Императрица Доброта корону продавала,

Чтобы купить голодным хлеба,

Но новая над ней корона засияла,

Нетленным даром и людей и Неба.

 

Я помню себя с четырёх лет. Что было до этого, тоже вспоминается, но смутно и не полностью. А с четырёх всё очень чётко. Помню, мы с мамой шли по парку, и моё внимание всё время отвлекалось на бабочек, на камешки у края аллеи, на лягушку, которая вдруг выпрыгнула из травы. Потом мама замедлила шаг и сжала мою руку. У неё было растерянное лицо. Навстречу шёл высокий дядя.

- Мирьям, – дядя остановился, - ты ли это?! Привет! Сколько лет!

- Привет, Ариэль! Как ты здесь оказался?

Я спряталась за маму и оттуда с любопытством поглядывала на дядю.

- В больнице вашего города срочно понадобился нейрохирург, а он в отпуске. Вот меня и вызвали. - Он помолчал. - Как поживаешь, Мирьям? Это твоя девочка?

- Моя.

- Сколько ей? - его пристальный взгляд смущал меня.

- Четыре годика.

- А как её зовут?

- Ариэла.

- У неё моё имя, - отметил дядя, - и лицо тоже.

- Это тебе показалось, - мама решительно взяла меня за руку. - А назвали её в честь бабушки.

- Мирьям... - дядя хотел возразить, но мама прервала его.

- Извини, Ариэль, я очень тороплюсь. Всего хорошего.

Мы двинулись дальше. Я сразу же оглянулась. Он продолжал стоять на аллее, глядя нам вслед.

- Не оглядывайся, это неприлично, - мама достала сигареты и закурила.

Взрослые нередко недооценивают детей. Конечно, в то время мне было не по силам разобраться в их словах. Я сделала это позже, поскольку всё запомнила. А тогда меня удивили слёзы на мамином лице.

- Почему ты плачешь, мама?

- Что ты, Ари, придумываешь? - возмутилась она. - Просто в глаз попала соринка.

- Наверно, тебе попали соринки в оба глаза?

- Ох, Ари, какая же ты нудная.

Последнее слово было незнакомое. Возле дома нас ждал папа. Увидев меня, он присел на корточки, расставил руки, и я бросилась в его объятия. Мне было необходимо сообщить ему очень важные новости.

- Папа, папа, ты знаешь, кто я?

- Знаю. Ты солнечный зайчик.

- Нет, папа, я нудная! – произведённое впечатление вызывало у меня восторг. - Я такая нудная!

- До ужина вы можете погулять полчасика, - улыбнулась мама.

Мы направились к парку. Мама всегда была задумчивой и часто курила. Ей приходилось делать усилие, чтобы оторваться от своих мыслей и поговорить со мной. А папа целиком был сосредоточен на мне. С ним гулять было значительно интересней.

- Ты слышишь? - я остановилась у куста, из-за которого доносилось тихое повизгивание.

Мы заглянули туда и увидели щенка. Он держал навесу переднюю лапку и жалобно скулил.

- Это спаниельчик, - папа присел возле него на корточки. - У бедной собачки нет мамы и болит лапка. Такая крохотная, ну просто чепуховинка какая-то.

- Чепуховинка?! - в этом слове было что-то трогательное и доброе.

Папины родители были из России, и он объяснил мне, что это русское слово означает нечто маленькое, незначительное, почти несуществующее. Потом он встал и взял меня за руку.

- Папа, а как же Чепуховинка? У неё же нет мамы и болит лапка. Давай возьмём её к себе.

Я смотрела снизу вверх глазами, полными слёз. Этого вынести он не мог.

- Но что скажет мама? И кто будет за щенком ухаживать?

- Я буду ухаживать, - в этом не было никаких сомнений.

- Ладно, - пробормотал папа, - но мама будет против.

Он взял щенка на руки, и мы пошли домой. Войдя в квартиру, я побежала на кухню.

- Мама, мы с папой принесли Чепуховинку.

- Хорошо, - она расставляла на столе посуду, - сейчас будем ужинать. Мойте руки и за стол.

В это время в проёме кухонной двери показался папа.

- Мирьям, мы тут с Ариэлой кое-что принесли, - вид у него был смущённый, почти виноватый.

- Я уже знаю, чепуховинку. А что это такое?

- Это щенок спаниеля. Его просто кто-то выбросил. Я постелил ему в прихожей газету.

