-то говорит, но призрачные,

нереальные и странные видения быстро

исчезали. Просыпаясь и не видя никого рядом, понимал, что все это – всего

лишь сон или бред. Никого не

было, да и быть не могло.

Очнувшись в очередной раз, Иван почувствовал, что ему очень холодно,

как только может быть холодно

голому человеку в огромном холодном зале - ни капли тепла. Ниоткуда. Но

вот, отдельные мысли и

ощущения стали собираться во что-то стройное. Что это?

Иван внезапно осознал, что с ним что-то делают. Он чувствовал, как его

груди касаются чем-то теплым и в

этом месте сразу становится легче… Постепенно сознание прояснялось, и

Иван начал понимать, что его чем-

то обтирают.

- Мама? – попытался произнести Иван, но получился только тихий шопот.

- Проснулся? Нет, не мама я. Лежи, касатик, лежи. Нельзя тебе сейчас

напрягаться. – незнакомым, очень

приятным женским голосом ответили ему.

- Кто ты? - спросил Иван, силясь открыть глаза.

- Аль не запомнил? А кто руку мне гладил? – засмеялась женщина.

Иван все же открыл глаза и увидел то, что и ожидал уже увидеть. Это была

Она! Та самая, которую видел во

сне. Значит, это был не сон!

- Это ты! – прошептал Иван и, схватив обеими руками, прижал ее мокрую

руку к лицу, к губам, жадно

вдыхая что-то такое… давно забытое и очень близкое.

- Ну, что ты, что ты, дурашка! Нешто можно так-то? – тихо засмеялась Она,

пытаясь отнять руку, но Иван не

отпускал. Не мог он отпустить, никак не мог!

- Вишь, какой ты… Знать, сильна в тебе жизнь, коли при хворости такой

бабу учуял, и кровь встрепенулась

сразу... Правду Марья сказывала – сила в тебе. Будешь долго жить! Сейчас

поспи, а я тебе песни сказывать

буду…

Не отнимая своей руки, она стала тихим голосом, нараспев говорить какие-

то странные фразы, похожие на

стихи, но какие-то другие, совсем другие, непонятные слова звучали в них.

Иван не понимал смысла этих

слов и фраз. Они обволакивали его, не давая сознанию облекаться во что-

то определенное. Веки наливались

тяжестью, руки и ноги становились неподъемными, и Иван постепенно

погружался в глубокий, спокойный

сон.

Иногда, просыпаясь от душившего его кашля, он чувствовал со спины, всем

телом, живое тепло, силился

повернуться к ней, но она тут же вновь начинала шептать те слова ему на

ухо, и он возвращался туда, в

забытье. День, ночь… Иван потерял ощущение времени. Оно слилось в один

странный полусон -

полукошмар, наполненный странными образами и ощущениями, да

постоянным привкусом трав и еще чего-

то, непонятного, на губах.

В одно прекрасное утро Иван проснулся от давно забытого ощущения. Ему

было весело! Вот именно, весело

и все тут! Он открыл глаза и сразу же зажмурил их, инстинктивно прикрыв

ладонью от проникающих в

комнатку ярких солнечных лучей.

- Никак проснулся, касатик? Вот и славно. Сейчас дам травки, а потом

накормлю тебя.

- А ты кто? Зовут-то тебя как, красавица? И вообще, зачем пришла ко мне,

почему лечишь? – немного слабым

еще голосом спросил Иван.

- Ишь, какой говорливый! - засмеялась женщина, - Зовут меня Ариной.

Лечу, потому как умею. Марья сама

прихворнула, так меня и послала. Учит она меня травам-то.

- И заговорам всяким тоже?

- А тебе почто? Никак, заговора какого ждешь?

- Да нет, не жду. Сдается мне, что уже заговорила! Я же помню, как

шептала,- сказал Иван.

- А еще чего помнишь? – ослепительно улыбаясь белозубым ртом, спросила

Арина.

- Да уж помню кой-чего, - ответил Иван и сладко, до хруста в костях,

потянулся.

- Ну, так и помни, - засмеялась Арина и, развязав платок, рассыпала по

плечам густые русые волосы.

- Какая ты! – с восхищением сказал Иван, - Оставь, не надевай платок.

- Нет, нельзя мне. Чай, мужняя жена - не положено мне.

- А ночью…

- А ночью, да и не одной, лечила я тебя, касатик. Плох ты был, очень плох.

Три дня и три ночи отхаживала

тебя. С той болячки, когда нашли тебя, еще не совсем оправился, а тут

опять такое… Ты пошто в тайгу-то в

непогодь такую подался? Искал чего?

Иван стал сбивчиво рассказывать обо всем, что с ним случилось в лесу.

- Да, касатик… Хозяин – серьезный. Людей чует, кто есть кто. И он простил

тебя. - задумчиво сказала Арина

после рассказа Ивана о малине и встрече с медведем.

- Простил?! А не простил бы, что тогда? Заставил бы прощенье просить? –

спросил Иван, улыбаясь.

- Никогда не шути так о Хозяине. Узнает – придет. А коли не простил бы, не

уйти тебе живым от него. Не

отстал бы он, стал бы ходить за тобой. Нашел бы все одно, достал бы, как

ни прячься.

- Да? А я думал, что убежал от него. - задумчиво сказал Иван.

- От Хозяина не убежать. Коли он решил биться, то нужно с ним биться.

Кто сильней, тот и победит.

- А ты, Аринушка, не боишься его? По лесу одной шастать, не страшно ли?

- Нет, не боюсь. Мы с Марьей часто встречаемся с ним, когда травы да

корешки собираем. Живем в лесу по

неделе, да и по две случалось. Он нас не трогает. С мужиками нашими

иногда воюет.

- И кто побеждает? – со смехом спросил Иван.

- А разно бывает, - серьезно ответила Арина, - когда и подерет кого, а то и

похуже чего.

- А что похуже-то может быть?

- Напугать может так, что человек сам потом сохнет и помирает.

- Никогда не слыхал такого…

- Пару лет тому, брата моего старшого напугал. Здоровый брат-то был,

крепкий, а вернулся черный весь. Год

сох. Работать не мог совсем, дышал трудно, да так и помер во сне.

Сказывали – хозяин встал на задние лапы

перед ним, да так и стоял, пока мужики не подоспели и не отогнали его.

Мог одной лапой играючи

зашибить. Не захотел, видать, так-то. Засушить его страхом решил.

- Страсти какие ты мне рассказываешь, Аринушка! – сказал Иван, с

наслаждением потягивая горячий отвар с

приятным вкусом.

- Да не больно-то робкий ты! – сказала, улыбаясь, Арина.

- Ты так думаешь?- игриво спросил Иван.

- Думаю! – засмеялась Арина, взяла у Ивана пустую чашку и поставила на

стол котелок с дымящейся

картошкой.

После горячей еды Ивана снова сморило, он лег и тут же уснул.

Проснувшись, обнаружил, что Арины нет.

- «Все, кончился праздник, - подумал Иван, - могла бы и попрощаться…»

Солнце уже начинало клониться к крыше рыбозавода, когда услыхал голос

Арины.

- Касатик, а помочь мне не желаешь? – крикнула она, - Чай, умаялась я.

Иван вскочил и вышел из своей каморки. Арина сделала ему знак рукой и

вышла из котельной. У входа, на

земле лежал довольно крупный зверь.

- Господи, откуда? – вырвалось у Ивана.

- Барсук-то? Как это, откуда? – в свою очередь удивилась Арина, - Добыла.

Вчера петли поставила недалече,

вот, он и попался.

- Ну, ты даешь! А меня научишь?

- Конечно, научу. Вот, перед уходом и научу.

- Ты скоро уйдешь?

- Завтра и уйду. Оклемался ты, да и пора мне. Задержалась уже с тобой

лишнего. Мужик мой недоволен

будет…

- А я? – спросил Иван.

- А ты останешься. И то, поправляешься ты. Оставлю тебе корешков, да

травок. Вот, сала барсучьего натоплю

сегодня – кашель-то как рукой снимет! А будешь настои, какие оставлю,

пить - никакая другая хворь не

привяжется!

В тот вечер у них случился пир. Мяса в барсуке оказалось не так уж и

много, но ничего вкуснее того бульона

Иван, как ему показалось, не ел. Пока Арина мыла котелок на дворе, Иван

почистил камин от золы и

положил в него крупные дрова. Через десяток минут они горели уже

спокойным, ровным огнем.

- А ну, касатик, давай-ка работать, - сказала Арина, вернувшись.

- Что делать?

- Растапливай печь. Помыться нужно тебе. Привези несколько камней с

речки - нагреем их. Только выбирай

черные. Понял?

- Чего уж тут не понять, - ответил Иван и, взяв тачку, направился к речке.

Недавняя хворь давала о себе знать - Иван сильно запыхался, везя камни,

и долго кашлял. Арина положила

камни в камин и велела Ивану подбросить в него дров.

- Отдохнул? – спросила она Ивана через какое-то время.

- Отдохнул.

- Тогда идем, поможешь мне, пока не стемнело. Одной мне не сладить.

В засолочном цеху, куда Арина его привела, она прошла за штабель и

Иван, следуя за ней, обнаружил там

еще одно помещение. В углу лежала куча бесформенных серых мешков, а

недалеко от нее – две низкие, но

очень широкие бочки. Это были скорее не бочки, а небольшие чаны литров

на двести.

- Давай поставим на бок и покатим, - сказала Арина.

- Зачем? – удивился Иван.

- Там скажу, зачем.

Закатив чан, они положили его дном вверх, и Арина стала топором и

молотком подбивать обручи, сжимая

плотнее короткие клепки. Затем они перевернули чан.

- А теперь понял ли?

- Не совсем, – неуверенно сказал Иван.

- Ох, и смешной ты, касатик, - звонко рассмеялась Арина, - мыть в нем тебя

будем, а то так-то и до греха

недолго. Глядишь, заведется чего! Принеси мне золы из камина.

Пару горстей золы Арина бросила в чан.

- А это зачем?

- Чтобы вода чище мыла, - уверенно ответила Арина, - а теперь нальем

воды.

Вдвоем быстро перелили воду из бочки в чан, который слегка подтекал.

Остальную золу она залила

кипятком из чайника в миске.

- А сейчас нужно принести камни. Сможешь?

- Смогу, - ответил Иван и взял старую лопату за котлом. Осторожно

выкатив докрасна раскаленный камень из

угольного жара, закатил его полешком на лопату.

- Бросай в чан и разом отскакивай, - скомандовала Арина.

Именно так Иван и сделал. С каким-то человеческим стоном огонь

соединился с водой, подняв столб пара. За

первым пошел второй камень. Арина потрогала воду и сунула в нее охапку

каких-то тонких веток с

маленькими цветами.

- Чуток ждать надо, чтобы приостыла, сказала она.

- А разбавить холодной?

- Можно и разбавить, но лучше погодить чуток. Пусть купель, да что

положила в нее, распарится.

Арина раскраснелась. На ней теперь была только длинная домотканая юбка

и такая же, очень просторная

блузка, Платок она также сняла, собрав волосы в пучок. Иван загляделся…

- И чего? Не видел, что ли? А ну, раздевайся и - в купель!

- А ты? Ты что будешь делать?

- Чего делать буду? Уж найду, чем заняться! Тебя, касатик, мыть буду, -

засмеялась Арина и отвернулась.

Иван, поглядывая на Арину, попробовал воду и стал раздеваться. Вода

оказалась еще горячеватой, и Иван

очень осторожно, наслаждаясь почти уже забытыми ощущениями,

опускался в нее. Вскоре он уже сидел

почти по грудь, ощущая, как покрывается гусиной кожей в горячей воде.

Иван испытывал настоящее блаженство. Если бы не тяжелый кашель, то

жизнь была бы просто прекрасной.

- И как, ладно все? – спросила Арина, выходя из коморки.

- Просто здорово! У меня даже слов таких нет, чтобы описать, какая ты

молодец!

- А я-то что? - зарделась от удовольствия Арина, - Мы вместе все сделали.

- Да нет, это ты все придумала!

- Кому же, как не мне, бабе, затеивать такое? Ладно, ты покуда сиди,

грейся, а я делом займусь., - с этими

словами Арина собрала всю одежду Ивана и вышла.

Иван даже задремал, упарившись, в горячей воде, когда она вернулась с

его мокрой одеждой и большим

клоком сухих водорослей.

- А я во что оденусь? – удивился Иван.

- А ни во что, касатик! Пускай сохнет, а ты сразу же, как помоешься, в

постель. Не понадобится одежа-то

тебе до завтра. Сейчас прилажу ее сушиться, да и займусь тобой.

Минут через пять Арина вернулась. На ней была теперь только длинная

белая рубаха.

- Закрывай глаза, нечего глядеть-то, - сказала Арина, улыбаясь, - голову

мыть буду.

Поливая из чашки настоем золы, как следует помыла ему голову, а потом

взяла немного сухих водорослей и,

словно мочалкой, стала тереть спину. Запах йода распространился по

котельной.

- Вставай, - тихо сказала Арина.

- Но…

- Вставай, говорю. Видела я тебя… всего. Чего уж там прятать-то?

- Такого, да не такого… - чувствуя, как начинает краснеть, пробормотал

Иван.

- И такого тоже, касатик! - засмеялась Арина, - Даром, что хворый да

беспамятный, а бабу рядом все одно,

чуял.

Иван встал, повернувшись к Арине спиной. Она долго, с силой, растирала

его мочалкой, поливая из миски

настоем.

- Постой так, касатик, - ополоснув его, сказала Арина и нырнула в коморку.

Распаренный, оттертый, красный от мытья и смущенья, Иван шагнул из

чана в распахнутое Ариной одеяло.

- Быстро иди и ложись в постель. И не подумай раскрываться! Я приду и

еще барсучьим жиром тебя разотру.

Он уже топится.

- А ты?

- Иди, ложись! Приду я. Куда денусь, на ночь-то глядя? На столе кружка с

отваром - выпей сразу.

В каморке было жарко, но Иван понимал, что это – то, что ему нужно

сейчас и, укрывшись, тут же задремал.

Очнулся оттого, что почувствовал, как рядом с ним села Арина.

- Ты чего так долго?

- Делала кой-чего, да прибралась чутка.

- А я…

Иван осекся, потому что в этот момент Арина встала и одним движением

сняла рубаху, оставшись в полной

наготе, освещаемая ярким огнем камина. Округлые, мягкие линии ее

взрослого, развитого женского тела

были настолько прекрасны и гармоничны, что Иван перестал дышать от

восторга.

- Господи… - выдохнул он, - какая же ты красивая!

- Нравлюсь?

- Я никогда такой красоты не видал... - прошептал Иван.

- Вот и ладно. Вот и славно, касатик! - тихо, ласково сказала она, ложась с

ним рядом, - Вот теперь можешь

смотреть, трогать да ласкать меня, сколько твоей душеньке хочется. Твоя я

на сей только час. Не упусти же

ничего, чтобы не пожалеть потом.

 

***

Только под утро они успокоились, забывшись крепким сном,

удовлетворенные и опустошенные до полного

изнеможения.

Когда Иван проснулся, солнце поднялось уже высоко, и лучи его пронзали

котельную, попадая и в каморку.

Арины не было. Иван встал и протянул руку к своей одежде, лежащей на

табурете. Сухая и чистая, она

приятно пахла свежестью. Быстро одевшись, вышел на двор и невольно

замер. Такое великолепие было

вокруг, что Иван почувствовал, как огромная, невыразимая радость вновь

наполняет его. Яркое солнце,

синее небо и свежая, промытая зелень радовали глаз, а пение птиц как бы

ставило последний штрих в

понимание того, что все в этом мире правильно, спокойно и хорошо!

- Никак, проснулся, касатик? С добрым утром! – раздалось за спиной. Иван

обернулся.

- И тебя с добрым утром! Ты откуда, Аринушка?

- А вот, соли немножко принесла, - сказал Арина, показывая узелок на пару

килограмм.

- Со-оли?! Да откуда?!

- А ты что, не видал разве там, где мы купель-то нашли, в мешках?

- Вот те раз! А я бы никогда не догадался, что в них соль, - сказал Иван,

восхищенно глядя на Арину.

- Эх, касатик, жизнь заставила бы - все одно, нашел бы!

- Ариш, а почему ты меня по имени не зовешь никогда?

- А зачем? Привыкну - обмолвиться могу. Муж-то не спустит.

- Неужто побьет?

- И побить может – его право.

-А он у тебя какой?

- А обыкновенный. Как все мужики.

- Ты его любишь?

- А как же, чай муж он мне. И он меня тоже жалеет.

- Жалеет?

- Конечно, жалеет. А как же иначе?

- А дети-то есть у вас.

- Нет, касатик, не дает нам Господь детишек-то…

- Давно живете?

- Почитай, шестой годок уже.

Иван шагнул к Арине, желая обнять ее, но она увернулась и, серьезно

глядя ему в глаза, заговорила.

- Слушай меня, касатик. Про ночку-то забудь. Не было ее. Лечила тебя и

все тут. Мил ты мне, но я – мужняя

жена, грех множить не буду. И не береди меня, касатик. Давай, спокойно

докончим все дела, и уйду я. Не

обижай меня, отпусти с миром - век буду помнить тебя, да и ты помни. А

еще, ты знай, - продолжила она, -

встречу ежели где - не узнаю, мимо пройду. Искать не вздумай – погубишь

меня и себя. Ты понял меня,

касатик?

- Понял. Не обижу, Аринушка, - помолчав немного, ответил Иван, глядя ей

в глаза.

-«Не нарушу обещание, что Марье давал», - пронеслось в голове.

- Вот и ладно. Идем, про травы, что оставляю, расскажу, да про то, как

рыбу солить, а тогда - и в путь. Силки

тебе обещала показать, как ставить. По пути и покажу.

Довольно долго шли по дороге, которой Ивана привезли. Наконец,

остановившись, Арина подняла пару

камней с обочины и поставила их пирамидкой.

- Это будет знак тебе. От него – в лес.

- И что там?

- Покажу.

Метров за сто от дороги лежали большие валуны, поросшие седым мхом.

- Возьми мох, высуши его на солнышке и, как будешь солить рыбу -

положи горстку сверху, прежде чем дно

забить, - сказала Арина, оторвав небольшой пласт мха от камня.

- Что это даст?

- Не загниет рыба-то. А теперь иди за мной, нору покажу.

Метрах в десяти от камня, под деревом, была довольно большая нора.

- И кто хозяин норы? – спросил Иван.

- Думаю, лиса, - ответила Арина и достала очень тонкую веревку

- Это из конского волоса сплетено, - продолжила она рассказ, - все

выдержит. Привязываешь конец к дереву,

а петлю раскладываешь вокруг входа в нору, вот так… Лиса будет вылезать

и голову сунет туда. Испугается –

выпрыгнет из норы, тут петля и затянется… Завтра придешь и проверишь.

- Это получается, что главное – нору найти, так? – спросил Иван.

- Так. Поставил петли с вечера, а утром проверил - вот и всё.

- Здорово! Только шнурка-то у меня такого нет.

- Я оставлю этот и еще дам пару. Тебе хватит.

- Спасибо, Ариша.

- Далеко в тайгу-то не ходи без огня!

- Да как его, огонь-то развести, если солнца не будет.

- А у тебя огниво-то есть?

- Нет, я только в книжках об огниве читал.

- Ах, ты ж касатик… Ладно, кремень-то я отдам свой, кресало сам найдешь,

а вот трут…

Сейчас покажу, как огонь высекается, - с этими словами она достала

большой кристалл желтого цвета, с

металлическим блеском.

- Это что, золото?! – воскликнул пораженный Иван.

- Нет, глупый, кто же золотом огонь добывать станет? Мягкое оно. Это

такой камень, на золото похожий.

Взяв в руку кристалл, она обратной стороной лезвия ножа стукнула по нему

и при этом высекла небольшой

сноп искр. Положив на камень небольшой кусочек трута она пару раз

высекла на него искры. Трут затлел и,

подув, Арина раздула на нем довольно большой участок, с помощью

которого можно было бы зажечь сухую

траву.

- Все понял?

- Понял.

- Касатик, ты постой здесь маленько, - с этими словами Арина нырнула в

кусты и вернулась минут через

десять-пятнадцать с маленьким узелком в руке. С узелка капало.

- Что это? – спросил Иван.

- Это трут.

- А мокрый почему?

- Почему – почему… Надо так! - засмеялась она и покраснела, - Ну, все ему

надо знать! Вернешься – положи

у камина и пусть сохнет несколько дней. Должен стать легким, словно

пушинка. Потом будешь искру

кремнем да кресалом вышибать – он быстро затлеет. Раздуешь, вот и огонь

тебе будет. Понял?

- Да понял, понял, - сказал Иван, принимая от нее кремень и узелок.

- Все, касатик! Не поминай лихом, Иванушка и спасибо тебе. Век буду

помнить, добрая ты душа, - сказала

Арина, поклонившись ему в пояс и широко перекрестив, - храни тебя

Господь.

- Мне спасибо?! – изумился Иван, - Мне-то за что?! Это же не я тебя спас -

вылечил, а ты меня от гибели

спасла. Ведь так?

- Может так, а может и не так! – засмеялась Арина и, обхватив руками его

лицо, покрыла быстрыми, частыми

поцелуями.

- Все, касатик, - сказала, уворачиваясь от его объятий, - прощай! И не

подумай даже идти по этой дороге

далее – большую беду себе накличешь. Никогда, слышишь? Убьют тебя

наши мужики, ежели увидят на этой

дороге или у жилищ наших. Никто не защитит.

Помахав Ивану рукой, Арина повернулась и не по-женски, широко

зашагала прочь. Иван долго смотрел

вслед. Она так и не обернулась, исчезнув за поворотом.

- «А может, мне все это только приснилось, и я продолжаю спать?» -

подумал Иван и, вздохнув, побрел

домой, сжимая в руках мокрый узелок и клубки с нитью.

 

Добыча

Дни нанизывались, один на другой. Если бы не отметки на дверном косяке,

Иван потерял бы им счет. Рыба

кормила сытно, но однообразно, а кроме того, Иван понимал, что ход рыбы

скоро пройдет. Нужно было

срочно начинать заготовки. Зверя добыть не получалось. Каждое утро Иван

проверял силки у трех нор, но

они были пусты.

- «Что-то здесь не так, - мысленно рассуждал Иван, - что может не

нравиться? Вид петли? Я ее присыпал

листьями. Запах? А что запах? Ведь Арина ими же ловила. Стоп! Она

достала узелки из кармана в кофте, а

я… Я же, когда шел обратно, в руках их всю дорогу держал. Было жарко…

Есть! Понял!»

Иван метнулся туда, где Арина поставила плошку с барсучьим жиром. Взяв

немножко жира, он растер его

ладонями и быстрым шагом пошел в лес. Протерев нитки жирными руками,

довольный собой и почти

уверенный в правильности своего открытия, Иван вернулся домой и

отправился на завод.

Решив, что двух бочек под рыбу будет достаточно, выбрал бочки без

черных пятен гнили на клепке,

перекатил их к речке и принес туда же мешок соли. Теперь осталось

только наловить рыбы. Почесав

затылок, Иван приступил к рыбалке. Рыбы в речке было мало, она

разбегалась от него, и Ивану пришлось

пару раз выходить из речки, чтобы согреться. С трудом, почти случайно,

удалось ухватить одну рыбину.

-«Нет, так я две бочки месяца за два смогу наполнить, да и застужусь при

этом основательно, - подумал

Иван, - нужно что-то придумывать.»

Решив завтра же, с утра, основательно подумать над проблемой, Иван

пошел домой. В животе урчало.

Начало темнеть. Наевшись, Иван сел у камина и, глядя на огонь, задумался.

Мысли кружились вокруг

основной проблемы – как добыть рыбу. Один из путей решения он выделил

сразу - сделать острогу.

Материала для этого в цеху было более, чем достаточно. План казался

вполне реальным. При достаточной

длине ручки, способ должен был быть вполне результативным. Довольный

собой, Иван залил кипятком

травку и, поставив кружку с отваром остывать, со вздохом вспомнил

Арину.

Нет, не было у Ивана особых чувств к ней. Было другое – благодарность за

спасение, за… За все! Однако,

благодарность – благодарностью, но неукротимое, острое влечение,

которое она вызывала, было настолько

велико даже сейчас, когда ее не было рядом, что Иван решил выйти на

улицу, чтобы проветриться

немножко.

- «Ага, - подумал, улыбнувшись, Иван, - влечения хоть отбавляй, а куда

девать-то его?»

Вздохнув, Иван вышел из каморки и пошел к выходу. Резкий, чужеродный

звук слева остановил его у самой

двери, заставив вздрогнуть. Он не сразу понял, что это за звук. Слева, в

самом углу, сильно зашипел и с

силой стал выплевывать воду кран над ржавым умывальником!

- «Ни-и фига себе, компот!» – изумился Иван. Мысли лихорадочно

вертелись в голове. Ясно было одно – в

этом заброшенном поселке он не один сейчас.

-«Стоп! Остыть, не торопиться! - уняв биение сердца, сказал себе Иван,

закрывая кран, - Прежде всего,

нужно выяснить, кто такие, зачем пришли и чего от них можно ожидать.»

Выглянув, Иван осмотрелся и перебежками, от куста к кусту, стал

приближаться к цеху. Целью был пирс.

Иван не сомневался, что если что-то происходит, то идти оно может только

от пирса.

Осторожно, прячась за конвейерными линиями, Иван подобрался к воротам

и прильнул к узкой щели. Почти

у самого основания пирса, метрах в пятидесяти от цеха, был ошвартован

старый знакомый - белый сейнер

«кавасаки». На пирсе суетились двое. С судна подан кабель к тому самому

металлическому ящику, на

котором не так давно сидел Иван.

-«Теперь все понятно. Это они подали питание на насос, - подумал Иван, -

и готовятся шланг подсоединить.»

- Готово? – крикнул тот, что был на пирсе.

- Давай, открывай! – ответили с сейнера.

- «Пожалуй, у меня есть шанс если не спастись отсюда, то, по крайней

мере, разжиться чем-нибудь, -

подумал Иван, - но сейчас нельзя. Нужно дождаться темноты».

Быстрыми перебежками вернулся в котельную. Там, за котлом, валялся

старый резиновый шланг для поливки

угля, и Иван решил попробовать воспользоваться им.

Взяв шланг, Иван присоединил его к крану и стал разматывать. Шланга

хватило только до бункера с углем.

До бочек и чана не хватало несколько метров. Быстро выглянув на улицу,

Иван убедился, что все спокойно и

быстро перекатил пустую бочку и чан поближе. Когда из шланга полилась

вода, придавил его камнями и

вышел из котельной, решив находиться снаружи, чтобы не быть

застигнутым врасплох. Наполнив чан, сунул

шланг в бочку, уменьшив напор. Теперь можно было идти туда, к пирсу.

У сейнера было тихо. И на пирсе, и на палубе судна - никого. Иван хотел

было выйти из цеха, чтобы

перебежать к сейнеру, но послышались голоса. По сходне на причал сошли

двое.

- И чё, ты не знаешь, что здесь эти придурки бородатые неподалеку живут?

- Живут… А ты помнишь, чтобы они в речке рыбу брали? Мы же им дель

дали за картошку, не помнишь? Они

рыбу в речке не берут, на мысу у них ставники!

- А с чего ты решил, что в речке рыбу брать стали?

- Да бочки там, в речке. В воде стоят, мокнут.

- Ну, Серый, ты даешь! Так они же бочки вымачивают в речке, а не рыбу

берут! Нафига им цветная рыба из

речки? Ни посолить, ни завялить, только на икру и брать! Они же

серебряночку ставниками берут, ты же

знаешь сам!

- Может быть… А все равно, странно. Никогда так не делали.

- Да ладно тебе, идем, бухнем еще! Это получше будет! Покурил? Бросай!

Давай, быстрее, а то вылакают все

без нас, гады!

- Не смогут, - загоготал Серый, - я, Гном, закурковал банку трехлитровую,

когда гнали!

- Ну, ты даешь, Серый! Поймают – морда как у обезьяны задница будет! Не

боишься?

- Да куда там, они уже почти готовые! Сейчас, только замерю воду в танке.

Вот-вот уже полный будет.

- Идем, еще по стопе рванем, да и отключать будем, чего там мерить?

- Ага. По-быстрому только. Анвар заметит – голову оторвет!

-«Та-ак, - обрадованно подумал Иван, - все пьяные. Здорово!

Отсоединятся, уйдут с пирса, можно будет и

попробовать».

Ждать пришлось долго. Минут через пятнадцать с палубы сейнера полилась

вода.

-«Все, переполнился танк, - подумал Иван, - сейчас выйдут».

Минут десять лилась вода, пока на палубу не вышел Анвар. Это был он.

Иван сразу же узнал его в свете

яркого фонаря над сходней.

- А, б…, сволочи! Убью! – громко сказал он и вернулся в надстройку.

Вскоре оттуда пулей вылетели Серый с

Гномом. Следом, с потоком ругательств, вышел Анвар.

- Я вас, сучар, поубиваю! Говорил же, чтобы не пили – в море ночью

пойдем, кто-то должен быть трезвым!

- А мы, босс, тока… - довольно сильно заплетающимся голосом начал было

Гном, но Анвар прервал его.

- Теперь из-за вас, засранцев, до утра стоять придется.

- Да ладно тебе, Анвар, - сказал выходящий из надстройки верзила в сером

свитере, - рано утром, чуть свет и

снимемся. Пусть отдохнут мужики.

- Твою мать, не нравится мне все это, - сказал Анвар, выплевывая за борт

окурок, - расслабились уж больно.

- Эй, вы там! - крикнул на пирс.

- Да, - откликнулся Серый.

- Значит так, до нуля ты караулишь, а после нуля – Гном. Да ствол

возьмите. И еще раз увижу, что бухаете –

точно убью!

- Да мы… слышь, босс… мышь, сука, не пролетит! – пьяным голосом ответил

Гном.

- Вот, уроды! - со смехом сказал Анвар, и оба, смеясь, ушли в надстройку.

- Нет, ну ты понял, да? – сказал Серый, - Они там бухают, а мы здесь

охраняй их!

- Ну, блин… в натуре… - бормотал Гном, сматывая шланг. Его мотало со

стороны в сторону, и было видно, что

он плохо соображает, что делает.

Серый открыл ящик и отключил кабель.

- Давай шланг, я отнесу. Сядь сюда и не дергайся, а то Анвар точно

прибьет обоих.

- А ты куда, Серый?

- Пойду, кабель вытащу, да ствол возьму.

- А бухнуть принесешь?

- Принесу. Только ты тихо сиди, понял?

- Понял…

Гном сидел на ящике, опустив голову на грудь. Серый, стоя на палубе,

вытягивал кабель и сматывал его в

моток.

- Серый, б…, ты где? – вдруг заорал, встрепенувшись, Гном.

- Да здесь я, чего орешь, дурак? Анвар услышит – утопит, как щенков!

- Серый, б…, ты это… занюхать чего принеси.

- Да принесу, принесу. Сиди тихо, тебе говорят!

Через несколько минут Серый вернулся с «калашом» через плечо и почти

полным стаканом в руке.

- Давай! - толкнул Гнома и подал ему стакан, за который тот немедленно

схватился двумя руками.

- А ты? – Гном спросил Серого, не отрывая взгляда от стакана.

- А я уже рванул.

Не отрываясь, Гном выпил весь стакан и с минуту боролся со спазмами, а

потом замер с широко открытым

ртом.

- Занюхай, занюхай хлебом! - сказал Серый.

