Восьмилетнему Ивану было мало дела до того, что после пятнадцатого съезда ВКП (б) началось свертывание нэпа и наступление на капиталистические элементы города и деревни. Поэтому молодой капиталист безмятежно играл оловянными солдатиками дореволюционной царской армии в зале на толстенном ковре.

За большим обеденным столом под хрустальной люстрой сидел отец мальчика Андреев Максим Селифанович и «держал» речь. Анна Васильевна, которая едва касалась, казалось, высокого резного стула красного дерева, внимательно слушала мужа, стараясь не расплакаться. Дедушка Селифан Прохорович и бабушка Фаина Андреевна сидели рядом со снохой и подавленно молчали. По другую сторону расположились: старшая дочь Максима Селифановича Анна – двадцати трех лет и ее муж Иосиф, дочь Феня – восемнадцати лет, пятнадцатилетняя Полина, Настя – двенадцати лет.

Шел 1928 год. Семья Андреевых с дореволюционных времен владела на шестнадцатой линии Васильевского острова Ленинграда трактиром в полуподвальном помещение, небольшой гостиницей и жилыми комнатами над нею.

Настало время подумать о целесообразности вести дальше гостиничное хозяйство семье Андреевых.

– Я полагаю, что это не последнее повышение налога. Следующий раз придет скоро, он не за горами, поверьте мне, и хозяйство станет настолько убыточным, что нас утянет на дно, разденет и разует, – Максим Селифанович посмотрел на отца с матерью, затем на детей. – Никто не купит убыточное хозяйство! Посмотрите, что творится вокруг. Рестораны спешно закрываются, магазины убыточно распродаются, пошивочные мастерские заброшены и давно не обслуживают клиентов.

Максим махнул обреченно рукой и продолжил. – Трактир и гостиницу отдадим в руки городского совета, а пятикомнатную квартиру переоформим на Анну с Иосифом. Они здесь останутся. А мы в Старую Руссу поедем. Я уже присмотрел большой дом.

Новый дом понравился Ивану. Ему было, где прятаться в многочисленных комнатах и играть во дворе. Там стояли качели и деревянный пароход, овитый зеленью. Мальчик, стоя на палубе за штурвалом корабля, часами «ходил» по морям и океанам, «боролся» с ураганом.

Его с трудом загоняли домой, чтобы накормить или уложить спать. Домочадцы души не чаяли в кареглазом мальчугане, единственном подрастающем мужчине среди девичьего царства. Его любили и баловали сестры, мать и бабушка.

Максим пытался бороться с бабьим произволом, но потом махнул рукой.

Так в довольстве и сытости рос Иван, и ему исполнилось восемнадцать лет.

Пришло время отправляться в армию, и он в сопровождение родни прибыл на сборный пункт.

Ивана Максимовича определили в береговую артиллерию флота и отправили в Заполярье.

Полуостров Рыбачий негостеприимно встретил молодого краснофлотца Андреева ледяным пронизывающим арктическим ветром. Казарма, или по-флотски экипаж, наоборот, приятным с дороги теплом и ярким электрическим светом в полярной ночи. Морской бушлат приятно обтянул покатые плечи, полные молодецкой силы. Тельняшка выглядывала в разрезе воротника, вызывая восторг юноши.

Прошло два года.

В начале 1941 года приказом по Северному флоту отменили полагающиеся в армии отпуска. В дивизионе стали поговаривать о скорой войне.

Семилетнее образование и сообразительность краснофлотца Андреева продвинуло его по службе до отделенного командира и, получив в армии специальность дальномерщика, его назначили старшим наблюдательной вышки.

Иван Максимович и Николай подружились на батарее. Они стирали рабочую форму в бытовом помещении, когда по радио объявили о войне с Германией.

– Эва! – удивился Иван. – Вот тебе и пакт о ненападении! Что же теперь будет?

– Воевать будем!

– Если дадут немцам добраться сюда.

– Забыл, что финны рядом. Они – союзники Германии и не простили нам свое поражение в тридцать девятом году. Теперь поднимут голову и вместе с немцами полезут отбирать свои земли.

Уже на следующий день артиллеристы вступили в бой с врагом, потому что 221 батарея из 113 отдельного арт. дивизиона майора П.Ф. Космачева блокировала огнем орудий вход в залив Петсамо-вуоно.

Полуострова Средний и Рыбачий стали непотопляемыми линкорами Заполярья и сыграли важную роль в защите Кольского залива.

