Да будет воля Твоя

 

Казалось бы, нет ничего проще, подойти и сказать: «Папа, понимаешь, я хочу идти своей дорогой. Мне стыдно, что я не оправдал твоих надежд, но я не хочу связывать свою жизнь с Богом». Казалось бы. Но для Андрея Першаева это было самым сложным и ответственным мероприятием в жизни. Никогда юноша не переживал смятения и ужаса прежде. Но именно эти чувства охватывали его сердце и разум, стоило ему задуматься о предстоящем разговоре.

А время шло. Последние майские дни душили жарой и мухами. Температура немного падала только ночью, давая возможность сосредоточиться. Тогда Андрей выходил на улицу, смотрел в ясное небо и размышлял.

Аргументы «за» и «против» были взвешены по несколько раз, и вывод напрашивался сам собой – нужно затеять с отцом разговор. А вдруг простит? А вдруг поддержит?

С самого рождения судьба Андрея была предрешена. Отец, когда-то сам сбежавший из семинарии после года обучения, страстно желал видеть сына священником. Ничто не могло переубедить его. К несчастью, в семье Першаевых не было больше детей, и вся любовь, равно как и все надежды, возлагались именно на Андрея.

Очень долго такой путь, выбранный отцом, устраивал мальчика. Его привлекало таинство мессы, одежды, важность, с которой священник обращался с людьми, и с каким почтением прихожане взирали на своего пастыря. Но потом всё пошло не так.

Господь наградил мальчика незаурядным талантом художника. Несколькими штрихами он с лёгкостью изображал одноклассников, пейзаж за окном, но не думал о том, чтобы заняться рисованием профессионально. Пока не изобразил на обложке тетради лицо директора. Сходство было настолько велико, что ошеломленная учительница показала рисунок вовсе не директору, а учителю рисования. Умная женщина решила, что такой талант не должен пропасть.

Оказалось, что мальчик изображал на бумаге всё, что угодно. Через пол года у десятилетнего ребёнка состоялась персональная выставка в районном доме культуры. Мама ходила счастливая по залу и, рассматривая картины сына, вытирала слёзы. Отец улыбался, заметно гордился, но всё же вечером, за чаем и тортом, сказал сыну, что уметь рисовать – это неплохо. Но главное – служить Господу. Мама молчала, не высказывая открыто своего согласия или протеста.

О том, что он избран для служения, Андрей слышал постоянно. Но чем больше ему об этом говорили, тем меньше юноша представлял себя у алтаря. Он слышал и читал о призвании, но ничего подобного не чувствовал, не желал.

В старших классах Андрей занимался с учителем черчения. В прошлом не состоявшийся архитектор, он решил воплотить свои мечты в талантливом художнике и успешно направил способности юноши в конструкторское русло. У преподавателя, который смог стать парню другом, получилось взрастить в нём страсть к черчению. Андрей часами просиживал за столом, рисуя модели зданий и автомобилей, мечтая, как станет приносить пользу людям и, возможно, будет известным. И всё же любовь к отцу, смешанная с большой долей уважения и страха, не давала ему мечтать слишком сильно. У парня существовал запасной план, на который, как он смел надеяться, отец может согласиться. Он мог бы выучиться на архитектора, а уж потом пойти в семинарию. Юноша даже почти свыкся с такой мыслью. Будучи по натуре человеком застенчивым и даже немного замкнутым, он не шёл на контакт с девочками, и даже не особенно интересовался ими. У него был друг Сергей, который влюблялся каждую неделю в новую девушку, и сердечных драм друга Андрею вполне хватало. Они садились на балконе, Сергей нервно курил, Андрей – пил чай с шоколадкой, и начинался долгий рассказ со всеми подробностями и обязательной фразой, что больше такого с ним не повторится, больше он никогда не влюбится, и будет жить холостым. Но проходило максиму две недели и всё повторялось.

А потом Андрей сбил девушку. Был мирный сентябрьский день, один из последних тёплых перед окончательным похолоданием, когда воздух прозрачен, наполнен запахами прелой листвы, а тонкие, еле заметные нити паутины, оседают на одежде. В такой день не верится, что уже скоро налетят ледяные ветры, из свинцовых туч низвергнется на землю дождь, а хочется думать, что все еще лето. Андрей ехал на велосипеде, любовался разноцветными деревьями и не заметил, как наехал на камень. От неожиданности парень выпустил из рук руль, проехал по инерции десять метров и ударился в девушку, шагавшую по тротуару. Если бы не это происшествие, Андрей бы даже не заметил её. Равнодушный взгляд скользнул бы по телу, не покинув в душе никаких эмоций.

Девушка расшибла коленку, порвала колготки. Андрей разбил локоть. Он извинялся, краснел, позабыл о велосипеде, который лежал с вывернутым рулём, и старался успокоить девушку.

– Пожалуйста, извините, я не хотел, я случайно…

– Ладно, ничего… Всё в порядке.

Сильно покраснев, Андрей спросил:

– Можно мне взять ваш номер телефона?

– Если будешь обращаться ко мне на вы, то нельзя… – сказала девушка и улыбнулась.

Он даже не спросил её имени, просто запомнил номер. Вернувшись домой, Андрей не записывал его, лишь несколько раз проговорил. Затем сел и написал по памяти портрет девушки. Тёмные волосы ниспадали на плечи мягкими волнами, серые глаза смотрели серьёзно, пухлые губы были полураскрыты, словно на них застыл вопрос. Портрет он, конечно же, никому не показал, а сам любовался тайком.

Позвонил Андрей через два дня. Вернулся со школы, выдохнул и набрал номер. Сердце колотилось так сильно, что он даже не слышал гудков, очнулся лишь, когда в трубке раздалось:

– Алло?

– Привет.

Поскольку они не назвали друг другу своих имён, он представился тем самым парнем, который сбил её на велосипеде. Девушка рассмеялась.

После полуторачасового разговора выяснилось, что жертву наезда зовут Таня, учится она в соседней школе и ей тоже почти семнадцать лет. А ещё она пишет стихи и любит фотографировать. Андрей пообещал ещё позвонить и абсолютно счастливый повесил трубку. Теперь настала его очередь сидеть на балконе и изливать душу другу. А проблема была вот в чём. Андрей очень боялся пригласить Таню на свидание, но страстно этого хотел. Сергей не подвёл. Он решил привести друга в чувства одной фразой.

– Тогда больше не звони ей!

– Почему?

– Зачем давать девушке надежду? Просто не звони и всё. Тогда отпадёт нужда звать её на свидание, а значит и страхам твоим придёт конец.

