1. Совпадение дат напоминает второе причастие. Первое было как за день до чуда, которого не произошло, а последующие проходят с ощущеньем участия в безнадежном мероприятии. Тебе вручают весло и ты каменеешь на год и другой, тем не менее, слепошарая, как библиотекарь среди броненосцев и обезьян, ощущая течение времени, но не изменения внутри, и, пожалуй, глубже. Такая уж нам стезя. В тебе все тот же ребенок. Он прослушал курс биологии, а его мама и папа - адвентисты седьмого дня. Ему холодно', жарко, он заложник стоматологии, а Бог - это тот человек, что любит тебя и меня. До известной степени, разумеется. Так, несколько раз в год, напоминая, что он присутствует, как приходящая медсестра, Господь простирает ладони и провозглашает: "Вот!" И ты ощущаешь - да, это так. Ура. 2. Проснешься поутру, начертишь пару рун потом идешь в поля, в карманах трупов шаришь. Сожжешь посад-другой, загонишь в храм табун, и к очагу. И мясо брата жаришь. Вдруг - вот те на! - Христос. Ведь срам аж не могу. А он уже идет, и в комнату заходит, благословляет всех, садится к очагу, берет с огня кусок и разговор заводит. И так вот до утра. 4. Никогда я не буду себя ревновать, и, целуясь с тремя, засыпая с четвертой, точно знаю одно: есть трава-мурава, под которой мы встретимся мордою к морде. И я буду сидеть, как Кызыл-Оглы-бей, Попивая чаи, озирая просторы- не снаружи просторы, а где-то в себе - девы, ветер и жизнь. И неблизкие горы. 5. Я слышал - малый сон сродни большому сну. Сну, от которого не ждешь ни пробужденья, ни сновидения. Но лезешь под косу, а там - увы! - не смерть, а новое рожденье. Вот так и малый сон. Когда ложишься спать с одною женщиной - рискуешь встать с другою. Да это еще что! - иной раз она та, но только ты не тот, а некто с бородою. Или без бороды, но все равно другой, и перед зеркалом с внезапным старшим братом тебя - ты слышишь вдруг, как - мертвый, молодой- ты рвешься из него, но падаешь обратно. А потому не спи, чтоб не рождаться вновь. Ведь каждый новый мир все гаже и печальней, все уже голова, все зеленее кровь, и пресловутый путь все дальше от начала. 6. Я чувствую ветер, я чувствую тьму, я открываю глаза. Это существование. Это падение прямо вниз, как игральная карта. Я вряд ли успею сказать: - Не рожай меня, мама. Но метаболизм изменяется - и изменяется мир, становясь протяженностью с женщиной посередине. Становясь некой сферою с женщиной где-то внутри, с ощущеньем возникшего вместо копейки алтына. Но алтына хватает на хлеб и отнюдь не хватает на хмель: регистрация фактов наличия или отсутствия света, положения звезд, появления хлеба в суме... Достоверность теряется. Дом превращается в ветер. 7. Сверни ладонь трубой и посмотри на тьму и посмотри еще раз, без ладони, и вздрогни вновь, увидев что к чему, как дева юная, читающая сонник, вдруг содрогается, узнав о чем мечтала, и смотрит в зеркало, чего ли нет в глазах. А пресловутый путь, чем дальше от начала, тем пресловутее, - но так же путь назад. 8. Настанет день. И ты не ешь из рук, не дышишь рядом, и глаза твои - не очи, ты не кричишь "Ау!", а говоришь "не вдруг",- А вот Христос воскрес и заповедал прочим. Возьми свое лицо и посмотри на свет. Оно уже не кровь, но золото и зелень. И смерть уже прошла. А видимый ответ Приходит просто так, как кошка в новоселье. 9. Иные женщины как телескоп ужасны. С известным вызовом заглянешь ей в глаза- но видишь не ответ, а некое пространство, ночную тьму и незнакомый зодиак, и некая рука несет тебя, сминая, и ставит в этот круг, чтоб жить не так как жил- нагим, дрожащим и подверженным влияньям несуществующих в прошедшем мире сил. 10. Охотник спит. Во сне он видит небо и перелетных птиц, и Бога, и грозу. Но жизнь еще не превратилась в эпос, а превращается. Когда же я проснусь стоящим в воздухе меж ведьм и цеппелинов, между тобою - и другой тобой, меж Богом и грозой, сосною и осиной, толкающим под бок себя - само собой охотник (тоже я), очнувшись от скольженья в неведомую даль, приличную копью - не человеку, скажет с сожаленьем: "Я победил. Я больше не пою.",- и превращение закончится. Отныне- пляша, охотясь, бдя - я знаю, что уйти из сна уже нельзя. Но бдя и в той картине я больше не пою - я победил. 11. Апрель - сними пальто или одень пальто, но март уже прошел, а май все за лесами, и как-то все не так, и номера лото мы называем вслух, как старцы, приосанясь. Послать бы это все, и, скинув лет 500, вновь ставшую тобой безумную старуху расцеловать во все, пока кровавый рот мне шепчет номера в разинутое ухо. И дай Бог помнить вновь: мы ветер и огонь - ни жалости к себе, ни жалости к другому, ты выжигаешь плоть, я разрываю сон - и мы стоим как дым над разоренным домом. И в общем все равно, какая плоть горит, чья выкипает кровь, кто жарится на сале - взглянув издалека, Свидетель говорит: - Я вижу ясный свет - такой же, как в начале. 