- Все, иди! - сказал Гном, придя наконец в себя после выпитого и вставая.

Ивану показалось на миг, что

Гном протрезвел. Понимая, что это абсурд и такого просто не может быть,

Иван с интересом наблюдал за

происходящим.

Серый передал Гному автомат и пошел по сходне на борт. Гном прошел

метров пять вдоль судна, потом

вернулся к ящику, снял автомат и сел, поставив его меж ног. Минут через

пять раздался храп.

- «Все, - подумал Иван, - теперь моя очередь!»

Разувшись, приоткрыл ворота и метнулся к сейнеру. Мозг работал четко и

быстро. Иван несся вдоль борта и,

определив на ходу, что на палубе никого нет, взлетел по сходне на сейнер.

Там он быстро пробежал на бак .

Остановившись, посмотрел на лобовые иллюминаторы. Все были темные.

- «Подшкиперская … Она должна быть здесь,» - лихорадочно соображал

Иван.

На носу - два люка с высокими комингсами. Крышки люков венчали

большие маховики.

- «Наверняка, один из них – подшкиперская, - решил Иван и подошел к

правому люку»

Маховик легко провернулся, и Иван почти без усилия поднял кршку люка.

- «Вот же, молодцы японцы – поставили пружины на открытие люка».

Внизу было темно, но на комингсе, в полуметре от верхнего края, виднелся

выключатель - пакетник.

Повернув его, Иван увидел внизу, в зажегшемся тусклом свете, углы

стеллажей и куклы - дели .

-«Есть!» – обрадовался он и, осмотревшись, быстро нырнул в люк. Глаза

его разбежались от того богатства,

что открылось перед ним.

Понимая, что времени на ликование и разглядывание этих «сокровищ» у

него нет, Иван взял готовую

выброску , висевшую на крюке, и обвязал ею довольно большой тюк дели.

Затем, найдя пустой мешок, начал бросать в него самое нужное. Пара

прорезиненных костюмов, сапоги

самого большого размера, валенки, телогрейка, ватные брюки, шапка, пара

толстых свитеров. Адреналин

стучал толчками крови в висках.

- «Только бы не сорвалось, только бы не сорвалось!» - как заклинание,

твердил про себя.

Радость от того, какие сокровища он сейчас набирает, накладывалась на

огромную, смертельную опасность.

- Эй, Степаныч! Ты, что ли, там вошкаешься? - как гром среди ясного неба,

раздалось сверху, из люка. Иван

оцепенел от ужаса. Он – в западне…

-«Спокойно, только спокойно!» – приказал он себе, одновременно ощутив

дрожь в руках и холод, ползущий

по спине….

- Угу, – стараясь сделать это как можно глуше, ответил он.

- Твою мать, ну вот что ты за человек? Даже отдохнуть нормально не

можешь! Поднимайся, а то выпить не с

кем! И Анвар ждет – послал за тобой. Думал, ты в каюте, а ты здесь

оказался. Так придешь?

- Угу, - опять ответил Иван.

- Давай, скорее. Я пойду, только банку в заначке возьму и - туда. Догоняй!

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, Иван прислонился спиной к

переборке. Затем, быстро завязав

мешок, привязал его к другой выброске. Взяв концы обеих выбросок, полез

наверх. Огляделся. Никого.

Гном по-прежнему спал сидя. Иван с трудом вытянул куклу на палубу и

осторожно спустил на пирс. То же

проделал и с мешком. Нужно было бежать, но… Иван почувствовал кураж.

Нырнув снова в люк, сунул в

мешок сапоги-болотники и керосиновую лампу.

- «Что бы еще…» - лихорадочно соображал он, обводя взглядом помещение,

и тут взгляд его упал на вешала.

Там висели овчинные полушубки и пара длинных шуб!

Иван привязал мешок к выброске, сделал на ней петлю и всунул в нее

сложенные вместе полушубок и шубу.

- «Вот теперь, пожалуй, все!» - решил он, спуская все эти сокровища на

пирс. Сбросив туда же свободные

концы выбросок, по швартовному концу спустился на пирс.

Перенести все в цех не составило большого труда. Теперь осталось

переносить в котельную, но тут его

взгляд упал на спящего Генку…

Внутренний голос говорил Ивану, что нужно остановиться, что продолжать

– это сумасшествие! Долго не

думал. Снова взлетев по сходне, Иван открыл второй люк, предварительно

закрыв первый. Оттуда пахнуло

красками и керосином. Иван спустился.

Бочки, бочки… Возле кормовой переборки стоял ряд канистр. Иван открыл

одну из них. Запах керосина.

Быстро поднявшись, отрезал моток тонкого линя от спасательного круга и,

привязав к нему канистру, поднял

ее на палубу, затем, точно так же – вторую. Решив не рисковать, Иван

привязал обе канистры к линю и

спустил их в воду, бросив туда же свободный конец линя.

- «Достать их на такой глубине всегда смогу потом, когда они уйдут», -

подумал он.

Закрыв люк, Иван спустился по швартовному концу на пирс, и хотел было

бежать к цеху, но… Бес

сумасшедшей игры со смертельной опасностью снова толкал его на

«продолжение банкета». Тенью,

беззвучно, подлетел к храпевшему Гному и осторожно, почти нежно взял

автомат за ствол.

Через мгновение, он со скоростью ветра летел к цеху, крепко сжимая в

руках «калаш». Отдышавшись,

перенес все добытое подальше, за конвейер и устроился у щели –

наблюдать за тем, что происходит на

пирсе.

Когда Иван увидел, что на бак вышел тот верзила, что был с Анваром, его

даже передернуло. Увидев, что

люки закрыты, верзила ушел. Иван представил себе, что его ждало,

попадись он ему. Подумав еще чуть,

Иван сам же себя и успокоил – попадись кому другому, результат вряд ли

отличался бы в лучшую сторону!

Улыбнувшись своим мыслям, Иван не заметил, как задремал.

Разбудил его какой-то звук. Прильнув к щели, Иван увидел, как Серый

трясет Гнома.

- Где ствол, ишак ты безмозглый?

- Какой, б…, ствол, нах… ?! Есть выпить чего? – бормотал, мотая головой

Гном.

- Выпить?! Тебе Анвар нальет, вот уж точно, нальет! Так нахлебаешься, что

из ушей потечет! - сказал Серый

и, резко отпустив Гнома, ткнул его кулаком в живот. Гном сложился

пополам и, не удержавшись на ногах,

резко сел на бетон пирса, взвыв от боли.

Серый умчался на сейнер, вернувшись вскоре с автоматом в руках.

Озираясь, поднес кулак к носу

размазывающего ладонью по лицу слезы Гнома.

- Видишь, тварь? Не вздумай болтнуть кому – задавлю, как падлу

последнюю!

- Серый, - ныл Гном, - чё ты, б…, до меня докопался? Какой нах… ствол?

Налей, Серый! Ну, чё те стоит! Я

знаю – есть у тебя! Помираю я…

- Вот же, гнус! - неожиданно рассмеялся Серый, - Точно, убью тебя когда-

нибудь! Иди, возьми у меня под

койкой, осталось там в банке немного.

- Ты - человек, Серый!- вскочил Гном, - Да я за тебя порву, блин, всех…

- Все, - перебил его Серый, - вали отсюда! Не дай Бог, Анвар тебя сейчас

увидит.

Заметно пошатываясь, Серый стал ходить вдоль причала, а Иван, ликуя от

того, чему только что стал

свидетелем, решил все же перенести добро в котельную. Закончив работу,

с автоматом за спиной, вернулся в

цех и снова прильнул к щели.

Серый спал, надвинув шапку на глаза и склонив голову на грудь. Иван

понаблюдал за ним какое-то время, а

затем решил проверить, насколько тот крепко спит. Приоткрыв дверь, он

взял камешек и бросил его в

сторону спящего. Камень с громким звуком, резко прозвучавшим в полной

тишине, упал в паре метров от

него и, прокатившись, звонко стукнулся о металлический ящик. Иван

сжался. Серый не шелохнулся.

По-прежнему босой, Иван метнулся к сходне и, пробежав на корму,

сбросил пару крабовых ловушек за борт.

Туда же полетели три пары кухтылей, которые он тут же отрезал от вешек.

Затем, Иван понесся по наружным трапам наверх. Дверь на ходовой мостик

была закрыта, но, когда потянул

ее вбок за дверную ручку, откатилась. Прошел в штурманскую. Он знал,

зачем шел туда. Включив лампу над

картой, посмотрел на нее. Все было ясно. Западная Камчатка. Бухта

Веселая. Взяв листок бумаги и

карандаш, снял измерителем координаты и записал их. Пробежав глазами

вокруг, Иван взял с полки толстую

книгу с тисненой надписью «Лоция Охотского моря. Западное побережье

полуострова Камчатка», сунул их за

пазуху. Взгляд упал на лежащие на столе ножницы и большую

штурманскую лупу для рассматривания карт.

Иван сунул и то, и другое в карман, не забыв прихватить пару простых

карандашей. Лихорадочно полистав

судовой журнал, посмотрел дату последней записи. Там значилось 10

сентября … года.

- «Ну и что, все?» - сказал он себе и, выйдя на крыло, взглянул на пирс.

Серый подходил к сходне.

Иван похолодел. Выглядывая из-за планширя ограждения крыла мостика,

он видел, как Серый поднялся на

палубу и, подойдя к лебедке напротив сходни, прислонился к ней спиной и

застыл так, опустив голову на

грудь.

Думать было некогда. Иван тихо, словно кошка, скользнул по наружным

трапам вниз. На цыпочках, стараясь

ступать совершенно бесшумно, по противоположному от сходни борту,

прошел на бак и там, проторенным

уже путем, скользнул по швартовному концу на пирс.

- «Вот теперь – точно, все!» - с трудом переводя дыхание, подумал Иван и

сел, не в силах стоять на

подгибающихся от пережитого волнения ногах.

Вернуться к себе в каморку не решился, все еще опасаясь быть

застигнутым врасплох, и стал дожидаться

отхода «кавасаки».

Ближе к утру, когда уже начало светать, стало холодно. Иван сбегал в

котельную и взял там телогрейку,

Вернувшись, застал сейнер в состоянии оживания. Оттуда несся громкий

мат и угрюмое бурчание в ответ.

Сходни уже не было. Кто-то из экипажа спрыгнул на пирс, сбросил

швартовные концы с кнехтов и тут же

вновь запрыгнул на борт.

Двигатель громко пыхнул черным дымом из трубы и мерно застучал

глубоким, глухим звуком. Сейнер стал

медленно, постепенно увеличивая ход, двигаться кормой вперед вдоль

причала, чуть отдаляясь от него.

Миновав оголовок, резко развернулся и, снова пыхнув черным облачком,

все быстрее и быстрее пошел

вперед. Вскоре огни сейнера скрылись за мысом.

Иван вышел на пирс. Странные чувства охватили его. Хотелось и кричать

от радости, и выть с досады. Не

получилось у него уйти отсюда, но при этом удалось избежать вполне

реальной возможности погибнуть.

Увесистый «калаш» за спиной с двумя полными, перемотанными синей

изолентой рожками, говорил о том,

что с голоду он теперь точно не помрет - зверя добудет. Богатство, что

сумел взять у врага, тоже дорогого

стоило, и Иван не сомневался теперь в том, что перезимует без особых

проблем, если доведется, а в том, что

доведется, Иван тоже не сомневался.

 

Шапка

Остыв от волнений прошедшей ночи, Иван проснулся и вышел на свежий

воздух. Солнце было уже высоко.

- «Итак, - сидя на скамейке, рассуждал он про себя, - помощи больше

ждать не от кого, да и некогда - зима

вот-вот придет. Нужно срочно делать запасы рыбы, пока она еще есть в

речке. Сеть! Прежде всего, сделать

сеть.

Именно этим Иван и занялся после того, как сходил на пирс и, нырнув,

достал канистры и крабовые

ловушки. Кухтыли прибило к берегу, и он перенес их на пирс. Дель Иван

растянул по пирсу. Ячея сети

оказалась примерно пять на пять сантиметров, а полотнище - метров

пятьдесят длиной и шириной метра

четыре. Расплетя кусок тонкого конца, Иван стал «сажать» сеть. Прежде

всего, привязал вдоль длинных

кромок тонкие концы, а к верхней кромке – кухтыли на коротких кончиках.

Снизу подвязал железки. Благо,

в цеху их было сколько угодно. Теперь задача была одна – поставить сеть,

но где и как это сделать?

Иван пошел на разведку. Устье речки оказалось довольно широким, но

мелким, метра полтора-два глубиной.

О том, чтобы поставить сеть без лодки или плота, нечего было и думать. Ни

того, ни другого … Где мужики

держали свою моторку, Иван не знал, да и знал бы - толку с того мало.

Слишком уж опасно было брать ее.

Мужики могли и убить.

- «Плот, лодка, плот, лодка…- лихорадочно крутилось в голове, и внезапно

в голову пришла ясная, простая

мысль - а чем чан для купания плох? Чем не лодка?»

Взвыв от радости, Иван бегом направился в засолочный цех и выкатил

оттуда чан. Подкатив к воде,

притопил его и вернулся к сети.

К сумеркам сеть была готова. Взяв ломик, зашел в один из домов и выломал

пару коротких половых досок,

собираясь использовать их вместо весел.

- «Утро вечера мудренее» - решил Иван про себя и пошел домой. Усталость

взяла свое и, попив чаю с рыбой,

сразу уснул.

Утром, не теряя времени даром, пошел проверить петлю, что поставила

Арина. Петли там не оказалось.

Вернулся, прихватил доски и пошел к пирсу. Первое, что сделал –

перевернул чан и, выкатив его на берег,

вновь спустил в воду. Чан прекрасно плавал. Разбухшая за ночь клепка

совсем не пропускала воду. Иван

взял доску и, шагнув в чан, встал на одно колено. Управлять круглым

чаном было не просто – он никак не

хотел плыть в какую-то одну сторону. Постепенно, Иван все же научился

кое-как справляться с норовистым

характером новоиспеченного корабля. Медленно, но верно он стал

подчиняться ему. Вернувшись к берегу,

Иван стал складывать в чан сеть. Как ни складывал ее, места для него

самого в чане не оставалось.

-«А если…» - осенило вдруг. Иван стремглав полетел к засолочному и

вскоре выкатил оттуда еще один чан.

Замочив его, пошел в котельную за молотком. С помощью ножа и молотка,

проделал по дыре в верхней части

одной клепки на обоих чанах. Теперь можно было связать чаны небольшим

концом. Получается связка, и в

одном чане будет он, а в другом – сеть!

-«И в него войдет, - с улыбкой помечтал Иван, - много рыбы!»

После полудня Иван попробовал выкатить и поставить на воду

второй чан. Он достаточно разбух и не

пропускал воду. Итак, тандем был готов и связан сложенным втрое концом.

С одной стороны, грести стало

труднее, а с другой – не нужно было тратить много сил на удержание

курса. Буксируемый чан вполне

справлялся с этим, играя роль стабилизатора. Медленно, выгребая одной

доской, Иван продвигался в сторону

устья. Когда вся эта немыслимая конструкция оказалась примерно в

полутора сотнях метров напротив устья,

Иван решил промерять глубину. Взяв конец, привязал к нему молоток и

опустил. Глубина оказалась около

шести метров.

«Самое то, - подумал Иван, и начал сбрасывать в воду сеть, делая это

осторожно, перевязывая один за

другим кухтыли так, чтобы была слабина. Сеть Иван выставлял

перпендикулярно речке. Опуская последний

кухтыль, с удовольствием оглядел сделанное – сеть выставилась

аккуратной дугой поперек течения речки.

- Ловись, рыбка, большая и маленькая! – прокричал Иван и погреб в

обратный путь.

Довольный собой, Иван взял канистры и покатил их в тачке домой.

- «Вот бы освободить фляги... – рассуждал по пути, - тогда можно было бы

возить в них воду из речки.

Только куда слить? В бензобак. А где его взять?»

Только Иван подумал об этом, как сам же себе и ответил на вопрос.

-«А автобус-то старый у ворот? В нем же наверняка есть бензобак! Только

бы целый, не проржавевший

насквозь!»

Донеся канистры до котельной, Иван тут же пошел к автобусу. Бензобак

был, но вот снять его не удалось.

Гайки все проржавели и прикипели настолько, что открутить их вряд ли

удалось бы и с инструментом, а без

него…

-«А зачем мне вообще его снимать?- подумал Иван, - солью керосин сюда и

буду брать, когда надо! И

заправлять лампу будет удобнее!»

На бензопроводе Иван нашел краник и, перерубив трубку после краника,

отогнул ее. Теперь, открыв краник,

можно было тонкой струйкой наливать керосин в лампу!

Слив керосин из канистр, Иван отнес их к пирсу и там долго полоскал.

Запах не уходил. Иван залил канистры

и оставил так.

- «Теперь, - рассуждал про себя, - нужно взять рыбку, а то есть-то нечего.

А затем – пора бы уже сходить

проверить петли».

Подходя к речке, Иван ощутил какое-то беспокойство. То, что он увидел, не

обрадовало. На другом берегу

речки был молодой медведь. Небольшой, косматый, он не видел Ивана.

Медведь увлеченно ловил рыбу.

Получалось это у него не очень хорошо. Раз за разом, бросался он на рыбу,

но она уходила. Наконец, медведь

сумел поддеть зазевавшуюся рыбину огромными когтями и, выхватив ее из

воды, тут же схватил зубами.

Выйдя из воды, зверь принялся за трапезу.

Иван понял, что отныне без оружия из своего убежища не выйдет, и

быстрым шагом пошел домой. Рыба от

него никуда не денется, а ловить ее рядом с медведем желания не было

никакого.

Попив горячего отвара, Иван взял автомат и пошел проверять петли.

Петель у нор не было. Иван с

изумлением и досадой стоял у последней, третьей норы, разглядывая

маленький кусочек плетеной нити,

лежавший рядом с норой. Все было понятно - мыши, привлеченные запахом

топленого жира, съели петли…

- «Поохотились! И что делать? – рассуждал по пути домой Иван,- Чем

заменить нить? Проволокой? Та

проволока, что в достаточном количестве была в цеху, никак не подошла

бы, поскольку нужна была тонкая и

не сталистая. Вот бы мягкое что-нибудь, вроде тросика… Стоп! Тросики

какие-нибудь наверняка есть в

станках, а еще - в том же автобусе посмотреть нужно будет».

Долго Иван рыскал по цеху, переходя от станка к станку и, в конце -

концов, у него в руках оказалось с

десяток очень тонких, мягких тросиков от полуметра до полутора метров

длиной. Найдя несколько гаек и

шайб, Иван соединил отрезки, привязав на конец тросика гайку или шайбу

и сделал четыре петли.

Довольный собой, тут же пошел в лес и поставил все петли,

предварительно натерев их лесным дерном.

Этим вечером пришлось лечь с урчанием в животе, но с приятной мыслью,

что завтра все может измениться

самым кардинальным образом, и ему не придется больше голодать.

Начать утро решил с петель. Первые две были пусты, а в третьей оказался

небольшой барсук!

Счастливый, пошел к четвертой норе. Там тоже было пусто. Вернувшись,

быстро разделал добычу. Вспомнив,

что ему говорила Арина, Иван в первую очередь удалил железу под хвостом

зверя. Она объясняла, что если

этого не сделать, мясо невозможно будет есть из-за специфического

запаха. Все остальное делать было

неприятно, но довольно просто.

- «Вечером сварю», - подумал Иван и отправился проверять сеть.

До сети догреб быстро. Взявшись за крайний кухтыль, Иван стал

поднимать сеть. Он хотел перебрать ее, не

выбирая всю. После второго кухтыля в ячее показалась рыба! Одна,

вторая… Рыба торчала в ячее. Как шла,

воткнулась в сеть и обратно уже не могла выбраться – жаберные крышки

не давали. Рыба была не очень

крупная, килограмма на два - три. Размер ячеи ограничивал размер,

догадался Иван. Радости не было

предела!

Через час сеть была перебрана и стояла так, как и поставил ее сначала. Во

втором чане лежало

восемьнадцать серебристых рыб, и Иван греб к берегу, напевая что-то

веселое. Сбегав в цех за солью, пошел

на речку за бочкой. Медведя не было. Заглянув в воду, Иван увидел, что в

речке полно рыбы!

Прикатив бочку, принялся за работу, делая все так, как ему рассказывала

Арина. Выпотрошив и промыв

рыбу, он слегка посыпал ее внутри солью, затем плотно укладывал и

немного посыпал слой солью. Следом,

точно так же, пойдет и второй слой. Решив к вечеру снова проверить сеть,

Иван снова пошел к речке. На

этот раз поймать крупную рыбину не составило никакого труда – рыба шла

настолько плотно, что можно

было выбирать, какую взять! Наварив рыбы, Иван наелся и прилег. В

котелке приятно булькало – варилось

мясо. Приятно было лежать и рассуждать о предстоящей зимовке под

потрескивание дров в камине.

С одеждой все обстояло вполне нормально. С продуктами – тоже, скорее

всего, проблем не будет. Осталось

решить вопрос с водой. Иван понимал, что на всю долгую зиму воды в

бочках не напасешься, а если и

сделать это, то существует другая опасность - вода может пропасть,

задохнуться и тогда… Он хорошо помнил

свое отравление в спасательном плоту. Оставалось либо заморозить воду в

бочках и оттаивать по одной, либо

носить с речки, поддерживая прорубь. Второй вариант был более

трудоемкий, но менее опасный, решил

Иван.

Солнце было уже довольно низко, когда Иван пошел проверять сеть. Опыт

уже был, и процесс шел быстрее.

На этот раз в сетях запуталось более двух десятков рыб! Иван кричал и

смеялся от радости - он смог, он все

сделал, все работало! К наступлению темноты дно бочки с рыбой было

забито. Счастливый и гордый собой,

Иван возвращался домой, где его ждал поистине королевский ужин!

Так все и пошло – утром и вечером Иван проверял сеть, и в ней неизменно

была рыба. Две бочки уже были

засолены, Иван решил сделать и третью. Вскоре и она была заполнена и,

забив крышку, Иван подбил

обручи, запечатав бочку наглухо. Перекатив все три бочки в котельную,

Иван подумал и решил подвялить

рыбы, да и посолить, чтобы есть сейчас. Для этого решил наловить рыбу в

речке, выбирая самцов покрупнее,

поскольку уже понял, что самцы жирнее и мясистее самок.

Выхватив рыбину, Иван внимательно осматривал ее и, если она была

серебристая - выбрасывал ее на берег.

Если же в розовых и красных пятнах - отпускал обратно.

- «Надо же, - думал Иван, выбирая нужную рыбу, - как природа устроила!

Чтобы икра и молоки созрели,

нужно их сильно встряхивать. Вот рыба и выпрыгивает из воды на целый

метр, падая плашмя, и так до тех

пор, пока бока ее не покроются пятнами. В такой рыбе, если ее вскрыть,

мясо - сплошной кровоподтек, а

кости уже отделяются от мяса. Есть ее практически невозможно, зато икра

– загляденье! Полные, одна к

одной, икринки красно-янтарного цвета так и просятся в рот!

Иван пробовал делать икру. Арина рассказала, как это делается. Икра

получилась замечательная, но

повторять не стал – есть икру без хлеба не очень хотелось.

Отобрав с десяток самцов, Иван быстро разделал их, для чего пришлось

принести широкую доску из

засолочного цеха. Отрезав головы, одним движением разрезал рыбу по

хребту и вырезал кость. Промыв

пласты, Иван пересыпал их солью и складывал в большой стальной кожух -

корыто, принесенный из цеха.

- «Теперь пусть полежат ночку, - думал Иван, - а днем можно будет и

развесить».

Утром ударил морозец. На земле была седая изморозь.

- «Вот и первый звонок перед зимой», - подумал про себя Иван.

Иван натянул веревку в засолочном цеху, за бочками и наделал крючков из

проволоки. На речке аккуратно

промыл в проточной воде каждый пласт и там, в засолочном цеху, развесил

ее на веревке, нацепив на

крючки.

Теперь нужно было убрать сеть, которая оказалась с рыбой.

- «Рыба никогда не бывает лишней», - подумал Иван и, бросая ее во второй

чан, вместе с сетью.

Отцепив от сети кухтыли и грузы, Иван повез сеть к речке – вымочить ее в

пресной воде. Вывалив сеть,

придавил ее камнями и вернулся на пирс, взяв с собой головы и хвосты от

рыбы, что разделывал для вяления

накануне.

«Зарядив» обе ловушки приманкой, Иван погрузил одну ловушку во второй

чан, а вторую привязал, оставив

в воде. К обеим ловушкам привязал веревки. Выгреб подальше от пирса и

отвязал ту ловушку, что была в

воде. Она быстро пошла ко дну, увлекая за собой конец. Когда конец

перестал вытравливаться, Иван дал

слабины и, отрезав, накрепко привязал к кончику кухтыль. Теперь он не

потеряет ловушку. Проделав ту же

операцию со второй ловушкой, метрах в двадцати от первой, Иван погреб к

берегу.

- «Все! - решил он, придя домой, - больше не буду рыбу заготавливать. Мне

и эту-то не съесть за зиму.»

Вопрос с основной пищей был решен, с водой тоже. Осталось только

заняться канистрами и довести их до

ума.

Так уж устроен человек - дай ему самую вкусную еду, самые изысканные

блюда, корми только этим, и через

какое-то время он скажет, что все это ему надоело, что хочется чего-

нибудь попривычнее, да попроще -

картошки в мундирах или макарон! Вот и Иван ощущал то же самое. От

мысли о макаронах у него текли

слюнки… Имея теперь неограниченное количество рыбы, а иногда - мясо,

он стал сильно, остро скучать по

хлебу, кашам, картошке. Иван чувствовал, что еще немного, и не сможет

больше смотреть на рыбу.

Выживание выживанием, но… Что-то нужно было делать.

Утром, проверяя петли, он обнаружил их нетронутыми. Набрав золы, Иван

пошел к канистрам. Слив воду,

насыпал в них золы и, опять наполнив, взболтал как следует и оставил

откисать дальше.

Ловушки принесли двух больших морских окуней и одного краба. Краб был

не очень большой, но принес

много радости – вечером будет пир!

Вернувшись, Иван прилег и задремал. Ему снилось, что он заходит в

магазин и останавливается перед

стеллажом, заставленным всевозможными крупами, макаронами, лапшой…

-«Беру всего по пачке!» - решил он и, протянув руку к большому пакету,

проснулся.

- «Вот, чертовщина какая», - подумал Иван и, встав, вышел на улицу.

Синее небо, прохладный и сухой осенний воздух, солнце. Легкий ветерок

гонит по желтой уже траве на

дороге сухие листья. Иван поежился, зашел в каморку и, надев телогрейку,

взял автомат, огниво с трутом и

вновь вышел. Надо было прогуляться. Еще раз поежившись, направился в

сторону леса.

Лес на этот раз был совсем другим. Он шумел на ветру полусухими

листьями в кронах, шуршал ковром

опавшей листвы под ногами. Кустарник стоял почти голый. Вскоре

лиственный, невысокий лесок стал

редеть, разбавляться небольшими елочками. Впереди, на подъеме, темнел

высокий хвойный лес. Иван

остановился перед большими, в два обхвата деревьями с красной корой и

поднял голову.

- «Мать честная!» - вырвалось у него.

Ветки деревьев склонились, буквально увешанные шишками! Иван

осмотрелся вокруг – все деревья вокруг

усыпаны крупными кедровыми шишками! Кедров до этого Иван никогда не

видел, а вот шишки видел и не

раз. Вот они теперь, бери – не хочу! Но как взять?

До нижних веток было не менее пяти - семи метров. Как лиса из эзоповской

басни, Иван ходил вокруг

деревьев, не зная, что делать.

Так и не придумав ничего, он взвыл от безысходности и, схватив лежащую

на земле толстую, сухую ветку,

обломанную ветром, и с силой ударил ею по стволу кедра. Ветка

разлетелась на несколько кусков, но с

дерева упало штук пять шишек. Одна из них довольно ощутимо стукнула

Ивана по плечу.

- Ага! – громко закричал Иван, - и к вам подходец имеется!

Теперь задача была ясна – вырубить дубину, с помощью которой можно вот

так стряхивать шишку с кедров.

- «Просто взять и вырубить, - подумал Иван, - а чем? К топору ведь так и

нет топорища».

Сняв телогрейку, Иван собрал в нее упавшие шишки и быстрым шагом

зашагал домой. Взяв топор и кувалду,

Иван вернулся в лес. Далеко не заходил. Выбрав березку, Иван подставил

топор и ударил по нему кувалдой.

Так, удар за ударом, он подрубал по кругу тонкий ствол. Через полчаса

работы ствол упал и Иван стал

отрубать от него полено по длине топорища. Вернувшись к котельной,

аккуратно расколол полено и с

помощью ножа и молотка стал вырезать топорище.

Работа заняла довольно много времени, но топорище получилось отличное,

правда немного длинноватое,

однако Иван решил, что это не беда и укоротить его никогда не будет

поздно! Слегка опалив топорище над

огнем в камине, Иван сходил в цех и нашел там пару железок, которые

можно было использовать как

клинья. Испытывая небольшое волнение, насадил топор и забил клинья.

Рассматривая результат своей работы, Иван радовался, как ребенок, и даже

пытался что-то петь, хотя со

слухом у него всегда были проблемы.

Утром, только забрезжил рассвет, Иван был уже на ногах. Обвязавшись

линем, он заткнул за него пару

пустых мешков, топор и отправился в лес. Вырубить хорошую дубину не

составило особого труда. С каждым

ударом по стволу, на землю падало до десятка шишек. Наполнив мешки,

Иван отнес их и, высыпав на пол,

пошел за следующей партией.

Целый день бил и носил шишку. К концу дня в котельной высилась

довольно внушительная куча, а руки,

плечи, бока и грудь болели так, что Иван, не имеющий силы даже сварить

кусок рыбы, понял, что в

ближайшие дни он будет только отходить от этого промысла. Отдача от

дубины была такой силы, что правый

бок стал синим.

Наутро, весь разбитый, с трудом поднимал руки. Расходившись чуть, пошел

к пирсу – нужно было проверить

ловушки. В тот день в ловушках оказалось по паре крабов. Это был

большой, настоящий камчатский краб с

толстыми длинными лапами.

Иван отпустил двух крабов и бросил ловушки обратно в воду. Вернувшись,

сразу отрубил лапы оставшихся и

сварил их в морской воде, как учил Васька на сейнере. Гулять, так гулять!

Каждый раз, проходя мимо кучи шишек, Иван никак не мог придумать, как

их разделать. Не выковыривать

же орешки по одному. Ближе к вечеру, он решил начать

экспериментировать и принес широкую доску,

снятую с лавки у одного из домов. Положив на нее пару шишек, Иван стал

бить по ним короткой доской.

Разбив, стал рассматривать. Орех побилось совсем мало. Помаленьку, по

несколько шишек, Иван все больше

и больше разбивал их, и скоро на полу образовалась куча, состоящая из

смолистых чешуек, орех и

травянистых «скелетов» шишки. Выбирая и отбрасывая эти «скелеты»,

Иван потрошил шишки до тех пор,

пока они не стали двоиться в глазах.

Решив передохнуть, Иван пытался сообразить, как отделить орехи от

чешуек? Решение помог найти случай.

Поняв, что все пространство вокруг него уже засыпано битой шишкой, он

решил очистить место и, взяв

лопату, стал сгребать все набитое им в кучу и, подбирая лопатой, кидать

подальше, метра на три - четыре от

себя. Первые же броски озадачили его. В полете происходило почти чудо -

чешуйки не долетали до цели,

падая на полпути. Орехи же летели метра на четыре.