Ни мать, ни отец, ни о чём не догадывались. Неделю Андрей экономил карманные деньги, а потом пригласил Таню на свидание. Она с радостью согласилась. Они встретились в воскресение, в четыре часа дня, тогда, когда Андрей был уже точно свободен после мессы, но мог бы задержаться. Родители ничего не заподозрили.

Холод не мешал им бродить по улицам и держаться за руки. Они купили в кафе чай в пластиковых стаканчиках и пили его, глядя на широкую реку, которая протекала через город. Красное солнце садилось за воду, возвещая, что завтра будет холодно и ветрено, а молодые влюблённые видели в этом явлении природы красоту, повод для восхищения и тему для обсуждения.

Чем сильнее Андрей привязывался к Тане, тем больше становились его терзания. Если раньше перед ним стоял выбор личных интересов – служение Господу или людям, то теперь добавилась любовь, и ответ стал очевиден. Андрей не смог бы расстаться с теплом Таниных рук, свежестью дыхания, с удовольствием и влечением, которое испытывал, когда целовал её губы.

В школе все заметили перемену, которая произошла с Андреем. Нет, он не стал более общительным, не кричал о своём счастье, но то и дело улыбался, в лице преобладала рассеянность, было видно, что он не живёт реальным моментом, а существует в воспоминаниях.

– Вы целовались? – спросил Сергей.

Друг, имевший в сердце столько шрамов от влюблённостей, считал себя сильно опытным, даже мудрым в любовных делах, а потому не говорил намёками, сразу спрашивал напрямую.

Андрей покраснел и кивнул.

– И как же ты разобрался, что к чему, святоша?

Разобрался, ещё как разобрался. Природа сама подсказала, что делать. Если молодых людей влекло друг другу, они не могли противиться естественному и не коснуться губами друг друга. Из-за ограниченного количества свободного времени влюбленные даже не могли сходить в кино, зато ежедневно проводили полтора часа вместе либо в Таниной квартире, либо в доме у Андрея. Они встречались после школы, но под какими-то надуманными поводами молодой человек постоянно исчезал, либо выпроваживал девушку из дома. Андрей не раскрывал Тане истинных причин своей занятости. Лгал он и родителям. Правда через месяц после знакомства мама всё же что-то заподозрила и, как-то зайдя к сыну перед сном, села на кровать, спросила:

– Ты влюбился, сын?

Андрей стал горячо отрицать. Он настаивал, что не может никого полюбить, потому что нет достойных, потом стал шутить, что папа бы сразу пресек любую возможность. Мама посмеялась и вышла. Но подозрения в ней усилилось. Все заверения сына доказывали обратное. Если бы он признался, что полюбил девушку, это убедило бы её меньше, чем пылкие доказательства обратного.

Как жена и как мать, она металась между двух огней. Когда сын увлёкся рисованием, а позже черчением, она поняла, что его стремление соединить свою жизнь с костёлом угасает, и в душе мать поддерживала его выбор. Она хотела внуков, хотела для сына семейного счастья, готова была даже полюбить всей душой будущую невестку, лишь бы сын был счастлив.

Священники были ещё более проницательны. Да и Андрей не стал им ничего доказывать. Первым перемену заметил настоятель костёла.

– Андрюшенька, эта девушка достойна твоей любви?

Позже Андрей рассказывал Тане, что не смог пошевелиться, когда за спиной услышал вопрос. Как можно было разгадать его тайну, если он ни разу не опоздал, молился так же искренне, как и раньше, возможно даже более пылко, никогда не находился во время службы в задумчивости, не был рассеян?

– Да, достойна. Я люблю её всем сердцем, – ответил он тогда.

– Это хорошо. Я буду молиться, чтобы отец поддержал тебя.

Молодой священник и дьякон просто похлопали Андрея по плечу, ничего не сказали, но в глазах их читалась печаль. Всё же они хотели видеть этого юношу себе равным.

Однажды вечером, после очередного свидания с Таней, полный уверенности, что у него хватит сил поговорить с отцом, что всё наладится, Андрей стоял перед зеркалом и придирчиво себя оглядывал. Волосы светлые, почти блондин, слегка отрасли на висках, нужно бы сходить в парикмахерскую. Глаза голубые, большие, ресницы рыжеватые, длинные, нос с горбинкой, губы тонкие, на щеках ямочки. Ничего особенного. Кожа, правда, хорошая. В семнадцать лет Андрей не знал терзаний большинства юношей по поводу прыщей. Рост выше среднего, плечи немного сутулые, руки худые, на груди пробилось несколько белых волосков. А вот ноги покрыты густой белой шерстью.

«И что во мне Таня нашла? Совершенно обыкновенный. Неужели я могу составить чьё-то счастье? Не лучше ли, в самом деле, заточить это заурядное тело в сутану, чтобы никто, кроме меня, его не видел?»

И понял, что не лучше, что мечтает о том, чтобы её губы исследовали всё его тело, чтобы она спала рядом, и он просыпался каждое утро счастливым. Так он думал. Молодость, любовь, мечты побеждали любые рассказы о бесконечном блаженстве в объятиях Бога. Он верил во Всевышнего, но не чувствовал призвания служить ему, знал, что его счастье в другом.

Однажды, уже в апреле, Таня спросила Андрея:

– Почему ты всё время уходишь? Где ты пропадаешь?

Он не стал отпираться и скрывать. Да и скрывать, собственно было нечего. Молодой человек рассказал о том, куда ходит, о своих мечтах и страхах. А Таня просто сказала:

– Скажи отцу, что ты не хочешь быть священником. Неужели это так страшно? Ведь он же папа, не чужой человек. Он обязан понять, что ты уже взрослый, у тебя собственная жизнь и собственные интересы. Расскажи обо мне…

Андрей просто кивнул и не стал больше ничего объяснять. Отец возлагал надежды на открывшуюся семинарию в Гродно. Сам он когда-то сбежал из Варшавской семинарии, проучившись там почти год. Без денег, с маленьким кожаным чемоданом в руке, обиженный на себя и на всех на свете, щупленький юноша прошагал пешком сорок пять километров, прежде чем кто-то согласился его подвезти. Дома его встретили с радостью. Родители, никогда не разделявшие увлечений сына, похвалили его за поступок и отправили учиться на тракториста. Только тогда он понял, что потерял, и однажды, молясь в поле, поклялся Богу, что когда у него родиться мальчик, обязательно сделает всё возможное, чтобы сын стал священником. От своей идеи он не отступился. Встретив достойную девушку, он женился, переехал в столицу, открыл свой маленький бизнес. Супруга работала поваром в детском саду. У них не было детей три года, прежде чем на свет появился долгожданный сын. Держа на руках свёрточек, в котором спал его ребёнок, мужчина вновь пообещал сына Богу.