- Что?! - мама смотрела на папу остекленевшими глазами, в то время как щенок появился у папиных ног и сразу же заковылял к столу.

- Вы что, с ума сошли?! - взгляд мамы остановился на мне. - Ариэла, быстро мыть руки.

Она всегда отсылала меня, когда собиралась ругать папу. Но я лишь скрылась из виду и остановилась, вслушиваясь в их разговор.

- Мирьям, я всё понимаю. Но Ариэла очень просила взять его с собой.

- Ничего ты не понимаешь, Ешуа, - выкрикнула мама. - Собаку нужно кормить, купать, убирать за ней, делать прививки, выгуливать. Это всё равно, что второй ребёнок. Её нельзя оставлять одну дома, она загадит квартиру и будет скулить на весь дом. Соседям это не понравится. Ариэлу можно понять, она ребёнок. Но ты, взрослый человек, как ты мог так поступить?

- Я и поступил, как взрослый, - тихо ответил папа. - Не мог же я преподать ребёнку урок жестокости. Она запомнила бы его на всю жизнь.

- Нет, вы только на него посмотрите! - распалялась мама. - Послезавтра, в воскресенье, мы пойдём на работу, Ариэлу отведём в садик, а что делать с собакой?

- Мы подумаем, - пообещал папа.

- Он подумает! Бери щенка и неси его туда, откуда взял!

Заливаясь слезами, я бросилась на кухню.

- Папа хороший. Это я во всём виновата. А у Чепуховинки нет мамы и болит лапка. Она же совсем крохотная. Разве её можно выбрасывать?!

- Ну вот, - мама в отчаянии всплеснула руками, - не успеваю я слова сказать, как у тебя появляется защитница. И так всегда. Да вы меня просто терроризируете!

- Ну что ты, Мири, - папа незаметно подмигнул мне, - мы тебя очень любим.

- Да, мама, - подтвердила я, - мы тебя любим.

- Не подлизывайтесь, - она выдержала короткую паузу. – Но поговорим потом. А сейчас за стол. Хотя... Это чудище тоже нужно накормить. А что ему дать?

- Ужасному, злому, дикому зверю не больше полутора месяцев, - рассудил папа. - Чем питалась наша Ариэла в таком возрасте?

- Ужасному, злому, дикому зверю нужно налить в блюдце молочка, - догадалась я.

Мама так и сделала и, сверх того, накрошила в молоко хлебной мякоти. Чепуховинка стала жадно опустошать блюдце. Она даже опустила на пол больную лапку. Потом она облизалась, благодарно повиляла хвостиком и сделала возле блюдца лужицу.

- Вот, - воскликнула мама, - это только начало прелестей, которые нас ожидают.

В субботу мы отправились в парк на прогулку. Я несла Чепуховинку на руках, а потом отпустила. Но она, глупая, понеслась по аллее в противоположную сторону. Я догнала её у скамейки, на которой сидели дяди. Они смотрели на моих родителей и беседовали.

- Смотри, Ури, какое вызывающее несоответствие, - заметил один из них. - Жена такая высокая, стройная и красивая, а муж низкорослый, невзрачный, какой-то никудышный.

Он так говорил о папе, и его слова возмутили меня до глубины души. Мне хотелось закричать: "Неправда! Мой папа хороший. Он самый лучший! Я его люблю больше всех!".

- Видишь ли, Дани, - возразил второй дядя, - кроме внешности у людей есть ещё кое-что.

Я, наконец, поймала беглянку и догоняла родителей. "Наверно, в этом всё дело, - думала я, - у папы есть ещё "кое-что", и этого "кое-что" у него много. Очень много. Поэтому он лучше всех".

Впоследствии папа договорился с соседкой-пенсионеркой, у которой был пудель. Родители оставляли у неё нашего щенка, когда уходили на работу, и забирали после возвращения. За это ей немного платили. Через год мы решили отказаться от помощи соседки. Но она изъявила готовность ежедневно, в полдень, бесплатно прогуливать нашу собаку вместе со своим пуделем. Так Чепуховинка стала неотъемлемой частью нашей семьи и неизменной участницей прогулок и выездов на природу.

 

В Израиле в любое время года можно увидеть цветущие растения. Но весной страна превращается в настоящее царство цветов. Воздух напоён ароматом цитрусовых садов, а гористую пустыню Негев покрывают красные каланиёты - разновидность анемонов. Полюбоваться этим зрелищем мы и отправились на автомобиле в одну из суббот. Папа с мамой на передних сидениях, а мы с Чепуховинкой сзади. Мне было уже двенадцать лет.