Вечером 22 июня батарея открыли огонь по немецкому судну. В течение 17 минут выпустила 59 снарядов. После третьего залпа – попадание. Затем еще наблюдалось 5 попаданий, взрывы, густой дым и пламя. Пожар на судне был виден Ивану невооруженным глазом. Полыхающий корабль команда сумела выбросить на камни.

Немцы на плавучих средствах выбирались на берег, а судно продолжало гореть, пока не последовал сильный взрыв. Корабль окутался паром и перестал существовать.

– Боевая тревога! Батарея к бою! – раздался голос дежурного офицера из репродуктора 23 июня. Бойцы побежали к местам.

В боях пролетели десять месяцев. Ежедневные стрельбы, налеты авиации фашистов и обстрелы позиций батареи врагом сплотили краснофлотцев. Они дружно и слаженно выполняли свои обязанности. Каждый был способен заменить выбывшего в бою товарища.

Иван к весне стал наводчиком на батарее.

Наступил апрель. По привычным понятиям – разгар весны. Но на севере она не такая, как дома. Ни тепла тебе, ни намека на зелень, все тот же снег вокруг, только меньше вьюг, тише и быстро прибавляется день. Ивану казалось это благом после беспросветной штормовой зимы. Когда доставали снежные вьюги, которые буквально заваливали батарею по шею снегом. Расчет пушки за зиму разгреб тонны снега и вынес за пределы расположения батареи. И для блокады Петсамо-вуоно лучше свет, чем полугодовая темень. Для людей: после долгой ночи хотелось ласкового солнца. Для службы благодать: возможность наблюдать за студеным морем без прожекторов, даже без приборов, а стереотрубы расширяют обзор так, что вражеские корабли можно засечь даже в Варенгер-фьерде.

С наступлением светлого времени суток у противника основными средствами защиты конвоя стали дымовые завесы и артиллерия, которая массированно воздействовала на советские береговые батареи.

Еще в первых числах марта батарею перенесли на новое место.

На месте старой, которую подправили, подкрасили, выставили вместо стволов пушек бревна, получилась отличная ложная батарея, долгое время навлекавшая на себя залпы врага, едва начинался артиллерийский бой.

Вражеские катера-дымзавесчики активизировались, чаще, чем зимой, работали немецкие артиллеристы, занятые подавлением огня 221-ой батареи.

В дивизионе догадывались, что за зиму в заливе, контролируемым фашистами, скопилось много транспортов, которые необходимо отправить в Германию, поэтому были начеку. Первая попытка врага провести транспорт в десять тысяч тонн закончилась победой батарей лейтенанта Поночевского, где служил краснофлотец Андреев, и лейтенанта Соболевского, командовшего 140 батареей. Успешная двухбатарейная стрельба, в которой израсходовали сто шестьдесят семь снарядов, привела к уничтожению большого корабля.

Но успех достался нелегко. Артиллеристы стреляли под огнем уже пяти батарей противника. Позиция 221-ой батареи была разведана немцами. Они били по новому месту и сумели поразить орудие, где находился Иван. Семеро матросов было ранено, трое – убито, а сам краснофлотец Андреев, контуженный и оглушенный, сумел ликвидировать пожар, сорвав загоревшуюся маскировочную сетку, чем предотвратил взрыв боеприпасов, с таким трудом доставляемые на скалистый берег.

Такие бои повторялись каждый день. Противник начал проводки днем и ночью.

В один из боев сто пяти миллиметровый снаряд врага пробил щит орудия, где находился Иван, и разорвался во дворике. Пушка на десять суток вышла из строя.

Наверное, досталось в этом бою и фашистам. Четыре батареи, свободные от стрельбы по транспорту, вели ответный огонь и заставили замолчать фашистскую батарею на мысу Нумерониеми.

В начале мая 1942 года погода стояла ветреная, шли сильные дождевые заряды, и все же дальномерный пост и наблюдатели с батарей обнаружили в час ночи транспорт врага, направляющийся в залив. Сразу включили прожектора и огонь открыли обе батареи сто тридцаток. Два снаряда угодили в транспорт, и он не сумел проскользнуть в Петсамо-вуоно, скрылся в пелене дождя.