- Есть! – громко сказал Иван, с каждым броском убеждаясь в правильности

наблюдения.

Пару дней Иван занимался этой работой, и гора шишки постепенно

превращалась в довольно внушительную

горку орех. Иван попробовал грызть орехи. Они были полные и очень

вкусные, но все в смоле. С этим

нужно было что-то делать. Первое, что пришло в голову – помыть горячей

водой. Так он и сделал, залив

орехи кипятком в чашке. Смола поднялась вверх и Иван просто слил ее.

Попробовав рассыпать орехи и

посушить, Иван убедился, что на них еще есть смола. Тогда он насыпал

орех в котелок и повесил его над

камином. Когда вода закипела, Иван поварил орехи минут пять-десять,

слил воду и рассыпал орехи. Они

были чистые!

Вечером Иван попробовал поджарить сваренные орешки. Для этого он снял

с оборудования стальной лист с

бортами и, положив его на плиту, рассыпал по нему орехи. Понемногу

поддерживая огонь в печи, Иван

медленно жарил грехи. Вскоре орешки стали трещать и потемнели,

подрумяниваясь. Сглатывая слюну, Иван

снял лист с плиты и поставил его остывать.

Сваренные и обжаренные орешки оказались потрясающе вкусными! Иван

наслаждался их вкусом.

- А жизнь - то налаживается! - подняв голову к звездному небу вечером,

громко крикнул он, сидя на лавке у

входа в котельную и с удовольствием грызя орехи.

Весь следующий день Иван потрошил шишки и отбрасывал орехи. Вечером

варил орехи в котелке. Гора

постепенно уменьшалась, и на третий день Иван распотрошил последнюю

шишку. В конечном итоге, в

дальнем углу котельной образовалась куча чистого ореха. Прикинув на

глазок, определил, что его там

больше двух мешков. Иван решил, что ему вполне этого хватит, да и

сварить столько - в чем? И тут он

вспомнил «фокус» с раскаленным камнем. Это была идея!

Взяв в засолочном бочку, Иван замочил ее в ручье и положил три камня в

камин, засыпав их углем. Через

пару часов выкатил бочку на берег и покатил ее в котельную. Наносив

чайником из чана с полбочки воды,

Иван достал из камина камень и бросил его в бочку. Взвыв, бочка

выбросила облако пара. Вода вскипела.

Иван тут же бросил в воду одну за другой десять лопат орех. Тут же взял

лопатой второй камень и бросил в

бочку. Облако пара над кипящей в бочке водой сильно пахло скипидаром.

Ивану нравился этот запах, и,

вдыхая его полной грудью, он чувствовал, что это не может быть плохо, не

может быть неполезно. Бросил

туда же и третий камень.

Наутро поверх воды в бочке образовался толстый слой смолы. Иван не

знал, понадобится она ему или нет, но

на всякий случай решил собрать ее в одном месте.

Весь следующий день Иван занимался орехами. В конечном итоге, на полу

был рассыпан на просушку

чистый орех. С удовольствием оглядев плоды своего труда, Иван вдруг

вспомнил, что два дня уже не

проверял петли.

В двух петлях была добыча. В одной – большая рыжая лиса, в другой –

барсук. Радостный, Иван вернулся

домой и разделал дичь. Собравшись выбросить шкуры, как и делал с

предыдущими, Иван задумался. А

почему бы не выделать их? Мало ли, что можно из них сшить… Рукавицы,

например! А как их выделывать?

- «Эх, надо было у Арины спросить, - подумал Иван, - наверняка ведь,

умеет и это»

Делать было нечего - Арина далеко. И все же, он читал когда-то об этом…

Иван стал вспоминать одну из

любимых книг. Иван точно помнил, что называлась она «Сон в начале

тумана», а вот автора никак не мог

вспомнить… В ней чукчи, чтобы выделать шкуры, вначале замачивали их

несколько дней в моче, а потом

очень долго скоблили ножами, посыпая золой.

- «Чукчи могли, а я почему не могу?» - подумал Иван, и в очередной раз

пошел в цех, чтобы подобрать что-

нибудь подходящее.

Положив шкурки в кожух, Иван вынес его, поставил за углом и помочился

туда… Еще пару раз делал он это в

тот вечер, а потом и на следующее утро.

Утром, подкрепившись разогретым мясом и бульоном, Иван накинул

телогрейку и, взяв автомат, вышел на

улицу, решив выбрать ловушки. Крабового мяса ему уже не хотелось. Сев

на скамейку, Иван хотел снять

сапог и вынуть камешек, попавший туда.

Снимая, Иван вдруг краем глаза заметил что-то незнакомое. Повернувшись,

увидел метрах в десяти, в кустах,

что-то вроде серо-белой заячьей шапки.

- «Чужие где-то рядом, - сжавшись от чувства опасности, подумал Иван и

осторожно, чтобы не выдать своих

намерений, стал сантиметр за сантиметром, снимать автомат с плеча».

Иван почти явственно ощущал на себе чей-то взгляд. Это было очень

неприятно - знать, что за тобой

наблюдают, а ты никого не видишь. Шапка, Иван понял это, специально

была подброшена, чтобы отвлечь

его.

- «Вот сейчас, еще чуть… Дам очередь вокруг, - лихорадочно думал Иван, -

одним броском к двери, а там -

пусть попробуют, выбьют! Просто так не дамся, положу кое - кого

сначала…»

Автомат в руках, напряжение достигло максимума.

-«На счет три, - сказал про себя Иван, напружинивая мышцы и готовясь

вскочить, - раз, два…»

В этот момент шапка, зарычав, вдруг громко, заливисто, до звона в ушах,

залаяла!

 

Снег

Так, совсем неожиданно, у Ивана появился друг, а вернее - подружка. Иван

именно так и решил сразу, с

первого взгляда, что собачонка – дама. Почему? Он не смог бы объяснить

этого, если бы его спросил об этом

кто – нибудь, но факт подтвердился при более близком знакомстве.

Не мудрствуя особо, Иван стал звать ее Шапкой. Она была не против такого

обращения к себе, но не все

было так просто. Не сразу сложилась их дружба. Сначала было

настороженное внимание. Шапка держалась в

стороне, но всегда неподалеку, наблюдая за тем, что он делал, а дел у

Ивана оставалось очень много. Самое

главное – решил он построить из кирпича какое-то подобие бани, в которой

можно мыться зимой. Основная

задача при этом – наносить глины и песка с речки. Именно этим Иван и

занимался. Шапка бежала метрах в

трех сзади, не выпуская его из виду ни на минуту. Несколько раз Иван

пробовал заманить Шапку в

котельную, но она не входила даже за косточками.

- Шапка, - заводил Иван в который уже раз, - ты вот скажи мне, у батьки -

то твоего фамилия, случайно, не

Енот?

И действительно, Шапка была очень пушистая и как видом своим, так и

черно - серо - белым окрасом сильно

смахивала на енота. Особенно же грех, случившийся когда-то с ее

мамашей, выдавал хвост Шапки. Если бы

не собачья мордочка и не нормальный собачий лай, то можно было бы

сказать, что это – енот.

Собака очень внимательно слушала все, что Иван ей говорил, и ему даже

казалось, что она силится понимать

его. Постепенно, привыкая к человеческой речи, Шапка начала

реагировать на слова и интонации, изредка

виляя хвостом.

Ела Шапка все, что Иван ей давал, и через какое-то время, по утрам, стал

находить на полу, возле

приоткрытых дверей, задавленных мышей. Это обрадовало его - Шапка

стала входить по ночам в котельную.

Иван ни разу не видел, чтобы она ела их, но давила с аккуратностью

хорошей кошки.

- Умница, умница ты! – хвалил Иван собаку и выносил ей вареную рыбу.

День шел за днем. Иван навозил целую гору глины и столько же - песка. На

всякий случай, принес еще

несколько черных камней. Утренние проверки петель результатов не

давали. Шапка молча наблюдала за тем,

как Иван проверял петли, и на третий день, совершенно неожиданно, когда

он проверил последнюю петлю и

собирался уже возвращаться домой, громко залаяла.

- Ну, и что случилось, Шапка? Чего ругаешься?– спросил удивленный Иван.

Вместо ответа, Шапка пошла от

него вглубь леса и, остановившись, обернулась. Всем своим видом она как

- будто говорила, что он должен

идти за ней.

- И куда же это ты меня решила сводить, а? – удивился Иван, но пошел за

собакой.

Метров через тридцать собака остановилась. Иван подошел и увидел, что

она стоит возле норы.

- Ты хочешь сказать, что петлю нужно ставить здесь? – спросил Иван.

Виляя хвостом, Шапка молча, но одобрительно, как показалось Ивану,

смотрела на него.

- Хорошо. Сейчас схожу, возьму петлю и поставлю здесь, раз ты

настаиваешь, - сказал Иван и пошел снимать

одну из петель. Шапка осталась возле норы.

Домой шли рядом. Шапка бежала в метре от его ног, теперь уже с гордым

видом компаньона.

На следующее утро Шапка очень сильно волновалась, когда Иван начал

собираться идти проверять петли. То

забегая вперед, то подбегая к нему и заглядывая в глаза, собака явно

торопила Ивана.

- Да что же ты так волнуешься-то, а? - успокаивал собаку Иван, - Сейчас

все проверим, все посмотрим.

Шапка не слушала его и вновь, забегая вперед, останавливалась и

смотрела на Ивана. На месте Шапка сразу

побежала к «своей» норе и оттуда залилась громким лаем.

- Да иду же, иду! – смеясь, отвечал ей Иван, - Неужели, и впрямь есть кто?

В петле была очень крупная рыжая лиса. Она наполовину перегрызла свою

лапу, чтобы освободиться, но не

успела. Шапка с восторгом носилась вокруг Ивана, вынимающего зверя, и

лаяла каким-то радостным лаем.

- Ай, да умница! Ай, да помощница! Ай, да Шапка! – приговаривал Иван,

поняв ее утреннее волнение.

Иван наклонился и впервые погладил Шапку по голове. Она не убежала.

Последний барьер между ними

рухнул.

С этого дня Шапка больше не отходила от Ивана, используя любую

возможность для того, чтобы прижаться к

его ноге, да и он тоже не упускал возможности погладить собаку, потрепать

ее шутливо, сказать что-нибудь.

Жизнь стала совсем иной. Ивану было с кем говорить, о ком заботиться, да

и вообще, его существование

здесь приобрело какой-то новый смысл. Ему стало интересно жить! Это

было уже не просто выживание, это

была настоящая жизнь!

Стены вокруг чана постепенно росли, и вскоре в углу, возле умывальника,

образовалась выгородка с

небольшим, низким проемом для дверцы. Половину площади занимал чан.

Там же Иван поставил одну бочку

с водой. Оставалось только перекрыть баню. Для этого Иван вырубил

несколько длинных жердей, уложил их

и сверху застелил половыми досками из домов. Заделав щели мхом, Иван

наносил лапника и выложил им

кровлю поверх досок. Котельная наполнилась потрясающим запахом хвои.

Осталось только опробовать

новострой.

Погрузив отмытые добела канистры в тачку, Иван отправился за водой. Ему

пришлось сделать несколько

рейсов, прежде чем чан наполнился. Камни уже грелись в камине под

слоем угля.

Что это была за баня! Иван с наслаждением лежал в горячей воде и думал

о том, что жизнь не так уж и

плоха. Шапке явно не очень нравилось столь странное пристрастие Ивана к

горячей воде, однако она

старалась не показывать этого слишком явно и лишь иногда тихо

поскуливала у входа

- Не плачь, Шапка, - успокаивал ее Иван, - совсем чуток осталось, выйду и

ужинать будем. Шапка верила его

словам и успокаивалась, однако проходило какое-то время, и вновь

начинала скулить, переминаясь с ноги на

ногу.

Когда же, наконец, Иван вышел из бани, весь пышущий жаром,

умиротворенно – обессиленный, Шапка не

могла места себе найти от радости!

- Все, все, успокойся, - гладил Иван ее, совсем теряющую голову от

радости, и это было счастьем - видеть,

как этот пушистый зверек искренне любит его, и слово-то это, «любовь»,

почти забывшего в жизненных

передрягах.

Сидя на лавке у входа и с удовольствием разглядывая крупные, мигающие

звезды на небе, Иван потягивал

вкусный отвар. Шапка лежала возле его ноги, изредка виляя хвостом.

Утром Иван обнаружил, что отвар, оставленный в кружке на скамейке,

замерз. Это был второй звонок. Нужно

бы за лапником еще сходить – хвои заварить. Иван помнил наказ Марьи и

Арины – зимой ежедневно пить

отвар из хвои.

Петли пока снял, решив подождать постоянных морозов, чтобы хранить

мясо. Вяленая рыба вполне

устраивала и его, и Шапку.

Медленно бродя по шуршащему ковру из листьев, Иван отметил, как

быстро все меняется. Лиственные

деревья были уже практически голыми, а хвойные приобрели более

темный, сочный цвет. Шапка шла рядом,

но внезапно метнулась в сторону. Иван не придал этому значения.

-«Мало ли, какие дела могут быть у нее, родившейся и выросшей в этом

лесу», - рассуждал он про себя.

Вскоре Шапка вернулась, возбужденная чем-то.

- Ну, и что, мадам, вы увидели там, куда бегали? - смеясь, спросил Иван,

присел и попытался погладить

Шапку, но ей было не до этого. Увернувшись, собака залаяла тем же

необычным лаем, что и тогда, когда

вела его к лисе.

- Понял, веди! – серьезно сказал Иван и встал.

Шапка побежала вперед. Иван еле успевал за ней. Бежали довольно долго

и вскоре оказались в лесу,

состоящем из небольших, раскидистых дубков. Шапка остановилась и

замерла, подняв одну лапу. Иван тоже

замер и прислушался. Шапка долго нюхала воздух, а затем, обернувшись,

посмотрела на Ивана своими

умными глазами и медленно пошла. Иван пошел за ней, стараясь ступать

бесшумно. Вскоре Шапка снова

замерла, подняв одну переднюю лапу. Иван прислушался. Впереди что-то

сильно шуршало. Иван снял

«калаш» и осторожно, чтобы не лязгнуть затвором, взвел его.

Внезапно Шапка бросилась куда-то вбок и унеслась, не оглядываясь и явно

не предполагая, что Иван пойдет

за ней. Он замер и, не отрываясь, смотрел туда, откуда доносился шорох.

Вскоре оттуда раздался заливистый лай. Лаяла Шапка с надрывом, с

истерически - визгливыми нотками.

Шорох сменился треском веток, и Иван увидел, как из-за кустов, гонимые

лаем, вышли три кабана.

Расстояние до первого кабана было не более пятнадцати метров, и оно

сокращалось. Кабан остановился,

увидев Ивана. Глядя на оскаленную пасть и огромные клыки, Иван почти

рефлекторно навел прицел и дал

короткую очередь. Кабан остановился, пошатался немного и рухнул на

землю. Остальные стремительно

убежали в лес, ломая кустарник. Шапка, не успокаиваясь, носилась вокруг

лежащего кабана и продолжала

лаять охрипшим голосом.

- Все, все, успокаивайся, собачка, - ласково приговаривал Иван и

дрожащими от волнения руками гладил ее,

прижимал к себе, - умница, помощница ты моя, подружка дорогая! Все, все

уже… Хвост же оторвется, если

будешь так сильно вилять им! И что тогда делать будем? Пришивать?

Оставив кабана, пошли домой и, взяв тачку, вернулись. Смутные

воспоминания откуда-то из прошлого

говорили о том, что кабана нужно осмолить. Расчистив площадку вокруг,

Иван снова вернулся домой и взял

зажженную лампу с собой. Нарвав большой пучок сухой травы, Иван

поджег его и стал обжигать щетину.

Толку было мало – трава прогорала быстро и дело останавливалось. Тогда,

подумав чуток, Иван придумал

другое. Завалив кабана сухими дубовыми листьями, он поджег их. Листья

прогорели быстро, превратив всю

щетину в черный налет, который легко скоблился ножом. Затем, с большим

трудом перевернув кабана, Иван

проделал ту же операцию.

До самых сумерек Иван занимался тяжкой и неприятной работой -

разделкой кабана. В конечном итоге,

благодаря Шапке, теперь у него было огромное количество мяса и сала, и

главной задачей стало – как все

это сохранить?

Основательно выбившись из сил, Иван занес все в котельную и разложил

на полу, совершенно не

представляя себе, что со всем этим богатством делать.

Поставив кусок мяса вариться, Иван прилег и задремал. Разбудил его

сильный лай Шапки. Вскочив, Иван

схватил автомат и вышел из каморки. Шапка жалась к нему и опасливо

смотрела на дверь. Иван подошел к

двери и задвинул засов. Он ни разу не делал этого до сегодняшнего дня.

По поведению Шапки было

понятно, что там – не человек. Возможно, снаружи ходил медведь,

привлеченный запахом мяса. Иван

прислушался. Ни звука не доносилось снаружи.

- Молодец, Шапка! Благодарю за службу! - серьезно сказал Иван собаке, и

она завиляла хвостом.

С первыми лучами солнца Иван был уже на ногах. Работа спорилась.

Отделяя мясо от костей, Иван нарезал

его полосами и, пересыпая солью, складывал в пустую бочку. Он не знал,

что и как будет делать потом с

соленым мясом, но других идей, как его сохранить, у него не было. С салом

было проще – натер его, как

следует, солью и, пересыпав ею же, сложил в стопку. За сало Иван не

боялся - в котельной было уже

довольно прохладно.

Итак, солонина есть, сало есть, охотиться в ближайшее время нет

необходимости. Кости Иван решил

сохранить для Шапки, для чего их нужно было, поместить на холод,

обезопасив от зверей. Иван обошел

здание котельной и понял, что нашел место для хранения костей, да и

всего остального – крыша! Вела на

нее наружная металлическая лестница. Иван забрался по ней. Крыша была

ровная, залитая гудроном. Только

вентиляционные грибки, да маленькая будка, в которой оказался

вентилятор. Именно эта будка и показалась

Ивану подходящим местом для хранения мяса. Перенести запасы туда было

делом техники, и к обеду все

идеальным образом пристроилось.

Поев вареного мяса и накормив Шапку, Иван захотел пройтись по лесу.

Шапка решила, что они идут ставить

петли и повела его туда.

- Нет, подружка, не будем мы ставить петли. Ни к чему нам это. Мы же

заготовили еды столько, сколько нам

и не съесть! Давай, просто погуляем, хорошо?

Шапка не ответила. Она бегала вокруг, читала какие-то, понятные только

ей послания на стволах деревьев,

да изредка лениво полаивала на кого-то.

Внимание Ивана привлек красный цвет в кустах. Подошел ближе и понял,

что это -плетущиеся заросли –

лианы, увешанные гроздьями мелких, ярко-красных ягод. Понюхав, Иван

понял, что перед ним – лимонник.

Его угощали в больнице чаем, настоенным на веточках лимонника, и он

запомнил этот, ни с чем не

сравнимый запах и вкус. Иван взял ягоду в рот. Во рту разлилось терпкое,

кисло- сладкое ощущение

свежести. Разгрыз терпко-горькое зернышко, и это добавило ощущений.

- Шапка, иди сюда, глянь, что я нашел!

На Шапку ягода не произвела никакого впечатления. Она совершенно не

разделяла радости Ивана

относительно находки.

- Идем домой, Шапка, возьмем посудины для ягод.

Через час Иван почти заполнил чайник и котелок, нарезал целый ворох

тонких лиан. Метрах в десяти были

еще заросли лимонника и Иван, относя собранное, возвращался и снова

набирал ягод и молодых лиан. Время

от времени, он ел ягоды и ощущал такой мощный прилив сил, такую

сумасшедшую энергию, что не мог не

понять, что причиной этого был лимонник.

- Ай, да ягодка! Шапка, ты чуешь, что творится? Теперь у нас будет, с чем

чай пить!

Раз пять Иван носил ягоды и лианы, а потом, расплетя кончик, натянул

тонкие пряди и развесил грозди и

лианы. Запах лимонника, смешиваясь с запахом хвои, давал

интереснейшую смесь и, входя с улицы, Иван с

удовольствием, полной грудью вдыхал удивительный воздух котельной.

Настроение было таким

замечательно-приподнятым в последующие дни, что Иван несколько раз

даже подумал о том, что, может

быть, стоит взять, да и остаться здесь навсегда и жить вот так, этой

вольной и спокойной жизнью? Однако

же, эти мысли, как прилетали нежданно - непрошено, так и улетали, не

оставляя следа.

На следующий день, с утра, Иван снова пошел гулять по лесу, чтобы

посмотреть, что еще можно найти в

лесу. Попадались редкие кусты жимолости. Кисло-сладкая ягода,

прихваченная морозом, была очень вкусна,

но ее было слишком мало для того, чтобы заготавливать.

Для заготовок нашлось другое – вдоль русла речки, по склону, Иван

обнаружил целую рощицу калины. Уж ее

- то он знал хорошо. С удовольствием ел терпкую, но уже сладкую после

морозца ягоду.

- Калинку - то мы тоже заготовим, Шапка! - весело сказал Иван, - Ты не

против?

Шапка была не против. Ей была безразлична эта идея, что она и

показывала всем своим видом,

отворачиваясь от кустов. Она вообще не понимала склонности Ивана

придавать значение таким никчемным,

с ее точки зрения, вещам.

- Да ладно тебе, - смеялся Иван, - важная дама какая! И что из того, что ты

не любишь ягоды! Зато я их

люблю! Уж могла бы и порадоваться за меня!

Котельная переполнялась запахами. Они смешивались, переплетались,

давая что-то совсем новое. Главное

же было в том, что все эти запахи нравились Ивану.

Через пару дней, ближе к полудню, когда Иван готовил обед, Шапка

насторожилась и тихо зарычала. Иван

взял автомат и пошел к выходу. Собака смело бежала впереди, и Иван

открыл дверь.

Шапка убежала, и вскоре издалека донесся ее заливистый лай. Иван

внимательно смотрел в ту сторону и

увидел, что из-за деревьев выходит женщина в длинных темных одеждах.

Он сразу узнал ее – это была

Марья.

- Шапка, перестань! Свои! – крикнул Иван и лай прекратился.

- Весело тебе, не скучаешь, как я погляжу, - сказала Марья, подходя к

котельной.

- Здравствуйте, Марья. Не скучаю! Подарок мне судьба принесла – вот,

какая подружка!

- Здравствуй, милок. Это Господь тебя одарил. Видать, понравилось ему,

как ты здесь управляешься. Что ж,

веди, показывай, как живешь. С голоду не умираешь ли?

- Что вы, как можно быть голодным с такими богатствами в море, речке и в

лесу?! Только бери нужное.

- Вот и молодец, милок, что понимаешь это! Не каждому дано понимать.

Есть такие, что с голоду помрут, на

еде сидючи.

- Да-а, - протянула Марья, оглядев все, что понастроил и наготовил на зиму

Иван, - хватка у тебя… Ладный

ты мужик, Ваня. Оставался бы, а? Женушку тебе приищем работящую, да

лицом пригожую.

- Да нет… Чую я, в ином моя судьба.

- Понимаю. А спросить – то, все одно, должна была.

- Давайте к столу, Марьюшка, буду обедом угощать.

На обед была вареная свинина с наваристым бульоном, да вяленая рыба.

Марья достала пару луковиц и

краюху хлеба.

- Эх, как же я по хлебу скучаю, - сказал Иван, - все есть, а хлеба или

лепешек очень не хватает.

- А эту проблему, милок, помогу тебе решить. Нужно только желудей

сыскать побольше. Научу, как лепешки

из них делать.

- Так я мигом сбегаю, знаю ведь, где их очень много! Там и кабана добыл.

- Да уж поняла… Ружье-то такое где раздобыл? - спросила Марья, кивнув

на «калаш».

- А вот, приходили тут…одни. Поделились, - сказал Иван и широко

улыбнулся.

- Понятно. Ты уж осторожнее с ними, Иван. Мужики наши раньше с ними

менялись понемножку, а потом они

одного нашего в лесу убили. Просто так, не понравился им чем-то.

- Ладно, побегу за желудями!

Набрать котелок желудей не заняло много времени. Марья помогла Ивану

очистить их от кожуры и велела

разрезать каждый на четыре части.

- После этого, - объясняла она, - залив желуди водой, нужно дать им

помокнуть два - три дня, меняя воду по

нескольку раз в день.

- Вымочив, - продолжала Марья, - нужно залить желуди свежей водой и

поставить котелок на огонь, чтобы

вода закипела. После этого, слив воду, размокшие зерна нужно растолочь

и, расстелив на доске, как следует

высушить. Досушивать лучше в духовке или на листе, на печи, пока они не

станут потрескивать. После

этого, сухую массу нужно как следует размолоть – растолочь. Ежели толочь

покрупнее - пойдет на кашу, а

из мелкой муки можно печь лепешки. Просто разводи с водой и – на лист.

Только золы дровяной не забывай

чуток добавлять. Печь нужно с обеих сторон. Ты уж поаккуратнее –

хрупкие уж больно лепешки из

желудевой-то муки. Ежели добавить яйцо, или с пшеничной мукой

помешать, оно было бы получше,

конечно.

- Все понял, спасибо вам!

- На здоровье, милок. Я ведь чего пришла-то к тебе. До весны –то уж и не

доберусь до тебя. Снег вот-вот

ляжет – далеко не уйдешь! Ты, гляжу, хорошо приготовился. Буду

спокойная теперь за тебя. Корешков, да

травки еще принесла – заваривай и пей их, как раньше сказывала, да и о

хвойном отваре не забывай, не то

беды не оберешься! Да и ягоду, что насобирал – пей с чаем постоянно,

очень хороша она на зиму-то.

- Все каждый день делаю, как учили вы, да Арина. А… как она?

- А что она тебе? – подозрительно глянула на Ивана Марья, - живет и живет

себе, как и положено мужним

женам жить. Мужа любит, да хозяйством занимается.

- Да я так… - смущенно сказал Иван.

- А нынче-то Господь присмотрел за Аринушкой – понесла она, наконец!

Долго они ждали ребеночка - то,

молились об том, вот Господь и дал им! - сказала Марья и, как показалось

Ивану, хитро взглянула на него.

- Вот и здорово, Марьюшка! Дай им Бог счастья.

- Дай им Господь, - подтвердила, широко улыбаясь, Марья, - да и тебе

тоже, милок, пусть Господь помогает.

Хороший ты мужик, крепкий. Все у тебя в жизни получится, все образуется,

и счастье будет у тебя такое, о

каком и не мечтаешь! Ты только не сдавайся, руки не опускай, да не

отчаивайся.

- Спасибо, Марьюшка. Буду стараться, да мне и не так тоскливо сейчас с

Шапкой. Вдвоем все веселее, да

способнее! Шапка-то, вон какая умничка у меня – и охотиться, и сторожить,

ко всему способная!

- Вот и ладно, вот и слава Господу нашему! Пойду я, Иванушка. Засветло

надо бы успеть домой, - сказал

Марья и, машинально поискав иконку в углу, не нашла, перекрестилась и,

не оглядываясь, пошла к выходу.

- Шапка, проводи гостью.

- Ничего, сама дойду. Кому я нужна здесь, в лесу? Медведи да волки меня

не трогают, а люди, кроме нас да

тебя, здесь не шастают.

- Счастливо, Марьюшка! Арине передай поклон от меня, если к слову

придется.

- Передам… ежели придется, - донеслось до него и, даже не видя ее лица,

Иван точно знал, что она

улыбается.

На следующий день, с утра, Иван отправился с тачкой в дубовый лесок,

собирать желуди. Их на земле было

очень много, и к обеду наполнил тачку с верхом. Привезя домой одну, Иван

перекусил и отправился за

второй.

Вторую успел наполнить больше, чем наполовину, когда начало темнеть.

Подходя к поселку, Иван услыхал

глухой посторонний звук. Он сразу узнал его. Это был стук двигателя

«Кавасаки». Бросившись вперед, Иван

увидел над крышей цеха верхушку мачты судна, подходящего к пирсу.

- Тихо, Шапка, не вздумай лаять! Будешь лаять – они нас начнут искать.

Быстро завезя тачку в котельную, Иван настроил шланг, открыл кран и

побежал в цех. Там, заняв свою

позицию у щели, поглаживая и успокаивая Шапку, стал наблюдать за

происходящим.

Знакомые уже Ивану Серый и Гном быстро подсоединили шланг и кабель. В

полумраке Иван видел, что на

этот раз пьянки на судне не было. Все были серьезны и сосредоточены.

Когда стало совсем темно, на судне включили освещение. Серый спустился

на пирс и сел на ящик.

- Много еще осталось принимать? – раздался голос с судна.

- Да нет, через час будет полный танк.

- Понял. Как закончишь – сразу сматывай все и будем уходить, -

прозвучало в ответ.

Иван понял, что шансов поживиться чем-нибудь на судне у него

практически нет. Быстро сбегав в

котельную, перебросил шланг на пустую бочку и вернулся на свой

наблюдательный пост.

«Всем собраться в столовой», - неожиданно громко прозвучало из

палубных динамиков, заставив Ивана

вздрогнуть, .

- Чё еще там придумали? – спросил Серый у кого-то на палубе.

- Можешь не ходить – Анвар деньги делить будет за последние сдачи краба

японцам, - раздалось в ответ.

- Ага, счас! В прошлый раз чуть не накололи меня! – сказал Серый и бегом

побежал к сходне.

- «Вот он, мой шанс!» - подумал Иван и, снова приказав Шапке ждать здесь

и сидеть тихо, на цыпочках,

крадучись побежал к сходне. На палубе никого не было видно.

Поднявшись, заглянул в надстройку. Из

глубины коридора доносились голоса – там спорили и ругались.

По-кошачьи, беззвучно ступая на носки, Иван шагнул к металлической

двери в начале коридора и, повернув

задрайку, открыл ее. Это был, как он и предполагал, камбуз. Острым

взглядом, Иван мгновенно оценивал все,

что увидел. Главное, что его интересовало – мука. Ее не было видно.

Открыв большой ларь, обнаружил ее в

нем. Достав из-за пазухи мешок, стал лихорадочно насыпать в него муку

специальным черпаком, лежавшим

прямо в ларе, на муке.

Заполнив мешок на две трети, Иван понял, что больше тянуть нельзя - шум

в столовой стал утихать. Закрыв

ларь, обратил внимание на стопку больших кастрюль – «пятидесяток».

Схватив одну, он бросил в нее пустой

мешок, снял и туда же положил телогрейку. Окинув взглядом камбуз, взял

небольшую сковороду. Сунув

несколько металлических мисок, закрыл кастрюлю крышкой, привязал к

ручкам кастрюли кусок веревки,

прихваченный с собой и, закинув мешок на плечо, взял кастрюлю за

импровизированную ручку.

Иван прекрасно понимал, что, поймай его сейчас кто-нибудь в таком виде,

он не успеет даже сбросить груз,

чтобы оказать сопротивление и окажется либо убитым, либо связанным.

Прислушавшись, приоткрыл дверь. В

столовой все еще шел разговор. Иван выскочил из камбуза и быстрым

шагом пошел к сходне. Бежать не мог

из-за тяжести мешка и кастрюли, бившей по ноге. Шапка сидела на палубе,

возле сходни. Пропустив его, она

спустилась вслед за ним.

Ковыляя, добрел до цеха, где поставил, наконец, кастрюлю и мешок на

пол. Руки его свело судорогой от

напряжения. Задыхаясь, прильнул к щели и похолодел – по пирсу, от

сходни до цеха тянулся тонкий белый

след. Видимо, в мешке небольшая дыра.