Долина анемонов расположена недалеко от потухшего вулкана Большой Махтеш вблизи городка Ерухам. Мы съехали с дороги метров на десять, вышли из машины и любовались почти сказочным морем ярко-красных цветов. Потом решили перекусить. Мама стала разворачивать снедь, а я села на небольшой, гладкий камень. Он слегка покачивался, что мне даже нравилось. Но Чепуховинка моего выбора не одобрила. Она облаяла этот камень со всех сторон, а потом принялась стаскивать меня с него, ухватив зубами за полу куртки.

- Чем-то Чепуховинка недовольна, - обратил внимание папа.

- Она хочет сидеть со мной рядом, как всегда, - нашла я объяснение, - а здесь места не хватает.

На этом мы и успокоились. Но не Чепуховинка. Она отошла от меня на пару шагов и продолжала лаять обиженно и тревожно. И вдруг у мамы из рук вывалилось блюдце.

- Змея! – мамино лицо застыло от ужаса.

Я увидела её буквально в двух сантиметрах от своей голой ноги. Бежать было уже поздно. Она была жёлтая с черным протекторным рисунком на спине, длиной около метра и довольно толстая. Позже я узнала, что это ближневосточная гадюка Сефа. Весной у неё повышенная агрессивность. Я потревожила её, раскачивая камень, под которым она пряталась.

Среди нас, застывших от ужаса, только Чепуховинка не растерялась. Она мгновенно вцепилась зубами в змеиный хвост. Сефа ответила ей молниеносным ударом в нос. Это позволило мне отбежать в сторону, а Чепуховинка отпустила змею, отскочила назад и жалобно заскулила. Змея же несколько секунд раскачивала приподнятой передней частью тела, затем начала медленно уползать под камень. Мы с папой бросились к Чепуховинке. У неё на обнажённом участке носа выступила кровь. Это было место змеиного укуса.

- Мирьям, быстренько собери всю еду в скатерть и положи в багажник, - распорядился папа. - Поедем в Ерухам. А пока мы попытаемся удалить яд.

Я держала Чепуховинку, а папа пытался выдавить из ранки на её носу побольше крови. Но существенных результатов это не дало. Потом электрическим проводом, найденным в багажнике, мы наложили жгут на верхнюю челюсть Чепуховинки повыше ранки. Минут через семь наша машина уже была на пути в Ерухам. В субботу ветлечебница не работала, и мы направились в полицейский участок. Там помогли нам дозвониться до квартиры ветеринара.

С момента укуса прошло около часа, когда ветеринар начал осматривать собаку. Он сказал, что шансов практически нет, потому что змеиный укус тем опаснее, чем ближе к голове. Всё-таки папа уговорил его сделать инъекцию противозмеиной сыворотки. Мы возвращались домой, снабжённые инструкциями ветеринара. Чепуховинка без движения лежала на заднем сидении машины рядом со мной. Я держала ладонь на её распухшем, горячем носу и молилась.

- Боженька, милый, хороший, добрый, пожалуйста, спаси Чепуховинку! Не дай ей умереть!

Но часа через два Чепуховинки не стало. Пелена траура опустилась на нашу семью. Я возвращалась из школы в опустевшую квартиру, где не было уже мохнатого, ушастого друга, который радостно бросался ко мне, виляя хвостом и тыкаясь мокрым носом в мои руки. И дружба эта была непоказная. В решительную минуту Чепуховинка без колебаний отдала свою жизнь, чтобы спасти меня. Её гибель никак не изглаживалась из памяти. Смерть была постоянной и неотъемлемой частью жизни. Она присутствовала рядом и была непредсказуемой. Я не формулировала эти мысли в словах. Они стали частью моего мироощущения.

Как-то вечером я готовила уроки. Потом сделала перерыв и отправилась на кухню. Мама стояла у газовой плиты, а папа менял прокладку водопроводного крана. Я молча достала из холодильника баночку йогурта, выпила его и пошла обратно.

- Она почти не разговаривает, - донёсся до меня мамин голос. - Ходит, как тень.

- Не может забыть Чепуховинку, - объяснил папа.

Через несколько минут они постучали в дверь моей комнаты, вошли и остановились у порога.