Вражеская артиллерия ответила шквальным огнем по советским батареям. Они выпустили около трехсот пятидесяти снарядов, не причинив в этот раз значительного вреда расчетам орудия

Шестнадцатого мая, а зима в разгаре. Метели припорошили почерневшие сугробы новым снегом. Кругом ослепительная белизна.

День. До темноты можно отдохнуть и заняться своими делами. В светлое время враг не решается сунуться для проводки судов. Доклад вахтенного сигнальщика оказывается полной неожиданностью:

– Пеленг двести шестьдесят девять градусов, дальность сто сорок кабельтовых, курс сто тридцать — транспорт и четыре катера.

Батарея изготовилась к бою. Тотчас последовало новое сообщение:

– Пеленг двести, дальность шестьдесят, высота три тысячи, курсом на батарею девять «юнкерсов».

– В чем дело? Что заставило их пойти днем? – тревожились командиры.

– Бес их знает! Проверяют батареи на готовность, как их учили, с самолетами и эскортом.

«Юнкерсы» роятся над старой позицией. Метель занесла там дорожки вместе с макетами. Новой позиции немцы пока еще не разведали. Потому что отсюда не сделали ни одного выстрела.

Транспорт полз медленно.

Батарея открыла огонь с предельной дистанции, когда транспорт подошел на 80 кабельтовых.

В боевой рубке КП даже вылетели стекла, насколько мощно «плюнули» пушки.

«Юнкерсы» тотчас пошли в пике, но на старую позицию. Значит, первого залпа с новой позиции фашистские летчики не засекли.

Сразу после залпа для маскировки дали орудиям угол снижения. Фашистские бомбы рвались в стороне.

Дальномерщики доложили о результатах первого залпа: накрытие!

И снова залпы гремели над заливом.

Немецкие летчики уже разобрались, откуда велся огонь, и ринулись в атаку на новую позицию, поливая ее из авиационных пушек и пулеметов. Бомб не бросали — все израсходовали на ложную позицию.

Зенитная батарея и счетверенная зенитная установка подключились к бою. Один самолет загорелся и ушел на свою территорию.

Батареи противника поддержали корабли ответным огнем.

Катера противника ставят плотную дымовую завесу. Они легли на обратный курс – навстречу транспорту. Над транспортом поднялось пламя, дым.

– Попадание! – радостно доложил дальномерщик.

– Горит! – закричал сигнальщик.

Катера быстро закрыли транспорт сплошным белым дымом и, уменьшив ход, пошли на расхождение.

Командир батареи скомандовал:

– Обстрел акватории!

Батарея дает шесть залпов. Цели не видно. Катера находятся за пределом дальности стрельбы. Самолеты уходят.

– Постам искать транспорт!

Но транспорта не видно – даже высокие горы в дымовой завесе.

– Катера сбросили морские дымовые шашки, – доложил сигнальщик.

По курсу катеров черными кляксами легли дымовые шашки, к небу поднялся кудрявый белесый дым.

– Вот, гады, додумались!

Но вход в залив чист. Значит, транспорту не прошел. Дымовая завеса медленно уходит на запад, корабль прячется за ней.

– Наверное, лег на обратный курс, – сокрушается кто-то. – Гасит пожар.

Артиллеристы огорчены, каждый вставляет свое слово.

Всем до боли обидно, но дальше 80 кабельтовых транспорт уже не достать.

Иван тоже недоволен: столько труда, а результат нулевой. Он угрюмо смотрит на белую муть дымовой завесы и слушает, как тихо спорят товарищи о том, прав ли командир, что открыл огонь с предельной дистанции. Одни считали, что поторопился.

Но можно ли пускать противника дальше? Куда? Прямо в порт? Оттуда до входа в порт всего 12 кабельтовых. Это не более пяти, семи минут хода при малой скорости. А что такое пять минут при плохой видимости, да если еще цель закрыта дымом?

26 мая был особенно богат снежными зарядами. Пелена за пеленой наползали с северо-запада на полуостров. Вахтенные сигнальщики то и дело отмечали в «Журнале наблюдения» перемену видимости.

Солнце – в зените. Все, кроме вахтенных, легли отдыхать.

– Десант! – доложили наблюдатели.

Сигнал боевой тревоги поднял всех на ноги.

– Где десант? – подлетел к стереотрубе командир.

Лейтенант, не отрываясь от стереотрубы, шептал:

– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать... Товарищ командир! Пеленг двести сорок градусов, дальность сто восемьдесят кабельтовых, курс восемьдесят градусов – семнадцать кораблей противника.