Это означало практически неминуемый провал. Не заметить, не обратить

внимание на эту дорожку было

невозможно. Он понимал, что от силы полчаса еще, и они начнут искать

того, кто побывал на судне. Искать

долго не надо будет – мучной след приведет их прямо к нему. Переведя

предохранитель на стрельбу

очередями, Иван передернул затвор.

- Будь что будет, - сказал вслух и замер. Шапка прижалась к его ноге и

тихо дышала, высунув язык.

То ли от волнения, то ли от усталости, Иван не заметил, как задремал.

Очнулся от громких голосов.

- Все, сматываемся. Мы и так потеряли уйму времени, не хватало только

застрять здесь. Помогите ему кто-

нибудь. Нужно двигать!

Выглянув в щель, в первое мгновение Иван ничего не понял - весь пирс

был в муке. Однако, это была вовсе

не мука! Снег! Он валил хлопьями, быстро покрывая землю.

Через полчаса огни «Кавасаки» растаяли в темноте.

Шапка носилась вокруг Ивана, пыхтевшего с мешком на плече и кастрюлей

в руке, пытаясь зубами хватать

крупные хлопья. Снег беззвучно падал и падал…

Пока он спит

 

Утром Иван вышел на улицу и не узнал ставший привычным уже пейзаж.

Все было белым – бело. Крыши,

вершины деревьев, кусты – все накрылось пухлыми шапками снега. Надев

валенки, Иван решил прогуляться

к цеху, чтобы взять вяленой рыбы. Снег на ровных местах лежал уже по

колено, но продолжал идти.

Весь день он то валил густыми хлопьями, то сыпал не менее густой

крошкой. Перед тем, как лечь, Иван

выглянул наружу и убедился – снег по-прежнему идет.

-«И чем, интересно, это кончится?» - подумал Иван, никогда не видавший

ничего подобного.

На следующее утро он понял, почему входные двери и ворота здесь, в этом

поселке, открываются вовнутрь, а

не так, как везде – наружу.

Открыв дверь, Иван не сразу сообразил что перед ним. Это была стена.

Белая, плотная стена снега.

- Приехали мы, Шапка! - громко сказал Иван и, постояв чуток, добавил:

- Сейчас попьем чайку, перекусим и начнем выковыриваться. Согласна?

Шапка была согласна, судя по доброжелательному вилянию хвостом.

Снег оказался не очень плотным, лопата хорошо резала его. К тому

моменту, когда Иван пробил, наконец,

брешь в стене и увидел, что снег все еще идет, на полу выросла

основательная куча. Не менее часа

понадобилось Ивану для того, чтобы у двери образовался тамбур из снега.

Иван продолжал расширять его.

Теперь снег можно было кидать наверх, где его уносил поднимающийся

ветер. Выйдя на постоянный

уровень снега, Иван определил, что он уже больше метра. Стали понятны

слова Марьи «Снег вот-вот ляжет –

далеко не уйдешь»

-«Куда уж тут пойдешь», - подумал Иван, в который уже раз радуясь тому,

что у него есть Шапка, и что

успели они приготовиться к зиме.

А еще, понял Иван, что знает теперь, что станет его основным занятием в

зиму – борьба со снегом.

- Вот, Шапка, - усмехнувшись, сказал Иван, кинув на собаку лопату снега,

- это и будет нашей главной

забавой теперь.

Шапка отпрыгнула и, крутя всем телом, словно отряхивая воду, сбросила

снег и заливисто залаяла на Ивана.

- Что, еще? – засмеялся Иван и набрал снег в лопату. Шапка отскочила и

залаяла на него.

- Ладно, ладно, не буду больше!

Весь день, с перерывами на то, чтобы перекусить и выпить горячего чаю с

лимонником, Иван пробивался к

керосину и дальше – к цеху.

На следующий день дорожка оказалась наполовину занесенной, но снег в

ней был мягкий, пушистый, и

Иван быстро почистил ее. Обрадованный столь очевидным

доказательством того, что делает не бесполезную

работу, Иван стал прикидывать, откуда ему лучше вести дорожку к речке.

Получалось - почти со средины уже

проделанной дорожки. Иван с энтузиазмом взялся за работу. Время от

времени, разгрызая зернышки

лимонника, Иван ощущал, насколько легче после этого работать!

Речка еще не замерзла, только по берегу появилась совсем незначительная

наледь. Иван набрал в канистры

свежей воды, чтобы сегодня же попробовать испечь лепешки. Немного

желудевой муки сделал еще

накануне, растирая высушенный корж меж двух плоских камней.

Предвкушая, как будет есть мясо и рыбу с

хлебом, захлебывался слюной.

Шапка внимательно следила за тем, как Иван на широкой доске,

принесенной из засолочного цеха, насыпал

немного пшеничной муки и добавил к ней желудевой. Сделав в горке ямку,

налил в нее немного воды и стал

замешивать, добавляя воду помаленьку.

Никто ему не говорил, что нужно делать именно так. Иван не помнил, когда

и где, но точно знал, что далеко

не один раз видел, как это делается. Растерев камнями немножко соли,

Иван рассыпал ее на доске, добавил

пару щепоток древесной золы и стал вновь вымешивать тесто. В конце -

концов, получился колобок

примерно на килограмм. Теперь можно было заняться и мясом. Поставив

его вариться, Иван лег вздремнуть.

Через час Иван вновь вымесил тесто, сделал из него большую лепешку и,

смазав лист нержавейки кусочком

сала, положил на него. Выровняв угли в камине, Иван положил лист на

них.

Уже минут через пять по каморке поплыл волшебный аромат

свежеиспеченного хлеба, сильно трогая Ивана,

бередя его душу. Он чувствовал, что его прошлая жизнь как-то связана с

этим запахом, силился вспомнить

что-нибудь, но напрасно - ничего из этого не получалось.

Приподнимая лепешку, Иван видел, как она поджаривается. Ему стало

казаться, что лепешка немного

поднялась, стала чуть толще. Слишком большой жар стал слишком

зажаривать лепешку и, метнувшись к куче

кирпичей, принес несколько штук. Через пару минут лист был на кирпичах.

Теперь жар снизу можно было

регулировать, и лепешка пеклась ровно, не горела.

Когда, наконец, готовая лепешка легла на вымытую уже чистую доску,

Иван смазал ее водой и накрыл

чистой тряпкой. Зачем он это сделал, Иван также не мог себе объяснить. Он

знал, что нужно так делать.

Похлебка и мясо были на столе, Шапка тоже сидела и поскуливала от

нетерпения, когда Иван торжественно

взял почти уже остывшую лепешку и разломил ее. Она была белоснежная и

пропеченная внутри. Не такая

пористая и мягкая как настоящий, испеченный по всем правилам, хлеб, но

совершенно потрясающая для

того, кто впервые испек лепешку!

На радостях, Иван накрошил немного лепешки в Шапкину похлебку и дал

ей. Она понюхала и стала весело

хлебать.

- Ну, теперь - то мы, Шапка, ничего и никого не боимся! Все у нас с тобой

есть, и зима нам не страшна.

Правильно я говорю?

Шапка была занята похлебкой и поэтому не ответила, но Иван и не ждал от

нее ответа. Жмурясь от

наслаждения, он ел похлебку, мясо и рыбу, закусывая свежей, ароматной

лепешкой и был совершенно

счастлив. Много ли человеку нужно для простого, сиюминутного счастья?

Снег шел уже четвертые сутки. Иван целыми днями чистил дорожки, не

переставая удивляться про себя,

откуда берется столько снега?!

На пятые сутки небо стало светлее, и снег стал мелким.

- Хорошо-то как! - воскликнул Иван, выйдя утром на воздух. Восхищаться

было чем – все вокруг

превратилось в белоснежные холмы с шапками крыш, верхушек деревьев.

Снег все пригладил, сделал круглым и мягким. Окружающий пейзаж стал

совершенно сказочным, состоящим

из округло - овальных линий и фигур.

Словно нарочно, для него, в небе начал расширяться большой просвет

темно - голубого неба, и невозможно

ярко вспыхнул выглянувший из-за тучи солнечный диск. Иван жмурился от

неестественно интенсивной

белизны и блеска, обрушившихся на него. Все вокруг сверкало и излучало

ярчайший свет. Глаза

наполнились слезами, и он закрыл их, с удовольствием подставляя лицо

лучам.

К вечеру ударил мороз. Настоящий, не менее двадцати градусов, как

оценил его Иван. Солнце зашло за мыс,

и вскоре стемнело. На прозрачном, словно хорошо промытом небе, сразу

же стали появляться, и вскоре

засверкали, изредка подмигивая, необычно большие и яркие звезды.

В котельной было не так холодно, как на улице. Сказывался солидный

снежный покров снаружи, да и жилье

с обогревом внутри.

Шапка на ночь попросилась к Ивану в каморку, в тепло. Иван, пристыдив

ее, долго думал, но решил, все же,

этого не делать.

- Ты, Шапка, пойми меняправильно, - посадив ее напротив, объяснял

собаке Иван, - я разве против? Нет,

совсем не против того, чтобы ты жила со мной в каморке моей, но ведь ты

же не человек, ты – собака!

Человек, привыкший к теплу, наденет на себя теплой одежды побольше и

все, он уже готов к холодам, а ты?

Если не будешь готова к холодам, просто погибнешь. У тебя должен

вырасти пух, подшерсток, чтобы ты не

боялась холода, а в тепле он не растет. Понимаешь?

Собака сидела и, не шелохнувшись, слушала его речь.

- Ты, подружка, - погладив Шапку по голове, сказал Иван, - не обижайся,

но ночевать ты будешь не со мной.

Ветра в котельной нет, подстилка у тебя хорошая, мягкая, так что –

спокойной ночи! Завтра, если хочешь, я

тебе будку сложу из кирпича у двери – будешь в ней жить.

Ночью Шапка разбудила Ивана громким лаем.

- Что там, Шапка? - не вставая с топчана, крикнул Иван.

Возбужденная собака вертелась вокруг Ивана, явно требуя от него выйти

наружу.

- Нет, я туда не пойду. И не проси! Давай спать, утром со всем разберемся.

Полаяв еще немного, Шапка успокоилась, но села рядом с дверью, не

отрывая от нее взгляда и явно не

собираясь уходить с этого места. Иван взял ее подстилку - подаренный

мужиками старый тулупчик, и

положил рядом.

- Все, ложись здесь, раз ты так хочешь, а я пошел спать. Спокойной тебе

ночи.

Наутро, встав, Иван сразу же оделся и вышел из котельной. Шапка тут же,

чуть не сбив его с ног, умчалась

по дорожке то ли к цеху, то ли к речке.

Вскоре она вернулась и, возбужденно кружась вокруг Ивана, стала звать

его за собой. Зная, что просто так

она этого делать не будет, Иван вернулся и взял «калаш».

- Ну, веди! Куда от тебя денешься! Надеюсь, по делу?

Шапка побежала по тропинке. Иван зашагал следом. Привела к цеху.

Открыв дверь, откопанную накануне,

Иван вошел. Шапка бросилась к тому месту, откуда Иван уже дважды

наблюдал за «Кавасаки».

- И что, ты хочешь сказать, что тебе понравилось, как мы с тобой

наблюдали отсюда, и ты не прочь бы еще

раз это сделать? – со смехом спросил Иван, подозревая, что Шапка

придумала для себя новую игру, - Хорошо,

давай попробуем!

Он прильнул к щели. У пирса стоял сейнер. Тот же самый «Каваски».

- Ну, ты даешь, славная ты псинка… Ни фига себе! Погоди, что-то я не

пойму ничего… - бормотал Иван,

разглядывая сейнер.

Удивляться было чему. С зажженными ходовыми огнями, сейнер стоял не

как обычно, а под углом к пирсу,

ткнувшись в первый, полупрозрачный еще ледок почти у самого его

основания. Ни одного конца с судна на

пирс не было заведено. Снег на пирсе оставался девственно чистым.

На сейнере совсем тихо работал небольшой вспомогательный двигатель.

- И что будем делать? – задал Иван вопрос то ли собаке, то ли самому себе.

Прикинув, что залаяла собака в самом начале ночи, Иван понял, что сейнер

простоял так всю ночь, и никто с

него не сходил. Похоже было, что можно попробовать…

-Так что, идем, что ли?

Открыв дверь, с автоматом наизготовку, Иван пошел по краю пирса. Сейнер

был довольно далеко, метрах в

двух – трех от пирса, и попасть на него можно было, только подав длинную

сходню или перебросив конец с

«кошкой». Сходни не было. Вернувшись в цех, Иван довольно быстро

нашел пару стальных прутьев и,

согнув их, связал так, что получилась вполне подходящая «кошка». Сходив

в котельную, принес конец и,

привязав к нему кошку, метнул на нос сейнера. С третьего раза она

зацепилась прочно и, сбросив

полушубок, Иван перебросил автомат за спину и полез. Оказавшись на

борту, огляделся. Полуметровый слой

снега был девственно чист. Осторожно, держа палец на курке автомата,

Иван шел вдоль борта. На

промысловой палубе лежали трупы. Их было четыре. Одного из них Иван

узнал – это был Гном. Видно было,

что их застрелили в упор.

Иван метнулся в надстройку. Остановился и прислушался. Ни одного звука,

ниоткуда. Только тихое, мерное

гудение дизель - генератора говорило о том, что на сейнера есть какая-то

жизнь. В столовой также не было

никого. Иван, готовый ко всему, тихим, кошачьим шагом прошел вдоль

кают – везде было тихо.

Заглянув в раздевалку, никого там не обнаружил и, уже повернувшись,

чтобы выйти, краем глаза уловил

какое-то движение. Мгновенно развернувшись, готов был дать туда

очередь, но увиденное потрясло его.

В дальнем углу сушилки была решетчатая дверь, сваренная из толстой

стальной арматуры, за ней сидело

странное существо. Обросшее так, что только глаза сверкали среди

всклокоченных, спутанных волос, оно

смотрело на Ивана. Сначала Иван подумал, что это чернокожий человек,

но, подойдя ближе, понял, что все

тело этого совершенно истощенного и скрюченного несчастного

представляло собой сплошной кровоподтек.

Из-за решетки несло застоявшимся запахом разложения и нечистот.

- Господи… - тихо сказал Иван, - это что же здесь такое творится?

- Во-овчик, - вдруг глухо заныло существо.

- Кто ты? – удивленно спросил Иван.

- Васька я, - хрипло сказал человек и в голос, навзрыд заплакал.

- Да что же это, звери они, что ли? Где ключ, Васька?

- Не знаю я, Вован. Я давно уже ничего не знаю.

- Где весь экипаж?

- Не знаю, стреляли. Много стреляли. Потом тихо стало. Никто не приходил.

Уже двое суток меня не кормили

и не били.

- Ладно, ты посиди еще немного, а я пойду, осмотрю все, найду ключ и

выпущу тебя.

- Ты только приди, не обмани, Вовчик. Хорошо?

- Хорошо. Только не зови меня Вовчиком. Иван я.

- Мне все одно, только ты вернись!

Поднявшись по трапу, Иван открыл дверь в штурманскую. Едва шагнул

туда, из темноты раздался выстрел, и

плечо обожгло. В то же мгновение он нажал на спусковой крючок автомата

и дал длинную очередь туда,

откуда стреляли. В ответ – стон.

Выждав пару минут, Иван протянул руку и, нащупав выключатель на стене,

щелкнул им. На диване лежал

Анвар. Грудь и живот его были в свежей крови. Раны на груди пузырились.

Нога, лежащая на диване, была

обмотана простыней, пропитанной кровью.

-«Легкие пробил», - отметил про себя Иван.

Подняв с палубы выпавший из руки Анвара «ТТ», Иван внимательно

посмотрел на лежащего.

- Где все? Что с экипажем?

- Нету… нету экипажа, - с трудом шевеля запекшимися губами, сказал

Анвар.

- Где ключ от Васькиного карцера?

- Зачем тебе? Он дохлый уже давно, падаль.

- Не твое дело. Ладно, лежи здесь, я скоро вернусь, - сказал Иван, - только

никуда не уходи.

Спустившись, Иван открывал по очереди каюты. Если каюта оказывалась

закрытой, выбивал дверь ногой. В

сушилке, сказав Ваське отойти в сторону, Иван приставил ствол автомата к

замку и выстрелил. Замок

разлетелся, и часть его, отскочив от переборки, ударила Ивана по ноге.

Даже через валенок удар был весьма

чувствителен.

- Выходи!

- Вовчик, я по гроб тебе… Всю жизнь буду…

- Потом будем разбираться. Еще не все осмотрел. Анвар в штурманской.

- Он убьет нас! – в страхе согнулся Васька.

- Не убьет. Я убил его. Он или умер уже или вот-вот умрет.

- Вовчик… Пока сам не увижу – не успокоюсь.

- Идем, все увидишь.

- Васька… собака… – с трудом открыв глаза, захрипел Анвар, глядя на них

безумным, горячечным взглядом, -

и ты, штурманец, живой… Не доделали, суки, дело. Трепыхаешься еще.

Значит, долго жить будешь. Надо

было там же, в общаге тебя домочить, да ты не помнил ничего, я и

пожалел тебя. Не было уже зла на тебя.

Нет, не надо было жалеть. Вишь, как вышло-то. Ты же меня и замочил.

- Что случилось на судне?

- Ждали джапы нас. Еле успели, они уже хотели уходить. Сдали мы им

краба, получили деньги, топлива у

них под завязку взяли и пошли. Еще раньше порешили мы с Рыжим, что

пора нам уже за бугор линять –

бабки хорошие взяли за путину, да и на счете неплохо подкопилось. Он

должен был своих мотористов, а я –

наверху народ «уговорить» сойти с судна в море. Я-то сделал свое дело, а

он … - Анвар натужно дышал, часто

замолкая. Слова становились все менее разборчивыми, превращаясь в

булькающий хрип.

- А дальше что?

- Как всегда – прохрипел Анвар, - пока сам не возьмешься, любое дело

испоганят! Пришлось самому за него

доделывать. Все нормально пошло, да вот, не углядел - у молодого ствол

оказался. В ногу, сволочь, попал.

Кость задел. Думал, отстоюсь зиму здесь, рану залижу – не впервой. Не

получилось – ты место занял.

- Теперь расскажи, кто я, почему ты меня убить приказал?

- Обидел ты меня там, в кабаке, в Се… - тут, задыхаясь, Анвар сильно

напрягся, захрипел и попытался

поднять голову. Изо рта его хлынула кровь, и голова упала. Широко

раскрытые глаза застыли и стали

стеклянными.

- Все! Теперь можно успокоиться, - сказал за спиной Ивана Васька, - а уж

там, на том свете достану, не

сомневайся! Пусть пока один там побудет. Приду – за все поквитаемся. Все

ему - каждый день, каждую

минутку припомню.

- Понял. Схожу в машинное отделение. Хочу проверить, нет ли кого.

- Иди. Я на крыле постою, воздухом подышу свежим. Уже забыл, когда это

было в последний раз.

В машинном отделении тоже не было никого.

- «Всех Анвар повыкидывал за борт. Четверым только, да ему самому в

земле доведется быть

похороненным», - подумал Иван, возвращаясь к Ваське.

- Никого? – спросил Васька, с каким-то подобострастием заглядыва в глаза.

- Никого, - ответил Иван и с трудом подавил тошноту, ощутив исходящий от

Васьки запах.

- «С этим нужно что-то делать!» - подумал Иван и добавил вслух, - Идем

вниз!

Толкнув одну дверь, другую, Иван нашел то, что искал – душевую. Открыв

воду, подождал пару минут и,

когда пошла горячая вода, приказал Ваське сбросить с себя все и связать в

узел.

Смотреть на Ваську был невозможно – некогда большое, кровь с молоком, а

теперь избитое, истерзанное,

костлявое тело, покрытое струпьями, казалось, не могло принадлежать

живому человеку. Однако же, оно

принадлежало, и этот человек явно боялся идти под струи воды.

- Вов…

- Иван я! – резко перебил его Иван.

- Иван, слушай… А может, я того, потом помоюсь как-нибудь?

- Иди, говорю! Начинай, а я принесу мыло и полотенце, - таким же резким,

не терпящим возражений тоном,

сказал Иван и закрыл за Васькой дверь. Мыло, полотенце, мочалку и кое -

какую одежду Иван нашел в

ближайшей же каюте.

Больше часа Васька был в душе. Иван начал было уже беспокоиться, но на

стук Васька ответил, что все

нормально. Когда он вышел из душа, Иван тут же взял со стола в той же

каюте ножницы, и стал под самые

корни обрезать спутанные Васькины волосы на голове и бороду.

- Дай, я сам, - сказал Васька и подошел к зеркалу. Иван стоял и смотрел,

как Васька стрижет волосы,

возвращая себе мало-мальски человеческий облик.

Иван прекрасно понимал, что теперь жизнь его здесь изменится, не будет

больше отшельнической,. В какую,

только, сторону изменится?

- «Посмотрим», - сказал он себе и вышел на палубу. Тут же с пирса

раздался лай Шапки.

- Да здесь я, здесь! Не волнуйся ты так. Все нормально. Нашего полку

прибыло!

Васька, явно посетивший сушилку, вышел на палубу в телогрейке, сапогах

и шапке. Одежда висела на нем,

как на колу.

Нужно было как-то подтянуть сейнер и подать концы. Из Васьки помощник

был никакой. Подумав, Иван

решил подать носовой «шпринг », с бака. Потом можно будет на нем

сыграть и поставить судно как нужно.

Иван пошел на бак, набрал слабины швартовного конца, опустил его на

пирс. Затем, спустился по тому же

концу, по которому забирался и, не преминув погладить по голове радостно

скачущую вокруг Шапку,

положил «шпринг» на швартовную «пушку». Теперь нужно было снова

забраться на сейнер и положить

«шпринг» на кнехт.

- Вась, - сказал Иван, взобравшись обратно на сейнер, Ваське, все еще

стоящему на палубе, - сейчас я заведу

двигатель и прижму корму к пирсу, а ты постарайся подать конец на

«пушку».

На мостике, внимательно осмотрев пульт, Иван нашел кнопку пуска

двигателя под прозрачной пластмассовой

крышечкой. Подняв крышку, надавил на кнопку, с удовольствием слушая,

как с крыла донесся звук

запускаемого двигателя. Он пыхнул, взревел и стал ровно, глухо работать

на малых оборотах. Выждав минут

пять, Иван дал ручкой телеграфа передний ход и, поворачивая рукоятку,

стал добавлять обороты. Сейнер

медленно пошел вперед, но, натянув «шпринг», остановился. Иван

переложил руль на борт и корма пошла к

причалу. Лед был еще слишком слабый, и сейнер, смяв его своим

корпусом, буквально прилип к пирсу. Не

сбавляя оборотов двигателя, Иван вышел на крыло.

Васька был уже на причале. Медленно, с большими усилиями, заставляя

свое истерзанное, истощенное тело

делать привычную ранее и почти непосильную теперь работу, он тащил

конец к палу. Шапка молча шла

рядом, готовая в любой момент броситься на него.

- Шапка, все хорошо, все нормально! – крикнул ей Иван. Собака завиляла

хвостом.

Когда кормовой конец был заведен, Иван остановил двигатель, быстро

спустился на промысловую палубу,

выбрал слабину швартовного конца и положил его на кнехт. Васька не смог

бы самостоятельно подняться на

борт, и поэтому Иван открыл дверцу в фальшборте и подал ту самую,

знакомую уже, сходню на причал.

Теперь оставалось только завести еще по паре концов с бака и кормы, и

можно было быть уверенным, что

судно безопасно простоит так до весны следующего года.

Все было хорошо, но мысли, одна тяжелее другой, тревожили Ивана. Жизнь

вступала в следующий этап.

Каким он будет, что принесет - радости или горести? Никто не мог бы этого

сказать. Ясно было только одно

– это будет совсем другая жизнь. Если до сих пор все, что бы он ни делал,

решал сам, соотнося эти решения

и дела только со своим пониманием и умением, то сейчас…

Васька – это особенный человек. Иван прекрасно понимал, что,

оправившись, Васька попытается установить

свои правила и порядки. Его тюремный, да и вообще, весь жизненный опыт

тому и учил – в любой ситуации

всех подмять, починить себе. Этого Иван ни в коем случае не мог

допустить.

- И не допущу! – вслух сказал он.

- Что? – спросил подошедший Васька

- Да нет, это я так, мысли вслух, - ответил Иван, - поесть нужно что-

нибудь. Идем на камбуз.

На камбузе не было ничего кроме пары булок хлеба. Васька схватил булку,

отломил кусок и, налив стакан

воды, стал жадно есть.

- Ты особо-то хлебом не наедайся, - сказал Иван, - я сейчас кой - чего

принесу. Жди меня здесь.

Шапка весело бежала впереди, явно надеясь, что они останутся там, дома,

и все будет как всегда, но Иван

взял котелок с вареным мясом и пошел в цех. Зайдя в засолочный, сорвал

пару пластов вяленой рыбы. Через

полчаса, осоловевший от такой еды, Васька чуть не падал со стула,

засыпая.

- Выбирай себе каюту и ложись спать, - сказал Иван.

Васька, словно зомби, с помощью Ивана прошел в ближайшую каюту и,

совсем как ребенок, свернулся

калачиком и немедленно уснул.

Иван поел, накормил Шапку, порыскал по камбузу и, найдя то, что искал,

поставил чайник на печь. Вскоре

он с наслаждением пил ароматный, вкуснейший, настоящий чай с сахаром и

с корочкой настоящего белого

хлеба!

Мысли роились в голове. С одной стороны, жизнь с сейнером в полном

распоряжении, с его запасами и

возможностями, становилась великолепной. Многое из того, что сделал

Иван, стало бесполезным или вовсе

не нужным на фоне совершенно цивилизованного жилья на сейнере с

освещением, отоплением и

постельным бельем. С другой стороны, отчего так тревожно, неспокойно

было у Ивана на душе?

- «Пусть Васька спит.» – подумал Иван, решив быстро сделать обход и

изъять, на всякий случай, все оружие,

какое только сможет найти на судне. Заглянув в каждый уголок , собрал

полтора десятка автоматов, три

пистолета, ручной пулемет с коробкой лент, несколько ящиков с патронами

и ящик ручных гранат. Арсенал

этим не ограничивался. В каюте Анвара, а Иван сразу понял, что это его

каюта, обнаружился ящик с

двухсотграммовыми брикетами тротила и коробка детонаторов к ним.

Что делать с таким «богатством», куда его деть? Это была очень непростая

задача, но решить ее нужно было

без Васьки, пока он спит.

 

Сиделка

 

Долго рыскал Иван по судну, но уголка, где можно было бы спрятать такое

количество оружия, не нашел. В

очередной раз, наливая себе чай на камбузе, Иван задумался.

-«А от кого я прячу оружие? – рассуждал но, - от бандитов, от

пограничников, от таможни или еще от кого-

нибудь?»

Как ни раскладывал Иван все «за» и «против», прятать оружие он собрался

от Васьки. Не было у Ивана веры

этому человеку. Видя, как Васька угодливо заглядывал ему в глаза, каким-

то звериным чутьем Иван понимал,

насколько тот опасен. Еще больше опасен, чем был до всего, что случилось

с ними.

- «Тогда, - рассуждал Иван, - зачем вообще нужно столько оружия на

судне? Не проще ли выбросить часть

его, оставив только необходимый минимум? Малое количество всегда легче

спрятать, чем большое».

Так и решил сделать. Взяв из всего оружия только четыре автомата и

пулемет, остальное перенес на корму.

Тротил разделил. Часть закопал на баке, в ящике с пожарным песком,

другую – на корме.

Пулемет Иван отнес на мостик и поставил в штурманской. Постояв минуту

над Анваром, решил вынести его

на промысловую палубу, к остальным. Обыскав карманы, нашел связку

ключей, зажигалку и фонарик,

показавшийся странным. Сунув все в карман, Иван занялся делом.

Вскоре Анвар лежал рядом с остальными. Обыскав их, Иван нашел только

ножи да пачки денег, рассованные

по карманам. Деньги не стал трогать, а ножи собрал и отнес в каюту

Анвара.

- «Теперь это будет моя каюта», - сказал себе Иван, без колебаний решив,

что имеет на нее полное право.

Гранаты он переложил в ящик под диваном в каюте, а взрыватели – в стол.

Теперь осталось только

выбросить лишнее оружие.

Размахнувшись, Иван забросил первый автомат, предварительно отстегнув

связанные изолентой рожки. Он

упал метрах в пятнадцати от причала. Довольный результатом, сделал то

же самое и с остальными. Собрав

рожки в охапку, понес их в свою каюту и там, проверив, убедился, что все

они полностью набиты

патронами. Ящики с патронами Иван просто столкнул с кормы в воду.

Вынув из широкого штурманского стола нижний ящик с морскими картами,

Иван положил туда пулемет и

один автомат с запасным рожком, после чего вернул ящик на место. Второй

автомат отнес в машинное

отделение и спрятал его в электрическом щите. Два других оставил в своей

каюте.

- «Все, оружие под контролем, - сказал он себе, - теперь нужно

обследовать каюту».

Предварительно заглянув в Васькину каюту, убедился в том, что тот по-

прежнему спит, скрючившись, будто

от холода. Сон был очень беспокойным. Васька часто стонал. Иван сходил в

соседнюю каюту и, взяв там

одеяло, накрыл его.

Вернувшись в каюту Анвара, Иван стал внимательно ее изучать. В ящиках

стола не оказалось ничего,

имеющего хоть какое-нибудь значение для Ивана. Главное оказалось в

спальне – там, приваренный к палубе

и переборке, стоял большой сейф, втиснутый между кроватью и

переборкой. Заглянув за сейф, Иван увидел,

что, на специальных крючках, на его стенке висит новенький «ТТ» и две

гранаты.

-«Не собирался он свое имущество легко отдавать…» - подумал Иван,

разглядывая его устройство.

На сейфе было два наборника с цифрами и два ключа. Посмотрев на

связке, Иван не нашел подходящих

ключей. Тогда он пошел на промысловую палубу и, расстегнув ворот на

шее Анвара, увидел на черном

шелковом шнурке три ключа. Два из них были явно от этого сейфа. Третий,

маленький желтый ключик - от

другого замка. Иван подумал, что вряд ли ему когда-нибудь доведется

узнать, от какого.

Не трогая дисков наборника, почти не надеясь ни на что, Иван повернул

один ключ, потом второй, и… сейф

открылся. Иван понял, что Анвар не провернул наборники после того, как

закрыл сейф. То ли по лени, то ли

очень торопился, но теперь это не имело никакого значения. Перед Иваном

открылось пространство, полное

аккуратных, в банковской упаковке, пачек стодолларовых банкнот. Только

на самом верху лежало несколько

пачек тысячерублевых банкнот.

- Господи, да сколько же их здесь! - вырвалось у Ивана.

Считать было бесполезно. Иван прикинул наскоро, и получилось, что в

сейфе лежало более пяти миллионов…

Стоя перед этими деньгами, Иван понимал, как тяжело было Анвару

умирать, зная, что он мог бы иметь в

этой жизни…

Открыв маленькое отделение в верхней части сейфа, Иван достал оттуда

еще один «ТТ», стопку паспортов,

конверт с несколькими пластиковыми карточками и свернутым вчетверо

листком бумаги. Отдельно лежал и

небольшой кожаный мешочек. В нем оказались бесцветные, красные и

зеленые камни. А еще, к своему

удивлению, Иван обнаружил в верхнем отделении пластиковую коробочку

грамм на двести, заполненную

белым порошком. Рядом лежала упаковка тонких, как карандаши, шприцов.