В тот день, когда прозвенел последний звонок, юноша решил, что поговорит с отцом. В конце концов, какой же он мужчина, как он сможет стать опорой женщине и семье, если у него не хватает мужества выразить собственное мнение? Он шагал уверенно, даже строил в голове модель разговора, сочинял фразы. Однако вся смелость улетучилась, стоило ему переступить порог родного дома. Андрей вдруг почувствовал себя снова маленьким, неуверенным в себе мальчиком.

Мама была дома. Весной она вдруг заболела и теперь находилась на больничном. Сильный кашель, доносившийся из комнаты, дал понять, что можно войти.

– Я пришёл попросить о помощи, мама, – сказал Андрей прямо с порога, потому что боялся передумать, знал, что может скрыться за посторонними разговорами и самое главное так и останется невысказанным.

– Конечно, я слушаю.

Он рассказал о Тане, о том, что хочет стать архитектором, и попросил, чтобы мама первая поговорила с отцом, подготовила его.

– Сынок. Этот разговор должен произойти только между вами. Если бы речь шла о плохих оценках или разбитом стекле, я бы не задумываясь, предупредила грозу и поговорила с ним сама. Но тут дело другое. Тут стоит вопрос о желаниях и надеждах двух мужчин, и желания эти полностью противоположны. Будь мужчиной. Тем более, – мама улыбнулась, – я поддерживаю вас обоих, а потому приму любое ваше решение. Но пожалей меня, не позволь находиться между двух огней. В нём я люблю мужчину, в тебе сына, оба мнения мне дороги.

Андрей улыбнулся, погладил маму по руке, поинтересовался её здоровьем и вышел. Молодой человек понял, что вот он, момент взросления, нельзя спрятаться за мамой, пройти после грозы по лужам. Нет, он обязан взять на себя ответственность за решение. И возьмёт.

Вечером отец пришёл с работы. Он давно покончил с профессией тракториста и теперь имел маленький частный бизнес – занимался поставками кормов и сопутствующих товаров для домашних животных. Маленький магазин в центре города никогда не пустовал. И если сначала отец работал сам, то позже, когда дела пошли в гору, взял продавца, и занимался только поставками и выручкой. В тот день он вернулся домой в отличном настроении. На работе всё шло превосходно.

– Папа, я должен с тобой поговорить.

Отец всегда верил, что сын хочет того же, что и он. Мальчик никогда открыто не высказывал своего нежелания, и, услышав о серьёзном разговоре, папа подумал, что сын заговорит о семинарии. Так оно и вышло.

– Я не хочу быть священником. Я стану архитектором.

Отец прищурился. Светло-голубые глаза, казалось, потемнели, лоб прорезала глубокая морщина, притаившаяся между бровей. Этот человек хмурился ровно столько, сколько улыбался, оттого морщины на его лице залегли равномерно, и рано. Седина также поспешила коснуться его волос, и вот в сорок пять лет он был уже полностью белым.

– То есть, как не хочешь?

Теперь пришла очередь хмуриться сыну. Он встал, прошёлся по кухне, посмотрел в окно, кашлянул. Всё это время отец молча следил за его движениями. Когда спустя несколько минут Андрей снова сел, папа продолжал молча ждать.

– Я не хочу быть священником. У меня другая мечта. Я люблю девушку, учитель говорит, что у меня талант архитектора. Я хочу пойти другой дорогой. Ты женат, имеешь сына. Я хочу того же. У меня нет призвания, я не хочу посвятить свою жизнь алтарю, как ты не понимаешь?

Отец молчал, и уже не глядел на сына. В эти минуты рушились все его надежды. Он вдруг понял, что его ребёнок бесконечно далёк, что он ничего о нём не знает. Отец понял, что жил в мире иллюзий, и сам виноват, что теперь разочарование его столь велико. Но и сына он простить не мог. Зачем не говорил о своих мыслях, зачем молчал, когда отец грезил вслух, зачем давал ложные надежды?

– Я понял. Поступай, как знаешь.

Облегчение, которое испытал Андрей, трудно было с чем-то сравнить. Он готов был бежать, прыгать, кричать, в общем, как-то выражать свой восторг. Но, конечно, сдержался. Он просто сказал отцу «спасибо», и вышел. Радость застилала глаза, и сын не увидел, что отцу не легко дались его слова. Он отвернулся, когда Андрей сказал «спасибо», подпёр голову левой рукой и задумался. Такое случалось с ним часто, особенно, если на горизонте маячили трудности, или просто вспоминалась юность. Тяжёлый характер, склонность к рефлексии тут же проступали наружу, и с Александром не стремились разговаривать ни домашние, ни подчиненные. Через несколько дней всё налаживалось, и он снова становился улыбчивым, обаятельным мужчиной средних лет.

В тот вечер сын ушёл переживать свой триумф к любимой девушке. Он не скрывался, никуда не спешил, и был абсолютно счастлив, что может пригласить Таню в кино. Он не думал, что послезавтра первый экзамен, а ещё через месяц ему придётся поступать в политехнический институт на желанную специальность. Молодой человек не шёл, он бежал, и всё в этот вечер казалось ему милым и забавным. Сирень пьянила ароматом, смеющиеся дети радовали, как никогда, и даже поющий подвыпивший сторож магазина Валентин вызвал у Андрея улыбку.

В родном доме царило иное настроение. Когда за сыном захлопнулась дверь, отец ненадолго вышел из оцепенения и пошёл в комнату. Там он сел на кровать спиной к жене и посмотрел в окно. Молчание царило в комнате не меньше двадцати минут, пока Александр, наконец, не произнёс:

– Ты знала, мать?

Он называл жену так с первого дня, когда на свет появился сын. Валентина иногда задумывалась, а помнит ли муж вообще, как её зовут. Иногда ей казалось, что она вообще перестала для него существовать, что муж думает только о Боге и о том, как искупить свою вину перед ним с помощью сына. Месяцами он общался только с ребёнком, с женой же перекидывался только необходимыми для поддержания общего хозяйства фразами. Но Валентина никогда не бунтовала, и радовалась редким всплесками нежности, которые врывались в её тусклую жизнь, когда мужу вдруг хотелось ласки. Она привыкла молчать. Молчать вместе с ним, молчать, когда он говорит, и помнила звук собственного голоса потому, что много разговаривала с поварихами на работе и с сыном дома, пока не было мужа.

– Да, Саша, я знала.

– Пыталась отговорить?

– От чего я должна была его отговаривать?

Спросила и закашлялась. И очень кстати. Вдруг налетела буря. Не обращая внимания на больную жену, Александр стал мерить шагами небольшую комнату, и говорил, говорил, говорил… На повышенных тонах, словно во всём обвинял свою молчаливую супругу, которую когда-то любил, а теперь готов был спрятать в погреб, лишь бы не смотреть ей в глаза, не видеть упрёка во взгляде.