– Вижу, что за корабли?

– Три больших, наверное, транспорты, шесть средних, похоже, тральщики, восемь малых – катера.

– Думаете, это десант?

– Похоже. Столько никогда не ходило.

– Кораблей много, не спорю, но это конвой!

На ярком горизонте небольшие суда кажутся большими. Танкер, два транспорта, шесть тральщиков и восемь сторожевых катеров. Впереди, в кильватер, сторожевые катера. За ними тральщики. Между берегом и эскортом следует караван — транспорт, танкер и транспорт. Всего 17 единиц.

Быстро передали донесение в Полярный. Возможно, помогут авиацией.

Поночевский звонит командиру армейской батареи:

– Видишь армаду?

– Вижу, вижу.

– Надо стрелять по катерам. Да! Тебе стрелять по катерам. Не допускать постановки дымовых завес. Нас прикрывать не надо.

– Хорошо. Сейчас выкачу орудия на прицельную наводку и буду стрелять дистанционной гранатой.

– Давай, время еще есть. Наш успех зависит от тебя, от того, как ты подавишь катера. Батарея давно изготовилась к бою. Ждет. На дальности 100—120 кабельтовых караван замедлил ход.

– Чего-то ждут, – сказал Иван.

– Авиации, – уверенно отозвался лейтенант Трегубов.

Последовал приказ зенитчикам:

– Патроны зря не жечь, стрелять только на дальности действительного огня и по пикировщикам.

Немцы стали перестраивать боевой порядок конвоя. Катера пошли строем фронта.

Очевидно, попытаются поставить дымовую завесу в восемь рядов. Тральщики пошли прежним строем – в кильватер, прикрывая караван с моря от возможных действий советских подводных лодок, торпедных катеров и авиации. Между тральщиками и противоположным берегом за катерами по-прежнему следовали три корабля. Головной транспорт водоизмещением свыше десяти тысяч тонн.

– Самолеты противника! – доложил наблюдатель.

Черные машины с белыми крестами, заходят один за другим в круг над батареей.

Зенитная батарея не открыла огонь – высоко. Пусть фашистов радует, отвлекает мнимая подавленность.

Двадцать четыре бомбардировщика – не шутка. Над ними осами носятся «мессера».

На батарее ни звука. Только рев моторов в небе.

Командиру батареи звонят:

– Прибыла тридцатисемимиллиметровая зенитная батарея. Куда поставить?

– Где она?

– Справа от первого.

– Пусть там и развертывается к бою.

Связь на батареи единая, каждое слово слышат на всех боевых постах.

– Дальность девяносто пять! – докладывает старший краснофлотец Андреев. Он снова на дальномере.

– Огонь открывать с 74 кабельтовых, – передает команду Поночевский.

Не спеша, идут корабли. Кажется, время стоит на месте. А самолеты беснуются над головой. Батареи не подают признаков жизни.

–Дадим концерт фрицам? – кричит по связи командир батареи.

– Обязательно!

– У как же, устроим, — слышатся голоса командиров орудий.

– До смерти развеселим, – доносится басистый голос Ивана Андреева.

Такая перекличка отвлекает от ревущих самолетов.

В ожидании боя даже напевали...

– Дальность семьдесят шесть кабельтовых! – сообщает Иван.

– Приготовиться! - предупреждает боевые посты командир батареи.

– Дальность семьдесят пять!

– Дать угол возвышения! – командует Поночевский на огневую.

– Дальность семьдесят четыре с половиной!

– Поставить на залп!

– Дальность семьдесят четыре!

– Залп!

От дружного залпа трех орудий крупного калибра задрожала земля.

Самолеты повернули на вспышки. Первый начал пикирование. Мгновенно заработали зенитные орудия, пулеметы, винтовки. Огневая завеса понеслась навстречу самолетам.

Первый самолет не выдержал, второпях сбросил смертельный груз и отвернул в сторону. В общий треск зенитного оружия врезался вой бомбовых сирен, грохот разрывов. За самолетом – черный хвост дыма, машина в пламени. Пылающим факелом она нырнула в море.

По сторожевым катерам открыла огонь соседняя батарея. Один катер окутался пламенем.

На батарею Ивана яростно обрушилась артиллерия противника. Над полуостровом слышен сплошной гул.

Сторожевые катера попытались ставить дымовую завесу, но удачные взрывы дистанционных гранат разогнали их.