- Ни фига себе, - вслух сказал Иван, - полный набор…

Еще, там лежала бумажка с записанными парами, в две строчки, цифрами.

Иван сразу понял, что это – коды

для наборников. Когда-то он видел уже такие. Взяв на столе карандаш и

клочок бумаги, он переписал коды.

- «Полежите здесь до поры, до времени», - сказал Иван и, вернув камни и

бумажку с кодами на место, закрыл

дверь сейфа ключами и повернул наборники.

Васьки в каюте не было. Удивившись, Иван пошел на камбуз. Там его тоже

не было. Выходя на палубу, чуть

не столкнулся с Васькой. Глаза его сверкали каким-то горячечным,

неестественным блеском. Телогрейка

спереди была набита чем-то. Прижимая этот бугор обеими руками, Васька

шмыгнул мимо Ивана.

- Я сейчас, мигом! – прохрипел он и почти бегом, ковыляя, ушел по трапу

вниз.

Иван вышел на палубу. По положению тел и расстегнутым телогрейкам он

понял, что Васька обыскал тела,

взял деньги, что у них были, и сейчас прячет их от него...

- «Ну, что же, - подумал Иван, - по крайней мере, что-то прояснилось в

наших отношениях…»

Вскипятив чайник, Иван нарезал рыбы и стал ждать Ваську. Появился он

минут через десять.

- Вот! Это самое то, что надо - перекусить чуток! – сказал, подмигнув,

Васька. С удовольствием, громко

чмокая, он стал уплетать янтарную, исходящую каплями жира, рыбью

плоть.

Наевшись, Васька хотел было пойти куда-то, но Иван предложил ему

похоронить тех, кто лежал на палубе.

- А зачем их хоронить?! – искренне изумился Васька, - За борт эту падаль,

да и вся история!

- Да нет, не по-человечески все это будет, - сказал Иван, лучше похоронить

в земле.

- Не по-человечески, говоришь? - тихо спросил Васька, - А кто здесь люди?!

Они, что ли? Или Анвар? Или я?

Ты мне можешь сказать?

- Не было и нет на борту этого судна людей кроме тебя, может быть, -

продолжил он, не дожидаясь ответа, -

и поэтому не хочу и не буду их хоронить. Хочешь – хорони сам. Я в этом

деле тебе не помощник.

Резко встав, Васька вышел с камбуза и ушел в свою каюту, громко хлопнув

дверью.

-«Еще одна ясность», - подумал Иван и пошел на палубу. Шапка весело

крутилась вокруг его ног.

- Вот такие дела, Шапка, - погладив собаку по голове, сказал Иван, -

сейчас займемся неприятным делом.

Прикатив из котельной тачку с лопатой в ней, он стащил по одному тела на

пирс и, выбрав место метрах в

пятидесяти от цеха, где намело поменьше снега, прочистил туда тропинку.

Копать было бессмысленно.

Подборная лопата даже не царапала успевшую уже подмерзнуть землю.

-«Хоть взрывай ее!» - с досадой подумал Иван и тут же рассмеялся -

взрывчатки-то у него сколько угодно!

Вернувшись на судно, Иван взял пару брикетов и два детонатора с

запальными шнурами. Там были и с

проводами, но с этими было проще – зажигалка лежала в кармане.

Взрывы подняли всех птиц в округе и вызвали целый обвал снега с

деревьев в лесу. Даже с крыши цеха снег

сошел небольшой лавиной. Яма получилась не глубокая, но вполне

достаточная для того, чтобы уложить в

нее пятерых. Присыпав тела, можно было сверху наносить камней с берега.

Бросая взгляд на сейнер, Иван видел, что с крыла мостика за ним наблюдал

Васька. Вскоре он исчез. Когда

Иван закончил работу, уже смеркалось. Взяв в котельной кусок мяса и

костей для Шапки, пошел на судно.

Васьки не было видно.

Поставив кости вариться, Иван достал сковороду и, нарезав кусками не

успевшее еще просолиться мясо, стал

его жарить. Давно забытый аромат мог бы поднять и мертвого, как считал

Иван, но Васька не появлялся. Это

тревожило. Помешав аппетитные кусочки, он сдвинул сковородку с

конфорки и вышел из камбуза.

Скорчившись, Васька лежал на кровати. На лбу его выступили большие

капли пота. Он тяжело дышал и

глаза его, горячечно- воспаленные, смотрели на Ивана с мольбой.

- Что с тобой? - спросил Иван, - Ты заболел?

- Заболел, заболел я! Спаси меня, загнусь я…

- Болит что - то или температура? Что с тобой, объясни!

- Сам что, не понимаешь? Все у меня болит!

- А что я… - и тут до Ивана дошло. У Васьки началась ломка!

- И давно это с тобой? – спросил он, - Ты же не занимался этим, насколько

я помню.

- Не занимался, - сказал Васька, с трудом, - Анвар, сука, силой здесь

посадил. Ему нравилось смотреть, как

меня ломает. Вовчик, Ванек, помоги! Не дай сдохнуть, прошу тебя!

- Да чем же я…

- Найди! У Анвара есть, я знаю! Он и сам ширялся иногда. Найди, умоляю

тебя! – перешел на крик Васька и

заплакал.

Иван вышел из каюты. Теперь стала понятна та тревога, что он испытывал

рядом с Васькой.

- «Что делать? Дать или не дать ему тот порошок? Не дам – умрет. Дам –

получу не знаю, что. Совсем не

уверен, что мне это понравится», - рассуждал про себя Иван.

Стоны, доносившиеся из Васькиной каюты, перевесили, и Иван пошел к

сейфу.

- «Сколько нужно дать? Сколько будет мало и сколько – много?» -

спрашивал себя Иван, держа в руках

коробку с порошком. Ответа на эти вопросы у него не было, и он решил

действовать, как на ум придет.

Отсыпав на бумажку примерно половину чайной ложки порошка, Иван взял

один шприц и закрыл сейф.

- Все, помираю, - проговорил Васька сквозь стиснутые судорогой зубы,

увидав Ивана.

- Держись, я тебе принес вот…

Васька впился взглядом в то, что принес Иван.

- Воды и ложку, быстрее, - через силу прохрипел Васька.

Иван принес стакан воды, ложку, и вышел. Не мог он смотреть на это…

Минут пять в каюте была тишина и Иван вошел. Шприц, ложка и зажигалка

лежали на столе. Васька - на

спине, глаза закрыты. Он еще тяжело дышал, но дыхание становилось все

ровнее. Сведенные судорогой

скулы расслаблялись, складки кожи на лбу разглаживались. В конце -

концов, Иван понял, что Васька спит.

- Вот какие нынче у нас дела, Шапка, - сказал он, ставя миску с мясом и

костями перед радостно

встретившей его на палубе собакой.

Иван подумал, что даже здесь, на судне, ему теперь придется ходить только

с оружием. Надежды на то, что

Васька будет тихим и смирным, не оставалось никакой.

Подумав об этом, Иван пошел к Ваське и, потормошив его, убедился, что

тот спит. Обыскав его, Иван не

нашел оружия. Проверил под подушкой, под матрасом – ничего. Решил

пройти вниз и посмотреть, где Васька

устроил свой тайник.

Искал долго, но все же нашел этот укромный уголок. Куча тряпья в клетке,

в которой Васька сидел до

вызволения. Он правильно рассчитывал – кто сунется в эту зловонную

клетку и, тем более, в эту кучу? Там

же оказались и деньги, и пистолет. Задержав дыхание, Иван взял пистолет

двумя пальцами и, поднявшись

на палубу, выкинул его за борт.

Васька спал до утра. Иван не видел, когда он проснулся, но, встав чуть

свет, нашел его на камбузе, молча

пьющего чай.

- Привет, - сказал Иван, - как себя чувствуешь?

- Привет. Нормально. А что?

- Да нет, ничего. Вчера ты не очень - то себя чувствовал.

- То вчера…

- И часто ты делаешь это?

- Не знаю. Анвар решал. Кололи примерно два раза в неделю.

- И как это было? Расскажи все, с самого начала.

- Когда первый раз вкололи, испугался сильно. Потом кайф был,

понравилось. Я даже обрадовался, думал –

так, под кайфом и помру. А его-то совсем немного было. Вместо него

началась боль.

- Боль?

- Ага… Она самая.

- А что болело?

- Все стало болеть. Каждая клетка. От ногтей на ногах до волос на голове.

Каждый миллиметр тела болел и

просил – ДАЙ! Дальше – больше, начиналась ломка. Вот тогда - то кайф

пришел к Анвару. Он с ума сходил от

удовольствия, глядя на меня. И сам при этом ширялся иногда, чтобы

покруче забирало его…

- А когда получал дозу, что чувствовал?

- А ничего. Боль уходила, можно было спокойно поспать. Потом - затишье

на какое-то время, а затем все

начиналось сначала. Уходил сон, приходила боль, за ней - ломка…

- И это все?

- Нет, не все.

- А что еще?

- У Анвара в крови - вирус СПИДа, он сам мне сказал об этом, когда был

под кайфом.

- И что?

- А то, что в очередную мою ломку он зарядил мне свой шприц, которым

только что ширнулся, - сказал

Васька, - а мне было все равно.

Помолчав, Иван встал.

- Идем, надо работать, - сказал он Ваське.

- Работать?! Это какую такую работу мы должны работать?

- Мы должны приготовить судно к зимовке. Прежде всего - все убрать на

палубе и в помещениях. Мы не

знаем, что нас ждет, какие морозы и какие ветра, а уж какие снега здесь

бывают, я уже знаю.

- Еще чего не хватало… Я должен убирать что-то за этими волками? Прямо

сейчас! Разогнался!

- Их уже нет, - тихо сказал Иван.

- И что из того, что нет? И так все нормально. Не рви задницу, угомонись!

Жратва у нас есть, здесь тепло и

светло. Что тебе еще надо?

- Слушай меня внимательно, Василий. Говорю только один раз. -медленно,

увесисто, ровным голосом сказал

Иван, - Командовать здесь буду я. Ты будешь делать все, что я тебе скажу.

Если ты хочешь выжить, все будет

именно так. Ты меня понял?

- Да? А если не хочу?

- Это твое дело. Я хочу выжить и выживу. Хочешь выжить со мной – живи

по моим правилам. Не хочешь –

живи как знаешь, но не вздумай мне мешать. Лучше уходи. На берег, в

котельную и живи там. Я жил,

сможешь и ты.

- Щедрый ты какой, Ванятка! Пристроил меня, пожалел! – издевательски

поклонился Васька Ивану в пояс.

- Это не щедрость, а условие.

- Чем подкрепишь свое слово? – серьезно спросил Васька.

- Оружием. А еще – не дам дозу, когда кончится то, что дал.

- Серьезно. А не боишься?

- Чего я должен бояться?

- Ну, разного… Спать, например. Я же рядом буду.

- Меня Шапка постережет, пока спать буду.

- Ой, а с собачками-то мне доводилось ладить, - засмеялся Васька.

- А вот тут я тебе скажу, Васёк, свое особое слово. Ты теперь Шапку

должен охранять и оберегать , чтобы

даже мышка рядом с ней хвостиком не махала.

- Это почему же так?

- А потому, Васёк, что если с Шапкой случится что – я тебя немедленно

застрелю.

- Ах, вот так вот. А ежели медведь ненароком подерет собачонку, что

будет?

- Застрелю. Ты рядом со мной без собаки жить не будешь.

- Понял, Ванюшка. Посмотрим, чье слово будет последним, - сказал Васька

и встал.

- Между прочим, - добавил он, - ты осторожно ходи по палубам. Смотри,

как бы не упасть, да не удариться

ненароком обо что-нибудь.

- Хорошо. Буду внимателен. Да, кстати, забыл тебе еще кое-что сказать.

Так вот, отныне, ты будешь получать

дозу только в том случае, если будешь все выполнять, что я буду говорить

тебе. Малейшее неповиновение –

лишение дозы. И еще, не пытайся искать, все равно, не найдешь,

гарантирую! И помолись за мое здоровье –

не дай Бог, если со мной что-нибудь случится. Ты уже никогда не найдешь

ничего. Об этом я позаботился.

Иван блефовал, прекрасно понимая, что иначе нельзя. Он должен был

сломить Ваську, показать ему, кто в их

маленькой стае главный. Другого языка Васька не понимал.

- Не прост ты, Вань… Ох, не прост. Я сразу это понял, еще там, в общаге.

Ну, да мне всего пришлось

повидать на этом свете. Погляжу и на это, а дальше – видно будет. Одно

скажу – бежать отсюда надо.

Уходить нам надо. Нечего здесь зимовать. Ничего мы не назимуем тут.

- А куда бежать? В Петропавловск? На Курилы? Туда, где нас ждут

пограничники и следователи с

расспросами? Ты готов рассказать, чем занимались и куда делись

пятнадцать членов экипажа того сейнера,

на котором ты в море выходил и который исчез, да столько же с этого

сейнера?

- А что, - сказал Васька, - и расскажу. Я-то здесь при чем, если они друг

друга положили тут. Расскажу, да и

все.

- Ах, ну да! Конечно же! Они тебе сразу и поверят, почитав твое досье с

отсидкой, а взглянув на исколотые

вены, сразу же и отпустят из жалости, поздравив с возвращением: «Гуляй,

Вася, наслаждайся жизнью!»

- И что ты предлагаешь? – спросил Васька.

- Думать, прежде чем делать что-то. Сейчас не знаю, что делать и куда

идти, но впереди зима. Что-нибудь

придумаем. Вот для этого мы и должны перезимовать, и при этом судно

сохранить в живом состоянии. Ты

будешь делать это вместе со мной, хочешь ты этого или нет.

- Ладно. Что делать? - спросил Васька.

- Прежде всего, убери и вымой в той клетке, где сидел. Как следует. Вонь

оттуда на все судно идет.

Васька вперил изучающий взгляд в Ивана – знает он о спрятанных там

деньгах или нет? Иван постарался не

выдать ничего и, отвернувшись, сказал, что займется осмотром

продкладовых и переноской части продуктов

из кочегарки на судно.

- «Итак, - сказал себе Иван, - война объявлена и объявил ее сам».

Правильно сделал или нет, Иван не думал. Не видел он иного способа

выжить в компании с этим человеком.

Через два дня Васька стал хмурым и пару раз огрызнулся. Работа по

очистке снега на палубе у него почти не

двигалась. Он часто останавливался с лопатой в руках и надолго замирал,

глядя в одну точку. Иван понимал,

что Васька вот-вот уколется. После обеда, к которому Васька почти не

притронулся, он ушел в свою каюту и

закрылся.

Выждав час, Иван постучал. Ответа не было. Тогда он вошел. Васька лежал

на спине с полуоткрытыми

глазами. На столе, в тарелке, лежал шприц. Все стало ясно. Нужно было

действовать, и Иван пошел в свою

каюту. Он прекрасно понимал, что вскрытие Васькой сейфа – это вопрос

времени. Рано или поздно, он

попытается это сделать. Нужно было срочно, пока Васька спит, все

приготовить.

Иван перенес все деньги под диван в кабинете, а коробочку с порошком и

шприцы – в ящик стола. Отсюда

нужно будет помаленьку переносить все это в надежное место. Его еще

предстояло придумать.

В сейфе оставил небольшую стопку пачек стодолларовых купюр и

маленький пакетик, чуть больше того, что

он дал Ваське. Рядом с пакетиком положил несколько шприцов. Подумав,

взял из стола стопку потрепанных

папок с бумагами и положил их в сейф.

- «Теперь, - рассуждал про себя Иван, - даже если он и вскроет сейф, то

подумает, что так все в нем и было»

На этот раз Васька спал не очень долго, но Иван успел сделать все свои

дела – спрятал деньги и порошок. Он

заканчивал обследование продовольственной кладовой, когда погас свет.

На ощупь, Иван выбрался из кладовой и пошел в каюту за фонарем. Как

взял его у Анвара, так он и лежал в

полушубке. Взяв его, пошел в машинное отделение. Заглянув по пути в

Васькину каюту, Иван обнаружил,

что она пуста. Подходя к машинному отделению, Иван хотел включить

фонарь, но с нажатием большой

красной кнопки на конце фонаря вместо луча света с треском возникла

электрическая дуга, ослепив его на

мгновение.

- «Ничего себе… - замер от неожиданности Иван, - это же электрошокер!

Полезная в хозяйстве штука».

Нажав на другую кнопку, получил довольно яркий луч.

-Вась, ты здесь? – крикнул открыв дверь в машинное отделение.

- Здесь я.

- Что случилось?

- Ничего страшного, топливо в расходной закончилось, сейчас на другую

перейду.

Подойдя ближе, Иван смотрел, как Васька открывает клапаны и смотрит на

мерительное стекло.

- Посвети сюда, не видно мне.

- Ну вот, эта полная, - сказал Васька, - можно запускать.

- Расскажи мне, как его запускать.

- А чего рассказывать? Смотри, да и все. Что не понял – спроси.

Оказалось, что запускать генератор совсем не сложно.

- А второй генератор запустить можно? – спросил он Ваську.

- Конечно можно.

- Что для этого нужно ?

- Только топливо открой и все.

Выяснив, как наполнять расходные цистерны для генераторов, Иван

успокоился и пошел наверх.

Съев большую тарелку риса с рыбой, Васька ушел в свою каюту и больше

уже не выходил из нее.

Утром Иван приготовил завтрак и стукнул в Васькину дверь. Ответа не

было. Открыв дверь, Иван вошел.

Васька лежал на кровати, накрывшись тулупом. Ему было плохо.

- Что с тобой? Опять ломка?

- Нет. Видать, температура. Трясет меня…

Иван потрогал Васькин лоб. Он горел. Температура была высокая. Иван

сначала немного растерялся, но

вспомнил о том, что оставили ему Марья и Арина – травы.

К вечеру у Васьки открылся тяжелый, грудной кашель. Теперь Ивану стало

ясно, как он будет лечить Ваську.

Кроме отвара, нужно будет поить и натирать Ваську барсучьим жиром.

Благо, заготовлено его было вполне

достаточно.

Ваське становилось все хуже и хуже. Он метался в жару, бредил. Иван

сидел рядом и влажной тряпкой

протирал его лицо.

Под утро Васька затих, и только короткое, затрудненное дыхание да

приступы кашля время от времени

выдавали, что он жив. Одежда на Ваське промокла насквозь, и Иван,

порыскав по рундукам, нашел чистое

белье. Набрав горячей воды в таз, обтер Ваську влажной тряпкой,

поражаясь тому, насколько тот изможден –

ни грамма мышц, одни кости. Затем натер грудь и спину Васьки барсучьим

жиром и переодел его.

- «Ничего от того Васьки не осталось, - думал Иван, - ни снаружи, ни

внутри».

- «А из меня получается неплохая сиделка! В трудные времена можно будет

этим кусок хлеба заработать», -

Иван улыбнулся своим мыслям и, закрыв глаза, задремал.

 

Сон

Болел Васька тяжело. Несколько дней почти не приходил в сознание. В

краткие минуты пробуждения Иван

поил его бульоном, сваренным из мяса, да кашей. Кашель очень медленно,

но все же отступал под натиском

натираний и постоянного приема питья с барсучьим жиром и отваров из

трав.

Дело пошло на улучшение, болезнь сдавалась, но Васька очень беспокоил

Ивана. Он не вставал и почти не

разговаривал, короткими фразами отвечая на попытки разговорить его,

требуя немедленно сниматься и

уходить. На сообщение Ивана о том, что лед в бухте бухта встал, а поэтому,

в любом случае, уйдут они только

весной, Васька разразился длинной бранью и потребовал дозу.

Сколько мог, Иван оттягивал этот момент, давая Ваське хоть чуть

окрепнуть, но теперь, видя растущую

агрессию, вынужден был сдаться. С тяжестью на душе, прекрасно понимая,

что в таком состоянии еще и

наркотики – это к добру не приведет, Иван дал Ваське желаемое, а сам

решил отвлечься и заняться чем-

нибудь интересным.

Накануне Иван нашел в одном из камбузных шкафчиков старую,

потрепанную книгу «Технология

приготовления пищи», и теперь буквально вгрызался в то, что там было

написано. Он понимал, что все это

ему не нужно, но не мог оторваться. Главное - это занятие очень хорошо

отвлекало от проблем с Васькой и

помогало скоротать время.

Первым, что Иван решил попробовать, был хлеб. У него имелся уже опыт и

возможность понять, что без

хлеба и остальная еда не так радует. Много ли поешь соленой рыбы или

мяса без хлеба? В последнее время

Иван пек лепешки, которые все-таки не были хлебом.

Все для выпечки хлеба на судне – и мука, и сухое молоко, и сухие дрожжи,

а к ним - сахар и соль. Главное

же сокровище стояло в углу камбуза – большая, с узкими горизонтальными

дверцами и градусником у

каждой, профессиональная хлебопечь, а рядом с ней – стопка

металлических форм. Выучив наизусть рецепт,

взялся за дело.

Что удивило Ивана - с первой же минуты, как только взялся за это дело, у

него резко улучшилось

настроение. Все плохое ушло на задний план, захотелось петь, и он стал

мурлыкать что-то себе под нос.

Поставив опару в небольшой электрической тестомешалке, набросил на

плечи телогрейку и вышел на

палубу. Шапка встретила как всегда - бурно и радостно, выскочив из

устроенного для нее Иваном убежища

под траловой лебедкой.

- Ах ты, собачья твоя душа, - присев, Иван ласкал собаку, - скучно одной

всю ночь коротать?

Шапка терлась об него, норовила лизнуть в лицо, и Иван со смехом

уворачивался от нее.

- Да какая шерсть-то у тебя выросла, Шапка! – удивлялся Иван, - Густая да

красивая! Папа - енот наверняка

гордился бы тобой сейчас!

Опара бурно «гуляла». Иван мешал ее и снова накрывал. Мысли бродили

вокруг хлеба. Пришло довольно

странное, не испытанное до этого ощущение созидания чего-то живого!

Ивану вообще нравилось готовить

пищу, но то было просто и обычно, а вот с хлебом появилось это ощущение.

Ивану стало казаться, что он не

делает тесто для хлеба, а помогает ему родиться - новое, непонятное и

очень приятное состояние.

Единственное, чего он боялся – появления Васьки до окончания процесса,

но и этот страх ушел, когда опара,

в который уже раз вымешанная, замедлила свое брожение.

- Есть! – громко сказал Иван, помня о написанном в книге, - Вперед!

Работа закипела. Он всыпал муку, добавлял воду, с интересом наблюдая,

как плоские металлические лапы

аккуратно, но сильно мешают вкусно пахнущую массу.

За этими занятиями, незаметно, пролетело полдня. Согласно тому, что

говорила книга, пора было уже и

начинать печь. Иван включил печь, достал формы, оторвал кусок теста,

скатал его как следует в шар и

положил в смазанную маслом форму. Всего получилось десять форм. Иван

накрыл их и пошел заниматься

приготовлением обеда.

Минут через двадцать приподнял тряпку и увидел, что тесто в формах

заполнило уже две трети объема.

- «Пора!» - сказал себе Иван, посмотрев на круглые термометры на печи.

Все стрелки стояли в зеленом

секторе.

Открыв длинную дверцу, Иван поставил на полку печи пять форм.

Остальные пять пошли на другую полку.

Оставалось только ждать. Через полчаса приоткрыл одну дверцу и увидел,

что корочка еще немного

поднявшегося хлеба уже подрумянилась.

- «Все, жду еще пять минут и вынимаю, а там – будь что будет!» - подумал

Иван.

Надев висевшие на крючке над столом брезентовые рукавицы, Иван

вынимал одну за другой раскаленные

формы и переворачивал над столом. Красивые, до одури вкусно пахнущие

батоны падали на расстеленное

полотенце, и Иван ровно выставлял их. Десять красавцев лежали перед

ним во всем своем великолепии. Ему

так хотелось попробовать хлеб тут же, немедленно, но он переборол себя и

продолжил все делать «по

науке».

Обильно смочив под краном небольшую тряпочку водой, смазал все

румяные корки и укутал весь хлеб

простыней в несколько слоев. Теперь хлеб должен был остыть.

Словно кот вокруг сала, ходил Иван по камбузу. Мясо готово, рыба

нарезана. Он исходил слюной, но к хлебу

не подходил.

- Ну, ты даешь! – раздался Васькин голос. Он стоял в проеме двери и жадно

принюхивался, - Неужели сам

хлеб спек?

- А вот, сейчас будем обедать и как раз посмотрим, что получилось – спек

или не очень.

Достав еще теплую булку, Иван не удержался и обнюхал ее. Одним

ароматом можно было насытиться!

Осторожно, чтобы не смять мягчайший батон, он разрезал булку пополам.

Хлеб оказался пористым и великолепно пропеченным. Нарезав его

крупными ломтями, Иван положил их на

тарелку и поставил на стол.

- Эх, молока бы парного сейчас, к этому хлебцу! - мечтательно сказал

Васька, с явным удовольствием уплетая

хлеб.

Иван был счастлив. У него получилось, да еще и как! Хлеб получился очень

вкусным, можно есть так, без

ничего. Глядя на умильную физиономию жующего Васьки, чувствовал, что

счастлив вдвойне – кулинарный

подвиг оценен!

-«А может, все образуется и дальше пойдет хорошо?» - подумал Иван и на

минутку задумался, представляя

себе, как дружно они могли бы жить. Ведь, по сути, у них для этого было

все.

Сказка закончилась так же внезапно, как и началась.

- Ладно, Иван, - тихо сказал Васька, отодвигая стакан с отваром, налитый

Иваном, - давай, побазарим чуток.

- Давай.

- То, что мы здесь остались на зиму, - сказал Васька, глядя в стол, – это

твой косяк. Нам нужно было уходить.

Счет тебе предъявлять не буду, но кое-какое условие у меня есть.

- Даже так? - изумленно спросил Иван, - Ты мне прощаешь какой-то счет?!

То есть, ты хочешь сказать, что,

освободив тебя и вернув к жизни, я еще остался должен?

- Что сделано – сделано тобой самим. Никто тебя не заставлял ничего

делать. Оставил бы меня там – ничего

не случилось бы, мне все по барабану. Однако случилось то, что случилось

– ты меня освободил. Все, на этом

та история закончилась! Забыли ее. Началась новая.

- Удобная же у тебя история. Что интересно – помним, а что не очень –

забыли. Ладно, говори дальше.

- Так вот, хочу сказать тебе свое условие.

- Условие для чего?

- Для того, чтобы мы могли жить здесь вместе.

- Интересно… Говори.

- Ты отдаешь мне все, что было у Анвара. Имею в виду порошок,. За это

обещаю не трогать тебя и жить

спокойно.

- Ах, так ты меня, может быть, еще и не тронешь? Интересно как! Спасаю,

лечу, выхаживаю, кормлю тебя, а

ты выдвигаешь условие, при котором не тронешь меня? Замечательно! А

если не захочу выполнить твое

условие?

- Тогда пеняй на себя.

- А теперь послушай мое слово. И не подумаю выполнять ни это, ни какие-

то другие твои условия. И знай -

никакие твои угрозы на меня не подействуют. Как и было тебе уже сказано,

дозу буду давать только при

условии, что ты беспрекословно подчиняешься мне. Во всех остальных

случаях я буду сопротивляться и

добьюсь твоего подчинения всеми доступными мне средствами.

- И оружием? – спросил Васька.

- И оружием, если этого потребует ситуация.

- А сможешь?

- А ты попробуй, и мы оба узнаем, смогу или нет.

- Хорошо, - криво усмехнулся, вставая, Васька, - попробую. Ты не

сомневайся.

Утром следующего дня Иван вышел на палубу и увидел, что небо

непроницаемо-серое, в воздухе уже кружат

первые снежинки.

- Привет, Шапка! Пойдем, сходим в наши хоромы?

Радостно поскуливая Шапка вьюном крутилась вокруг Ивана.

- Понял, сейчас только в каюту схожу, оденусь как следует и пойдем.

Повесив «калаш» на плечо, Иван вышел из надстройки и, насвистывая,

сошел на пирс. Шапка бежала

впереди, все на своем пути обнюхивая и оставляя метки.

В котельной все было нормально. Ничто не изменилось с тех пор, как Иван

перешел жить на сейнер. Обойдя

каждый уголок, Иван остановился у входа в баньку.

- Ты знаешь, Шапка, а я соскучился уже по этой бане! Не устроить ли нам

сегодня банный день, а? Того и

гляди, буран начнется – тогда не скоро можно будет помыться.

Идея понравилась Ивану, и он тут же взял охапку дров и выложил их в

камине, предварительно уложив там

несколько камней. Минут через десять огонь весело трещал сухими

дровами. Иван подбросил угля.

- А теперь, Шапка, идем за лапником – у меня уже заканчивается хвоя.

Через полчаса, с охапкой мохнатых кедровых веток, Иван зашел на палубу,

взял в каюте чистое белье и

пошел обратно. Васьки не было видно.

-«Спит, наверное», - подумал Иван.

Жар в камине был хороший. Иван подсыпал угля, налил и повесил чайник.

Наносив воды в чан, бросил

калину в чайник и стал выкатывать камни.

Один за другим, Иван бросал раскаленные камни в чан. В бане стало

жарко. Сбросив полушубок, зашел в

баню и поставил автомат в угол. Быстро раздевшись, шагнул в почти

нестерпимо горячую воду.

Какое же это блаженство – лежать в горячей, ароматной воде, в

расслабленной полудреме, стараясь ни о чем

не думать, просто наслаждаясь ощущениями. Это продолжалось до тех пор,

пока он не почувствовал

пресыщение горячей водой. Сладкая истома вмиг ушла, и вместо нее

появилось ощущение беспокойства.

Растираясь большим махровым полотенцем, со все растущим

беспокойством, Иван думал о том, что там делает

Васька. В голове возникали картины, одна страшнее другой.

Ступив на палубу, Иван сразу же почувствовал резкий, неприятный запах.

Так пахнет ацетилен. Сомнений

не было – Васька вскрывает сейф.

Иван не собирался мешать ему делать это. Все было неплохо продумано, и

это даже входило в его планы.

Единственное, чего Иван не мог предположить – это применение автогена.

Вдоль коридора, из машинного отделения тянулись два тонких шланга.

Дверь в каюту Ивана была выбита,

остатки замка валялись на полу. Из каюты шел едкий дым, слышалось

шипение горелки.

Иван вошел в каюту и молча, с удивлением смотрел, как умело Васька

ведет острый голубой язычок пламени

по толстой стали. Он как раз завершил вырез и круг величиной с блюдце

упал куда-то во внутрь. Иван

почувствовал першение в горле от едкого дыма и кашлянул. Васька резко

обернулся.

- Чего тебе? – приподняв темные очки, спросил Васька.

- Да нет, ничего. Проходил тут мимо. Дай, думаю, загляну, чем ты здесь

занимаешься, - улыбаясь, ответил

Иван и, повернувшись, пошел на выход из каюты.

Через мгновение Васька обрушился на него сзади, захватив одной рукой,

словно петлей, вокруг горла, а

второй поднеся остро шипящую горелку близко к лицу.

- Нет, Ванятка, - шипел Васька, дыша в лицо смрадным дыханием, - ты не

уходи, погоди чуток! Расскажи по

старой памяти Васильку, где ключики держишь, куда порошок да денюжки

дел, а? Васька же не дурак, сразу

понял, что ты перепрятал все.

Иван чувствовал жар от пламени. По коже на лбу расплывалась острая

боль.