- Хочешь, Ари, мы снова заведём собаку? - это говорила мама, которая вечно ворчала, что Чепуховинка везде оставляет свои волосы и после прогулки лезет с грязными лапами на диван.

- Нет, не хочу.

- Почему?

- Потому, что это будет не Чепуховинка.

 

Я окончила школу с высокими баллами и по успеваемости и по психотесту. Передо мной открывались двери израильских университетов. Но сначала предстояла служба в армии. Перед моим отъездом родители устроили вечеринку и пригласили своих друзей - тётю Дафну и дядю Элиезера. Пришли и мои школьные друзья, включая Ноама. Он был признанным красавцем нашего класса. Девчонки заглядывались на него, а он на меня. Но его недвусмысленное внимание не вызывало во мне ответного чувства. Я вообще не любила красавцев.

- Какую девчонку вырастили! - восхищалась тётя Дафна, глядя на меня. - Высокая, стройная, красивая. В кого же это ты такая?

- Да, - поддержал её дядя Элиезер, - я тоже об этом подумал. Такая же задумчивая, как мать, и такие же манеры, как у отца, но, в основном, видимо, в какого-то дедушку или в бабушку.

В ответ на их слова папа улыбнулся, а мама украдкой бросила на него обеспокоенный взгляд.

Девушки в израильской армии, преимущественно, выполняют функции, прямо не связанные с боевыми действиями. Я служила в штабе авиационной части и каждую субботу приезжала домой. Через год, в один из таких приездов, папа сообщил мне, что мама серьёзно больна.

- У неё злокачественная опухоль груди, - уточнил он. - Проблема в том, что она обратилась к врачу слишком поздно.

- Что значит слишком?

- Рак третьей степени. Врач сказал, со второй степенью ещё на что-то можно было бы надеяться.

- Но почему, папа? Ей же всего сорок три года! - как будто мои слова что-то могли изменить.

- Она очень много курила, - он достал из ящика стола бумагу. - Вот заключение врача. Тут есть графа "Икспектед лайф" - ожидаемая продолжительность жизни.

Там было написано "Двенадцать месяцев". Вот она, непредсказуемая смерть, которая всегда рядом. Вскоре мама вернулась от тёти Дафны, и я бросилась к ней на шею.

- Что с тобой, доченька? Ты всегда такая сдержанная.

- Просто, мама, я по тебе соскучилась.

 

Прослужив год и восемь месяцев, я вернулась домой, и мы с родителями обсуждали, в какой университет мне поступать. Остановились на Иерусалимском Еврейском университете. Мне хотелось стать фармацевтом. К моменту моего отъезда на учёбу, мама уже перенесла операцию. Она носила парик, потому что курс химиотерапии вызывал выпадение волос. Я приезжала домой по субботам. И каждый раз к моему приезду мама делала тщательный макияж. Она не хотела пугать меня видом своего измождённого лица. Через три месяца, в связи с резким ухудшением состояния, её положили в больницу.

- Папа, может мне не уезжать? - заколебалась я.

- Нет, доченька, ты должна учиться. Если что, не дай Бог, я тебя вызову.

Он позвонил уже в среду, сказал, что мама хочет со мной поговорить. Я приехала в четверг. Папа всё время был рядом с больной. На работе он взял отпуск. Моё появление её обрадовало.

- Ешуа, раз Ари здесь, сходи домой, прими душ, позавтракай, - предложила она.

Папа помолчал и вышел из палаты. Я опустилась на стул рядом с маминой койкой.

- Меня подключили к капельнице, - она избегала моего взгляда. - Это наркотик, подавляющий боль. Его дозу будут увеличивать. Вот и пришлось вызвать тебя, пока я ещё хорошо соображаю. Мне необходимо рассказать тебе что-то очень важное.

Я держала её за руку и никак не могла справиться со слезами. Мама начала спрашивать меня об учёбе, о друзьях. Она никак не решалась заговорить о том, что считала очень важным.

- Ты хочешь рассказать мне об отце? - отважилась я прийти ей на помощь.

- О каком отце? - испугалась мама.

- О том, которого мы с тобой случайно встретили в парке, когда мне было четыре года.

- Кто тебе сказал?

- Никто. Просто я запомнила всё, что вы говорили, а став взрослой, кое-что поняла.