Горящий катер разлетается в щепки от взрыва. Три других повернули назад. Остальные прибавили ходу и позорно бежали в залив Петсамо-вуоно.

221-я батарея перешла на поражение.

На четвертом залпе над головным транспортом взметнулся столб пламени, дыма, и тут же последовал сильный взрыв. Видно, как падали мачты.

– Тонет! – кричит Иван.

Транспорт медленно уходил под воду. Батарея перенесла огонь на танкер. Теперь дымовую завесу пытаются ставить тральщики. Но и они не выдержали обстрела соседней батареи и легли на обратный курс.

Танкер медленно ползет вперед. В корму подпирает идущий сзади второй транспорт, слева тральщики, справа берег, а впереди гибель. Он в мешке. Тогда начинает маневрировать идущее сзади судно. Танкер пытается повторить за ним, но седьмой залп дает прямое попадание. Танкер похож на горящий остров.

На огневой позиции кричат «ура». Тральщики и второй транспорт к этому времени вышли за предел дальности стрельбы батареи.

Второй самолет противника валится в море. Огонь по батарее открыли тральщики. Но их снаряды не долетают до берега.

Батарея прекратила стрельбу по танкеру. Он в огне, потерял ход и дрейфует. Других целей на море нет.

С позиции батареи несется троекратное:

– Ура! Ура! Ура!

Затем артиллеристы побежали к пулеметчикам. Кого-то стали подбрасывать в воздух в благодарность за поддержку против самолетов.

– Почему тянете с докладом? – прервал суету командир батареи.

– Виноват. Все в порядке. Потерь личного состава и повреждений техники нет.

– Сбито два самолета, третий повредили, но он ушел к себе. Тяжело ранен командир зенитчиков. Его отправили в госпиталь, но боимся, что не довезут.

После боя прошло три часа, а танкер все горел. Прилив пригнал его к берегу.

Кто-то предложил поставить танкер на якорь, как память о сегодняшнем бое. Мысль кажется всем заманчивой, но как забраться на танкер?

Горячие головы решили подобраться к нему на шлюпке. Но танкер не дался в руки матросам. Один за другим прогремели два взрыва на судне, взметнувшееся пламя предупредило, чтобы моряки не лезли на транспорт. Но судно не шло на дно, дрейфовало дальше.

Всю ночь пылающий транспорт не давал покоя. То и дело звонило начальство, ругало:

– Почему не добили? Немцы к себе утащат!

– Сам сгорит, жалко снаряды!

Ветер загнал танкер в залив Матти-вуоно, к берегу противника. Там он сел на мель.

С северо-запада опять наползают снежные заряды. Батарея принялась обстреливать транспорт.

Но и днем танкер по-прежнему горел на мели.

Нешуточно пригревало землю солнце, снег стал таять и вода затопила землянки.

Матросы бросились делать сточные канавы, мутная вода ушла. Но оказалось, что продовольственный склад тоже пострадал от наводнения, растаяли два мешка сахару.

Кладовщик Коля Черепанов во время боя подносил на орудия снаряды. Он устал и заснул. За это его отдадут под суд. На батарею прибыл следователь. За мешок сахара могли расстрелять.

Коля – хороший и смелый человек. Командиры бросились спасать парня, просили оставить на батарее, чтобы искупил вину.

Проклятый танкер все горел и дразнил матросов. Приливо-отливное течение сняло поврежденное судно с мели и понесло на северо-восток. Артиллеристы думали затопить его при входе в залив Петсамо, но танкер вынесло в море.

Его решили добивать здесь.

Иван замерил расстояние – сорок кабельтов, доложил.

Лучший наводчик сел к механизму наводки. Залп. Снаряд упал рядом с небольшим недолетом. Второй – точно поразил цель, но танкер дал крен и остался на плаву. Считая этот, двадцать восемь снарядов из тридцати двух поразили транспорт, но не утопили.

Жалко тяжелые заряды, которые нечеловеческими усилиями загружали на батарею.

Однако через полчаса радостный наблюдатель заорал:

– Тонет!

Все бросились смотреть. Танкер перевернулся и погрузился в воду, выплюнув из пучины огонь.

Артиллеристы повеселели – не зря потрудились.

В июне пришло тепло. Снег растаял, но в оврагах белели остатки полярной зимы.

