Пейзаж за окном не радовал глаз. Листья с деревьев давным-давно слетели, а вот зима не спешила прикрыть осеннюю неприглядность своим белым покрывалом. К тому же моросил мелкий нудный дождик, смывая остатки былой пышной разноцветности. В мире царил серый, малоприятный цвет. Но даже в этой мрачноватой картине Михаил находил какие-то крохи прелести. Он сам не знал, что именно, но не мог заставить себя оторваться от лицезрения пейзажа затянувшейся с этом году осени. Сидел около окна с чашкой крепкого, сваренного по всем правилам, турецкого кофе и гаванской сигарой, от которой тонкой струйкой уплывал в форточку голубоватый дымок. В голове, как у младенца, не было никаких мыслей. Лишь мелькали отрывки воспоминаний, планов на ближайшее время, строчки стихотворений. Ничего целостного. Как индуистская нирвана.

Из этого состояния его вывела двенадцатилетняя дочка, вернувшись из школы. Как обычно, она с шумом разделась в прихожей, прошла в свою комнату, бросила в кресло портфель. Переоделась в любимые, уже коротковатые, джинсы, футболку с Микки-Маусом и только потом прошла на кухню, где и обнаружила отца в глубокой задумчиво-сти.

– Привет.

– Привет. – Михаил затушил сигару, обернулся. – Обедать будешь?

По одному виду дочери определил, что в школе у нее очередная неприятность. Вспомнил расписание уроков на сегодняшний день, определил в нем «слабое звено», слегка улыб-нулся:

– Как дела по математике?

Алена нахмурила брови:

– Как ты догадался?

– Пара?

– Лебедь, – грустно подтвердила Алена.

– Садись, – Михаил засуетился около плиты, разогревая суп.

– Это еще не все. – Добавила дочь.

– А что еще? – не отрываясь от процесса подогрева, поинтересовался Михаил.

– Тебя вызывают в школу.

– Опять?

– Опять.

– Что на этот раз? Разбила окно? Уронила горшок с экзотическим растением? – он поста-вил на стол тарелку с супом, нарезанный хлеб, сметану. – Тебе картошки или макароны?

– Макароны. – Алена принялась обедать. – Ммм, как вкусно!

– Не увиливай, - все тем же спокойным тоном продолжил Михаил. Отношения с дочерью всегда носили дружеский и доверительный характер.

– Подралась. – Буркнула Алена.

– Это уже хуже.

– С Петькой.

– Это не меняет суть дела. Что не поделили?

– Он обозвал Наталью Орейро «уругвайской макакой», – с обидой в голосе поведала дочь.

Наталья Орейро для Алены была всем: и богом, и царем, и лучшей подругой. Ее комната смахивала на храм этой актрисы. Плакаты, календари, фишки, наклейки, кассеты, видеокассеты. Везде красовалась эта латиноамериканская красавица.

Михаил поставил тарелку с макаронами и котлетой перед Аленой, и сел напротив:

– Аленушка, это не оправдание. Нельзя доказывать свое мнение с помощью кулаков.

– А он по-другому не понимает.

– И все же.

– А! – она слабо махнула рукой. – Прорвемся.

– Эх, ты, атаманша.

– Фамилия такая, – улыбнулась дочь, понимая, что отец сегодня не настроен вести долгие, мучительные нравоучения.

– Кто хоть вызывает? Директор?

– Нет, – покачала головой дочь, допивая абрикосовый сок. – У нас новая классный руко-водитель, Алевтина Сергеевна. Во, родители постарались наградить дочь таким именем! А сама она ничего, симпатичная. Даже очень. Спасибо. – Алена упорхнула в комнату, откуда через мгновение зазвучал голос обожаемой актрисы.

«Алевтина!» - Словно молния пронзила насквозь Михаила. И он вновь погрузился в не-понятное состояние. Вот только воспоминания на этот раз полностью завладели им.