- Говори, говори, Ванятка! Ты не стесняйся, а то сейчас добавлю чуть, и

глазки-то долго не выдержат! Не дай

бог, полопаются, красивые такие.

Из последних сил, уже задыхаясь и стараясь не паниковать, Иван сумел

достать из кармана фонарь,

развернув его, плотно прижал к Ваське и изо всех сил надавил на кнопку.

Раздался утробный рев и Васька,

отпустив руку, замер. Иван все давил и давил на кнопку, ощущая, как

Васькино тело закаменело и навзничь,

увлекая за собой Ивана, упало.

Иван вскочил и увидел, что от пламени горелки горит ножка стола. Быстро

схватив ее, Иван перекрыл

краники на ней и шапкой сбил огонь.

Васька лежал без движений. Быстро выдернув из его брюк ремень, Иван

перевернул его лицом вниз и связал

руки за спиной. Он не знал, как долго будет продолжаться Васькино

беспамятство, а потому действовал

быстро. Схватив за шиворот, Иван потащил его по коридору, в сушилку и

там, затолкав в клетку, закрыл

дверь. Посмотрев вокруг, нашел кусок проволоки и закрутил ею проушины

для замка.

Рассудив, что пока Васька очнется, да еще со связанными руками, по

крайней мере полчаса есть для того,

чтобы найти замок, Иван стремглав побежал на бак, в подшкиперскую.

Замки нашлись быстро. Целая

гирлянда их висела на проволочной петле. Выбрав покрепче, вернулся.

Васька по-прежнему лежал без

движений. Иван обыскал его, забрал небольшой кухонный нож в сапоге,

напильник, зажигалку и закрыл

клетку.

Лоб отчаянно болел. Иван зашел в каюту и подошел к зеркалу над

умывальником. На лбу темнело бордовое

пятно величиной со спичечный коробок, покрытое белыми волдырями.

-«Вот же, урод! – подумал Иван, - И ведь точно, выжег бы глаза.»

Не зная, что делать с ожогом, Иван намазал это место все тем же барсучьим

жиром. То ли ему показалось, то

ли действительно так, но болеть стало чуточку меньше.

Иван спустился в сушилку. Васька сидел на палубе.

- Развяжи меня немедленно и выпусти! – прохрипел он, увидев Ивана.

- Еще чего! Мне моя жизнь дорога.

- Правильно боишься, сука… Быстро открывай, говорю.

- А чего мне бояться? Ты теперь для меня безопаснее веника. Живи себе,

отдыхай и наслаждайся жизнью.

- Нет, Ванюшка, ты бойся меня теперь! Ох, как бойся меня! Я же тебя

живьем есть буду, когда доберусь…

- Глупости, что ты такое говоришь, Васёк? Я же тебя кормить хорошо буду.

Мне не сложно, да и не зверь

ведь, чтобы в голоде тебя держать.

- И еще, Васек, чуть не забыл сказать тебе, - добавил Иван, - что ненавижу

антисанитарию. Именно поэтому

принесу тебе ведро. Ходить будешь в него. А выносить - не сочту за труд,

буду сам. Цени! И если здесь не

будет идеальной чистоты, ты знаешь, чего лишишься.

Васька разразился потоком брани, но Иван не стал слушать его и вышел.

Двойственные чувства боролись в нем. С одной стороны, он посадил

человека в клетку. Иван понимал,

насколько это дико и бесчеловечно, но, с другой стороны, мог ли он не

делать этого? Ответ получался только

один – не мог. Оставалось лишь привыкать к такому положению вещей.

Когда Иван вышел на палубу, там шел густой снег. Дыша полной грудью,

стоял и думал о том, что ему еще

доведется пережить, пока…

А что, собственно, пока? Иван в эту минуту не знал, чего хочет достичь и к

чему стремится. Восстановить

память? Наверное, но для чего? Ведь, если быть честным с самим собой,

ему уже вполне понятно, что его

прежняя жизнь не сможет просто продолжиться с той, нулевой точки

отсчета, когда потерял память.

Изменилось и еще больше изменится все, а главное – он сам. Каким выйдет

из всего этого, что получит и что

потеряет? И нужен ли будет таким, изменившимся, тем людям, которых он

сейчас не помнит? А будут ли они

ему, по сути – другому человеку, нужны?

- Что, подружка ты моя дорогая, скажешь мне, а? – спросил у Шапки,

которая молча сидела напротив и

серьезно глядела на него умными глазами. Собака завиляла хвостом,

радуясь тому, что Иван обратился к ней,

и Иван, погладив ее, пошел в каюту. Нужно было приводить ее в порядок.

Вечером Иван принес Ваське хлеб, рыбу, воду и ведро с крышкой.

- Ну, вот, теперь уже и при параше, – мрачно сказал Васька, подавая через

прутья клетки связанные руки.

Иван развязал их и ушел, не ответив.

Спал Иван беспокойно, часто просыпаясь и с трудом засыпая вновь.

Проснувшись в очередной раз, встал и,

пройдя на цыпочках, заглянул в клетку. Васька спал.

- «Нужно будет завтра принести ему матрац и одеяло», - подумал Иван,

вернулся в каюту и сразу же заснул.

Лодка, на которой Иван плыл посреди широкой, величественной реки,

оказалась довольно утлой и казалась

очень ненадежной. Весел не было. Лодку просто несло по течению. Иван не

знал, как и почему он попал в

нее, но беспокойства не испытывал. Все вокруг было тихо, спокойно и

казалось неподвижным, однако Иван

точно знал, что лодка движется.

Оба берега были одинаково далеко. Левый берег представлял собой очень

высокий, неприступный обрыв, а

правый – зеленую низину, тучные луга, переходящие в лес из высоких,

темных сосен, и очень далеко, на

горизонте - изломанная синяя линия гор.

Лежа в полудреме, Иван глядел на белые, словно нарисованные рукой

расшалившегося ребенка, завитки

облаков, плывущих на синем фоне неба и изредка, совсем чуть-чуть,

затеняющих яркое солнце. Он

чувствовал себя частицей этой мирной и великой вселенной, слился с

вечностью, полностью отдаваясь

такому сладостному, такому всеобъемлющему чувству свободы и

умиротворения.

Внезапно Иван почувствовал, что это благостное состояние начинает куда-

то уходить. Облака на небе,

солнце, берега – все это осталось и было на том же месте, но что-то

изменилось, внося ощущение тревоги.

Что? Иван мучительно вглядывался в небо. Там ничего не было такого, что

могло бы встревожить его. И

левый, и правый берега по-прежнему пустынны, ни одного зву…

- «Стоп! – встрепенулся Иван, - Вот именно! Звук!»

Новый звук, низкий и глухой, словно далекий, непрерывный гром, появился

и стал тревожить его. Иван

встал в лодке и осмотрелся. Ничего нового не увидел, разве что впереди по

течению, над рекой висела

огромная яркая радуга.

Иван смотрел на нее и радовался чистым, сочным краскам, но шум мешал

ему, не давал расслабиться. Он все

усиливался и усиливался, постепенно перерастая в низкий, тяжелый рокот.

Иван поднимался на цыпочки, чтобы заглянуть – что там впереди, но

ничего не было видно кроме гладкой,

почти зеркальной поверхности воды. В какое-то мгновение лодка под

Иваном покачнулась, и он чуть не упал

в воду, но в последний момент, широко расставив руки, сумел сохранить

равновесие.

Шум тем временем стал уже почти невыносимым. Он больно давил на уши,

теснил грудь. Иван почувствовал,

что лодка ускоряет движение и хотел было сесть, но сидеть было еще

страшнее, и он снова встал.

Фантастическая, совершенно неправдоподобная, а потому еще более

ужасная панорама медленно

открывалась перед его глазами.

Река, оставаясь все такой же стеклянно-зеркальной, искривляла свое

движение и загибалась куда-то вниз.

Рев шел именно оттуда, снизу, а впереди, в огромном и очень глубоком

ущелье, на самом его дне, текла

широкая река. За мгновение до того, как Иван понял, что там, внизу, течет

та самая река, по которой сейчас

плывет, он уже точно знал, что сейчас с ним случится чудо. Иван не знал,

какое именно, да и не хотел этого

знать, потому что только чудо могло его сейчас спасти, а значит, оно

должно было случиться. В том, что он

будет спасен, Иван совершенно не сомневался, потому что не был еще

готов умирать.

Иван медленно, как в замедленной киносъемке, широко расставил руки

и,ни капли не волнуясь, стал

смотреть на солнце, отражающееся в пологом спуске реки.

Сначала он почувствовал, что лодка резко наклонилась вперед и пошла

вниз, а потом и вовсе перестал ее

чувствовать. Взглянув вниз, Иван увидел, что лодка летит вертикально

вниз, все еще пытаясь оставаться на

поверхности уже распадающейся на миллионы частичек толщи желто-

зеленой воды.

Иван совсем не удивился тому, что летит над этим сумасшествием

превращения падающей воды в тысячи

разноцветных радуг, широко раскрытыми глазами глядя вперед, на солнце.

Странно, но оно совсем не

слепило, и Иван видел под собой не сбесившиеся воды, а изумрудную

равнину с сочной, чистой травой. Он

видел каждую травинку под собой. Ему даже показалось, что на одной из

них сидел кузнечик.

Иван почему-то знал, что для того, чтобы приземлиться, ему нужно только

захотеть этого. Ох, как же ему не

хотелось прерывать этот изумительный полет, но он чувствовал, что

дальше нельзя, что рано ему еще лететь

дальше, нужно сейчас же приземлиться!

Иван слегка повернул невесть откуда взявшиеся крылья, направив полет

навстречу упругому, но такому

теплому, ласковому потоку воздуха, мягко приземлился на траву и…

Проснувшись, Иван долго лежал с открытыми глазами, пытаясь задержать

ощущения, только что пережитые

во сне.

- «Что это было?» – подумал Иван, когда ощущения начисто растворились,

вытесненные воспоминаниями о

том, что произошло вчера.

Ответа не было, но Иван всей душой чувствовал, что сон хороший.

- «Эх, Марье бы рассказать его! Уж она бы точно объяснила, что к чему», -

подумал Иван, выходя на

заснеженную палубу.

Марьин сказ

 

Дни шли один за другим, словно две капли воды, похожие друг на друга.

Иван постоянно был чем-то занят.

Постепенно выработался своеобразный режим, который он стал соблюдать

неукоснительно. С самого утра

Иван заставлял себя заправлять постель, что всегда терпеть не мог делать.

Он понимал, что порядок во всем

– это то, что не даст опуститься, деградировать в одиночестве и уюте.

Затем брился, заглядывал к Ваське,

выходил к Шапке и шел на камбуз, чтобы приготовить завтрак на всех

троих.

После того, как посуда была вымыта, Иван шел туда, где закончил свои

последние занятия. Заключались они

в том, чтобы изучить само судно, висящие в разных местах схемы,

найденные им документы и инструкции,

до мельчайших подробностей, до последнего винтика, до последней буквы!

Этому Иван посвящал пару часов

до обеда. Затем – к камбузной плите, обед, час отдыха и – снова занятия до

ужина.

Часовая прогулка с Шапкой была самым приятным пунктом в этом

расписании для обоих. Ужинал рано, как

только темнело. Через час-полтора ложился в постель, чтобы встать с

первым светом в иллюминаторе и

начать все сначала. Так и жил, не позволяя себе ни послабления, ни

ужесточения этого режима. Дни при

этом пролетали практически незаметно. Остановившись внезапно у

календаря, он каждый раз удивлялся

тому, как быстро растет количество зачеркнутых дат.

Васька стал тревожить все меньше и меньше. Он ел, пил, спал, но больше

просто сидел, глядя не видящими

ничего глазами в одну точку. Пару раз, принеся Ваське еду, Иван забывал

закрыть дверь на замок, но Васька

этого не замечал. Иван несколько раз попытался заговорить с ним, но из

этого ничего не вышло. Васька не

отзывался на голос, реагируя только на пищу и, когда приходила ломка –

на порошок.

Иван смирился с этим и прекратил попытки общения, да и вообще,

перестал беспокоиться о Ваське. Сам

Васька тоже, казалось, перестал замечать существование Ивана. Если

раньше он иногда ловил на себе

мгновенные, острые, полные ненависти Васькины взгляды, то и они

исчезли.

Убедившись, что в Ваське не видно больше агрессии, Иван собрался с

духом и предложил ему выйти на

палубу, подышать свежим воздухом. Васька не реагировал. Только с

третьей попытки Ивану удалось

выманить его из клетки. Держа фонарь - шокер наготове, подал ему

полушубок, валенки, шапку. Васька

одевался медленно, с трудом, почти через силу.

На палубе он точно так же, как и в клетке, оставался безучастным ко

всему. Шапка, сидя напротив Васьки,

внимательно, не отрываясь, следила за ним, реагируя на каждое его

движение. Посидев полчаса, Васька

молча встал и пошел в надстройку. Иван пошел за ним. Вернувшись в

сушилку, Васька снял с себя верхнюю

одежду, аккуратно повесил все на крючки, вошел в свою клетку и сел в

свою обычную позу.

Озадаченный, Иван повесил замок и пошел на камбуз.

Так и повелось – каждый день, кроме тех, когда Ваську заставали ломка и

сон после дозы, они вместе

выходили на палубу после обеда, чтобы подышать полчаса.

Два месяца зимовки пролетели быстро. Иван уже совершенно свободно

манипулировал дизель-генераторами,

перекачивал в расходные цистерны топливо. При этом, он точно замерил и

посчитал все имеющееся на борту

топливо. А еще, Иван пополнил запасы воды на сейнере, разобравшись с

тем, что и как включать и куда

подсоединять.

Погода установилась довольно однообразная - после тихой, солнечной

недели следовала неделя снежная.

Снег убирать было и приятно, и полезно – мышцы не застаивались, да и как

повод для длительного

нахождения на свежем, морозном воздухе, это занятие оказалось кстати.

Пару раз Иван попытался привлечь к этому делу Ваську, но ничего из этого

не вышло.

С едой проблем не было, разве что мяса оставалось уже совсем немного.

Иван стал подумывать о том, чтобы

сходить с Шапкой в лес.

Перед самым Новым Годом к Ивану приехали гости.

Он только что приготовил обед на два дня, отнес тарелки с супом и

макаронами Ваське и собрался сам сесть

за стол, как услыхал заливистый, тревожный лай Шапки. Схватив

полушубок, шапку и автомат, Иван

бросился к выходу.

У основания пирса, на вычищенной Иваном площадке, стояла лошадь,

запряженная в сани. Мужики

привязали лошадь и направились к сейнеру.

Иван сразу узнал их. Это были те же самые мужики, что привезли его сюда.

- Здорово, мужики, - приветствовал их Иван, - милости прошу в гости!

- Здравствуй, мил человек, и ты! – ответили удивленные мужики, опасливо

высматривая, кто еще есть на

палубе, - А где хозяева?

- Нет здесь никого кроме моей собаки. Я здесь сейчас хозяин. Проходите.

- Да мы никогда…, - начал было тот, что помладше, но старший остановил

его жестом и шагнул на сходню.

- Прошу, заходите, гости дорогие, - говоря совсем необычные для себя

слова, Иван прошел первым и

показал гостям путь в столовую.

Мужики сели, озираясь и осматривая все вокруг.

- Прежде, чем мы начнем говорить, я накормлю вас обедом, - сказал Иван.

- Да нет, благодарствуем, по делу мы, да нам…

- Знаю, что вы хотите сказать, - перебил Иван, - и поэтому дам вам новые

чашки и ложки.

Мужики кивнули.

- Раздевайтесь пока, а я - мигом.

Через пару минут кастрюля с супом, другая – с макаронами, да блюдо с

нарезанной соленой рыбой, стояли на

столе. Главным же украшением стала булка свежеиспеченного, еще не

совсем остывшего хлеба.

- Мужики, угощайтесь!

Ошеломленно глядя на такой прием, они встали, поискали образа в углу и,

не найдя, перекрестились и сели.

Молча, с явным удовольствием, они съели почти все.

- Благодарим тебя, мил человек, - сказал старший из мужиков.

- Ну, что же, идемте в мою каюту, поговорим о делах.

- Нужда у нас большая, мил человек, - начал разговор старший, - припасы

наши закончились, патронов

больше нет. Осталось пять штук.

Он достал из кармана патрон и подал его Ивану. Это был обычный патрон

калибра 7,62 миллиметра, какие

подходили и к их карабинам, и к тем «калашам», что были у Ивана. Он

подозревал, что эти карабины

мужики получили в обмен на что-нибудь у бандитов с этого же судна.

- Посидите, мужики, а я гляну, чем смогу помочь вам, - сказал Иван и

вышел. Ему нужно было подумать.

- «Что же делать? Отдать? Но тогда мне придется нырять за ними в

прорубь» - лихорадочно соображал Иван.

- «А с другой стороны, что я теряю? Чем мужики могут мне угрожать, да и

ради чего? Да и вообще, это же

они спасли меня…»

Иван вернулся к мужикам, сел и положил патрон на стол.

- Все ясно, мужики. Есть у меня такие патроны. Я помогу вам, но сначала

их нужно достать. Сам не

управлюсь.

- Так мы же завсегда! – горячась, сказал молодой.

- За ними придется нырять, - сказал Иван.

- Ныря-ять? – переспросил старший.

- Да, нырять. Я сбросил ящики в воду. Они лежат прямо под кормой, на

глубине три – четыре метра.

- Лед же…

- Сделаем прорубь. Я могу нырнуть, привяжу веревку и ваша задача -

вытащить груз наверх.

- А ну, как заболеешь?

- Постараюсь не заболеть, да и не очень холодно на дворе. А вы, на всякий

случай, Марью через пару дней

привезите, пусть проведает меня.

- Марью-то мы привезем, мил человек, - сказал старший мужик, - а как мы

с тобой поквитаемся-то, а? Чай,

патроны многого стоят, да и труды еще твои такие…

- А это и будет наш расчет, - тихо сказал Иван, глядя мужику в глаза, –

этим и поквитаюсь с вами за

спасение, да за доброту вашу ко мне.

Через час работы ломами и топорами, под кормой образовалась довольно

большая, диаметром метра два,

прорубь. Надев на себя шерстяное белье, накинув валенки, шапку и

большой тулуп, Иван спустился на лед

по веревочному шторм-трапу. Мужики ждали его там. В руках молодого

был тонкий конец. Иван обвязался

им по поясу.

- Ну, мужики, с Богом! – сказал Иван, скидывая шубу, валенки и шапку, -

давай кончик.

Вода обожгла его на мгновение, но почти сразу это ощущение прошло. Дна

достиг быстро. Ящики лежали

перед ним. Вокруг них, да и вообще, вокруг, по всей толще воды было

очень много мелкой рыбы!

Пропустив кончик через все ручки ящиков, Иван быстро завязал его и, с

силой оттолкнувшись ногами от

покрытого мелкой галькой дна, вынырнул.

- Все, давайте, мужики! – крикнул, схватив воздуха,.

Все три ящика оказались на льду еще до того, как Иван накинул на себя

тулуп и запрыгнул в валенки.

- Мужики, я побежал под горячую воду! Тащите ящики вовнутрь, там мы их

пресной водой помоем.

Иван почти не чувствовал, что вода горячая, но знал это, потому что

душевая заполнилась паром. Казалось,

все внутри было холодным, только кожа обжигалась потоками воды.

Вскоре, однако, он начал прогреваться и, когда вышел из душа, ему

казалось, что даже выдыхаемый им

воздух был горячим.

Мужики сидели в каюте и ждали его.

- Ну, что приуныли, мужики? Дело сделано! Патроны мыть будем?

- Нет, мил человек, мыть мы их будем дома, - сказал старший, вставая, - я

вот хочу спросить тебя, сколько из

этих патронов ты дашь нам?

- Все, - растянув в улыбке рот до ушей, ответил Иван.

- Как это, все? Ведь там же их…

- Да, знаю, что тысячи, но мне столько не нужно. У меня есть патроны, мне

их достаточно.

- Мил человек, да мы… Мы же теперь всегда молиться за тебя всем миром

будем. Ты даже и не

представляешь, что ты делаешь для нас всех. Это же сколько поколений с

едой будет! - сказал старший и,

поднявшись, мужики поклонились Ивану в пояс.

Уезжая, мужики обнялись с Иваном, а старший даже смахнул слезу. Иван

махал им рукой, пока они не

скрылись.

Вечером Иван устроил жаркую баню с кедровыми ветками, а перед сном

натерся барсучьим жиром. Наутро он

был свеж и бодр, даже не чихнув ни разу.

Рыба, что видел в воде, не давала ему покоя и, пройдя на корму, он

спустился на лед и очистил вчерашнюю

прорубь. Благо, морозец стоял слабый, и ледок в ней образовался тонкий,

полупрозрачный. Сквозь толщу

воды видно было дно и, приглядевшись, Иван убедился, что рыба по-

прежнему там и ее очень много!

- «Что делать, как ее взять? - лихорадочно рассуждал Иван, - Удочек у

меня нет. Сачок? Так разбежится же,

как только сачок коснется воды. А если сачок будет в воде и потом – резко

поднять его? Нереально такое

сделать – рыба все равно успеет убежать».

Идеи, одна за другой, приходили и отлетали, как невыполнимые.

Постепенно Иван отвлекся, занимаясь

своими обычными делами. Когда начало темнеть, Иван решил понаблюдать

за рыбой в свете. Он видел на

корме переносную люстру, лежащую в металлическом ящике. Достав, Иван

опустил ее на кончике почти до

проруби и щелкнул выключателем. Яркий свет осветил прозрачный тонкий

ледок, и минут через десять-

пятнадцать на свету собралось черное пятно рыбы. Это была фантастика!

Рыба летела на свет отовсюду!

- «Вот этим и нужно воспользоваться», - подумал Иван и решил завтра же,

с самого утра этим заняться.

С листом бумаги и карандашом, Иван просидел в раздумьях не менее часа,

но решение нашел. Остальное

было делом техники.

Наскоро позавтракав, вытянул из кучи краболовок самую потрепанную и,

освободив ее от старой сети,

отпилил круглое кольцо днища найденной в машинном отделении

ножовкой. В подшкиперской долго

копался в тюках-куклах дели, пока не нашел нужное - сеть с ячеей меньше

сантиметра. Отрезав кусок, взял

катушку капронового шпагата и помчался на корму.

Связав большой сачок, Иван подшил его к кольцу. Теперь осталось

подвязать к кольцу стропа и придумать,

как это кольцо с сетью можно было бы быстро поднимать и опускать. Это

оказалось совсем не сложным. На

корме имелась маленькая лебедка с поворотной стойкой. Иван вывел

стойку за борт, и она оказалась почти

над прорубью. Подвесив к стойке небольшой блок со шкивом, Иван

пропустил через него конец. Привязав

кольцо с сетью к концу, получил прекрасную подъемную ловушку. Теперь

осталось только подготовить

прорубь и испытать снасть. Незадолго до сумерек, Иван закончил

расширение проруби и ее очистку. Теперь

все было готово к испытаниям.

С первыми звездами на небе, стоя у лебедки, он опустил подъемную снасть

в прорубь, на глубину около

двух метров и включил свет. Сверху было хорошо видно, как в свете

люстры рыбы становилось все больше и

больше. Минут через пятнадцать, когда ее стало настолько много, что сеть

уже не была видна, Иван нажал

кнопку подъема ловушки. Его ждало разочарование – в ней трепыхалась

парочка малюсеньких рыбок.

-«Половили!» - сказал себе Иван и задумался. Что-то нужно было менять,

но что?

- «А если, когда рыба соберется, выключить свет, что будет?» - спросил

себя Иван и сам же себе ответил

вслух:

- Вот это мы сейчас и выясним!

Вновь опустив снасть, он включил свет и пошел выпить чайку. Вернувшись,

увидел, что в проруби просто

черно от рыбы!

- Ну, что, Шапка, пробуем? - спросил у собаки, внимательно наблюдавшей

за ним.

Шапка была согласна на эксперимент, судя по ее немедленно

откликнувшемуся хвосту. Щелкнув

выключателем, Иван тут же стал тянуть конец. По звуку электромотора

сразу же почувствовалось, что вес

снасти изменился. Когда она вышла из воды, Иван включил свет. В ловушке

кипела, сверкала в свете люстры

рыба, и ее было не меньше ведра! В воздухе распространялся крепчайший

запах только что сорванных

огурцов! Это была корюшка!

Закрепив конец, Иван бросился на камбуз за кастрюлей. Первый же

«замет» дал треть бака! Второй и третий

заполнили его.

-Все, стоять! Хватит! – громко скомандовал сам себе Иван и, выключив

люстру, оставил снасть на весу -

обсыхать.

Кряхтя, донес тяжелую пятидесятилитровую кастрюлю до камбуза и стал

разглядывать рыбу. Да, это была

корюшка, но какая! Отборная, почти с сельдь размером, серебристая, с

сине-зелеными спинками, рыбка

трепыхалась на поверхности, норовя выпрыгнуть.

В восторге от происшедшего, Иван решил все же обрабатывать рыбу утром

и выставил кастрюлю на палубу,

накрыл ее крышкой, набросил сверху тулуп и велел Шапке охранять рыбу.

Пора было спать – режим!

- «Утро вечера мудреней», - сказал про себя, закрыл глаза и, не давая себе

думать ни о чем, тут же заснул.

Он давно приучил себя к этому, поняв однажды, что нельзя разрешать себе

думать в постели о серьезном.

Сон уходит. Вместо него приходит тоскливая, тупая бессонница с головной

болью утром и совсем никакой

работоспособностью весь следующий день.

Утром, почти в полной темноте, Иван вскочил и, сделав обычные утренние

дела, пошел на палубу.

- Молодец! Вижу, вижу! - приласкал Иван радостно встретившую его

собаку, - Ты честно выполнила свой

долг! Сейчас вынесу тебе за работу что-нибудь вкусненькое!

Первым делом Иван решил поджарить рыбки. Он уже захлебывался слюной,

зная, жареная корюшка –

потрясающая вкуснятина!

Через полчаса на блюде лежала внушительная горка румяной, источающей

невыразимо вкусные запахи,

корюшки.

Иван положил рыбы в тарелку и, добавив пару внушительных кусков хлеба,

отнес все это Ваське,

отнесшемуся безучастно к его появлению.

- Поешь корюшки. Сам поймал вечером!

Ох, и отвел же Иван душу! Это было настолько здорово, что он и забыл, что

на палубе еще целая огромная

кастрюля ее! Вспомнив же, решил завялить корюшку. Сам Иван этого

никогда не делал, но есть приходилось.

В этом он не сомневался.

Сходив в морозильный отсек, взял там несколько глубоких лотков для

замораживания крабов. Пересыпая

рыбу солью, Иван укладывал каждый слой, добиваясь плотности. Вся рыба

вошла в два лотка. Посыпав еще и

сверху, примял ее руками.

Через пару часов решил, что хватит ей солиться и, налив воды в ту же

кастрюлю, как следует промыл. Теперь

осталось только развесить. Вот тут – то у Ивана и испортилось настроение.

Как он не подумал об этом?

Развесить сотни и сотни рыбешек? Как? Что делать?

Решение пришло тут же – растянуть дель, и на ней разложить рыбу. Именно

так он и сделал. Через час

большой прямоугольник мелкой дели, растянутый за углы, был готов, и

Иван раскидал по нему засоленную и

промытую рыбу. Осталось только ждать, когда она высохнет. Иван

предположил, что на морозе это

произойдет довольно скоро.

Марья приехала через пару дней. Иван искренне обрадовался, услыхав лай

Шапки. Он сразу понял, в чем

дело и похвалил себя за то, что с вечера наловил полную кастрюлю

корюшки, надеясь на приезд гостей.

Увидев Марью в санях, подъезжающих к пирсу, Иван помахал рукой. Марья

и мужики, сидевшие в санях,

помахали ему в ответ. Мужики исполнили его просьбу!

Пирс, накануне, Иван почистил от сугробов, и потому они остановились у

самой сходни.

- Ну, здравствуй, Иван. Вижу, здоров ты и силен, - сказала Марья и

поклонилась ему в пояс.

- Здравствуй, Марьюшка, - ответил Иван и, поклонившись, шагнул

навстречу, чуть приобняв ее.

Подошли мужики и, поздоровавшись с ними, Иван приобнял каждого. Марья

с интересом и удивлением

смотрела на это.

- Тут мы это… - сказал старший, - привезли кой-чего. Никон наказал

передать. И еще, велел он поклониться

тебе от него и от всего нашего мира.

С этими словами, мужики поклонились и стали доставать из саней мешки и

мешочки, сообщая, что в каждом.

В них были лук, чеснок, картошка и морковь. Большего богатства и

придумать было невозможно!

- Мы пойдем, на дворе будем, - сказал старший, - а вы пока поговорите.

- Погодите, мужики. Я тут рыбки чуток наловил, хочу угостить вас, - сказал

Иван и, взяв на камбузе чистый

мешок, вышел на палубу. Вместе с мужиками они пересыпали корюшку.

Получился полный мешок.

- Это как же ты исхитрился поймать столько-то? – спросил молодой.

- А идем, покажу, - ответил Иван и повел мужиков на корму.

Они долго глядели на все это устройство и цокали языками.

- Да, паря, башка у тебя работает, - сказал старший, - Это же так вот

сколько можно наловить-то?

- Ой, много, - засмеялся Иван, - я только начинаю, как тут же нужно

заканчивать. Ни к чему мне столько

рыбы.

- А ежели мы подможем, для нас получится подловить побольше?

- Еще как получится! – ответил Иван, - вот оставайтесь на ночь и наловим

столько, сколько сможете увезти!

- А что, - сказал молодой , глядя на старшего, - давай, Тихон?

- А почему нет? Давай. Поспим в санях, а утром и тронемся.

- А зачем в санях? – удивился Иван, - Тут места для всех достаточно.

Марья, узнав о том, что решили мужики, только кивнула молча.

Когда начало темнеть, все было готово для рыбалки. Стопка пустых мешков

из-под муки и сахара лежала на

палубе.

Первый же замет дал рыбу. Работа пошла. Через каждые пятнадцать –

двадцать минут мужики доставали

ведро рыбы. За первым мешком заполнился второй.

Марья, выйдя на корму, долго смотрела за этой работой, а потом сделала

Ивану знак, чтобы он шел за ней.

- Они там и сами справятся, - сказала Марья, входя в каюту, - Давай,

милок, мы с тобой потолкуем. Хочу

послушать тебя, что сам думаешь о жизни своей, чего ждешь от нее и на

что уповаешь. Что томит тебя и что

радует?

- А что тут говорить, Марьюшка? Сама видишь - живу хорошо. Перезимую,

а там, как лед сойдет, думаю

податься отсюда на волю.

- На корабле думаешь пойти? Я не спрашиваю, как ты занял-то его. Видела

свежий крестик, когда

подъезжали, но знаю – не твоя это кровь.

- Нет, Марьюшка, не моя, но… с главным-то разбойником я поучаствовал,

приложил руку. Есть на мне его

кровь – моя последняя пуля была.

- Ты сделал это принужденно?

- Да, если бы не сделал этого, он бы убил меня.

- Понимаю, милок. Ну, да Господь рассудит все, как есть. Так как же ты

думаешь выбираться отсюда?

- А на нем, на этом судне. Вот, изучаю здесь все. И не боюсь уже, потому

как понял, Марьюшка, что моряком

был до того, как память потерял! Вот потому и легко все понимаю, когда

читаю и щупаю своими руками.

- Хорошо, милок. Это мне все ясно и понятно. А расскажи-ка ты мне вот о

чем… Кого в темнице держишь-то?

