Что-то я не в своей тарелке - пришёл в лабораторию, а из Москвы ничего нет. А в Солянке холодней, и всё находится как бы на дне огромного тёмного промозглого колодца. Такая весёлая в солнце, и такая неприглядная в осеннее ненастье! С души воротит. Видел Евгения Ивановича - танцев вчера не было по моей милости. И Юркина реакция на весёленькие шторы, которые я купил в Красноярске: - «Не очень - то и надо»… От курева сердце болит - в Красноярске много курил, так как много работал. Что случилось в Норильске? вызывали на разговор, когда был в Красноярске. Мерзостная погода навеяла тоску по счастливым летним дням…

… Мы сидели с Ниной в кинотеатре «Октябрь» на Новом Арбате и смотрели фильм Бондарчука «Ватерлоо». Мы давно его хотели посмотреть и боялись пропустить. И вот он перед нами, на экране!.. Сидим мы где-то в середине, не на заднем ряду, как обычно. Этот кинотеатр мы давно с ней освоили и всегда с радостью приходим сюда. Зал полон до краёв и даже в темноте чувствуешь эту сопереживающую экрану массу людей. Потрясающие кадры на экране, психологическая драма великого человека француза Наполеона и великого человека англичанина Веллингтона. Непримиримых врагов волею судеб, каждый из которых проливает реки крови за свою правду. Так повелось испокон веков, что правда у каждого своя, и примиряет эти бесчисленные правды на поле брани лишь смерть. Трагедия окончательного падения великой французской империи и взлёта на её костях великой английской империи. И всё это показано с потрясающим операторским мастерством, многое из которого я до этого и не видел: эти трясущиеся крупным планом руки, огромный, на весь необъятный экран кусок лица с тревожным глазом, железо, легко входящее в человеческую плоть и разрезающее его с потоками крови пополам…

Это откровение потрясало, и я решился, наконец, поцеловать Нину в губы - пан или пропал!.. Сердце бухало в груди набатом… И я поцеловал!.. И ничего, она ответила мне губами, ответила!.. И ещё, и ещё ответила! Так неумело, так по - детски, но ответила! не отвела губ! Я был потрясён не меньше, чем трагедией на экране. И за две серии мы много и нежно целовались в губы. И даже зрители сзади и соседи рядом не мешали нам, то есть ей. Удивительно, но то, что я давно твердил себе «Я люблю!..» жило уже, видимо, и в ней? А иначе как же она может целоваться? Ведь ещё Чернышевский говорил: «Умри, но не давай поцелуя без любви!»… И это более всего применимо к Нине. И вот, она отвечает мне. И так же бережно и трепетно целуется, как и я. И мы теперь одно целое с ней, мы теперь на равных. Вот это «Ватерлоо»! похлестче, чем на экране!.. И нежность, и благодарность, и надежда переполняют меня - у нас всё будет хорошо. Мы не потеряемся в этом людском муравейнике. Мы будем вместе. Я прекрасно вижу, понимаю и переживаю всё, что происходит на экране. Но я и Нину целую в губы!.. И она отвечает! И всё это идёт параллельно: там величайшая трагедия, а тут наш гимн взаимности, доверия, любви… И всё это под потрясающей силы симфоническую музыку!..

Оглушённые экраном и друг другом, мы выходим в ярко освещённую новоарбатскую ночь. Красиво здесь всегда, и днём и ночью!.. Ярко освещённые разноцветными неоновыми огнями машины несутся туда, в сторону нашей Немчиновки. Ярко одетые люди неторопливо прогуливаются по проспекту в обе стороны, о чём-то оживлённо разговаривают, смеются… Я воодушевленно делюсь с Ниной своими впечатлениями о фильме, о потрясающих сценах триумфального возвращения Наполеона во власть, о полюбившемся мне величественном, холодном и красивом герцоге Веллингтоне… Нина согласно кивает, но не может припомнить названные мной сцены, и как-то вяло участвует в нашем разговоре. Меня это удивляет, но я увлечён, и опять высказываю ей свои восхищения другими сценами… Позже Нина мне призналась, что фильма она практически не видела и не помнит. Хотя и смотрела на экран, я видел. У неё было своё потрясение. Своё Ватерлоо…

На остановке, в ожидании автобуса я, наконец, выдавил из себя то, что распирало меня и что пытался заговорить восторгами о фильме:

- Нина, я тебя, кажется, люблю…

- Я тебя тоже, - тихо сорвалось у неё с губ в ответ.

Ответ её был неожиданным для меня, да и не ждал я от неё ответа. А просто высказался, наконец, о своём. А тут вдруг такое. Очень уж серьёзное для меня. И как-то не поверилось, что эта девочка может испытывать то же самое, что и я. Может быть там, где -то глубоко внутри у неё это?.. Что она и сама ещё не очень осознаёт. А чтобы так вот, вслух… Как-то не верится. Мала ещё…

О любви мы больше не говорили. Я проводил её, как всегда, до дома. И не верил долго в сорвавшееся с её губ признание, отмахивался от него. И лишь наши поцелуи, пусть и нечастые, но теперь уже губы в губы постепенно убедили меня, что да, она тоже любит меня. И теперь мы со смехом вспоминали, как она тяжело вздыхала всякий раз, когда я осторожно касался губами её щёчки. Так тяжело и так горестно, как будто каждый раз смирялась с тяжёлой, но необходимой утратой. А один раз сама ткнулась своим точёным, восхищавшим меня всегда носиком и холодными губками в мою горячую щёку…

Что мне нравилось в ней больше всего, так это то, что она никогда ни в каком виде ни грамма не использовала на себе никакой косметики. Ни для бровей, ресниц, тем более век, ни даже для губ. Намёка косметики не было! Всегда считал, что она только изуродует её. Поэтому с удовольствием подставлял для её нечастых робких поцелуев свои щёки, не боясь, что на них останется эта штукатурка. И ногти у неё чистые, не испачканные ла