 

---------------------------

Михаил был скромным, тихим и незаметным парнем. Его мать не на шутку встревожи-лась, когда он справил двадцатилетний юбилей. Друзей близких у него не было, про де-вушку и говорить не приходилось. Вечерами он просиживал дома, читая серьезные книги, совершенствовал знания англицкого языка.

– У тебя ярко выраженная абулия, – часто повторяла она. – Патологическая нерешитель-ность. Ты никогда не женишься. – И дело заканчивалось сердечными каплями и мигре-нью. Миша в ответ на эти замечания лишь отмачивался, и менять образ жизни не торо-пился. И тогда предприимчивая мать пошла на хитрость. Она переговорила с Сергеем, пожалуй, единственным товарищем Михаила, и, вооружившись природным шармом и обаянием, уговорила-таки подействовать на сына.

И началось…. Сергей стал появляться в их квартире с завидной регулярностью, через день, и насильно вытаскивал Мишу на различные вечеринки. Устоять перед его натиском у Миши не хватало все той же нерешительности. Хотя и эти походы мало чего меняли. Попав на очередную шумную вечеринку, Михаил спешил отыскать книжный шкаф. Вы-брав книгу, он садился где-нибудь в укромное местечко и погружался в выдуманный мир. Сергей не вмешивался, считая свою миссию выполненной. И неизвестно, сколько бы продолжались эти безрезультатные вылазки в общество, если однажды….

Да, его величество Случай имеет в жизни весомое значение, играя порой судьбоносную роль. Многое зависит от него. И именно случайность кардинально перевернула привыч-ную жизнь Михаила. Он встретил Её.

Алевтина! Аля! Девушка из романтических романов. Девушка из юношеских грез. Большие карие глаза в оправе густых ресниц излучали теплоту и спокойствие. Маленькие, полноватые губки тревожили воображение. И настоящая русская коса, длинная и толстая. Словно сошла со страниц любимых книг русских классиков. Такая светлая, чистая, непорочная. И появилась так неожиданно, что Миша потерял не только дар речи, но и способность здраво мыслить и двигаться. Столбняк настиг его.

Их представили друг другу.

– Михаил.

– Аля.

Он пожал ее маленькую ладошку и долго не отпускал ее. Девушка видела его реакцию, и наслаждалась этим. В тот вечер были позабыты книги и романы. Он «вернулся в реальный мир», и в нем существовала теперь только она. Девушка с редким русским именем, и такой же редкой красоты глазами.

С вечеринки они ушли вместе. Ушли, что бы на протяжении двух лет постоянно искать встреч друг с другом, ощущая потребность в общении. Сколько километров они прошага-ли за это время по набережной, сколько фильмов и театральных постановок пересмотрели. А речные трамвайчики? А пикники за городом? Не счесть. Только одно обстоятельство смущало Михаила, нанося заметный слой дискомфорта: лучшая ее подруга. Алевтина часто, слишком часто, просила его, чтобы Нина тоже была на их встречах. Не понимала, или не хотела понимать, что присутствие третьего сводила на нет весь романтизм свиданий двух любящих сердец.

Нина была полной ее противоположностью. Не красивая, близорукая, полноватая, с россыпью крупный ярких веснушек, с редкими и жесткими волосами. А может, она и не была такой уж непривлекательной, но рядом с Алевтиной казалось именно так. Слишком очевидным был контраст. Несколько раз Михаил пытался откровенно поговорить с Алей о ее подруге.

– Миша. – Очаровательная улыбка заставляла умерить пыл серьезных намерений. – Ни-ночка такая застенчивая и нерешительная. Ну, куда я ее дену. Я обещала ее родителям, что не оставлю ее ни на одну минутку. Она слишком наивна и проста, обязательно попадет в какую-нибудь историю. А нам она совсем не мешает. Правда, ведь?

