«Он опять улыбался. Слюнявая беззубая улыбка увеличивала в размерах и без того пухлые, чахоточно-алые щеки. В черных с коричневыми прожилками зрачках плясали дьявольские огоньки. Подойдя ближе, Павел уловил сладковатый и мерзкий до тошноты запах свежих нечистот. Но и улыбки хватало, чтобы понять — двухгодовалый Ванюша опять испортил подгузник. »

 

Интересное явление — авторский стиль. Говорят, что у некоторых авторов его нет, а у других он уникален. Но что такое стиль, если не совокупность авторских «привычек», его манеры написания, даже свойственные ему ошибки, которые он совершает раз за разом? (Не знаю, замечал ли кто-нибудь, что я часто использую «тире» и «многоточие» в своих текстах...) Поэтому, когда говорят, что у автора нет своего стиля, мне видится, что и автора как такового тоже нет.

 

Стиль Сергея Жоголя в рассказе «Прощание с бронзовым исполином» имеет некий особый шарм. Через призму авторского взгляда мир рассказа предстает совокупностью отвратительных сцен. Мне вспоминается фантастическая история про человека, ставшего роботом, в результате чего он возненавидел органику и сбежал на луну. И даже оттуда Земля для человеко-робота представала в виде огромного гниющего, испускающего газы и полостные жидкости живого шара. Жуткая картина, не находите?

 

Рассказ Сергея встречает читателя чем-то подобным: бурый ручей, прикрытый пожухлой листвой, разбитая дорога по консистенции похожа на кисель... Кстати, строка «невзрачным, но всё же довольно ярким и пёстрым ковром» звучит слегка неграмотно — так ковер яркий или невзрачный? Стоило бы заменить. К счастью — это, пожалуй, единственное замечание по стилю и написанию сцен, включающих описательную часть рассказа. Автор много внимания уделяет сцене, на которой все происходит: капли пота на коже персонажей, холод стен, грязь на земле, мрачность погоды, жутковатые сравнения — все служит созданию особой атмосферы печали, упадка.

 

Однако не все в описаниях гладко. Появляется унтер офицер, и по реакции автора становится понятно, что унтер главный антагонист в произведении — гордый, напыщенный, надменный, молодой... А затем мы о нем больше не услышим. Честное слово, меня шокировало, что автор потратил столько времени на характеристику персонажа, который говорит пару реплик и пропадает из рассказа! Зачем? Тем более, когда вывод всего рассказа больше склоняется к правоте солдат и самого Петра первого? Но об этом позже.

 

И вот, когда сцена выстроена и персонажи готовы разыграть трагическую постановку... Они начинают говорить. И, честное слово, мне не раз хотелось дать подзатыльник то Григорию, то старому солдату. Когда герои изъясняются короткими фразами, еще не чувствуешь подвоха. Но вот дело доходит до диалога и персонажи скатываются до стереотипов, пафосных речей и вываливания экспозиции на читателя. Дело ведь не в том, что персонажи неправду говорят, просто разговор по большей части схематичен, в него не веришь.

 

Вот например: «Если бы конница Шереметьева не дрогнула, а этот заморский павлин Де Круа и его немчура не наделали в штаны, такого позора бы не было. » Солдат словно выдает историческую справку, стилизованную под чью-то речь. Почему он просто не скажет, что «немчура в штаны наделала» - он самого Де Круа видел и знает, что он чистой воды павлин? Или это просто автор дает нам подсказки о каком бое идет речь? Если последнее, то зачем мне эти подсказки, когда хватало пары упоминаний, чтобы понять — мне про Петровские времена говорят.

 

Ой, еще ошибку обнаружил: «Глубокий шрам, походивший на оставленную снарядом воронку, зиял на груди гвардейца. Он зло глядел на ночного гостя, сверля его глазами.» Шрам глядел?

 

Но самые главные проблемы произведения появляются с седьмой частью (раз уж текст разделен на пронумерованные части, буду этим пользоваться). С вторжением неизвестного гостя у текста теряются все эти жутковатые описания, диалогов становится больше, а значит разговор теряет реалистичность, так как с одной стороны необходимо поведать сюжет, а с другой - следить за объемом произведения, так как весь текст опасно приблизился к границе в 30000 знаков. Не уверен, является ли внезапная смена стиля повествования результатом экономии, но впечатление именно такое. Пропали длинные абзацы с описаниями и размышлениями, текст превратился в набор линий. Мне тяжело в точности указать, что именно не так с диалогами, но ощущение неправильности остается и после нескольких прочтений, а ответа так и не нахожу. Возможно, дело в некой перегруженности реплик, словно герои не живут, а играют свои роли.

 

Удивительно, что автор охарактеризовал рассказ как «Просто о жизни», хотя прослеживается явная мистическая составляющая. Под словом явная я подразумеваю даже не встречу с ночным гостем, а слова солдата: «Ангел это, – не поднимая головы, прошептал старый солдат. – Их много теперь по земле бродит, в боях убиенных и без молитвы захороненных. » Значит солдаты, убитые на полях и без молитвы захороненные, в данной версии Петровских времен становятся ангелами, которые ходят по миру? И даже не скрываются, показывают свое лицо не только тем, кому на небо пора, но и случайным свидетелям? Жутковата сама обыденность такого заявления, а так же результат, к которому приводит все вышесказанное.

 

По выводам рассказчика, Бог однозначно на стороне русских, и ангелы Его ходят по миру и помогают людям выйти на истинный путь, да еще и напрямую волю Божью глаголят — не держитесь за колокола, они так и так делу благому послужат. Такой вывод, а он напрашивается сам собой после прочтения, ставит под сомнение выражение «неисповедимы пути Его». С одной стороны идея о том, что колокол является просто металлом, средством в достижении определенных целей: созывать паству или громить врагов в виде пушки — кажется правильной, однако христианство, насколько я знаю, не склонно одушевлять предметы. Это как раз та ситуация, когда небольшое искажение идей христианства выглядит более кощунственным, чем глобальные изменения (к примеру утверждение, что ветхий завет является всего лишь набором притч, которые не стоит трактовать слишком буквально для меня менее спорен, чем одушевление предметов). Еще одной логической не состыковкой видится тот факт, что душу колокола тоже забирают, хотя он вроде как перерождается в виде пушки. Так забрали душу или нет? Или не было ее?

 

Неоднозначность подобных вопросов, которые просто возникли у меня при прочтении, портит впечатление от стилистически хорошего произведения. Создается впечатление, что автор отточил технику слова, но до конца не продумал центральную идею рассказа. Мне кажется, что каждый элемент истории должен, в первую очередь, служить этой самой идее, подтверждать ее, отметать возникающие сомнения. Возможно, тексту с таким спорным содержанием просто не хватает объема для полного разъяснения. Либо все той же шлифовки. Такому рассказу я, скорей всего, не присудил бы призового места, но спецдиплом за оригинальную мысль и стиль выдал бы.