– Ты должна была его отговорить, раз он пошёл к тебе со своими проблемами. Ты должна была ему объяснить, что архитектор – это не его дорога. Он находится в заблуждении, его нагло свернули с выбранного пути. С детства я готовил его к служению на алтаре, и тут этот учитель забрал мою мечту, разбил, мой бедный сын поддался его уговорам. Ведь он будет жалеть! Жалеть, как жалею теперь я, что сбежал, что не выдержал. Не будь я слабаком, жизнь моя прошла бы по-другому. Теперь у меня отнимают мечту. А ты молчишь! Ты знала и молчала!

– Андрей сказал мне перед тем, как идти к тебе. И знаешь, о чём он просил?

– О чём же?

– Чтобы я сама поговорила с тобой и всё рассказала. Тебя боится собственный сын, Саша! Разве это нормально? Разве ты боишься Бога, которого считаешь своим отцом? Ты идёшь к нему со своими проблемами! А твой сын не мог к тебе пойти, потому что боялся гнева, непонимания. Я заподозрила, что он влюблён ещё несколько месяцев назад. Но не подумала тогда, что всё может быть так серьезно. Я думала, всё закончится быстро, как нередко происходит у детей. Но нет. Видимо потому, что эта любовь была под запретом, она разгоралась всё сильнее.

Александр вышел из комнаты. Он больше не мог слушать упрёков жены. В них была правда, но он не хотел этого признать. Единственный вопрос мучил его: почему сын не признался раньше? Тогда он объяснил бы ему, что все недолговечно, кроме любви Господа. Что рано или поздно он разочаруется в девушке, поймет, что сделал неправильный выбор и проживет всю жизнь несчастным, нереализованным.

Андрей пригласил Таню в кино. Она, конечно согласилась. И даже ничего не спрашивала. По счастливому лицу молодого человека девушка поняла, что он поговорил с отцом, и тот принял его выбор. И всё же в кино Таня прошептала вопрос, который её интересовал:

– Он простил тебя?

– Конечно. Отец сказал, что я могу поступать, как знаю. Он не настаивал. Так что завтра же я понесу документы в политехнический институт. Я стану архитектором. И женюсь на тебе.

Он сжал её ладонь и почувствовал пожатие в ответ. Что ж, по крайней мере, она не была против.

Первых несколько месяцев, находясь в эйфории от того, что всё удалось, Андрей не замечал происходящего вокруг. Он лишь знал, что поступил в желанный институт, что у него есть любимая девушка, и они могут открыто встречаться. Андрей продолжал ходить в костёл, исполнял свои обязанности при алтаре, но теперь осознание того, что он должен будет сам когда-нибудь надеть сутану, не довлело над ним, и он был абсолютно счастлив. Таня была некрещеной, и однажды Андрей позвал её с собой на мессу.

С девушкой что-то произошло. Глядя на алтарь, и не понимая, что там происходит и зачем, она видела только Андрея. Видела его счастливое лицо. Его окружали два священника и дьякон, а также несколько таких же министрантов. Всех их объединяла огромная вера, которой она не имела. Всех их объединял какой-то секрет, таинство. И Таня подумала, что возможно, отец Андрея был не так далёк от истины, желая сыну судьбы священника, настаивая, что он рождён именно для этого. На алтаре Андрей был другим: серьёзным, но в то же время каким-то мягким, задумчивым. Он был счастлив находиться в окружении этих людей, и Таня даже почувствовала укол ревности. Чтобы быть ближе к нему, понимать его чувства, девушка решила покреститься, о чем и объявила Андрею, когда они вышли из костела. Молодой человек был счастлив. Он сказал, что всё возьмёт на себя, договориться о подготовительных занятиях, и ближе к Рождеству Таня примет католичество.

Август, свободный от суеты поступления, и сентябрь, наполненный новыми впечатлениями от учебы, пролетели незаметно. Таня училась в педагогическом институте на историка, Андрей – на архитектора в политехническом институте. Они встречались днём и не расставались до вечера. Андрей не решался привести девушку домой в присутствии родителей, зато подружился с Таниной бабушкой, которая всегда поила «деток» чаем и кормила пирожками собственного производства.

Влюбленные отметили годовщину знакомства в кафе, где ели торт и даже выпили по бокалу вина, чего раньше себе ни он, ни она не позволяли.

Счастливый сентябрьский вечер закончился скандалом. Андрей проводил Аню до квартиры и вернулся домой. В кухне он увидел отца. Тот читал газету и, казалось, даже не заметил, что в помещении кто-то появился. Андрей налил себе чай, подсел к отцу и спросил, о чём печатают в газете. Александр долго не отвечал. Он собирался с мыслями. Мужчина перестал понимать, что написано с того самого момента, когда сын зашёл в кухню. Он хотел о многом ему сказать. Желал уговорить поступать в семинарию после окончания института, хотел объяснить ему, что любовь не может быть вечной, и вскоре он сильно разочаруется в выбранном пути, но уже будет поздно, узы брака свяжут его и он никогда не сможет поступить в семинарию и стать священником. Он думал об этом, хотел рассказать, но когда Андрей подсел рядом, забыл обо всем. Александр почувствовал, что от сына пахнет алкоголем. Казалось бы, что тут такого. Ведь он не пьян, весел, просто немного пахнет вином. Но в их семье вообще никогда не пили. Все праздники отмечали с соком, водой, компотом, с чем угодно, но только безалкогольным. Все гости знали о причудах семьи. Тем не менее, приходить никто не отказывался. И тут вдруг сын пошел против устоев. То есть, он восставал против отца во всем.

Александр медленно сложил газету, но так и оставил в руках, посмотрел на сына и спросил:

– Ты пил?

Андрей перестал улыбаться, поставил кружку на стол.

– Да, немного вина. Сегодня год, как мы познакомились с Таней… Мы пошли в кафе, поели пирожных, выпили чуть-чуть.

– Ты же знаешь, что в нашей семье никто никогда не пьет. Ты решил нарушить семейную традицию?

– Что тут такого, папа? Я взрослый человек, мне восемнадцать лет! Почему я не могу выпить немного вина с любимой девушкой?

– Как ты разговариваешь со мной? – Александр повысил голос. – Если я говорю – ты молчишь и слушаешь, а не пытаешься мне отвечать. Я не спрашиваю твоего мнения!

– Очень жаль! Ты никогда не интересовался моим мнением! Твое было основным! Но я уже взрослый, и теперь могу постоять за себя, ответить!

– Я просто хочу предостеречь тебя, – сказал отец уже спокойнее. – Вначале – бокал вина, потом рюмка водки. Так недалеко и до алкоголизма!

– Не нужно пророчить глупостей! От бокала вина никто не спивается.