- Это удивительно! - её глаза заметно оживились. - Но раз ты что-то знаешь, я расскажу. Его зовут Ариэль Гальпер, нейрохирург в иерусалимском госпитале "Хадасса". Он был красивый и очень талантливый. Я, молоденькая медсестра, сразу же потеряла голову. И у нас начался роман. Но потом, когда я забеременела, он дал понять, что о браке речи быть не может, и предложил помочь избавиться от ребёнка. А я, что называется, закусила удила. Прервала наши встречи, уехала в Беэр-Шеву и устроилась в здешний госпиталь "Сорока".

Долго говорить мама не могла. Она закрыла глаза, а я сидела рядом, не выпуская её руку. Немного отдохнув, она продолжила.

- Здесь мы и познакомились с твоим отчимом. Он монтировал медицинское оборудование в нашем отделении и не сводил с меня глаз. На следующий день принёс мне цветы.

- Тебе он понравился?

- Да. В нём было что-то очень надёжное. Но я уже никому не верила. Я прямо сообщила ему, что беременна. А он спросил, какие у меня отношения с отцом будущего ребёнка. И когда узнал, что их нет и быть не может, сделал мне предложение.

- И ты согласилась?

- Не сразу. А когда согласилась, поинтересовалась, не хочет ли он, чтоб я сделала аборт. Но он даже слышать об этом не хотел. И потом, в течение двадцати лет совместной жизни, был таким преданным, любящим, предупредительным. Его нельзя было не любить. А какой он отец! Мне казалось, ты его любишь даже больше, чем меня.

- А нейрохирург знает о моём существовании? – робко поинтересовалась я.

- Да. После встречи в парке мы виделись ещё один раз. Он приезжал по делам в нашу больницу.

 

Мама умерла через четыре дня. От этого удара я не могла прийти в себя несколько лет. Возвращаясь к мыслям о ней, я каждый раз заново переживала историю её отношений с моим биологическим отцом. А ведь он находился в Иерусалиме, совсем рядом. Нет, особого желания знакомиться у меня не было, но взглянуть на него, наверно, следовало бы. Эта мысль постепенно обретала форму решения. Я уже была на третьем курсе университета. Узнать по телефону часы приёма больных доктором Ариэлем Гальпером не представляло большого труда.

И вот я в больнице Хадасса, сижу в конце очереди из пяти человек. У каждого на руках результаты обследований. Доктор Гальпер должен определить, нужно ли их оперировать. Сначала в кабинет прошла симпатичная медсестра, моя ровесница. Потом появился сам доктор, статный, с проседью на висках и неопределённой улыбкой на лице. У него был мой овал лица, мои губы, подбородок. На первых двух больных ушло двадцать минут, и я, прикинув время, решила сходить в банкомат у входа в больницу, чтобы снять нужную сумму. К моему возвращению перед кабинетом уже никого не было. Может быть, последний больной как раз сейчас в кабинете? Я тронула дверь, заглянула в образовавшуюся щель и тут же отшатнулась. Доктор Гальпер и медсестра целовались, стоя посреди кабинета.

Я брела домой, и никакого желания встречаться с отцом у меня уже не было. Он ведь тоже мною не интересовался. Я силилась разобраться в его личности, вспоминая черты и, в особенности, выражение лица. Похоже, то была улыбка Нарцисса. Скольким действительно красивым и талантливым людям не удалось избежать этого комплекса. И, очевидно, самолюбование так и не позволяет им достичь духовной зрелости.

В пятницу я возвращалась в родной город. От автобусной станции дорога домой пролегала через парк. У входа на боковую аллею сидел на корточках парень и гладил по головке щенка. Что-то очень знакомое сладко заныло у меня под сердцем. Я подошла.

- Его, наверно, кто-то бросил?

- Очевидно, - парень взглянул на меня и сразу же отвёл глаза, - искалечили и бросили. А какой он красивый, ты видишь. Настоящий лабрадор.

Щенок лежал на животе, неестественно вытянув передние лапы, и тихо скулил.

- Что с ним? - я опустилась на корточки рядом.

- У него повреждены передние лапы.

- Боже мой, какой крохотный, - у меня навернулись слёзы, - совсем чепуховинка какая-то.

- Что? Чепуховинка? Я его так и назову, если удастся выходить.

- Как ты собираешься его выхаживать?

- Мне бы только за машиной сходить, - он смотрел на меня со сдержанным восхищением. - Я

хочу показать его ветеринару.

- Сходи, а я побуду со щенком.

