рассказ

 

Гришка – мальчуган тринадцати лет, худенький, белобрысый и коротко стриженый, постарался проскользнуть незамеченным мимо кухни, где за щербатым столом, мутно уставившись в этикетку початой бутылки водки, сидел угрюмый отец. Сегодня Гришке это удалось, и он пристроился на диване рядом с сестрой Веркой, которая смотрела телевизор.

Старшая сестра была на три года старше. Да вот беда: уродилась красивой, но дурочкой. Не смогла освоить не то что чтение и письмо, даже речь, только мычала – довольно или требовательно.

Из-за Верки, за которой нужен был постоянный уход, мать устроилась уборщицей, быстро прибиралась «у фирмачей», как она их называла, в здании напротив и скоро возвращалась домой.

Этот вечер буднего дня ничем не отличался от таких же вечеров в году, разве что на экране демонстрировалась не двадцать вторая, а какая-нибудь тридцать четвертая серия очередного сериала. Мать в уголке единственной комнаты гладила бельё, стараясь не появляться на крохотной кухне хрущёвки в то время, когда там находился злой глава семейства.

Гришка любил будние дни по простой причине: в часы, свободные от школы, в квартире не было отца. Хотя летом и во дворе мальчугану нравилось. Но, когда на улице устанавливалась дождливая погода, Гришка удрученно поднимался в тесную клеть квартирки. Выходные в такие хмурые дни превращались для него в сущий ад.

Если случалось, что отец замечал его появление, сын старался не вступать в разговор с родителем – это не предвещало ничего хорошего. После обычных вопросов об учёбе, отец в лучшем случае мог ограничиться нравоучением: мол, не будешь хорошо учиться – станешь грузчиком, «как твой батя», а в худшем случае – болезненным кручением уха Гришки. В назидание за давно случившийся проступок.

Гришка хорошо помнил, как на вполне безобидный его вопрос, отчего они не ходят теперь на рыбалку, отец разразился нецензурной бранью. Забормотал про какие-то шлагбаумы, про то, где взять бабосы, и про сволочей, которые «все куплены». На просьбу купить удочку глава семейства не ответил, молча плеснув себе в стакан водки и резко хрустнув солёным огурцом.

Допив поллитровку, отец обычно сидел, тупо покачивая головой, слушая радио, а потом в одиннадцатом часу вечера прогонял всех с дивана, выключал телевизор и шёл спать, требуя от матери быстро застелить постель.

Это означало полный отбой всему семейству. Гришка быстро расправлял свою койку наверху двухъярусной кровати. Лёжа на спине, он некоторое время смотрел на звёзды, которые можно было наблюдать в узкий промежуток между шторой и стеной. Вспоминал рассказы доброй учительницы Варвары Петровны о далёких мирах, неизвестных планетах.

«Интересно, как живут там мыслящие существа, если они есть? – размышлял Гришка, – что они делают, на чем ездят? Может, там не придумали вино и водку, тогда инопланетянам хорошо, особенно их детям».

Гришка закрыл глаза и попытался вспомнить то время, когда батя не пил, но у него ничего не вышло. Выходит, отец пил всегда. Он не стеснялся даже бабушки, которая пришла однажды всего лишь на несколько дней в их дом вместе со словом «аборт» и укоризненно высказала зятю всё, что о нём думает. Даже зачем-то сказала про дурочку Верку. Она-то здесь каким боком? Как его сестра связана с водкой?

Только отец на эти слова так грязно выругался и с такой силой ударил по столу огромным кулаком, что тихая бабушка только глубоко вздохнула. И больше этой темы не касалась. Во всяком случае, Гришка не слышал.

Гришка закрыл глаза, и хотел было провалиться в сладкие сны о море, которое он видел по телевизору или помечтать о рыбалке на далёком Иртыше, про который рассказывал Васька во дворе. Однако шепот из другого конца комнаты привлёк его внимание.

– Спят давно, ну! – разобрал Гришка слова отца вместе с неясными шорохами.

– Нельзя сегодня, – послышался шепот матери, – начались... потерпи несколько дней.

– Сссука, – выругался Гришкин отец, – мне что, дрочить?

– Твоё дело, – послышался голос матери, – говорю тебе: нельзя.

На диване шумно заворочались.

– К Верке опять пойду, – шепот главы семейства приобрёл непонятные Гришке интонации, – красава! От неё не убудет, и хоть какой-то прок. Да и не расскажет никому, корова.

– Совсем ум пропил! – угрожающе зашипела мать – ребёнка не трогай! Только попробуй. Ты ж мне обещал, больше такое не повторится. Я... в полицию пойду... расскажу.

– Сссука, попробуй тока, замочу, сс... – мужской голос оборвался вместе с глухим ударом. За первым ударом послышался второй, третий. Мать ойкнула от боли. Гришка спрыгнул с кровати и схватил утюг с гладильной доски:

– Не тронь мать, гад! Убью!

Отец огромной глыбой резко приблизился к нему, успел перехватить тонкую руку, а второй рукой нанёс сыну удар, от которого пол поплыл, стены комнаты зашатались, а потом вся квартира провалилась вместе с Гришкой в чёрную яму...