Не допив чай, Андрей оставил кружку на столе и вышел из кухни. Молодой человек был в бешенстве. Ему хотелось во всем противостоять отцу. Даже в семейных традициях. Во всяких мелочах, лишь бы не делать так, как он сказал, избавиться от диктатуры.

Александр покинул кухню следом за сыном и вышел улицу. Его трясло. Но не от гнева, от ужасных предчувствий, предвидений. Однажды он увидел перед собой, словно наблюдал со стороны, как забирает из роддома жену. Уже лежит снег, а у него на руках сверточек из синего одеялка. Так и вышло. Андрей родился в конце ноября, в тот день выпал первый снег. Теперь же, столько лет спустя, его потрясло другое видение: его сын, заросший щетиной, пьяный, без сознания, лежит на скамейке, прикрытый газеткой.

– Нет, не нужно, пожалуйста, – прошептал Александр в темноту. – За что ему такое наказание? Ведь он счастлив сейчас. Есть ли Тебе разница, как он счастлив? Зачем он Тебе такой?

Александр с детства разговаривал с Богом. Каждый вечер он выходил во двор, по лесенке поднимался на крышу сарая и молился, разговаривал с Богом вслух. Если лил дождь или падал снег, мальчик уединялся в поле, правда, тогда разговоры проходили быстрее. Мать с отцом сначала беспокоились, а потом привыкли.

Андрей наблюдал, скрывшись за шторой, как отец стоит на крыльце и шевелит губами, значит, что-то говорит. Но сын не стал открывать окно и прислушиваться. Молодой человек был слишком взбешен, слишком занят собственными переживаниями, чтобы думать о ком бы то ни было.

Вскоре на крыльце появилась мама, закутанная в платок. Андрей видел, как она обняла мужа за плечи, что-то сказала, он повиновался и вошел в дом. Жена не догадывалась о видениях, которые пришли к мужу. Она просто увидела, что ему страшно, что он переживает и беспомощен. Он то и дело, словно помешанный, шептал «нет», глядя куда-то перед собой. Жена помогла ему раздеться, уложила в постель и попыталась выяснить, что же он отрицает, но Александр так ничего и не сказал.

Андрею не хотелось оставаться в собственном доме. Ему казалось, что здесь он не может раскрыться, дышать полной грудью, потому что авторитет отца давит. Молодой человек считал, что ему пора начать самостоятельную жизнь. И раз денег нет, и заработать их негде, то хотя бы можно попробовать попроситься к друзьям в общежитие. Никто не будет принюхиваться, что ты пил, слушать, что ты говоришь, критиковать постоянно. Там будут друзья, они будут улыбаться и во всем поддержат. И что самое главное, не нужно никому отчитываться. Полная свобода!

Ему было жаль мать, об отце он совершенно не думал. На утро, собрав одежду в спортивную сумку, он вышел из дома, когда солнце еще даже не думало появляться на горизонте, и родители еще спали.

«Сегодня я позвоню ей», – думал Андрей.

До восьми часов, пока не начались занятия, он гулял по улицам, а потом пошел в институт. С друзьями было легко, понятно, и оказалось, что в комнате одного из ребят есть свободная кровать. Решили, что Андрей будет отдавать за ночлег часть стипендии, а парень сделает ему дополнительный ключ. Таких вот парней-нелегалов в общежитии была половина. Но бабушки-консьержки ничего не замечали, чем студенты и пользовались.

В первый же вечер отметили заселение нового студента так, что Андрей, не привыкший пить, потерял сознание. И потом пол ночи сосед по комнате и еще несколько парней откачивали его, боясь вызвать «Скорую помощь». Они уже пожалели, что разрешили Андрею подселиться.

Тем временем родители не знали, где искать сына. Им удалось выяснить, что Андрей был на занятиях, но куда он пошел дальше, никто сказать не мог. Ни о чем не знала и Таня, которая обзвонила все больницы и даже морги.

Молодой человек как в воду канул. К середине второго дня он немного поправился и решил позвонить маме из телефона-автомата. Казалось, она сидела наготове, потому что тут же сняла трубку.

– Все хорошо, мама, я здоров. Домой я больше не вернусь. Там меня никто не ждет.

И повесил трубку. Ему казалось, что он поступил очень смело, очень красиво. И Андрею было наплевать на то, что мама рыдала над трубкой, говорившей уже короткими гудками, на то, что у отца поднялось давление и случился гипертонический криз. Трижды вызывали «скорую помощь». Но сын об этом не знал. Он вернулся в общежитие. И продолжил выпивать с друзьями. В тот вечер ему много не наливали, чтобы не повторить вчерашний подвиг.

С Таней Андрей не виделся больше недели. Он даже практически позабыл о ней. Сразу после занятий он отправлялся в общежитие и пил, курил, что-то бурно обсуждал. Основной темой разговоров были родители. Иногородние друзья слушали Андрея, хвалили за смелость, что они мол, не смогли бы добровольно от всего отказаться. Таня приходила во сне. Все убегала, манила за собой, а он и не стремился догнать. Просто смотрел вслед, искал что-то в душе и не находил. Ему было безразлично, есть она рядом или нет. Он упивался свободой выбора. Никто его не контролировал, никто не указывал, что делать.

Деньги, оставшиеся со стипендии, закончились быстро, и перед Андреем вставал выбор – купить хлеба и консервы или водки. Иногда выбор делался в сторону спиртного.

На место сентября заступил октябрь. И вдруг закончилось тепло и нега бабьего лета. Землю неистово поливали холодные ливни, серые тучи полностью закрывали небо, не давая солнцу шансов обогреть землю, холодный ветер срывал с деревьев разноцветные листья, подгонял в спину закутавшихся в шарфы прохожих, завывал в печных трубах. В один из самых холодных вечеров в начале октября Андрей очутился в самом центре пьяной перепалки. Уже забыли, из-за чего начался спор, но что-то горячо друг другу доказывали шесть парней, из которых Андрей был самым худеньким и слабым. За спором последовала драка, Андрея пару раз ударили в челюсть и в живот, а потом кто-то ребром ладони дал ему по шее, и Андрей потерял сознание.

Очнулся он только через час от холода. И обнаружил себя на скамейке, под тополем, в квартале от университета. Под головой у него лежала собственная сумка со всеми вещами. Молодому человеку очень повезло, что никто не украл вещи. Может быть, мимо проходили только приличные люди, не бандиты, а может быть, ангелы-хранители оберегали его все время, отводя взгляд прохожих. Тем не менее, сумку Андрея никто не тронул. Сильно болела шея и ушибленная челюсть, в голове шумело, изо рта – перегар, под глазом – синяк. Надежда семьи был теперь почти не узнаваем. Но не для любящего сердца. Пока Андрей приходил в себя, оглядывался по сторонам, мимо прошла Таня. Она оказалась в этом районе совершенно случайно, шла от подруги. Девушка скользнула равнодушным взглядом по неопрятному парню, и вдруг остановилась. Догадка кольнула ее в самое сердце. В неверном свете сумерек могло привидеться что угодно, но сердце не обмануть. Таня развернулась и пошла обратно. Поравнявшись со скамейкой, девушка остановилась и присмотрелась к сидящему.