- Ты все знаешь…

- Знаю. Слушаю тебя.

Иван долго рассказывал все о Ваське. С самого первого их знакомства.

- Вот такая история с моим узником, Марьюшка…- сказал Иван, закончив

свой рассказ, - пойду чайник

поставлю. Нужно бы чайку попить, да и мужикам вынести горячего.

Замерзли, поди, они там.

- Ты погоди, Иван, с чаем-то, - сказала Марья, - ты сведи меня к нему. Хочу

сама с ним поговорить.

- Так не говорит же он, - сказал Иван, - уж сколько раз пытался…

- Ты веди, а дальше сама разберусь.

- Сними замок, отвори дверь, - сказала Марья Ивану, глядя на безучастно

сидящего Ваську.

Иван поднял с палубы пустые тарелки и замер, не зная, что делать дальше.

- Ты иди, иди, милок. Оставь меня с ним, - сказала Марья, входя в клетку.

- Но как же…

- Иди, сказала. Все будет хорошо, не тревожься за меня. Мне ничто не

угрожает.

- Хорошо, - неуверенно сказал Иван.

- Иди, я сама выйду к тебе. Ты не ходи пока сюда. Мужикам помоги.

Мужики обрадовались горячему чаю с лимонником и с удовольствием

грелись им, хотя вовсе и не замерзли.

Результаты их работы стояли тут же, на палубе – шесть полных мешков.

- А что делаете обычно с такой кучей рыбы? – спросил Иван.

- Так не было у нас ее столько никогда. Ловили, но не очень много.

Наедимся все, а остальное завялим, как и

ты сделал, только развесим на шнурках, под крышами-то. Сухая, она

быстро расходится - уж больно вкусна!

- Так приезжайте еще. Как эту съедите, мы еще наловим!

- Спасибо тебе на добром слове, приедем. Чего ж не приехать, коль

приглашаешь, - сказал старший, Тихон.

- И мне будет приятно - все не один, да и делаете все сами.

- Все, Фомка, хватит чаи гонять, тянуть пора, - сказал Тихон, вставая.

Марьи не было очень долго, и Иван уснул за столом, опустив голову на

руки. Когда проснулся, было около

пяти часов утра. Иван встал, потянулся и вышел из каюты. Мужики лежали

в коридоре, укутавшись в

тулупы. Тихон громко храпел.

Иван на цыпочках спустился вниз и заглянул в сушилку. Дверь клетки по-

прежнему была открыта. Марья

сидела на палубе и тихо, монотонно, то ли молилась, то ли говорила что-то

Ваське, сидевшему напротив и

медленно раскачивающемуся взад-вперед. Глаза его были закрыты.

Так же осторожно, чтобы ни одним звуком не помешать Марье, Иван

поднялся на камбуз.

- «Скоро начнется рассвет, - подумал он, - мужики проснутся и сразу

засобираются. Дай-ка я им рыбки на

завтрак приготовлю!»

Иван быстро прошел на палубу, сказав Шапке, чтобы та не вздумала лаять.

Включив люстру, опустил ее в

покрытую тонким ледком прорубь. Ловушка проломила лед и опустилась в

воду. Оставил ловушку, Иван

пошел на камбуз.

Минут через пятнадцать вернулся и увидел, что рыбы в проруби было не

так много, как вечером, но вполне

достаточно для завтрака.

Подъем дал с полведра. Иван быстро пересыпал рыбу в большую чашку и

вернулся на камбуз.

Через час мужики встали. Тихон заглянул на камбуз.

- Ну, ты, Вань, верткий-то какой! Не иначе, успел подловить корюшки, да

зажарить?

- Успел! Вам же в дорогу нужно как следует поесть! Сейчас чайник вскипит,

и можно будет завтракать.

Только вот, Марья все еще занята.

- Да здесь я, милок, здесь! Разве на такие запахи можно не выйти?

- Вот и хорошо, сейчас будем завтракать!

Поев, мужики пошли выводить и запрягать лошадь, которая ночевала в

цеху.

- Ну, что мне тебе сказать, Вань… - начала Марья, когда они остались

вдвоем, - ночь у него в душе, и не знаю

я, что будет далее с ним. Достучалась ли, нет ли, не знаю. Болен он, очень

болен телом, но еще больше –

душой, да все в руках Божьих. Как Господь рассудит, так и будет. Даст –

просветлеет разум-то его, а не даст

– дай ему Господь успокоения на другом свете.

- Ты же, Иван, - продолжала Марья, - не кори себя ни в чем. Ты хотел, да и

сейчас хочешь добра ему, я это

вижу. Не зависит сие от тебя. Живи своей жизнью, а он пусть живет своей.

Что предначертано, то пусть

исполнится и для тебя, и для него.

Иван только кивнул в ответ на ее слова. Ему вдруг очень захотелось

спросить, как там поживает Арина, но

сдержался, боясь вызвать ее гнев.

-«Хотела бы – сказала, - рассудил он, - видать, пока нечего говорить».

Уже на пирсе, прощаясь, Марья приотстала от мужиков, которые уже

сидели на горе мешков в телеге и

терпеливо ждали ее. Положив руки на плечи Ивана, она посмотрела ему в

глаза.

- Вот тебе мой сказ, Иван – начала она, четко выговаривая слова, будто

впечатывая их в его сознание, -

слушай и запоминай. Падут все твои оковы, только не останавливайся и не

отчаивайся. Иди своим путем.

Ничего не бойся и никогда не торопись. Никогда не иди супротив законов

Божьих и своей совести, и все

тебе будет, всегда будет! Аминь.

Иван хотел было сказать ей что-то теплое в ответ, но она накрыла своей

теплой ладонью его губы.

- Молчи, все уже сказано. Все другие слова уже не надобны.

С комком в горле, Иван смотрел вслед удаляющимся саням.

 

Полный вперед!

 

- «Так и не спросил у Марьи, что тот сон мог означать», - подумал Иван,

вернувшись на судно. Однако же,

почти сразу же и забыл об этом, раз за разом возвращаясь мыслями к ее

словам, сказанным на пирсе.

И снова жизнь продолжила свой размеренный бег. Иван вошел в свое

расписание и вполне уютно

существовал в нем. Васька тоже не переменился, оставаясь все таким же,

безучастным ко всему.

Лишь на третий день удивил он Ивана. Утром, когда принес завтрак, увидел

он, что у Васьки начинается

ломка и, по установившемуся между ними порядку, ожидал, что Васька

потребует дозу, показав Ивану на

шприц. Васька не сделал этого.

Вместо этого он подал Ивану что-то, завернутое в серую тряпицу.

- Завари половину на чайник и принеси, - прохрипел он, с трудом скрывая

гримасу боли на покрытом

крупными каплями пота лице.

- Хорошо, - с удивлением ответил Иван и быстро пошел на камбуз.

Через полчаса поставил перед Васькой чайник с заваренными корнями.

- Теперь закрой меня покрепче и уходи. – с трудом заговорил Васька, - Три

дня не приходи, даже если звать

буду. Ты понял?

- Понял.

- Иди.

- Три дня у Ивана не было покоя. В сушилке временами была мертвенная

тишина, а иногда оттуда неслись

стоны и крики Васьки. Иван изо всех сил боролся с желанием спуститься на

эти крики, ясно понимая, что,

может быть, в этом и есть единственный Васькин шанс. Иван уходил на

палубу или в машинное отделение,

чтобы не слышать этих стонов.

Через три дня Васька затих. Утром Иван осторожно спустился в сушилку, с

миской каши.

Васька лежал на спине, с закрытыми глазами. Как только Иван звякнул

ключом в замке, Васька открыл глаза

и сел на своем матраце, голодными глазами глядя на миску.

Иван поставил ее перед Васькой и вышел. Минут через пять, вернувшись с

чаем, он увидел, что миска пуста.

- Еще каши принести?

Васька кивнул, и Иван принес добавку, которая тут же и была съедена. А

потом Васька спал. Долго, около

суток. Проснувшись, вел себя как всегда, оставаясь безучастным и

безразличным ко всему происходящему

вокруг.

Через неделю все повторилось в той же самой последовательности, но

после второй ломки Васька не

требовал больше заваривать корни. Дозы он также не просил. Это сняло

переживания Ивана, думавшего о

том, что корней было всего на два заваривания.

Прошел месяц. Иван вовсе перестал закрывать Ваську, и тот сам ходил

дышать на палубу, выносил за собой

ведро, но неизменно возвращался в свою клетку. На предложение Ивана

перебраться в каюту, Васька

отрицательно замотал головой. Пищу он также получал только в клетке.

Иван не возражал. Ему тоже был

удобен этот, привычный уже, порядок.

Одним ранним, морозным мартовским утром, наступившим после

нескольких дней бурана, Иван вышел на

палубу и с удивлением увидел, что она почти расчищена, и Васька, с

лопатой в руках, продолжал работу.

Взяв вторую лопату, Иван молча присоединился к нему. Через час все было

закончено.

- Идем, перекусим, да чайку попьем, - сказал Иван Ваське и тот, кивнув,

сбросил полушубок на входе и сел к

столу.

Поев, они молча пили чай с калиной.

- Ты вот что, Иван, - заговорил вдруг Васька, - ты отпусти меня. Хочу жить

на земле, где ты жил.

- Ты уверен? Хорошо подумал? - удивленный столь неожиданным

поворотом, чуть помедлив, спросил Иван.

- Да. Ты мог там жить, смогу и я.

- Хорошо, - сказал Иван, - пусть будет так. Живи там. Будешь готов –

перебирайся. Все, что тебе нужно –

подбери и вынеси на палубу. Я помогу перенести. Что понадобится потом –

придешь и возьмешь.

- Хорошо, - сказал Васька и встал, намереваясь выйти.

- Погоди, еще кое-что скажу.

- Говори.

- Будешь жить там - живи. Я буду жить здесь, но давай договоримся – без

разрешения друг к другу в дом -

ни ногой. Мне надо будет – приду и спрошу у тебя разрешения войти.

Придешь ты ко мне – сделаешь то же

самое. Шаг на палубу без моего разрешения расцениваю как нападение,

соответственным будет и мой ответ.

Ты согласен с этим?

- Согласен, - не задумываясь, ответил Васька, - это справедливо.

- У сходни сделаю кнопку. Нужно будет – нажмешь, и я в любом месте

судна услышу звонок.

Три дня Васька готовился к переезду. Иван тоже не оставался безучастным

и подкладывал к приготовленным

вещам то, что может понадобиться Ваське там, в котельной.

К обеду переезд был закончен. Вещи были сложены внутри котельной, у

двери.

- Ну, что же, Иван, бывай! - сказал Васька, преградив рукой путь Ивану,

собиравшемуся войти в котельную.

Повернувшись, Васька вошел и плотно закрыл за собой дверь.

- Удачи тебе! - крикнул Иван, несколько разочарованный таким

прощанием.

Пока Васька жил на судне, Иван не чувствовал одиночества. Теперь же,

когда он ушел, это чувство вновь

пришло, и ему потребовалось немало усилий и ужесточений своего

расписания, чтобы компенсировать

неприятное ощущение.

Удивила Шапка. Она стала исчезать с судна. Сначала ненадолго, а потом и

по полдня ее не было. Однажды,

встав пораньше, он увидел, как собака трусцой бежит по пирсу на судно.

Конечно же, Иван понял, откуда.

Сначала возникла ревность. Вскоре она прошла. Иван согласился с тем, что

там Шапка нужнее. Одно

поражало – как она, маленькая, полудикая собачонка, смогла все это

обдумать, понять и принять такое

решение?

- Да ладно тебе, не кори себя. Я же все понимаю, - сказал он, гладя собаку,

виновато виляющую хвостом и

норовящую заглянуть ему в глаза,

- «Вот уж поистине, чудеса! - думал Иван, гладя собаку, - До чего же

разумна эта тварь Божья!»

Жизнь вновь вошла в установившееся русло и побежала спокойным,

размеренным бегом, выверенная и

вымеренная. Васька приходил только раз в неделю, чтобы взять хлеба.

Шапка встречала его на пирсе, виляя

хвостом.

Пару раз приезжали мужики, чтобы наловить рыбы, и передавали приветы

от Марьи. Иван наказал мужикам

передать ей о переменах, произошедших с Васькой. Судя по тому, как

мужики сразу и понимающе закивали

головами, он понял, что они знают обо всей этой истории.

В воздухе запахло весной. Медленно, натужно, между снежными буранами,

то в одном, то другом месте, она

все чаще проявляла себя. Солнечные лучи стали теплеть. Очищенная

накануне от выпавшего снега, палуба

к обеду становилась мокрой – остатки снега быстро таяли.

Прорубь на корме почти не замерзала. Тонкая корочка, намерзшая за ночь,

к обеду исчезала. Корюшки по-

прежнему было много, но Иван почти не ловил ее. Ему вполне хватало

продуктов. Разве что иногда, в охотку,

баловал себя свежей рыбкой. Чего он никогда не мог наесться, так это

хлеба. Иван с удовольствием пек его и

с таким же удовольствием ел.

Лед в бухте начал темнеть. Попробовав долбить его ломом, Иван понял, что

жить этому льду осталось не

очень долго. Он становился пористым и не таким крепким. Это был знак.

Иван в сотый уже, наверное, раз

решил проверить все жизненно важные системы и агрегаты. На это ушла

неделя, но теперь он мог точно

сказать, что к выходу в море готов.

Его не беспокоило то, что он один на судне. Все управление машиной было

с мостика. На руле стоять нужно

было только в сложные моменты, на маневрировании, а на прямых курсах с

этим прекрасно мог справиться

авторулевой. Иван тщательно продумал маршрут и проложил курсы на

морских картах, в штурманской. На

ночь, пока будет идти вдоль побережья Камчатки, Иван решил вставать на

якорь у берега. На всякий случай,

решил он, огни на судне включать не будет, поскольку не был готов

встречаться с властями, прекрасно

понимая, что его рассказ прозвучит для них, по меньшей мере, странно.

Таким образом, вопрос о том, на чем и как идти, был решен. Оставалось

решить еще один - куда идти и к

кому идти. С этим было посложнее.

- «У меня такое богатство на борту, - рассуждал Иван, - да еще оружие. Ну,

с оружием-то проще – за борт его

и все. Главное – судно и вся, связанная с этим, история… Что буду

говорить, если с этим всем поймают и

прижмут? Правду? А кто в нее поверит? Разве смогу объяснить, почему

уходил на одном судне, но оно

исчезло вместе с экипажем, а пришел на другом, но и на нем тоже странное

случилось – экипаж исчез?»

На все эти вопросы был один ответ – нельзя ему ни с кем из властей

встречаться. А как сойти на берег? Как

стать полноправным человеком? Что для этого сделать? Без помощи на

берегу не обойтись. Ирония была в

том, что единственным человеком на берегу, который хоть чем-то мог бы

помочь ему, была Татьяна, да и та -

следователь!

- «Не Изида же!» – мысленно усмехнулся Иван.

Вечером, сидя на палубе с кружкой горячего чая, Иван наслаждался

свежим, по-весеннему пахнущим

воздухом и продолжал прокручивать свои тяжкие думы. Как ни странно, но

мысль об Изиде, этой крученой -

верченой домуправше, уже не казалась ему такой смешной. Наоборот, он

понял вдруг, что она может быть

неплохим помощником, если ее хорошо заинтересовать, а уж это Ивану

было, чем сделать! Мысль эта

понравилась, и он решил, что как следует, основательно обдумает ее

завтра, с утра.

- Утро вечера мудренее, да? – спросил у сидящей напротив Шапки и,

погладив ее, пошел спать.

На следующий день, уже к вечеру, приехали мужики, чтобы половить еще

раз рыбки, пока лед не ушел.

- Марья к Василию пошла, Иван, - поздоровавшись, сказал старший, Тихон,

- позже подойдет.

- Вот и хорошо, пусть поговорит, - сказал Иван.

Марья пришла, когда мужики поднимали уже вторую ловушку.

- Здравствуй, Марьюшка! – сказал Иван, встречая ее на трапе.

- Здравствуй и ты, Иван, - поклонилась ему Марья, - вот, пришла

попрощаться с тобой.

- Почему попрощаться?

- А ты что, вечно здесь собираешься быть? Не собираешься, разве, уходить,

как лед выпустит?

- Собираюсь, Марьюшка.

- Потому и прощаться приехала. Лед вот-вот уйдет.

- Проходи, буду кормить тебя.

- Спаси тебя Господь, Иван.

Поужинав, они сидели за чайком и спокойно беседовали.

- Как думаешь, Марьюшка, Васька пойдет со мной?

- Нет, Вань, не пойдет. Проясняется он помаленьку, но к людям больше не

пойдет. Не хочет. Здесь жить

будет.

- Как думаешь, получится у него?

- Ты не беспокойся, я приглядываю за ним, учу его Богу молиться. Пусть

грехи свои замаливает, да

прощения просит. Все в руках Божьих. Даст Господь – человеком помрет, а

нет – Он же ему и судья.

Они долго разговаривали с Марьей, но все попытки Ивана выяснить что-

нибудь о себе она резко отвергала.

- Ты сам все узнаешь и, когда Господь посчитает, что ты готов, даст тебе

прозренье, Ванюш. Главное – ты

живи, живи хорошо, по Божески, и не теряй надежд, ищи свои следы на

земле. Все сам найдешь, все сам

вспомнишь.

Утреннее прощание было недолгим. Выйдя утром на палубу, Иван увидел,

что мужики заканчивают

укладывать в сани рыбу и Марья тоже уже на пирсе. Спустился к ним и, не

говоря ни слова, они обнялись с

Марьей.

- Храни тебя Господь, милый человек, - сказала она и, перекрестив его,

вынула из кармана маленький, со

спичечный коробок, образок. Это был очень старый, судя по почерневшему

серебряному окладу и темному,

почти невидимому изображению.

- Спасибо, Марьюшка, - поклонился ей Иван.

- Не простой он, Иван. Ему столько лет, что и сосчитать никто не возьмется.

Очень намоленный образок. Ты

береги его, а он тебя беречь будет.

- И ты будь здорова, Марьюшка. Никогда тебя не забуду. Детям и внукам,

если доживу, буду рассказывать.

- Доживешь, Иван, доживешь! - сказал Марья и пошла, не оглядываясь, к

саням.

- Держи, на память тебе от меня, - сказал Иван подошедшему к нему

Тихону, и снял с плеча автомат.

- Нешто можно, Иван… - растерялся Тихон.

- Можно, можно! У меня еще есть, да и не нужен он мне вовсе будет через

пару дней.

- Добрая ты душа, Иван. Спаси тебя Господь! – растроганно сказал Тихон и

поклонился Ивану в пояс.

Лед, еще толстый, но уже рыхлый и некрепкий, переломало сильным

ветром через пять дней. Утром,

проснувшись, Иван глянул в иллюминатор и увидел, что половина бухты

почти свободна ото льда. Быстро

оделся и вышел на палубу. Сырой, промозглый ветер дул резкими

порывами и выносил лед из бухты.

Оставался лишь небольшой язык у берега и пирса. Иван понимал, что

вынос этого льда – вопрос одного-

полутора дней. Нужно было готовиться к броску.

Первое, что сделал – поставил опару на хлеб. Все остальное было давно и

детально продумано. Действовал

по плану, в который уже раз проверяя все, что может понадобиться в море.

Ближе к вечеру, когда хлеб был уже испечен, Иван взял три булки еще

горячего, завернул их в полотенце и

пошел к Ваське. Шапка бежала впереди.

- Веди, Шапка, в последний раз иду, - сказал Иван собаке, но она не

придала значения его словам, а может

быть, просто хорошо скрыла это?

Васька сидел на лавке у входа.

- Привет, Василий!

- Привет, Иван.

- Вот, хлеба тебе принес.

- Так есть еще у меня. Или уходить собрался?

- Собрался, Вась. Пойдешь?

- Не знаю, - ответил Васька, принимая хлеб.

- Буду уходить - звать?

- Погуди. Я приду.

- Хорошо, - сказал Иван, повернулся и пошел на судно.

Наутро сейнер стоял на чистой воде. Больше Ивана ничто не держало

здесь. Плотно поев, скатил по сходне

бочку рыбы, вынес на пирс заранее приготовленные мешок муки, ящик

макарон и мешок риса, сверху

положил спаренный снаряженный рожок к автомату. Один за другим, Иван

поотдавал швартовные концы,

оставив по одному на баке и корме, и дал длинный гудок.

Вскоре раздался лай Шапки, и они с Васькой вышли на пирс.

- Готов? – спросил Васька, стоя у сходни и глядя в глаза Ивану, стоящему

тоже у сходни, но на палубе.

- Готов. Идешь?

- Иди сам. Я здесь останусь.

- Хорошо, Вась. Понимаю. Я тут кое-что оставляю тебе. Мне оно ни к чему,

а тебе пригодится.

- А это зачем? - показывая на рожки, спросил Васька

- Там, на крыше, в будке – «калаш». Охотиться будешь, да и медведи

бродят.

Васька наклонился и, приподняв сходню, опустил ее.

- Пойдешь? – спросил он Шапку. Собака, не отрываясь, смотрела на Ивана.

- Позови ее, - сказал Васька.

- Нет, Вась, не позову. Пусть сама решит все. Она мудрая, сама все

определит для себя.

- Ну, как знаешь.

- Да она давно уже все решила, разве не видишь?

Шапка по-прежнему сидела, не показывая ни малейшего намерения идти на

судно.

- Ладно, Шапка, бывай! – сказал Иван, чувствуя, как предательски

перехватывает горло, – Я не в обиде. Ты

все правильно и мудро рассудила. Будь здорова и береги его! Все, отдавай

концы, Вась. Удачи тебе. Будь

здоров!

- И тебе, Вань, удачи, - сказал Васька и, приподняв, толкнув сходню на

палубу.

Поднявшись на мост, Иван завел двигатель и, выйдя на крыло, увидел, что

Васька отдал кормовой и закинул

его на борт.

- Все, под кормой чисто, - сказал он.

- Понял, - ответил Иван и, включив подруливающее устройство, дал струю

воды и прижал судно к пирсу.

Сбежав вниз, выбрал носовой конец на палубу и вернулся на мостик.

Дав машине самый малый ход назад, вышел на крыло. Сейнер сначала

медленно, а потом, все больше

разгоняясь, пошел вдоль пирса. Васька и Шапка шли за судном, тоже

ускоряя ход.

Когда сейнер оторвался от пирса, Шапка не выдержала и залаяла. Иван,

уже не сдерживая свои, невидимые

для остального мира, слезы, помахал рукой с крыла и, вернувшись в рубку,

дал полный ход вперед и круто

положил руль на левый борт.

Сейнер задрожал и, словно застоявшийся жеребец, стал легко набирать

ход, выписывая плавную пенную

дугу кильватерного следа, нацеленную на выход из бухты.

Выставив курс на авторулевом, Иван дал очень длинный гудок. Он словно

вложил в него все то, что мог бы

сказать, но не сказал на прощанье этим двум душам, оставшимся на пирсе,

чтобы поддерживать друг друга.

Иван не подошел к кормовому иллюминатору рубки и не вышел на крыло,

чтобы взглянуть назад, на пирс.

Усилием воли сдерживал себя до тех пор, пока сейнер не обогнул мыс.

Позади теперь был только черно-белый камчатский пейзаж - темные сопки,

покрытые лесом, да

белоснежные вершины с полосами заснеженных осыпей Не знай он точно,

что за темным пятном края мыса

осталась бухта, никогда не догадался бы об этом. Все происходившее там, в

этом глухом таежном месте,

теперь осталось далеко за кормой и будет отныне храниться только в его

памяти, постепенно утрачивая

реальные контуры переходя в размыто - мифические очертания. Только

образок, висящий на черном

плетеном шнурке, навсегда останется реальным доказательством того, что

все это было, и было все с ним.

Сейнер резво бежал вдоль берега, лениво переваливаясь с борта на борт

по низкой, пологой волне. Синяя до

черноты вода отражала глубокое небо с редкими серебристыми клочками

облаков.

Иван стоял у лобового иллюминатора и мысленно рассуждал.

-«Все! Оковы, как и говорила Марья, пали! Свобода! Есть все, о чем только

может мечтать человек. Живи и

радуйся! Что еще нужно? – думал он, - Но почему нет радости, почему от

всего этого только грусть?»

Конечно же, ответ на этот вопрос был. Он понимал, что для нормальной

жизни нужна-то ему, собственно,

только самая малость – память. Память о себе. Только тогда, как он

полагал, пройдет ощущение, что живет

не свою жизнь, и что происходящее с ним, происходит с кем-то, а он всего

лишь оказался рядом. Случайно.

Не по своей воле.

Хотелось верить, что все это, словно наваждение, должно скоро исчезнуть,

растаять подобно утреннему

туману в лучах солнца. Он вынырнет из этой пелены и окажется в своей,

реальной жизни…

Иван потряс головой, отделываясь от этих мыслей.

- Ладно, нечего расслабляться! – громко сказал он себе и, подойдя к

радиолокатору, стал смотреть в него.

Зеленый луч равномерно бегал по кругу, высвечивая очертания берегов.

Вращая ручки, Иван взял нужные

замеры с экрана и пошел к карте, чтобы поставить на ней место, в котором

находится сейнер. Пошагав

измерителем по карте, Иван определил, что к вечеру будет у довольно

удобной для якорной стоянки бухты.

Немного подумав, вновь взял измеритель и стал прикидывать другой

вариант.

- Нет! – громко сказал он, - не буду становиться на якорь!

Иван решил идти прямо туда, откуда и начал свое путешествие. Погода

вполне способствовала этому.

Проложив курс на карте, выставил его на авторулевом. Сейнер плавно

развернулся.

Быстро стемнело, и вскоре сказалась выработанная привычка ложиться

рано – Иван начал ощущать, что

глаза слипаются. Поставив таймер на одном из навигационных приборов на

один час, Иван лег тут же, в

рубке, на диван и немедленно заснул.

Таймер разбудил, как ему показалось, почти сразу. Часы, однако,

подтверждали, что проспал он ровно час.

Определив место по радару, Иван убедился, что снос совсем небольшой, и

все идет как нужно. Вновь

поставив таймер, лег на диван. Сна не было. Полежав так немного, встал.

Осмотрев горизонт и определив

место судна, спустился на камбуз, вскипятил чай, приготовил себе легкий

ужин и поднялся с подносом на

мостик. Часы показывали полночь.

Сна не было ни в одном глазу. Время от времени, подходя к экрану радара,

Иван стоял у лобового

иллюминатора, глядя на подсвеченный полной луной горизонт впереди и

вспоминал все, что произошло с

ним.

Внезапно его ослепил невообразимо яркий свет. Иван закрыл глаза выждал

несколько секунд и вновь открыл

их. Молочно-белый луч прожектора бил с берега по сейнеру.

- «Та-ак… пограничники засекли, - подумал Иван, - сейчас будут

запрашивать позывные».

И действительно, прожектор погас. Вместо него там, откуда он светил,

забился в точках и тире яркий огонек.

- Точка тире, точка тире, точка тире… - вслух читал Иван, - Это вызов.

Иван понял, что обнаружил первый свой промах. Он не подумал о том, что

может быть работа светом. Прежде

всего, нужно чуточку успокоить пост. Иван включил свет в рулевой рубке и

лихорадочно открывал шкафчик

за шкафчиком. В одном из них оказалось то, что он искал – ручной

сигнальный прожектор со шторкой,

работающей от курка на рукоятке. Иван быстро вставил шнур в розетку на

крыле, и фонарь зажегся.

- Так, ребята, начинаем общаться, - сказал Иван и дал длинное тире,

направив узкий молочно-белый луч

прямо на мигающий огонь. Огонь на берегу исчез на какое-то время и

вновь быстро заморгал.

- Тире две точки и за ними еще точка, - читал Иван и то ли логика, то ли

какая-то глубинная память

услужливо подсказывала ему, что он должен дать свои позывные или

название. Табличка с позывными

висела в рулевой рубке на переборке. Иван посмотрел на табличку. Там

были только буквы, без кодов морзе…

- «Что делать? – волновался Иван, и ту же сам себе отвечал, - Нужно

потянуть время».

Выйдя на крыло, он направил прожектор на непрерывно вызывающий

огонь и стал беспорядочно сыпать

точки-тире. Огонь погас, но вскоре разразился серией точек.

- Ага, не поняли. Сейчас разъясню, - сказал Иван и бросился в рубку.

Найдя в штурманской книгу

«Международный свод сигналов», открыл страницу с азбукой Морзе.

Теперь можно было отвечать, и он дал

длинное тире беснующемуся и, как показалось, злящемуся огню. Тут же

снова замелькал сигнал запроса

названия или позывных судна.

Иван уже знал, что делать и, дав длинное тире, азбукой Морзе передал

позывные судна. Передав, мысленно

удивился, потому что ему не нужно было смотреть в книгу, палец на курке

прожектора сам нажимал нужные

точки и тире. Он вспоминал это!

Огонь на берегу погас, и долгую минуту, что он не загорался, Иван думал,

что будет делать, если пост

поднимет тревогу.

С поста дали длинное тире.

- Ура! – закричал Иван и дал в ответ такое же длинное тире. Пост молчал.

Это была победа! Первая на этом

пути. Путь свободен! Полный вперед!

На выход, с вещами!

 

Ночью, миль за пятнадцать до цели, Иван лег в дрейф и спустился вниз.

Как следует позавтракав, выбросил

все приготовленное заранее оружие и боеприпасы, кроме одного «калаша»

с несколькими дисками, да

пистолета в кобуре под мышкой. Спрятав автомат, Иван принял душ,

переоделся, поднялся на мостик и дал

ход.

В бухту сейнер вошел ранним, туманным утром. Иван не отрывался от

экрана радара. Туман был не очень

густой, и пирс открылся метров за триста. Плавно подойдя, Иван прижал

сейнер подруливающим устройством

к пирсу, и хотел было побежать вниз, чтобы подать конец, но из будки на

пирсе, натужно кашляя, вышел

человек.

- Эй, прими кончики, - крикнул ему Иван.

- Ты, что ли, Анвар? – спросил человек хриплым, искуренным голосом.

- Прими концы, потом базарить будем.

- Давай, давай концы. Это же сколько вас не было-то, - бубнил про себя

мужик, принимая конец, - полгода, а

то и поболе…

- Жди здесь, - сказал Иван и, подав концы на пирс, поднялся на мостик.

Там он заглушил двигатель и

спустился вниз.

- Давненько Вас не видно было, Ан… - снова начал было мужик, но, увидев

лицо Ивана, сделал удивленные

глаза.

- Ты кто? – спросил он, - А где Анвар и все остальные?

- Значит так, мужик, - сказал Иван, доставая стодолларовую бумажку, - вот

это - тебе на то, чтобы очень

быстро разучился задавать вопросы.

- Понял! - мужик с радостью схватил зеленую бумажку, - как не понять. А

то, я смотрю – Анвар или не Анвар?

Куртка, вроде как, его…

- Ты что, не понял меня? Вот тебе еще сотня. Соображай скорее! Я через

полчаса уйду, а ты будешь сидеть у

трапа, и ни одна мышь чтобы не прошмыгнула! Вернусь – еще дам. А

ежели узнаю, что хоть одна живая

душа на борт ступала без меня или болтаешь чего лишнего – убью! Понял?

- Да понял, понял я все. Был бы непонятливым - давно бы рыбы съели. С

вашим братом…

- Ладно, хватит болтать. Сторожи, сторожи, дорогой!

Быстро переодевшись, Иван сбежал по сходне на пирс и пошел знакомой

тропинкой в поселок. В любой

другой ситуации, Иван никогда бы не стал связываться с этим человеком,

но сейчас Изида Петровна была

единственным, кто мог ему помочь.