И в том было зерно правды. Нина имела талант быть незаметной, даже находясь в двух метрах. И он вскоре насколько привык к ней, что перестал замечать. Даже целуя Алю, шепча ей признания в любви, читая стихи, он не обращал на Нину никакого внимания, не смущался. В конце концов, до недавнего времени он и сам был таким же застенчивым и нерешительным.

Аля и Миша так упивались своим счастьем, так безоглядно любили друг друга, что для всех знакомых стали предметом зависти. У кого белой, а у кого и черной. Но они ничего не замечали вокруг, наслаждаясь друг другом. Не заметили и того, что Нина, вернее Ни-ночка, влюбилась в него. И эта тайная любовь приносила девушке только страдания и му-чения. И катились их отношения к своему логическому завершению – к свадьбе. Да толь-ко логика иногда выкидывает кренделя, не подающиеся здравому объяснению. Ссора вспыхнула из-за пустячка, но переросла в серьезные разногласия. Взаимные упреки, не-домолвки, обиды разом выплеснулись наружу. Никто из них ранее и не подозревал, что они накапливаются где-то в глубинах души. И вот теперь вырвались на волю, обжигая и уничтожая. Много раз они пытались встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию в спокойной обстановке, но каждый раз вновь ссорились, усугубляя и без того напряжен-ность и раскол отношений. А потом Михаил совершенно случайно увидел Алю в компа-нии высоко, симпатичного парня, атлетического телосложения. Ревность в одно мгнове-ние вспыхнуло, ослепило и помутило разум. А тут и Ниночка подвернулась со своим признанием в большой любви. После бурно проведенной ночи, с глаз спала пелена. Он с недоумением смотрел на Нину в своей кровати. Признаваться в своей слабости не хотелось, особенно перед этой «серой мышкой», поэтому он буркнул что-то обидное и грубое, и ушел, громко хлопнув дверью. И не придумал ничего лучшего, как сбежать. Было лето, каникулы в разгаре, и потому уехал он надолго и далеко. От всех проблем, от переплетения лабиринта. К тетке на Украину.

Вернулся уже осенью в город на Неве, с планами по решению кризиса в отношении с Алей, и правдоподобными извинениями перед Ниной. Но, как оказалось, все его приго-товления были напрасны. Обе девушки, бросив институт, укатили в родной городок, где-то на Урале. Адреса точного Миша не знал. Конечно, при большом желании он мог оты-скать. Отец работал в органах не последним человеком. Но не захотел. К тому же доктор Время уже затянул раны. Постепенно утихала боль, притуплялась любовь. Оставались лишь тоска и пустота, с которыми, к его безмерному удивлению, можно было жить. И он жил.

Жил до апреля. Когда однажды, вернувшись из института, он застал дома нервно куряще-го, одну за другой, отца и мать на грани сердечного приступа. А на диване – сверток с младенцем и прилагающая к нему записка: «Это твоя дочь. Меня не ищи. Безполезно. Ни-на».

И мать, и Михаил были полностью солидарны в своем решении: отдать ребенка на попе-чение государства, написать заявление в милицию, чтобы отыскать горе-мамашу. Но не-ожиданно отец, этот пожизненный подкаблучник, проявил твердость и настойчивость. Для убедительности даже пару раз стукнул по столу и разбил пару чашек из очень дорого-го китайского фарфора. «Сумел зачать – сумей и воспитать» – был его вердикт, не терпя-щий ни возражений, ни апелляций.

Вот так, в одночасье, Михаил стал отцом крошечной Аленки. Отец по своим каналам утряс все юридические и правовые вопросы. Они переехали в другой микрорайон Санкт-Петербурга и начали новую жизнь. Она у Михаила вновь резко переменилась. Он, как раньше, стал больше времени проводить дома. С дочкой. И вскоре сделал для себя откро-венное открытие: это ему безумно нравилось, и приносила радость. Нравилось гулять с ней по парку, купать ее по вечерам, кормить кашей и соками, читать детские стишки на ночь. Или просто сидеть тихо рядом и наблюдать, как она спит, как меняется выражение ее личика. Как хмурит маленькие белесые бровки, как широко улыбается.