– Андрей? – спросила она, прекрасно зная ответ.

Он поднял глаза и узнал ее. И заплакал. За последнюю неделю Андрей часто плакал, особенно когда выпивал. Его могла растрогать любая мелочь, будь-то рассказанная история или увиденная трогательная фотография.

Таню поразили его слезы. Она присела рядом, на скамейку, прижала голову Андрея к своей груди и, слегка покачиваясь, словно, укачивала ребенка, стала уговаривать его, жалеть. В тот момент ей было безразлично, что с ним произошло, и что будет дальше. Она вдруг ощутила себя взрослой, серьезной женщиной, способной на героический поступок ради любимого.

– Все будет хорошо, – повторяла она, поглаживая его по голове.

Через время она спросила:

– Ты ушел из дома?

Он просто кивнул. Тогда Таня встала, взяла его сумку, и они вместе с Андреем пошли к ней домой. Дорогой молодой человек все всхлипывал и пожимал любимой руку. Таня улыбалась, а в голове складывалась история, которой она должна была оправдать внешний вид Андрея и его поведение. В конце концов, она решила, что расскажет часть правды, часть умолчит, но добьется главного – чтобы родители разрешили ему пожить в их квартире.

К счастью, дома была только мама. Отец задержался на работе, бабушка поправляла здоровье в санатории. Таня быстро и без утайки все рассказала маме, потом провела Андрея в зал, помогла переодеться, а затем повела на кухню кормить. Он ел с аппетитом, и все улыбался, смущенно поглядывая на Таню и ее маму. Женщина и ее дочь уже возложили на себя миссию спасительниц, и теперь упивались своей ролью. Обеим виделось, как они спасут несчастного заблудшего парня, а он будет им благодарен всю жизнь за свое чудесное спасение.

Поздно вечером, когда Андрей уже спал, пришел отец. Прямо с порога, едва он успел раздеться, жена и дочь втолкнули его в спальню и принялись на перебой объяснять, что теперь с ними будет жить Танин молодой человек.

Отец слушал спокойно, иногда кивал. Потом, когда его девочки, наконец, затихли и ждали вердикта главы семейства, он изрек:

– Танечка, ты должна позвонить его родителям. Это его проблемы, мы не знаем, что у них там произошло. Но раз ты знаешь, где он, значит, обязана им позвонить. Ему об том говорить не обязательно. Просто скажи родителям, что сын жив и здоров.

Мать и дочь были довольны. Конечно, если бы это был малознакомый юноша, папа не согласился бы на такую авантюру. Но с Андреем Таня встречалась год, ради него собиралась принять веру и, до недавнего времени, была счастлива. А для любого родителя самое главное, чтобы ребенок был счастлив.

Утром все столкнулись в кухне. Таниного отца поразил внешний вид Андрея, но вида он не подал, просто поздоровался, пожелал приятного аппетита, и чтобы в его жизни все наладилось, быстро выпил свой кофе и ушел на работу. Таня смотрела на него с обожанием. Папа всегда был для нее идеалом, его мнение всегда было главным и важным. Он никогда не кричал, редко ругал, но всегда жалел, с уважением выслушивал просьбы и сердечные драмы, старался ко всему относиться с пониманием, никогда не был категоричен. Вот и теперь, он вошел в положение, все понял, разрешил, посоветовал, как поступить.

Андрей также смотрел на Таниного отца с удивлением, смешанным с любовью. Он видел его всего несколько раз, и то мельком. Несколько раз видел Танину маму. Но отец поразил его любезностью, теплотой, не наигранным, а искренним вниманием, добрым выражением лица. В его излишне строгом и замкнутом отце Андрею часто не хватало откровенности и нежности.

Молодые люди вместе вышли из квартиры, доехали до метро, а потом их пути на время разошлись в разные стороны. Андрей и Таня договорились встретиться после занятий также в метро, чтобы вместе ехать домой. Не имея возможности остаться в одиночестве дома и позвонить, Таня позвонила родителям Андрея из телефона-автомата, который был установлен в институте на первом этаже.

Трубку сняли не сразу. Только после пятого гудка хриплый женский голос сказал:

– Алло?

– Здравствуйте, это Таня. Я знаю, где Андрей. С ним все в порядке. Он поживет немного у меня. Я постараюсь, чтобы он одумался и помирился с вами…

– Танюша, передай ему, что отец в коме.

Женщина расплакалась. У Тани замерло сердце. Она сжала трубку, пролепетала слова сочувствия и закончила разговор. На занятия она не пошла, а поехала туда, где учился Андрей. Девушка потратила час на поиски, но все же, в конце концов, нашла, в какой аудитории должна был находиться группа, в которой учился Андрей.

Таня тихонько постучала в дверь, но не услышала никакого приглашения. Тогда она открыла дверь, вошла и оказалась в огромной аудитории, которая уходила наверх амфитеатром. Профессор, стоявший в тот момент у доски, обернулся и удивленно посмотрел на вошедшую девушку.

– Что вам?

– Ради Бога, извините. Мне нужен Андрей Першаев, срочно.

– Он не приходил.

Тане в какой-то мере повезло. По крайней мере, она сразу узнала, что его нет, потому что профессор был из дотошных. Он отмечал присутствующих черной ручкой, тех, кого не было – красной. К тому же он обладал хорошей зрительной памятью, поэтому добавил:

– Он не приходил уже две недели. Если найдете его, то передайте, что зачет ему будет сдать крайне сложно. Возможно, что и не сдаст.

Таня кивнула и вышла. Не успела она отойти от кабинета. Как дверь хлопнула, и ее догнал парень.

– Он в общежитии, в 45 комнате. Не пошел на занятия. Собутыльники с ним помирились и пригласили к себе.

– Спасибо.

Таня помчалась в общежитие. К счастью, консьержка спала на посту, поэтому девушка беспрепятственно прошла к лифту и поднялась на четвертый этаж. Лампы в коридоре не работали, и после лифта Таня окунулась в полную темноту. Она спешила, но в то же время не могла действовать, пока глаза не привыкли к темноте. Девушка повернула голову направо и увидела окно. Сквозь грязное стекло пробирался тусклый свет и едва освещал пространство перед подоконником. Когда глаза, наконец, привыкли к темноте, Таня пошла по коридору. Под ногами скрипел паркет, девушка всматривалась в цифры и вскоре наткнулась на нужную комнату. Оттуда доносился дружный смех. Не требовалось особых усилий, чтобы понять – ее обитатели навеселе и что-то бурно обсуждают.