- Спасибо, - обрадовался он. - Я вернусь минут через двадцать.

Это был крепкий парень лет двадцати трёх, небольшого роста и неприметной внешности. Он вернулся через двадцать минут и взял щенка на руки.

- Мне тоже хотелось бы узнать, что скажет ветеринар, - робко промолвила я.

- Тогда помоги мне. Пока я буду управлять машиной, щенка кто-то должен держать.

Это был не очень убедительный аргумент, но я им воспользовалась. Между нами начиналась игра, у которой была своя логика. Вскоре мы добрались до ветеринара. Он осмотрел щенка и обернулся к нам.

- У него раздавлены кончики передних лап, снизу имеются разрывы. Может быть, на них наступили, или наехали. Но суставы не повреждены.

- Его можно вылечить?

- Я обработаю и перевяжу ему лапы, сделаю укол и дам таблетки. Если за ним ухаживать, через недельку начнёт ходить и станет нормальной собакой. Но это стоит денег. Вы согласны?

- Согласны, - произнесли мы одновременно и засмеялись, глядя друг на друга.

- Ты возьмёшь его домой? - поинтересовалась я, когда мы вышли из ветлечебницы.

- Нет. Домой не получится. Я отнесу его в контору автомастерской, в которой работаю.

- А что скажет хозяин?

- Это мой отец. Я с ним договорюсь. А Чепушинка потом станет сторожем и своё отработает.

- Чепуховинка, - уточнила я. - Мне хотелось бы узнать, как у неё дела?

- Пожалуйста. Моё имя Шалев. Запиши телефон.

- А меня зовут Ариэла, - я записала его номер и протянула ему листок со своим телефоном.

 

Наша квартира блистала чистотой. Папа делал всё, чтобы дом не потерял для меня привлекательности. Мы поужинали, и он стал расспрашивать о моей жизни в Иерусалиме.

- А ты, папа, как справляешься? Нелегко же работать и самому вести домашнее хозяйство?

- Я уже привык.

- Папа, ты ведь совсем не старый. Мне хотелось тебе сказать, но нехватало решимости. Если ты захочешь как-то устроить свою жизнь, я отнесусь к этому с пониманием.

- Спасибо, доченька. Но сначала ты должна окончить университет. Кроме того, я хотел бы выдать тебя замуж. А потом посмотрим.

- Замуж? Это может быть очень нескоро.

- Почему? Тебе уже минуло двадцать лет. В таком возрасте девушке пора об этом подумать. Я помню, за тобой ухаживал Ноам, симпатичный парень. Вы не поддерживаете связь?

- Нет. После школы он целый год звонил мне. Но я не подала ему никаких надежд.

- А в армии разве за тобой никто не ухаживал? Там же столько замечательных ребят.

- Да. Моего расположения добивался один молодой офицер, инженер-электроник. Девчонки говорили, красавец. Но он не вызывал у меня ответных чувств.

В это время зазвонил мой сотовый телефон.

- Извини, Ариэла, это Шалев. Я неплохо устроил Чепушинку в конторе, постелил ей старый коврик. Но накормить её никак не удаётся. Дал сосиску, а она только урчит, но не ест.

- Во-первых, Шалев, она не Чепушинка, а Чепуховинка. Постарайся запомнить. А во-вторых, она слишком маленькая. Ей нужно молоко. Накроши туда немного хлебной мякоти.

- Шалев? - удивился папа, когда я положила телефон. - Значит, есть у тебя парень?

- Есть, - этот ответ был неожиданным даже для меня самой.

- Ты можешь мне хоть немножко рассказать о нём?

- Могу. Он здешний, лет двадцати трёх, ростом с меня, внешность неприметная.

- Какое у него образование?

- Очевидно, он окончил школу. Работает в автомастерской.

- Что же ты в нём нашла?

- Ничего особенного, папа, если не считать одной сущей чепуховинки. Он очень добрый.

- Ты можешь нас познакомить?

- Я постараюсь.

Утром позвонил Шалев. Но я, увидев его номер, выключила телефон. Мне было стыдно за своё вчерашнее поведение. Нельзя так вешаться на шею малознакомому парню. Он, наверно, уже решил, что я у него в кармане. В течение субботы Шалев так же безответно звонил ещё несколько раз. Вечером я уехала в Иерусалим. На следующий день звонки продолжались, но я не дрогнула, хотя всё время только о нём и думала. Передо мной был мамин пример. Если девушка теряет голову, она совершенно безоружна. Так прошла неделя и наступила пятница. Я возвращалась домой через парк и вдруг у входа в боковую аллею увидела знакомую фигуру с крохотным щенком на руках. Неужели это судьба?