... Сколько времени он провёл без сознания, Гришка не понял. Очнувшись на своём этаже кровати, ощутил сильную боль в скулах и затылке. На голове было мокрое махровое полотенце, которым вытирали руки на кухне. Отец храпел. Мать приглушенно всхлипывала, Верка на нижнем ярусе спала, мыча во сне.

Гришка долго ворочался в колючем одеяле жгучей ненависти. А потом всё же привёл в порядок свои мысли, твёрдо решив: «Всё равно убью».

 

***

Утром по дороге в школу он перебрал все известные ему по кинофильмам и рассказам способы лишения людей жизни. И ни один не годился. Ударить кухонным ножом? Не получится – если он не спит, легко выбьет нож. А когда дрыхнет – мать рядом. И сон её настолько чуткий – Гришка знает – проснётся, не позволит. Да и он при ней не сможет. Вариант отпадает. Пистолет достать? Задача нереальная. Задушить, сбросить с балкона? Нет! Можно было нанять кого-то – так для этого нужны деньги, которых у Гришки нет, и долго ещё не будет.

Решение задачи, над которой Гришка мучительно размышлял на протяжении трех уроков и двух перемен, пришло неожиданно. После окончания математики Ирина Васильевна попросила отнести в кладовую макеты геометрических фигур. Здесь-то Гришка и увидел пакетики, на которых значилась мерзкая мордочка грызуна, и было написано: «Крысиный яд».

«А что если...», – мелькнула мысль.

Гришка взял один пакетик. Постаравшись придать голосу безразличную интонацию, поинтересовался у старенькой кладовщицы Прасковьи Матвеевны:

– Помогает?

– Да не то, чтобы... – уклончиво ответила старушка, – поначалу вроде ить попадались дохлые. Но мыши и крысы теперича умные стали, что попало, не жрут.

– Прасковья Матвеевна, а можно мне домой один? – робко поинтересовался Гришка, у которого вдруг появилась дерзкая идея.

– Да мне нешто жалко, этого добра у нас полно, – улыбнулась старушка, – а что, крысы дома или мыши?

– Ага, – соврал Гришка, – крыса. Большая такая.

– Ну и ну, – покачала головой Прасковья Матвеевна, – я по телевизиру смотрела передачу, и в Москве оне есть. В метро бегают. Ужос.

Гришка кивнул и удалился, спрятав в кармане заветный пакетик.

 

***

Странно, но отец промолчал сегодня вечером при встрече, когда Гришка прошмыгнул мимо. Он даже не удостоил сына взглядом. Глава семьи пил опять водку, закусывая всё теми же огурцами. Гришка прекрасно понимал: утром гад с похмелья пьёт рассол. И никто из семьи не следует его примеру, даже глупая Верка. Вот в банку и надо подсыпать отраву. Пусть сдохнет – как крыса!

Задуманное приготовление удалось осуществить легче, чем предполагал Гришка. Отец пошёл в туалет – тут Гришка и поспел. Всю отраву сыпать не стал, ограничился половиной пакетика. Разболтал трёхлитровую банку и успел вернуться в комнату при звуках смываемой воды в санузле. Остальную часть яда Гришка выкинул в унитаз при очередном посещении туалета вместе с пакетиком. А потом вымыл руки и успокоился – концы в воду, и теперь никто не будет их мучить!

Время замедлило свой бег, а Гришка поймал себя на странном чувстве облегчения. Так было с ним, когда они всем классом ходили в поход на озеро, и он решил помочь однокласснице Маринке, взял вдобавок к своему и её рюкзак. На привале стало легко, словно он обрёл крылья. Физическое чувство лёгкости было, конечно, другого свойства, но сходство присутствовало.

Странно, как быстро прошло это чувство. Ночью Гришка не смог уснуть. На верхнем ярусе кровати словно находился не один, а два Гришки, которые вдруг затеяли меж собой непростой спор.

Временами второй Гришка куда-то пропадал. А первому казалось: отец проснётся раньше, чем обычно. Потом выйдет грузно на кухню, вытащив из пожухлого и исцарапанного холодильника банку с ядовитым рассолом....

Рассвет багровым заревом только начал жмуриться через китайские глазки, когда отец закашлялся, заворочался и, шумно вздыхая, поднялся с дивана. Его шаги доносились до Гришки как в замедленном фрагменте кинофильма: один, второй, третий... Интересно, Гришка никогда не задумывался, сколько шагов от дивана до кухни. Сколько его шагов, сколько шагов взрослого человека...

Неожиданно для самого себя Гришка соскочил с кровати, выбежал на кухню и выбил из рук отца банку с рассолом в тот самый момент, когда тот поднёс её к сухим и обветренным губам. Ёмкость разбилась на мелкие кусочки.

Жидкость струйками стекала под ноги двух людей, стоящих на рассвете друг против друга на тесной кухне одной из бесчисленного множества российских квартир, во многих из которых нисколько не удивились бы этой истории.