Сначала Таня постучала в дверь. Постояла, прислушалась. Никто не реагировал. Тогда девушка просто открыла дверь и вошла. В тесном коридорчике стояло много мужской обуви. Кроссовки и туфли были навалены друг на друга, так что определить, сколько именно гостей, было невозможно. Таня переступила через гору обуви и прошла в комнату. На трех кроватях сидело до десяти парней. По центру стоял стол. На нем – несколько бутылок водки, пластиковый стаканчики, хлеб, какие-то консервы, несколько огурцов. Остро пахло грязными носками, потом, перегаром, куревом. Воздух в комнате был настолько спертым, что его практически можно было потрогать. Андрей сидел на одной из кроватей и что-то кричал, кому-то доказывал свою правоту. Его оппонент, парень постарше, с выбритыми висками и затылком и густой шевелюрой наверху, что-то кричал в ответ, и даже грозил. Таниного прихода никто не заметил.

– Андрей, – громко позвала девушка.

Обернулось сразу несколько парней, в том числе и Першаев.

Его глаза уже остекленели от выпитого. Он улыбнулся, икнул, приветливо помахал Тане и сделал приглашающий жест.

– Андрей, мне нужно с тобой поговорить.

Кто-то присвистнул, все притихли. Андрей послушно стал подниматься с кровати, но пошатнулся и снова сел. Пока он пытался совладать со своим телом, один из парней, сидящих ближе к выходу, обратился к Тане:

– Девушка, а не хотите ли присоединиться к нашей скромной компании?

– Благодарю.

Андрей, наконец, высвободился из плена потных тел и сплетенных ног, вышел в коридор. Как только он покинул комнату, там снова воцарился шум.

– Прости меня, я тут друзей встретил…

– Об этом мы поговорим позже. Где твои вещи?

Парень мутным взглядом обвел коридорчик, увидел свою сумку, кивнул в ту сторону.

– Забирай и пошли.

– А друзья?

– Они не заметят.

– А в чем собственно дело? – спросил он со злостью и подпер кулаками бока.

– Андрей, – сказала Таня спокойно. – Твой отец в коме. Мама дома одна. Он очень в тяжелом состоянии. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Он кивнул и вдруг захныкал, как ребенок, уткнулся Тане в плечо, что-то забормотал.

– Андрей, он не умер. Еще рано плакать. Но ты нужен маме. И папе тоже.

Парень взял сумку, сел на пол, стал натягивать кроссовки. Непослушные пальцы не хотели справляться со шнурками. Таня присела на корточки рядом и помогла.

Наконец, они покинули злачную комнату, дошли до лифта и спустились вниз. Бабушка-консьержка только проснулась и с удивлением поглядывала на парня и девушку.

– А ваши пропуска? – крикнула она вслед.

Таня не стала утруждать себя ответом. Она очень надеялась, что Андрей больше не появится в общежитии.

На улице Андрей снова попытался объяснить свое поведение.

– Я встретил их внизу, мы помирись, решили это отметить.

– Андрей, эти «друзья» избили тебя, выбросили без сознания на улицу. Преподаватель, старичок такой, сказал, что зачет тебе будет сдать очень тяжело, если ты еще раз не придешь.

– Он всех так пугает, – сказал Андрей.

– Я не знаю, но о тебе было сказано конкретно.

Холодным октябрьским утром Андрей быстро протрезвел и стал задумываться. Молодые люди зашли в кафе, Таня заказала два кофе, надеясь, что запах напитка перебьет испарения спирта. Андрей спросил:

– Как ты узнала об отце?

– Не важно.

– Ты хотела сказать, где я?

– Какая разница, Андрей?

Таня рассердилась. Она пыталась сделать для этого человека как можно больше добрых дел, но он во всем искал причину для обиды.

– Твой отец при смерти. Еще двадцать минут назад это тронуло тебя до слез. Так не все ли равно, как я об этом узнала.

– Я боюсь идти к маме…

– Маму нельзя бояться, она всегда простит, всегда поймет. Тем более, она у тебя такая хорошая женщина. Ей сейчас нужна твоя поддержка. Она очень страдает, плачет.

– Это все из-за меня.

Тане очень хотелось подтвердить его слова, но она сдержалась. Когда-нибудь, позже…

– Как я пойду с таким синяком? Как бомж! Его нельзя ничем замазать?

– Нет, тут никакой тональник не поможет… Она примет тебя таким, как ты есть.

Они вышли из кафе. Андрей уже окончательно протрезвел, и теперь шел хмурый, задумчивый. Он нарочито шел медленно, а Таня ускоряла шаг, словно это ей нужно было спешить на помощь матери и отцу.

– Я не могу, – сказал Андрей и остановился. – Что я скажу?

– Зачем что-то говорить? Она простила тебя! Просто приди и обними, поплачьте вместе. Извинись, в конце концов!

Таня почти кричала. Возможно, если бы они были не на улице, она повысила бы тон еще больше.

– Ладно…

Андрею было мучительно стыдно. Он полностью осознал свою вину, все, что произошло за неделю, пронеслось перед ним, как в кино. Он понял, что был не герой, а дурак. Суровость отца Андрей вспоминал теперь, как благодать, понял, что тот хотел для него только лучшего, хотел уберечь от возможных ошибок, а не испортить судьбу, сломать свободу. Они оба заблуждались, думая друг о друге. Если бы они говорили то, о чем думали, возможно, ничего не произошло бы.

– Это я во всем виноват, – в который раз произнес Андрей.

Он уже свыкся с этой мыслью.

Таня решила ехать с ним. Она боялась, что если оставит Андрея одного, он обязательно свернет с пути, напьется где-нибудь и так и не дойдет до матери. Девушка твердо решила вытащить Андрея из той пропасти, в которую он почти скатился.

Через пол часа они были на месте. И снова он замедлял шаг, а она спешила. Сердца колотились у обоих. «Только бы не опоздать», – думала Таня.

«Хоть бы мамы не было дома», – думал Андрей.

Дверь была распахнута. Таня, не сдержав эмоций, воскликнула «О, Господи!» и первой вбежала в дом. Мама Андрея сидела на кровати и смотрела на себя в зеркало. В руках она держала расческу. Казалось, она хотела причесаться, но потом вдруг позабыла о своем намерении.

Девушка быстро оценила ситуацию. Ни гроба, ни людей в доме не было. Значит, отец Андрея не умер.