- Здравствуй, Шалев.

- Привет, Ариэла! Как хорошо, что я тебя встретил, - он заметно волновался. - Я решил, что ты в пятницу в то же самое время можешь опять здесь появиться. И не ошибся.

- А зачем я тебе?

- У тебя, возможно, есть опыт выхаживания щенков.

- Шалев, мой папа большой специалист по бездомным щенкам. Я познакомлю вас. Пойдём.

Папа открыл дверь и с интересом взглянул на моего спутника.

- Здравствуй, папа! Я обещала показать тебе своего парня. Знакомься, это Шалев.

- Ешуа, - папа пожал гостю руку.

Я взяла щенка и отправилась на кухню. Когда я вернулась, они оживлённо беседовали, сидя на диване. Папа устроил Шалеву настоящий допрос.

- А где ты служил? – спрашивал он.

- В воздушно-десантных войсках, бригада Гивати. Я участвовал во Второй ливанской войне.

- Но после армии ты мог поступить в университет?

- Насчёт университета не уверен, - признался гость, - а в колледж меня бы приняли. Но мой отец, офицер-резервист, тоже участвовал во Второй ливанской и был тяжело ранен. Года полтора он не мог работать, перенёс несколько сложных операций. Наш семейный бизнес, мастерская по обслуживанию автомобилей, оказался под угрозой. Мне пришлось заменить отца.

- У вас большая семья?

- Родители, две сестры и младший брат. А автомастерская - основной источник доходов.

- Но как ты мог заменить отца? Эта же работа требует высокой квалификации.

- Да, - согласился Шалев. - Но я, начиная с седьмого класса, каждое лето работал в мастерской и кое-чему научился. Да и отец помогал своими советами.

- Нелегко было?

- Разумеется. Я работал по четырнадцать часов в день, без выходных.

- Работал? - не понял папа. - А сейчас что-то изменилось?

- Конечно. Отец поправился, и теперь я надеюсь поступить в колледж.

- Это было бы замечательно!

Я принесла кофе и пирожные. Пригласила их к столу.

- Вы давно знакомы с Ариэлой? – продолжал допытываться папа уже за столом.

- Мне кажется, давно. Но мне очень хотелось встретиться с вами.

- Зачем?

- Чтобы попросить руки вашей дочери, - Шалев отодвинул чашку с кофе. - Я люблю её. Она очень, очень красивая.

- Что?! Но ты должен поступить в колледж. Это моё условие, - и, спохватившись, папа добавил: - А что думает она сама?

В этом представлении, поставленном самой жизнью, простой, маленький человек, в его роли был Шалев, сдавал свой главный экзамен на счастье. А я как будто находилась среди увлечённой публики. И вдруг из безответственной зрительницы мне пришлось превратиться в главную героиню, стоящую на сцене в ярком свете рампы. Я пыталась скрыть смущение под маской непроницаемости. Этот паренёк, добрый и надёжный, завораживал своей смелостью, столь неожиданно попросив моей руки.

- Я тоже хочу поставить условие, - мне удалось придать своему голосу холодный тон, - ты должен правильно произнести имя своей собаки.

Папа смотрел с недоумением, в то время как Шалев сразу же принялся за дело.

- Чепушиновка? Нет. Чепухошинка? Нет. Я сейчас. Че-пу-хо-вин-ка. Вот. Чепуховинка!

- К сожалению, - я развела руками, - всё правильно. Мне просто придёться дать своё согласие.

- Подождите! - папа, наконец, всё понял. - У меня в буфете стоит бутылка "Кьянти".

Он в два счёта достал и откупорил вино, извлёк из буфета три рюмки и наполнил их.

- Как жаль, что нет с нами мамы! - очевидно, в эту минуту он не мог не думать о ней.

- Моя мама умерла два года тому назад, - тихо объяснила я Шалеву.

- Давайте всё-таки выпьем, - предложил папа после минутного молчания.

Мы пили вино и закусывали тортом. Потом наступил час, когда Шалев стал прощаться. Я пошла его провожать. Мы вышли из квартиры, спустились этажом ниже и вдруг услышали папин голос.

- Ребята! Вы забыли Чепуховинку!