Вот из моря вылез старый Бес:

«Зачем ты, Балда, к нам залез?»

— Да вот веревкой хочу море морщить,

Да вас, проклятое племя, корчить.

А. Пушкин

 

Рождение

 

В дощатом бараке проживали четыре семьи. Он был собран из досок, а между ними — опилки. В середине двадцатого столетия на Среднеевропейской равнине зимы были суровые и снежные. Порой все вокруг заносило сугробами. Дверь из барачного строения выходила во двор, и в лютые морозы холодный воздух моментально охватывал жилье. Приходилось ложиться спать, как в годы войны, в верхней одежде.

Калуга в эти годы начинала строиться. Стали ходить троллейбусы, по некоторым маршрутам — автобусы. Город был провинциальным. До Октябрьской революции он считался купеческим.

Жилой барак располагался в двухстах метрах от реки Оки. В нем не было никаких удобств. Семья ютилась на восьми квадратных метрах.

В первые годы совместной жизни мои родители жили в нечеловеческих условиях. Несмотря на это, с большим волнением ждали первенца. Какая семья без детей? Дети продлевают жизнь каждому нормальному человеку. Рождение ребенка — это счастье для обоих супругов. Им очень хотелось иметь здорового, крепкого малыша.

Любовь Константиновна, моя мама, работала на почтовом ящике № 681, так именовался военный завод КЭМЗ (Калужский электромеханический завод). В его цехах изготавливались военные телеграфные аппараты. На предприятии существовала строжайшая пропускная система. За минуту до звонка сотрудник завода обязан был пройти через проходную. Если он входил со звонком, это считалось нарушением производственной дисциплины, и у него отбирался пропуск. Опоздавших разбирали на общезаводских собраниях, частично или полностью лишали премии. Если кто­то стоял в очереди на получение квартиры, его отодвигали на несколько человек. Коммунистов прорабатывали на партийных собраниях. Никого не волновало, по какой причине человек опоздал. Он даже мог поплатиться партийным билетом, и тогда всю жизнь можно было считать искалеченной. На таких людей смотрели как на врагов народа.

Несмотря на то что в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов наступила оттепель и на ХХ съезде КПСС был осужден культ личности Сталина, деспотизм глубоко укоренился в душах советских руководителей.

За три дня до моего рождения у матери начались предродовые схватки. Она почувствовала себя плохо. Мой отец, Николай Григорьевич Шарабин, стал волноваться за жену и за здоровье будущего долгожданного ребенка. «Скорую» вызывал по телефону неоднократно, но так и не дождался. Дело было ближе к вечеру. На дворе подул сильный северный ветер. Казалось, он все сметет на пути. Пошел первый пушистый снег. Становилось темно. В конце ноября темнеет рано.

Рабочий день закончился. Жильцы возвращались после трудового дня, они помогли отцу поймать такси и отвезти жену в роддом. Отец был взволнован.

— Роди обязательно сына, чтобы он был похож на меня как две капли воды, — давал он последние наставления и напутствия жене.

Роженицу поместили в палату. На весь родильный дом дежурил один врач. Проходили практику студенты из медицинского училища, которым доверили самое сокровенное в жизни — рождение ребенка. Акушерка подошла к женщине только через час после госпитализации, ознакомилась с историей поступившей:

— Почему вас привезли так рано? Вам еще не время рожать.

Сроки подступали. Участковый врач Графова настаивала на ранней госпитализации, опасаясь за возраст и за общее состояние женщины, которой исполнилось недавно тридцать четыре года, но в роддоме на это не обратили внимания.

Роды у матери были затяжные. Более двух суток ей не оказывали никакой медицинской помощи. Она неоднократно просила ее у врачей и фельдшеров, но ей отвечали:

— За тебя рожать не будем.

По истечении трех суток состояние роженицы резко ухудшилось. За мать стали уже беспокоиться женщины по палате.

— У нее нет еще никаких признаков к родам, — спокойно отреагировал дежурный врач.

На лице человека в белом халате не дрогнул ни один мускул. Он попросил рожениц закрыть за ним дверь и в приемной заснул безмятежным сном. К полудню 28 ноября роженице стало значительно хуже, но по­прежнему — никакого внимания со стороны медиков. Несколько часов твердили одно и то же:

— За тебя рожать никто не будет.

По требованию соседок по палате была направлена бригада практикантов из медучилища, которые пытались вызвать роды.

После резкого ухудшения состояния роженицы в срочном порядке стали делать внутривенные инъекции. Процедура была доверена молоденьким медсестрам, которые в вену попасть сразу не смогли. Когда все же игла уже была в вене и стали вводить в организм матери лекарство, оказалось, что шприц худой. Доктор Тарасова вызвала главного врача роддома:

— Что вы сделали с женщиной? — возмущалась она. — Ей надо было помочь. Малыш родился бы здоровым.

Необходимая своевременная помощь оказана не была, и вследствие тяжелых и мучительных родов я родился инвалидом. Врачи в нашей стране за такую халатность и безответственность ни перед кем не отвечают, всю жизнь страдает только родившийся человек.