Звонко побежали ручейки. Буйно полезла трава и красиво распустили бутоны цветы. В кустарнике суетились чижи, ладили гнезда, не пугаясь людей. Рев самолетов и взрывы снарядов не отвлекали пернатый мир, они в грохоте войны заботились о новом поколение.

Матросы тоже радовались солнышку. Землянки опустели, дверь и окна раскрыты для просушки, все собирали щавель и дикий лук – первое средство от цинги.

Некоторые бойцы умудрялись загорать на позиции в минуты затишья.

Но война есть война. Снова слышится шум моторов – летят самолеты. Краснофлотцы одеваются и скрываются в землянках.

Немцы отбомбились с большой высоты – ниже не давали зенитчики, и ушли восвояси, не причинив вреда батареи.

Корабли в тот день не пошли, но их ждали.

На другой день из Норвегии приполз густой туман, словно дымовая завеса накрыла море. На батарее сияло солнце, а на море серая сплошная пелена. Что в ней – непонятно, локаторов нет.

Дальномерщикам и сигнальщикам объявили боевую тревогу, чтобы усилили наблюдение за морем. Командиры орудий самостоятельно приводили пушки в готовность.

До передней кромки тумана сто пятьдесят кабельтовых.

Но постепенно он подкрадывается к берегу, клочками проплывает над позицией, принеся сумерки, запах соленой воды и прохладу. Солнце не пробивается сквозь серую мглу.

– Шум винтов! – доложил наблюдающий.

– Что-то на море есть! – крикнул другой.

Но уже кое-где проглянуло море. Из тумана показались вражеские сопки.

– Транспорт! – крикнул дальномерщик Андреев. – Чуть правее Ристаниеми, почти не виден.

– Первое видит транспорт! – докладывает командир орудия.

– Первое – цель! Второе – цель! Третье – цель! – раздается команда.

Сразу гремят выстрелы, но взрывов не видно. Батарея продолжает стрелять вслепую. В ответ открыли огонь немцы.

Ничего не видно, но поставили заградительный огонь на вход в бухту. Результата не наблюдается. Батарея прекратила огонь. Немцам повезло с туманом, который рассеялся на вторые сутки.

Фашисты успели провести транспорта, и на море пока пусто. Батарея тренируется наводить орудия на береговые цели, которые хорошо видны теперь.

Но и немцы не сидят, сложа руки.

Конец июня обещал быть тихим. Но на позиции раздался взрыв.

– Бомба замедленного действия! – предположил кто-то. – Которую не обнаружили после налета.

Второй взрыв вызвал тревогу. Командир приказал осмотреть воронку.

Ему доложили, что нашли донную часть от двухсот – двухсот десяти миллиметрового снаряда.

Поночевский дал приказ, наблюдать за берегом противника. Сразу же раздался третий взрыв.

– Засек! – кричит дурным голом наблюдатель. – Бьет дура!

Батарея противника на сопке за портом методично бьет по позиции. Снаряды рвутся, неся смерть. За батареей загорается торф, огонь приближается к боеприпасам второй пушки, на которой находился Иван. Заряжающий, снарядный и наводчик спрятались за щитком пушки от осколков, остались на месте на случай стрельбы. Остальные побежали тушить пожар.

Командир дивизиона в стереотрубу засекал на секундомере вспышку выстрела вражеской батареи, выжидал и за пятнадцать секунд до падения снаряда командовал:

– Ложись!

Матросы теперь не прислушивались к полету снаряда, кидались на землю по команде, интенсивнее тушили огонь.

Непросто бороться с огнем под обстрелом. Один из снарядов угодил в орудие.

Матросы ворвались в орудийный дворик. Трое товарищей лежали в крови. Одному оторвало руку, но он сам побрел в санчасть, зажав рану. Он не хотел отвлекать матросов от борьбы с огнем. Иван помогал укладывать израненного осколками наводчика на носилки, позже он узнал, что из него вытащили сорок кусочков металла.

Заряжающий был ранен в живот, его тоже погрузили в санитарную машину.

Выпустив около тридцати снарядов, немцы успокоились. Но встревожились советские батарейцы – сотня снарядов врага и трех пушек не станет.

Но потом враг стрелял неоднократно по этой позиции и не смог причинить значительного урона морякам. Тогда пришли к выводу, что первое прямое попадание было случайным.

Иван Андреев в том бою получил ранение в ладонь. Осколок прочертил на поверхности полосу, вспоров кожу. Иван перевязался сам и к медикам не обращался.