Дочь росла. Сам он окончил институт и занимался переводами. Родители вскоре умерли один за другим. Спутницу жизни себе он так и не нашел, по большому счету, даже не пы-тался. Жизнь сложилась и даже перспектива перемен его пугала.

 

---------------------------

В школу Михаил пришел тогда, когда занятия закончились, и большая часть учащихся покинули стены учебного заведения. Местонахождение класса ему было хорошо извест-на, потому, как не первый раз Аленка давала повода для серьезных бесед и с классным руководителем, и с директором. Постучался и зашел в кабинет:

– Здравствуйте. Я – папа Алены Атамановой. Меня вызывали.

Учительница оторвалась от проверки тетрадей, подняла голову и сняла очки.

– Миша?!

– Аля! – он сразу же узнал ее. Хотя перед ним сейчас сидела полноватая женщина, с ко-роткой стрижкой крашеных волос. Но вот глаза! Глаза нисколько не изменились: все те же глубина и выразительность. Только оправа ресниц чуточку поредела. Они молчали. Откровенно разглядывали друг друга и молчали. Было время, когда не могли наговориться. Молчали, хотя не виделись тринадцать лет. Тринадцать лет! Целая жизнь! Вечность!

– Как живешь? – он ослабил узел галстука. Стало вдруг не хватать воздуха. Внутренний жар наполнил каждую клеточку тела.

– Вот. – Она развела руками. Не меньше его растерянная и немножечко потерянная.

Из школы они вышли вместе и увидели, что, наконец-то, пришла долгожданная зима. Снег медленно падал большими пушистыми хлопьями и, кажется, не собирался таять. Они шли не спеша, наслаждаясь дивным снегопадом. Зашли в кафе. По-прежнему молча-ли, лишь глазами пожирая друг друга. Пробуждалось чувство утраченного счастья, и от этого становилось бесконечно грустно.

– Как ты?

– Нормально. – Такой родной и почти забытый жест – пожатие плечами. – Я замужем, двое детей. Пацаны. Одни мужики в доме. – Слабая улыбка едва касается полных губ. – А ты?

– Я один. – В горле мгновенно пересохло. Надежда, которая беспочвенно вдруг зароди-лась где-то в недрах души, пожухла и угасла.

– А Алена? – чуть удивлено спросила она.

– Только я и она, – поправил он себя.

– Это дочь Нины?

И только сейчас он вдруг все понял! Алевтина все знает. И знала тогда! Может, и поэтому она сбежала на Урал, так и не окончив институт. Чего-чего, а вот измены она простить никогда не смогла бы. Характер не тот.

– Как она?

– Пьет.

– Пьет?

– Семейная жизнь у нее не сложилась. В одно время она пыталась разыскать тебя и вашу дочь, но….

– Я переехал, – оправдался к чему-то Михаил.

– Теперь живет в гражданском браке, с каким-то уголовником. Вместе и спиваются.

Михаил предпочел промолчать. Возникло чувство вины за погубленную жизнь «серой мышки» Ниночки.

– Мне пора. Не надо, не провожай меня. – В двух предложениях она дала понять: в про-шлое возврата нет. Как и само прошлое не имеет право врываться в настоящее, перекраи-вать его.

 

Он долго не мог уснуть. Лежал, смотрел, как по стене пробегает свет от проезжающих за окнами машин. Вновь заново пережил весь период взаимной любви с Алевтиной. Каждый день, каждое свидание, каждый миг. И только одно он никак не мог вспомнить: из-за чего тогда они поссорились. Напрасно напрягал память, чтобы выудить причину, вследствие чего сломалось столько судеб.

Ах, если бы…. Если бы….

Да только жизнь не терпит сослагательного наклонения.