- Ой, ты погляди-ка, что творится на белом свете! Вовчик - покойничек

нарисовался! Никак, нагулялся? И где

ж это тебя носило, голубь сизокрылый? - загремел по домоуправлению ее

голос.

- Ладно, ладно, Петровна, - успокоил ее, улыбаясь, Иван, - ты не шуми.

Дело у меня к тебе есть.

- Знаю я твое дело, - посерьезнев и прищурив глаза, сказала Изида

Петровна, принимая болевую стойку, -

зарплату, небось, будешь требовать? Так вот, что я тебе скажу на это…

- Остановись, Петровна! – громко сказал Иван, радуясь в душе тому, что

все правильно рассчитал, - Не

нужны мне твои деньги.

- Да? А что тебе нужно? – подозрительно глядя на него, спросила Изида

Петровна.

- Ну вот, это другое дело. А просьба моя, Изида Петровна, деликатная и,

между прочим, зрители нам совсем

не нужны.

- Я поняла. А ну, все кыш! Работать! Нечего тут глазеть, не в цирке! –

крикнула она, разгоняя по кабинетам

ею же встревоженный улей работников домоуправления.

- Ну вот, теперь мы одни. Говори, Вовчик.

- Разговор у нас будет интересный, но конфиденциальный, - сказал Иван и,

вынув из кармана, положил

перед Изидой Петровной три сотенные зеленые бумажки.

- Ой, Вовчик... Да я… - начала было Изида Петровна, в мгновение смахнув

бумажки куда-то в недра своего

синего халата.

- Так вот, Изида Петровна, - не дав ей продолжить, сказал Иван, - мне

нужна ваша помощь. Насколько я

понимаю, как у домоуправа, с паспортным столом у вас налажены связи?

- А как же! Конечно налажены. Там же Валька, Саньки нашего бывшая…

- Мне нужен паспорт. - не слушая ее, продолжал Иван, - Можете сделать

документ? Все должно быть как

положено, со всеми отметками, печатями и пропиской. На имя Ивана

Ивановича Петрова.

- Вот тебе деньги. Хватит? - не дожидаясь, когда она придет в себя,

продолжил он, выкладывая на стол

перед Изидой пачку долларов.

- Хватит! - мгновенно сказала она, и пачка исчезла со стола, - Все, Вовчик!

Считай, что все сделано! Через

неделю будет как яичко!

- Нет, ты меня не поняла. Паспорт мне нужен завтра, к обеду!

- Ой, а как же я…

- Это твоя забота. За срочность, если будет завтра к обеду, получишь еще

столько же. Сделаешь?

- Сделаю, Вовчик! – с чувством сказала Изида Петровна, - Убьюсь, а

сделаю! Вот всегда я чуяла в тебе

большого человека!

- Ага, я это видел, когда в ведомости расписывался…

- Да ладно тебе, старое вспоминать-то!

- Где тут у вас срочное фото?

- А где общежитие. Помнишь еще? Там же и фотография. Ой, да я с тобой

пойду, сразу фото заберу и к

Вальке пойду.

- Как дела? Меня не спрашивали? – спросил Иван мужичка на пирсе и,

получив отрицательный ответ, сунул

ему сотенную, - Иди, отдыхай, а ночью сюда приходи – караулить будешь.

Договорились?

- А чего же не договориться? Договорились.

- Только не напейся, не люблю я этого. Как зовут-то тебя?

- Да нет, я свое отпил. Давно уж в рот не беру, нельзя мне. Не беспокойся.

Степанычем все кличут.

На следующий день, к обеду, Иван оставил судно на Степаныча и

отправился к Изиде.

Она уже ждала его и встретила с распростертыми объятьями, от которых

Иван предпочел уклониться. Судя по

ее виду, все обстояло как нельзя лучше.

- Как наши дела? – спросил Иван.

- Все сделала, как и обещала! – сияя, сообщила Изида Петровна и, закрыв

дверь кабинета, достала из

верхнего ящика стола новенькую красную книжку.

Иван открыл ее и внимательно, слово за словом, букву за буквой, долго

изучал собственный паспорт.

- Не переживай - все нормально, все как положено! - сказала Изида

Петровна.

- Ага… - сказал Иван, не отрываясь от своего занятия, - вы мне лучше дайте

свой паспорт, я погляжу, как там

все прописано.

- Ой, Вовчик, какой ты недоверчивый…

- Мне с этим паспортом жить дальше. У меня нет другого выхода.

- Все, Изида Петровна, я удовлетворен работой. Вот моя часть договора, -

сказал Иван и, вставая, положил на

стол две зеленые пачки.

- Вовчик, - тоже встав, почему-то тихо сказала Изида Петровна, - да я для

тебя… Ты только скажи - все

сделаю!

- Спасибо. Буду это помнить. Только очень прошу…

- И не проси, Вовчик, не нужно! Сама знаю, что никому ни слова! Да и не

дура же я, чтобы не понимать, что

к чему и чем мне это грозит.

- Ну, вот и славно. Прощай, Петровна. Будь здорова и не поминай лихом! -

сказал Вовчик и поклонился ей.

- Прощай и ты, Вовчик, - сказала растроганная Изида Петровна,

попыталась тоже поклониться, но живот не

дал ей сделать этого, и она просто промокнула что-то под глазами углом

воротничка своего универсального

синего халата.

- Все, - сказал себе Иван, выйдя из домоуправления, - теперь я

действительно свободный человек. Только что

делать с этой свободой на острове?

Потом, гораздо позже, Иван часто думал о том, почему в тот момент он

поступил так, а не иначе. И все же, он

сделал именно так – пошел в отделение милиции, к Татьяне.

- Как доложить? - спросил сержант, сидящий за стеклянной перегородкой

дежурки.

- Скажите, что покойничек пришел, - улыбнулся Иван, - она поймет.

- А я часто вспоминала тебя, - сказала, краснея и указывая на стул возле

стола, Татьяна, - куда ты пропал?

- Рассказать?

- Конечно! Ты же в розыске! Сразу же после твоего исчезновения пришла

ориентировка на розыск. Тебя

ищут!

- Тогда предлагаю прогуляться, не хочется в помещении сидеть в такой

прекрасный день.

- Хорошо, минут через десять выйду. Жди меня внизу. Как раз, обеденный

перерыв начнется.

- Ну вот, - выходя, сказала она, - я свободна и готова выслушать.

- Где мы сможем сесть и поговорить? - спросил Иван.

- Идем на берег моря.

На берегу, сев на утерянное каким-то лесовозом, зализанное до блеска

волнами, бревно, они долго молчали,

слушая тихий плеск небольшого наката.

- Мне что, - спросил Иван, - все рассказывать? Долго будет.

- Ничего, я готова слушать.

Иван начал свой рассказ. Сначала старался что-то обходить, что-то

сглаживать, но постепенно, входя в

кураж, стал рассказывать все и даже с некоторыми эмоциями.

Когда он закончил, Татьяна молчала какое-то время, глядя на воду перед

собой.

- Тебе что-нибудь говорит имя Иван Иванович Петров? - неожиданно

спросила она.

- А что? – несколько растерявшись, вопросом на вопрос ответил Иван.

- Да нет, ничего. Просто, на это имя вчера был незаконно выписан паспорт,

а паспортистка у нас в

разработке. Человек, предъявивший этот паспорт, будет немедленно

арестован. Сегодня отправила

ориентировку.

- Надо же… - только и нашелся, что сказать Иван.

- Ответь мне еще на один вопрос. - сказала Татьяна, - А имя Иван

Николаевич Соколов тебе говорит что-

нибудь?

- И на него тоже паспорт выписала эта паспортистка? – засмеялся Иван.

- Нет, - тихо и серьезно сказала Татьяна, - это твое настоящее имя.

- Откуда ты знаешь?

- В ориентировке было указано. В Северокурильске заведено разыскное

дело, и в нем лежит твой паспорт.

Моряки с судна, на котором ты работал, перед отходом заявили о пропаже

члена экипажа.

- Дела… - сказал Иван, - А судно-то откуда?

- Из Владивостока.

- Значит, мне нужно туда.

- Сначала нужно попасть в Северокурильск. Только там можно будет

вернуть тебя в нормальные граждане.

Сейчас ты не сможешь ничего сделать, даже шагу не сделаешь без

проблем.

- Ну… варианты всегда есть! – засмеялся Иван.

- Ты о деньгах? Наверное да, но и с этим тоже не все так просто. Можно

встрять в большую и очень тяжелую

историю. Тогда уж точно, мало уже не покажется.

- Ты мне скажи, - продолжила после долгой паузы Татьяна, - ты смог бы

мне еще раз рассказать все это под

протокол?

- Это обязательно?

- Да. Чтобы закрыть дело, мне нужно будет предъявить тебя, твои

показания, доказательства по делу и

добровольную сдачу денег.

- И ты считаешь, что я должен все это сделать?

- Да. Другого способа выйти целым и невредимым из этого кошмара для

тебя нет. Все остальные пути ведут в

темноту и к метанию по замкнутому кругу, из которого ты уже никогда не

выберешься.

- А если скажу, что не готов, что будет?

- В этом случае мы сейчас попрощаемся, и каждый будет делать то, что

считает нужным.

- То есть, ты меня ловишь?

- Я уже ответила – каждый делает то, что считает нужным.

- А если соглашаюсь?

- Тогда мы идем сейчас в отделение, я дам тебе кое-какие бланки. Ты их

заполнишь, а завтра утром мы с

тобой встречаемся, чтобы оформить твои показания и протокол о

добровольной сдаче денег и ценностей.

Кроме того, тебе нужно будет описать все, что ты мне рассказал, и как

можно подробнее

- И про деньги?

- Именно! Про них и про оружие – особенно!

- И что со мной будет? - спросил Иван.

- Думаю, ничего, если все это будет оформлено как добровольная сдача и

оказание помощи следствию.

- А есть гарантия того, что все именно так и будет оформлено?

- Есть, но только в том случае, если будет сделано в Северокурильске, и

сделаю все это я сама. Начальник

управления – мой хороший товарищ, он все поймет и поможет.

- Хорошо, Таня… Тебе верю. Я согласен.

- Тогда идем сейчас со мной, а завтра утром приду на пирс, к тебе на судно.

Там и определимся с нашими

дальнейшими действиями.

- Жди меня здесь, - сказала Татьяна у входа в отделение милиции.

Минут через пять она вышла со стопкой бумаг и свернутым вчетверо

листком.

- Здесь - список номеров купюр, которые в розыске, если это тебе

интересно. Завтра вернешь мне его.

Внимательно с ним, а то мне большие неприятности грозят, если узнают,

что я дала его тебе.

На судне Иван сразу бросился к тайнику и достал оттуда деньги.

Перебирая пачку за пачкой в банковской

упаковке, он откладывал в сторону те, что были в списке. Через час -

полтора, перед ним лежали две стопки.

Побольше стопка была из тех, что значились в списке. Всего там оказалось

три с половиной миллиона

долларов. В другой стопке было чуть больше полутора миллионов.

- «Ну, а эти-то я уж точно не отдам!» - подумал Иван и, сложив «чистые»

деньги в кейс, положил туда же

мешочек с камнями и конверт с пластиковыми карточками.

Татьяна пришла утром, как и договаривались. Не одна.

- Привет! – сказала она в ответ на приветствие Ивана, - я не одна. Нас

будет охранять Сережа. От греха

подальше, пусть побудет с нами, пока не сдадим все.

Почти до обеда работали с Татьяной. Прочтя то, что Иван написал с вечера,

она задавала ему

дополнительные вопросы и заполняла протокол. Потом осматривали судно,

и Татьяна делала отметки в своей

записной книжке, когда Иван показывал ей места всех описанных им

событий.

Затем, накормив Татьяну и Сергея обедом, Иван получил от них солидную

порцию приятных слов и

предложил сниматься. Все согласились, что теперь – пора.

В Северокурильск пришли ранним утром. Пройдя узкий вход, Иван

осмотрел причалы в бинокль и выбрал

место между двумя большими траулерами. Когда Сергей положил концы на

причальные пушки, а Иван

обтягивал их лебедками, к борту подошел мужчина в морской фуражке.

- Кто такие, зачем встали к этому причалу и как надолго?

- У нас особое дело, - сказала из-за плеча Ивана неожиданно оказавшаяся

рядом Татьяна, показывая

мужчине свое удостоверение.

- Понял. Вопросов не имею, только вот, причал завтра к вечеру нужно

освободить, сюда после отхода этих

траулеров будут ставить большой сухогруз.

В управление шли втроем. Впереди шла Татьяна с папкой для бумаг, за ней

шел Иван с рюкзаком, а следом –

Сергей в форме и с коротким автоматом подмышкой.

- Вы посидите здесь, - сказала Татьяна, в приемной начальника, - я позову.

Сидели долго, Иван с вещмешком у ног и Сергей с автоматом на коленях.

Секретарша, строчившая на

печатной машинке, изредка с любопытством поглядывала на них. Иван

тоже поглядывал на нее и все никак

не мог взять в толк, зачем ей компьютер на столе, если печатает на

машинке?

Дверь в кабинет начальника открылась.

- Заходи, Иван, - сказал Татьяна.

Ну, герой, здравствуй! – подавая ему обе руки, шагнул навстречу седой

подполковник, - Почитал я твой

труд. Хоть роман пиши! Это что, деньги?

- Да, - сказал Иван, отвечая на рукопожатие.

- Ты утверждаешь, что добровольно сдаешь эти деньги? - крепко держа

руку Ивана, спросил начальник.

- Да, сдаю, - ответил Иван, начиная нервничать.

- Имя свое знаешь? – неожиданно спросил подполковник, отпуская руки

Ивана

- Теперь знаю.

- А еще что о себе знаешь?

- Ничего.

- Ну, вот и ладно, - сказал подполковник, - это мы сейчас поправим.

Садись. Вот тебе твое розыскное дело.

Ты его почитай пока, а мы делом займемся кое-каким.

Он позвонил куда-то, и в кабинет вошли двое – мужчина и женщина в

штатском. Они высыпали деньги на

стол, и стали внимательно изучать их, разглядывая через лупу, в свете

лампы с синим светом. Потом они

долго сличали номера с теми, что были в их списке.

Иван всего этого не видел, погрузившись в отпечатанные на машинках и на

компьютерах страницы.

Информации о нем в деле было не так уж и много. Главное – он работал

вторым помощником капитана на

рефрижераторе – перегрузчике и жил во Владивостоке. Как и что с ним

случилось, в деле ничего не было

сказано. Получалось, что он просто исчез, не оставив никаких следов. Все

попытки следователя что-нибудь

найти, не дали результатов. Никто ничего не видел.

- «А скорее всего, - подумал Иван, - кто-нибудь, да видел, но все боялись

Анвара с его головорезами, потому

и молчали».

- Всё, Степан Степанович, - прервал его мысли голос одного из считающих

деньги, - всё совпадает - это они.

Все, до единой купюры, даже пачки не распечатывались еще.

- Ну что, Никита, - сказал ему подполковник, - давай, оформляй сдачу

денег и закрытие дела по розыску.

- Понял, - сказал следователь и повернулся к Ивану, - идем?

- Ага, - сказал Иван и, повернувшись к подполковнику, подал ему руку, –

спасибо вам!

- Это тебе, дорогой, спасибо! Сразу два дела нам закрыл, да каких! Знаешь,

сколько мы за этими деньгами

охотились?!

Все дела и формальности были закончены на следующий день, на сейнере.

Вместе со следователем и

Татьяной они собрали все спрятанное Иваном оружие и боеприпасы, и

следователь, пожав всем руки, уехал.

Иван остался на сейнере, в состоянии полной растерянности. Он

разглядывал свой, чуть потрепанный уже,

документ. На красной корочке было вытеснено «Паспорт моряка».

-«Судно заберут под охрану только завтра утром, а что мне сегодня

делать?» - думал Иван. Находиться на

борту в этот вечер у него просто не было сил. Все в нем требовало какого-

то выхода, разрядки. Он не мог ни

сидеть, ни лежать.

Приняв душ, Иван быстро оделся, сунул в карман фонарь- электрошокер,

несколько сотенных бумажек, но,

направившись было на выход, вернулся и достал из – под матраца

пистолет.

- «На всякий случай. Мало ли, что может случиться», - подумал Иван, сунул

его за пояс со спины, сошел на

пирс, подошел к трапу соседнего судна и попросил приглядеть за сейнером.

- А чего же не присмотреть, конечно же, присмотрю, - согласился матрос, -

все равно здесь стоять до

полуночи.

- А куда бы мне тут можно было прогуляться? – спросил его Иван

- Так в «Аэлиту», куда же еще-то? Там все прогуливаются. Больше негде.

- А где это?

- Иди прямо по улице и не промахнешься!

- Понял, - сказал Иван и протянул ему сотенную бумажку.

- Спасибо тебе, друг, за щедрость. Ты это… поосторожнее там. Увидят, что

деньгами соришь, могут и

нагрубить как-нибудь в темном переулке…

- Ничего, знаю я, как здесь грубят. Довелось попробовать. Так что, если

грубить начнут, я тоже не смолчу.

Спасибо за предупреждение.

Иван выбрал столик в углу, откуда ему был виден весь зал и вход. Народ

только - только начал собираться,

на маленькой эстрадке в углу шевелились музыканты, лениво готовя свои

инструменты.

Бармен за стойкой показался Ивану знакомым. Судя по тому, как часто он

поглядывал в его сторону, бармен

тоже узнал Ивана.

- Что будем заказывать? – оторвал его от оценки обстановки тонкий

голосок официантки.

Иван поднял на нее глаза. Тоненькая, практически бесцветная девочка в

смешной и как-то странно

торчащей в разные стороны миниюбке из грубой ткани, с таким же

смешным белым передником, абсолютно

совпадающим с юбкой по степени нелепости, она была похожа на кого

угодно, только не на официантку. Ей

бы пошло быть студенткой на студенческом капустнике, а для официантки

явно не хватало пышной груди,

таких же пышных бедер и нахальных глаз, как показалось Ивану.

- Так что, заказываем что-нибудь или помечтаем пока? - напомнила о себе

девочка.

- Простите. Закуску на ваш вкус, а пить буду водку. И еще, принесите

графин чистой холодной воды.

Когда принесли водку и воду, Иван налил себе полную рюмку, но пить не

стал. Внезапно, очень остро, почти

физически, почувствовал опасность. Исходила она от бармена. К нему

подошли двое – высокий худой парень

лет двадцати пяти и низкий, довольно накаченный крепыш лет тридцати.

Переговариваясь с барменом, они

украдкой поглядывали на Ивана.

- «Обстановка сгущается, - подумал Иван, - рановато я решил

разговляться, придется еще немножко

попоститься».

Взяв в руку рюмку, Иван сделал вид, что выпил водку и незаметно, держа в

другой руке фужер, вылил водку

в него.

Когда принесли закуску, графин был на треть пуст, а фужер полон. Съев

салат, Иван вылил водку из фужера

в салатницу. Те двое сели за столик у выхода и, потягивая пиво, делали

вид, что слушают музыкантов. От

взглядов, которые они время от времени бросали в сторону Ивана, у него

пробегал холодок по спине. Он

понял, что встречи с ними ему не миновать, а значит, нужно быть

максимально к ней готовым.

Постепенно опустошая тарелки и графинчик, Иван держал под контроем

весь зал. Народ к тому времени

гулял уже в полную силу. Музыка гремела во всю мощь больших звуковых

колонок, стоящих вдоль стены, и

масса разгоряченных тел в такт колыхалась на пятаке перед эстрадой.

Иван сделал знак официантке, пробегавшей мимо, и она подошла к нему.

- Счет, пожалуйста, - сказал ей Иван.

Посмотрев в принесенную ею серую бумажку на блюдце, Иван положил на

нее две стодолларовые купюры.

- Ой, - девочка сделала круглые глаза, - спасибо!

- Спасибо и вам, - сказал Иван и, чуть покачиваясь, пошел к выходу.

На улице было темно и тихо. Стараясь ступать как можно тише, он

прислушивался к тому, что творится

сзади. За ним шли.

Иван достал пистолет и переложил его за пояс спереди, сняв с

предохранителя. Шокер взял в руку так, чтобы

он был в рукаве.

- Эй, красавчик, погоди немного, - раздалось сзади, - разговор есть.

Иван остановился и повернулся. Те двое, из ресторана, были метрах в пяти.

- Я слушаю вас.

- Закурить у тебя нет, случайно? Надоело нам свое, твоего захотелось.

- Нет, не повезло вам сегодня. Я не курю.

- Нет, ты понял, - куражился высокий, - нам не повезло!

- Так это он точно ошибся, - сказал крепыш, - это ему повезло уже один

раз, оказался живучим, а в этот раз

уж точно не повезет.

- Ну да, два раза же не может так повезти! – засмеялся долговязый, и в

руке его блеснул металл.

- Ребята, я человек мирный, - сказал Иван, выставив в левой руке

электрошокер, а правой взявшись за

рукоятку пистолета, - но вы меня заставляете…

- Ах ты, су-ука, ты еще и угрожаешь! - прошипел длинный и шагнул к

Ивану.

Иван включил фонарь, дав яркий луч длинному в глаза. Мгновения, на

которое тот растерялся, хватило для

того, чтобы прижать шокер к его груди. Через пару секунд Иван отскочил

от падающего тела и направил

свет на крепыша. Тот уже достал пистолет, но направить его на Ивана не

успел. Иван мгновенно выхватил

из-за пояса и направил на крепыша свой пистолет.

- Стреляю! - тихо сказал он.

- Стреляй! - сказал крепыш и поднял пистолет, но нажать на курок не

успел. Иван выстрелил. Простреленная

рука нападавшего неестественно переломилась, и оружие упало на землю,

выстрелив от удара. Иван ощутил

легкое жжение на ноге и одновременно услыхал вскрик длинного,

лежащего сзади.

- Ах, ты… - завыл крепыш, и перед лицом Ивана мелькнул нож.

Иван успел отшатнуться и, не целясь, выстрелил перед собой. Крепыш

застонал и согнулся пополам. Иван не

стал ждать, когда он упадет, и быстрым шагом пошел на судно. Сердце

отчаянно колотилось.

- И как, хорошо погулял? - спросил матрос, сидящий площадке трапа.

- Отлично!

- Никто не привязался?

- Да нет, тихо было.

- Странно. Везучий ты, значит!

- Ага. У меня к тебе просьба есть.

- Говори.

- Ты не поспи сегодня. Покарауль меня. Побудь у трапа сейнера. Если кто

будет подходить к пирсу, дай

знать, нажми на кнопку. Там увидишь ее, - сказал Иван, протягивая

матросу пару сотенных купюр, - Утром

дам еще.

- Понимаю. Все понимаю. Я как раз сегодня выспался хорошо днем. Чего же

не покараулить хорошего

человека, покараулю.

- Вот и ладно. Утром свидимся.

- Ага. Ты отдыхай спокойно, все будет хорошо.

Уснуть Ивану удалось с трудом. Так, одетым, он и спал на не расстеленной

кровати. Когда раздался звонок, в

иллюминатор уже светило солнце. Иван вскочил и, сунув пистолет в

карман, вышел на палубу.

У сходни стоял милицейский уазик с открытой передней дверью. В нем

сидел милиционер.

- Это к тебе, - растерянно сказал Степаныч.

- Иван Николаевич Соколов? - спросил второй милиционер, стоящий рядом

со сходней.

- Да, это я, - ответил Иван.

- Собирайтесь. Я должен доставить вас в управление.

- С вещами?

- Да.

- А…

- Быстро, времени очень мало.

Вернувшись в каюту, Иван дрожащими руками застегивал пуговицы куртки.

Подумав немного, взял кейс с

деньгами.

-«Сдам. Все одно, не пригодятся больше», - подумал он.

- Вот и погулял на свободе. Недолго длилось счастье, да и было ли оно? –

громко сказал он, глядя в зеркало

и, бросив пистолет в иллюминатор на противоположном от пирса борту,

твердым шагом пошел на выход.

- «Отдохнули, погуляли, постреляли», - сложились в мыслях Ивана слова и

тупо, помимо воли, повторялись

раз за разом.

 

Как тебя зовут, любимая?

 

УАЗик остановился у входа в управление. Один из милиционеров открыл

дверцу и вышел. Иван вышел из

машины следом за ним.

- Следуйте за мной.

В знакомой уже приемной, милиционер открыл дверь начальника.

- Товарищ подполковник, гражданин Соколов доставлен.

- Эх, Лопахин, какой же ты! Прямо, как арестованного привез!

- Иван Николаевич, заходи! Дело есть. Ирина Петровна, нам бы по

кофейку, - добавил он секретарше.

- Заходи, дорогой! – сказал хозяин кабинета, крепко стиснув руку Ивана, -

давай хоть чуток, по-быстрому, а

то так и не получилось. Он открыл большой сейф и достал оттуда бутылку

коньяка, два граненых стакана и

две конфетки.

Налив по полстакана, спрятал бутылку обратно в сейф.

- Давай, дорогой! Ты сам не знаешь, как помог нам с этими деньгами! Весь

Дальний Восток на ушах стоял

после того ограбления, а мы раскрыли! Ты понимаешь это или нет?

Иван, ошеломленный всем происходящим, только улыбался и кивал.

- Да поставь ты свой чемодан! У меня в кабинете его уж точно, не украдут!

Тепло от коньяка быстро разливалось по телу, и Иван почувствовал, как

постепенно успокаивается. В дверь

кабинета постучали.

- Здесь к вам… - начала было докладывать секретарша, но ее отодвинул и

ворвался в кабинет огромный

детина в кожаной куртке и фуражке с крылышками.

- Товарищ подполковник, это же произвол какой-то! На каком, скажите вы

мне, основании наш вертолет вот

уже три часа, как задержан вашими милиционерами?

- Успокойся! Да успокойся ты, Вартан! – подполковник открыл сейф, достал

третий стакан и налил во все

три, - Выпей с нами, прошу тебя! Сейчас выпьем и полетишь!

Летчик принял стакан, выпил его залпом и круглыми от удивления глазами

посмотрел на подполковника.

- Ну, вот и молодец! А теперь лети себе на здоровье, только вот этого

молодого человека с собой прихвати.

Ему в Петропавловск позарез надо! Оттуда он во Владивосток полетит или

морем пойдет. Ты ему там помоги

немножко.

- Час от часу не легче! Мне же нельзя брать чужих людей на Камчатку!

- Я не понял, - вставая, тихим голосом сказал подполковник, - к тебе что,

начальник управления внутренних

дел каждый день обращается, да? Чужих людей сует, да?

- Да нет, нет! Я же не сказал, что не возьму! Конечно же, возьму! Только

вот со временем… Опаздываю я!

- Прохоров! – крикнул подполковник во все еще приоткрытую дверь

приемной.

- Я! - раздался оттуда юношеский голос, и в двери появился молоденький

сержантик.

- Отвезешь этих людей к вертолету. Да так, чтобы у них ветер в ушах

свистел от скорости!

- Есть, чтобы свистел! - крикнул сержант.

- Все, Вартан! Лети, дорогой! За мной не заржавеет – не люблю в

должниках долго ходить! С меня

причитается!

- У вас вещи-то где? - спросил Вартан, обращаясь к Ивану.

- Вот они, - сказал Иван, взяв в руки кейс.

- Тогда - вперед! – улыбнулся Вартан и, пожав руку подполковнику, вышел.

- Ну, лети, дорогой. Пусть на твоем пути поменьше приключений будет.

Если что – пиши, звони мне. Помогу,

чем смогу, - сказал подполковник, крепко пожал Ивану руку и подтолкнул

его к выходу.

- Стой! – сказал вдруг подполковник и, быстро написав что-то на бумажке,

отдал ее Ивану.

- Спасибо вам. За все спасибо, - сказал Иван и пошел к выходу.

Уже в машине, развернул бумажку. В ней были имя, фамилия и два

телефонных номера.

Петропавловск встретил низкой, тяжелой облачностью. Промозглый, по-

осеннему холодный ветер время от

времени приносил капли назревающего дождя.

С аэродрома Иван поехал прямо в порт, прекрасно понимая, что с таким

чемоданчиком в аэропорту делать

нечего. Первый же досмотр, и на вопрос, откуда такие деньги и камни,

придется отвечать долго и

безуспешно.

На проходной порта Иван предъявил мореходку, ему выписали разовый

пропуск, и пошел он к причалам, где

стояли пароходы.

Молодой старпом внимательно изучал мореходку Ивана, задал пару

вопросов и сказал, что у них есть

свободная каюта, в которой ходят сопровождающие грузов, но сейчас, на

обратном переходе до

Владивостока, она будет свободна.

Ему показали эту каюту. Оплатив, как положено, каюту и питание. Иван

стал полноправным, легальным

пассажиром. Судно через два дня уходило во Владивосток.

Пару раз Иван ходил в город, купил себе более или менее нормальную

одежду, с удовольствием насладился

почти забытым уже вкусом великолепного камчатского пива.

Весь переход до Владивостока Иван или спал, или проводил на верхнем

мостике, дыша крепким, соленым

ветром. Его никто не трогал, никто не задавал вопросов, и Иван был

благодарен за это. Не хотелось ему

сейчас ни с кем и ни о чем говорить.

Он понимал, что впереди его ждут сплошные открытия. Какими они будут,

хорошими или плохими?

Оставалось только ждать. И он ждал.

Какой же он шумный, этот порт Владивосток! Совершенно отвыкший от

большого портового города, Иван

чувствовал себя довольно неуютно в давящем на него, плотном воздухе,

насыщенном запахом нагретого

весенним солнцем асфальта, прелых водорослей, мазута и еще чего-то, до

боли знакомого. По ушам били

громкие звонки портовых кранов, переносящих стропа с ящиками и

мешками на борт судов, звуки

автопогрузчиков, снующих между бортами судов и складами, лязг вагонов,

которые с резкими, громкими

свистками двигал куда-то небольшой зеленый тепловозик. Время от

времени, поднимая в воздух стаи то ли

голубей, то ли ворон, оживали дремлющие где-то на крышах складов и

ажурных мачтах освещения

громкоговорители. Пугая своей неожиданностью, ошалело - раздраженный

женский голос ни с того, ни с

сего, отдаваясь в ушах высокими нотами, начинал выговаривать кому-то,

снова перекрывшему какие-то

пути.

- «И вновь, в который уже раз - свобода! – подумал Иван, выходя из

проходной порта, - И опять не знаю, что

с ней делать?»

Впереди, в нескольких сотнях метров от него, находился самый центр

города - центральная площадь с

главным памятником тем, кто когда-то то ли занял, то ли освободил город.

Иван направился туда. Первое, что

хотелось сделать – пристроить на какое-то время кейс, чтоб не ходить с

ним по городу. Самым удобным, как

ему показалось, было положить его в камеру хранения на вокзале. Именно

так и решил сделать.

Когда кейс был уже в ячейке автоматической камеры хранения, Иван

понял, что теперь, пожалуй, настал

самый сложный, самый драматичный момент.

Иван много думал о том, как встретится с женой. Он уже знал ее имя,

возраст и кое-какие другие данные из

материалов розыскного дела, но не помнил ее и ни разу за все время

беспамятства не почувствовал, чтобы

его потянуло разыскать ее. Единственное, что могло изменить все, была

встреча. Он надеялся, что все

вспомнит, увидев ее.

Такси подъехало к указанному дому. Ничто не шелохнулось в душе Ивана.

Такой же, как и множество других

домов, мимо которые они проезжали, этот был ему не менее чужим.