На другой день артиллеристы выдержали три бомбежки. Около девяносто бомбардировщиков сбросили на батарею смертоносный груз, не причинив вреда. Даже помогли восстановить второе орудие, поврежденное накануне прямым попадание снаряда. От взрывной волны заработал заклинивший механизм угла снижения ствола.

Артиллерийский мастер-ремонтник в шутку крикнул «спасибо» врагам.

Лето было короткое и трудное, потому что бои стали более ожесточенными. Чем лучше воевали воины Заполярья, тем больше это вызывало раздражение противника и его активность.

В боях наступил август. На материке – самое лучшее время года: тепло, солнечно, но не жарко. А в Заполярье лето уже кончилось. Хотя белые сумеречные ночи еще продолжались, но было холодно, и краснофлотцы бушлат не скидывали даже в полдень.

Блокада полуостровов Средний и Рыбачий продолжалась гитлеровской авиацией, но и фашистов сильно зажали на подступах не только к Петсамо-вуоно, но и во всем Варангер-фьерде.

В начале августа с наблюдательного пункта 221 батареи доложили, что недалеко от берега плавает надувная лодка с летчиком, выпрыгнувшим с парашютом из подбитого «фокке-вульфа». Едва выслали катер подобрать его, как появились вражеские истребители, которые стали барражировать над летчиком на воде. Катер вернулся, иначе погиб под ударами фашистских истребителей.

Вскоре подоспел немецкий гидросамолет. По нему открыла огонь батарея лейтенанта Захарова. По ней начали стрелять тяжелые пушки из района Лиинахамари. Батарея, где служил Иван, и артиллеристы Соболевского стали работать по тяжелой артиллерии врага. Гидросамолет вынужден был улететь восвояси. К лодке выскочил немецкий катер из залива, но по нему открыли огонь советская батарея ЗИС-3 с полуострова Средний.

Командир артиллерийского дивизиона Космачев уже получил приказ, не допускать, чтобы фашисты спасли сбитого и так хорошо опекаемого летчика.

Вот какая баталия разгорелась из-за одного аса с «фокке-вульфа». С русской стороны вступили в бой еще две батареи. Они прекратили огонь только тогда, когда смолкли пушки противника. Фашисты израсходовали четыре сотни снарядов, советские артиллеристы выпустили не меньше. «Фокке-вульфы» улетели.

Один из советских летчиков на бреющем промчался над злополучной надувной лодкой, проскочил ее, и вместе с асом она пошла на дно. Противник не преследовал истребитель, и он благополучно сел на аэродроме.

Зима 1944 года выдалась не менее снежной. Артиллеристы, не покладая рук, трудились на батарее. Они разгребали снег, перетаскивали снаряды в погреба, стреляли днем и ночью по врагу. Редко выдавалась свободная минута, другая, когда можно присесть и отдохнуть, вглядываясь в бушующее свинцовое море, серое от облаков небо и белые скалистые берега. Только две краски главенствовали зимой в природе Заполярья: белая и серая. Война добавляла в однообразную палитру еще две: черную от взрывов и красную от крови.

В Петсамо, древней Печенге, высадили десант. 15 октября советские войска освободили порт и двинулись дальше на запад.

Для стационарной береговой артиллерии полуостровов война закончилась. Опустел Рыбачий. Почти все войска ушли в район Киркенеса.

Человеку, привыкшему к боевой жизни, трудно было найти себя в новой обстановке.

Но через несколько дней опять закружилось довоенное колесо жизни: боевая подготовка, практические стрельбы, строевые занятия. Жизнь входила в колею нормального рабочего дня, хотя на остальном фронте еще продолжались боевые действия.

Последние залпы в дивизионе дали 9 мая 1945 года вместе с артиллеристами всей Страны Советов.

На батарею позвонил начальник артиллерии Северного Оборонительного Рубежа и приказал приготовиться к стрельбе всеми батареями, но холостыми зарядами.

– Зачем, товарищ полковник? – спросил командир.

– Слушай радио, поймешь!

– Победа! – закричал командир и включил приемник.

Через несколько минут стрельбу отменили, предложили принять даже срочные меры, чтобы стрельбы не было. Но остановить салют уже было невозможно. Гремели залпы не только всех батарей, но всего оружия, которое имелось на полуостровах.

Пришел долгожданный день – День Победы.