12. Проснешься ночью - рядом никого. И заорешь, и свет зажжешь в квартире, и обойдешь ее, дрожащий и нагой - но никого. Тогда, на счет четыре, подскочишь к зеркалу. Там тоже никого. Нет, кто-то есть, но далеко, как в тире темнеет силуэт, - а ты, сказав "огонь" издалека, как из другого мира - бабах! - и я в стекле, чудесно не разбитом, взираю на себя, без малого убитый (или убитый), легкий и пустой, без биографии, в неведомом сегодня, не нужный никому, ни для чего не годный, и, стало быть, бессмертный - как и до. 13. Люби мая, цо- цо! В каких иных краях ты говоришь "вот-вот", идя на запах крови, какой сейчас козел с цветами на рогах идет куда ведешь, не чувствуя дурного? Зачем тебе козел. Приди назад и пей. Ведь это не пустяк, - и нам, как паразитам, живущим друг на друге, по себе не будет врозь. Так грустно быть забытым и видеть те же сны на тех же простынях, про то как наконец - или в конце концов- услышу звук ключа, услышу шум в сенях и прыгну в темноту: Любимая, цо-цо! 14. Молчание. Полет. Пустые облака. Простые сны. Отсутствию сюжета все проще выглядеть движением песка, происходящим в результате ветра. Трехчасовая ночь, когда дневной ландшафт вдруг вносят в комнату и сразу же выносят, и бледный свет, оставшийся лежать на некоторое время, произносит: - Стой где поставлен, но не продолжай. Вопроса не было, но, в качестве ответа: вживаясь в роль сверкучего ножа, не помнишь разницы меж Богом и туалетом. 15. На пасху ты приснишься мне - нагая или одетая - но ты приснишься. Вся не то чтоб прежняя, не то чтобы иная, а лишь далекая, как журавлей косяк, летящий жрать лягух в неведомых болотах и лепетать сквозь сон на старом языке- всегда умышленном - без времени и рода, где все как было, - и, без линий на руке, с лицом, рисуемым за завтраком к обеду и за обедом к ужину, опять стирающимся к вечеру - не ведать, что происходит, продолжая спать. 16. Война окончена. Войска отведены, но население, подавшись в партизаны все целиком, простор чужой страны уже освоило. Чужими голосами (для конспирации) друг с другом говоря, живет чужим манером и порою глядит как родина - а там живет, борясь, иное населенье. И герои уже задумчивы - вернуться бы назад. Но завтра сабантуй, а детям в школу скоро. И лишь войска, волнуясь и глазам не доверяя, нервно сушат порох. 18. С того света на тот продвигается некий герой. Он мужчина. Он женщина. Он существо без обличья. Он один, его несколько. В зеркало глядя, порой сомневаешься в том, что ты весь здесь присутствуешь лично. Взять тебя и меня, - помещенные в ветхий ландшафт, открывая глаза в тот момент, когда цепь разрушений превращает все в прах, - и движение праха назад, в никуда, ощущая как время и как продвиженье с того света на этот, не помня, что некая ночь никогда не кончается, - но, относя себя к праху, мы пытаемся вслед, чтобы время не двигалось, но как любое движение вспять - все кончается крахом, или все же победой, поскольку мы все еще здесь, предстоя другу друг на пространствах неведомой ночи без мозгов, гениталий, но с алым бантом на хвосте на том свете, на этом и на многочисленных прочих. 19. В обычном туловище столько скрыто тайн. Вот кровь поет, пока течет без цели, приобретая вид горящего куста, и Бог рычит в кусте - ну а на самом деле никто не победит, поскольку нет войны, и мы идем скучать, покуда не герои не обескровлены, не вознаграждены в почти все тот же путь - но вроде и порою. А кровь молчит и ждет, чтобы сказать, но вне, что эпос сформирован, что раненья,- и промелькнувший мир тем краше и страшней, и тем былиннее, чем дольше путь в забвенье. 20. Онемелые руки текут сквозь горящую плоть, но, идя друг сквозь друга, и, при наложении кадров, наблюдая картину, в которой добро или зло, и почти достоверную, вдруг ощущаешь отраду: так примерный герой, выживая по фабуле - для оживленья пейзажа и для ожиданья, что будет- не сгорает в огне, его не принимает земля, а вода покалечит, и вынесет прочь, и забудет. 21. В медленном небе всплывает звезда о семи хоботах. Расступается почва. Земля выцветает как старый рисунок. Воздух больше не держит, и птица, оставшись в руках, улетает в себя, оставаясь в руках словно сумма тела вместе с полетом, полета и крови. Маршрут пролегает над гаснущей и исчезающей твердью неизвестной земли, но наверно домой - в пустоту где полет превращается в кровь, превращается в воздух и ветер. 22. Пусть электричество, сжигая темноту, вновь восстанавливает комнату в деталях, известных со вчера, но многого скоту уже не повторить - вновь проходя по стали, по алюминию, по меди, и, слепя глаза стеклом с картинками иного, оно уже не вспомнит ни тебя, ни нас с тобой, ни многого другого. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
