Когда Шевцов вышел из бани – будто все благодати небесные разом спустились на него. Выскочил в шлепанцах, истертой «послебанной» рубашке на голое тело, в купальных шортах, с полотенцем в руках – и тут же попал под вечерний сентябрьский дождик. От тела валил пар, с каждой секундой душа легчала и легчала и вот-вот, казалось, была готова оторваться от земли. Он стоял, наслаждался – и боялся, что застудится. «Если бы мне было двадцать лет! - подумал он и глубоко вдохнул влажный, будто готовящийся к первым заморозкам воздух. – Если бы… Я бы…» Он чувствовал себя сейчас на двадцать лет, но знал, что это не так. Поэтому он оглянулся, проверил, прикрыл ли дверь и не выстудится ли предбанник, - и прошел в дом.

Ира читала в кровати. Шевцов подошел к зеркалу и стал причесываться.

- Господи, как вставать не хочется! – сказала, оторвавшись от книги, жена.

- А зачем тебе вставать?

- Забыл? Грибы солить.

- М-да… Двадцать первый век… Доценты занимаются рыбалкой и собирательством…

- Занимаются. И будут заниматься. Если хотят нормальных соленых грибов! А не этих… шиитаке!

Она все-таки встала, накинула на ночную рубашку халат и вышла на кухню. Шевцов переоделся и тоже пошел за ней.

И вовремя. На пороге веранды стоял гость. Это был невысокий худой местный мужичок в потрепанных тренировочных штанах и чем-то запыленном времен Второй Мировой войны. Он был слегка бородат и курчав. Впрочем, его полуседые кудри слегка свалялись, и потому он больше походил на нечесаного, чем на курчавого. Мужичок нервно улыбался и тряс огромным букетом укропа:

- Укропчик! Укропчик, хозяева, укропчик!

- Что укропчик? – почти в один голос сказали хозяева, глядя… на ноги незваного гостя.

- Возьмите – в засолку годится.

Он был босой. Ноги по щиколотку были в грязи. Полусогнутые пальцы чуть охватывали доску порога. Между пальцев были видны выжимки глины.

- Почем? – спросил Шевцов с трудом отрывая взгляд от его стоп.

- Пятьдесят. Хороший он. Поздний. В засолку как раз.

- А что же вы… Как вас зовут?

- Алексан Иваныч, - сказал гость и протянул руку.

- Дмитрий, - протянул руку Шевцов, - Ира, нам нужен укроп?

- Нужен, - очнулась Ира. Ноги Алексан Иваныча произвели на нее ошеломляющее – как говорила одна ее родственница – впечатление. Как будто к ним на веранду залетел метеорит. Или даже нет – как будто в дом зашел инопланетянин, - а почему же Вы?… Сейчас.

Она вышла за деньгами. Мужичок стоял, переминаясь с ноги на ногу.

- Александр Иваныч, - спросил Шевцов, - а где же Ваша обувь?

- Дома, - спокойно ответил тот.

- Да ведь сентябрь, холодно…

- Ну так что ж…

- Потом – все-таки – грязь…

- Грязь-то тут чистая!

- То есть?

- Ну, экологическая.

- А-а… А если стекло битое?

- Чай, я почувствую стекло-то… Выну…

- Нет… Ну… Как-то все-таки не так…

- А что не так-то? Всю жизнь хожу. И ничего.

Ирина вернулась с пятидесятирублевой купюрой.

- Вот, еле нашла. А то все - или мелочь – или менять надо.

Шевцов в задумчивости смотрел на гостя. Тот принял деньги, отдал укроп и собрался уходить.

- Александр Иваныч! – остановил его дачник.

- Ага! – сказал тот и повернулся.

- Вы в бане помыться не желаете?

Мужичок заулыбался:

- А что, сёдни праздник какой, что ли?… У нас друг к другу в баню родственники ходят… Как родные будем, значит… А что, можно?

- Нужно! – сказал Шевцов.

- Тогда я счас за мочалкой сбегаю! У меня ее токо мыши зимой маленько поели.

- Нет-нет-нет! – почти закричала вдруг Шевцова, - мочалку я сейчас дам! Новую! И сланцы - вот - пожалуйста!

- Да-да, берите сланцы! – подтвердил ее супруг, - Это обязательно! И шампуни там берите какие хотите!

- Ага! – сказал гость. Дождался, когда ему принесут мочалку и ушел в баню.

- Странно, - вслед ему проговорил Шевцов, - хороший, вроде, мужик… А босиком.

- А я вот тоже думала – не отправить ли его в баню. Только страшно.

- Почему?

- Вдруг у него чесотка какая-нибудь? А если бы еще и со своей мочалкой? Если ее мыши ели – так это туляремия наверняка.

- Ну уж! Туляремия!

Он помолчал немного и подытожил:

- В общем… сделали доброе дело!

- Да. Но завтра я там помою обязательно.

- Помой, конечно. А в сланцах пусть так домой и идет. Иначе – какой смысл?

- Пусть идет. А мочалку выкинем.

Александр Иваныч мылся не очень долго. Ну, не больше получаса. Но когда он вышел из бани, было уже совсем темно. Поэтому не было видно, что распарился он не хуже, чем -совсем недавно – Шевцов. И что по выходу из предбанника на него опустилась благодать такая же, как и на хозяина бани.

- Как помылись, Александр Иваныч? – раздался голос с крыльца. Это Шевцов караулил своего дорогого гостя.

- Ой, хорошо! Ой, спасибо!

- С легким паром!

- Спасибо! Вот уж порадовали! Спасибо! Побегу! Хозяйке спасибо!

- Деньги не забыли?

- Не-е! Тута! – похлопал он по карману своей, что ли, гимнастерки, - Побегу! А то зябко будет!

Тьма была уже такая, что Шевцов не видел ни кармана, ни одежды, а счастливого обладателя выторгованных пятидесяти рублей – видел очень смутно. Он только сказал «До свиданья», исполнился гордости за свою доброту и собрался было уходить… А в темноте снова раздался голос «Алексан Иваныча»:

- А тапочки-то я там помыл, на полкЕ поставил. Спасибо за сланцы-то. А то запачкаются. Ага.

Шевцов постоял-постоял на крыльце… Минуту, может, больше… И только тогда сказал:

- Ага.