– Это мы, – сказала Таня как можно тише, чтобы не напугать женщину, но вывести из задумчивости. – Я привела Андрея.

Встреча была очень трогательной. Он не падал на колени и не молил о прощении, но поступил именно так, как советовала любимая девушка. Андрей сел с матерью рядом, обнял, погладил по спине. Она заплакала, но он держался.

Таня не мешала их встрече. Она пошла на кухню, помыла накопившуюся посуду, заварила чай. Потом снова заглянула в комнату. Мать и сын о чем-то разговаривали в пол голоса. Глаза женщины светились счастьем. Она то и дела дотрагивалась до сына: приглаживала волосы, касалась руки, плеча. Она словно не могла поверить, что перед ней сидит не бесплотное привидение, а сын.

– Если хотите пить, я заварила чай.

Мама Андрея кивнула и поднялась. Андрей обернулся и сказал:

– Это благодаря тебе я здесь. Спасибо!

– На здоровье.

Таня не знала, что сказать. Ее очень тронула эта встреча, невыплаканные слезы сжимали горло тисками. Благодарность Андрея растрогала ее ещё больше, и, ответив, она поспешила на кухню, чтобы не расплакаться.

За час общения выяснилось, что после звонка Андрея с отцом случился вначале гипертонический криз, а потом обширный инсульт, и он впал в кому. Врачи не дают никаких гарантий, надеясь только на не старый еще организм и крепкое сердце.

– Один случай из ста, так сказал мне врач.

Андрей стал очень задумчивым, серьезным.

– Мама, а мы можем к нему съездить?

– Я практически живу там. Не разрешают ночевать. А так на работе я взяла отпуск и сижу в больнице. Он лежит под капельницами, но в сознание пока не приходил. Его состояние стабильно тяжелое, как оценивают доктора. Одни случай из ста.

Женщина говорила спокойно. За две недели она уже свыклась с больницей и врачами, с мыслью, что муж может в себя и не прийти. Но надежда, что один шанс все-таки есть, не давал ей падать духом.

Таня поехала домой. Теперь она могла быть спокойна за Андрея. Он помирился с мамой, и вряд ли у него уже возникнет желание напиться.

«Вещи заберет позже», – думала Таня по дороге домой. В институт ехать не хотелось. Девушка мечтала добраться скорее домой, лечь спать, расслабиться.

В больнице на мать с сыном надели бахилы и халаты. Матери предложили стул, Андрей остался стоять.

Отец лежал на кровати. Глаза закрыты, лицо бледное, спокойное, губы бескровные. К вене на правой руке протянут шланг капельницы. Какой-то раствор стекает по трубочке, смешивается с кровью, питает мозг и наполняет родных надеждой, что вскоре все эти манипуляции помогут, и их родной человек придет в себя. К мизинцу на левой руке прикреплен аппарат, позволяющий контролировать пульс. Умный аппарат еле слышно равномерно сигнализировал о сердцебиении больного.

В палате лежал еще один мужчина. Но к нему пока никто не приходил. Поддавшись унылой обстановке скорби и тоски, мать и сын разговаривали шепотом, хотя их голоса не могли побеспокоить находящихся в коме людей.

Андрей присел на край кровати, взял отца за руку. Пальцы оказались теплым, абсолютно расслабленными. Андрей сжал их и заплакал. Вспомнились крепкие рукопожатия, все, вплоть до того, как отец любил подбрасывать маленького сына в воздух, а тот смеялся от страха и восхищения. Теперь рука была абсолютно безжизненна. Андрей погладил пальцы, заговорил сквозь слезы:

– Папочка, ты прости меня. Это все из-за меня, я ничего не слышал, ничего не хотел знать кроме своих желаний…

Мать заплакала и вышла. Вид кающегося сына рвал ей сердце. В то же время она хотела, чтобы мальчик выговорился. Муж без сознания, но может быть, он все слышит, кто знает? Ему станет лучше, он придет в себя, простит сына, они помирятся…

Андрей сам вышел в коридор. Лицо побило на пятна, глаза и нос распухли.

Мать стояла у стены, сложив руки, словно в молитве. Губы ее, тем не менее, оставались спокойными, и лишь глаза смотрели в одну точку на потолке. Когда Андрей заговорил, мама вздрогнула и посмотрела на него с удивлением, словно успела позабыть, что он тоже находится в больнице.

– Мама, но он же еще молодой, у него здоровое сердце! Ведь он поправится, правда?

– Один случай из ста, – словно заклинание, произнесла женщина.

Они еще немного постояли возле палаты, а потом поехали домой. В транспорте мать и сын не разговаривали. Каждый находился наедине со своими мыслями и не собирался ими делиться. Андрей думал об отце и о Тане. Какие-то решения уже закрадывались в сердце и мозг, но он все еще не мог решить, чего хочет. Мама думала о том, что будет делать, если муж умрет.

«Будьте готовы», – сказал ей заведующий отделением.

И она готовилась, молилась. Обмывала лицо мужа святой водой и пыталась верить в лучшее, хотя то и дело в сознании рисовались картины похорон. Женщина думала, что положить любимому мужу в гроб, как лучше все устроить. Она отгоняла печальные мысли, даже забывала обо всем на какое-то время. Но потом снова впадала в грусть, замыкалась в себе. Спать она не могла совсем. Ночами смотрела телевизор, и все думала, думала…

– Куда ты?

Мама увидела, что сын идет к дверям.

Андрей обернулся, испуганно огляделся. Он не хотел, чтобы мать слышала, как он уходит.

– Я… я… хочу вещи у Тани забрать.

– Это, наверное, не так уж срочно…

– Я забрал почти все из дома. У меня не найдется даже сменного белья.

– Можешь взять у отца… У вас почти один размер.

Андрей вздохнул, сказал то, о чем оба думали, но боялись произнести вслух:

– Я вернусь, мамочка, не пропаду. Честное слово. Вечером я буду дома.

– У меня нет сил остановить тебя, сын. Остается только смириться и поверить, что ты вернешься.

И Андрей ушел. Так случилось, что он задержался на перекрестке. Стоило пойти направо, и через пятнадцать минут он оказался бы в костеле. Поверни Андрей налево – и вскоре он окажется у лучшего друга, о котором позабыл, как только в нем воспылала любовь к Тане.

Вначале молодой человек решил пойти к другу. Он честно постоял на перекрестке, подождал голоса сверху, который призвал бы его идти молиться, но так ничего и не услышал. «Что ж, – подумал Андрей. – Вначале я схожу к другу. С ним тоже многое нужно обсудить».

Но человек, хоть и волен поступать по-своему, далеко не всегда способен противостоять судьбе. Сергея не оказалось дома.

– Его не будет еще два месяца, – сказала мама. – Он же учится в Москве. Разве ты не знал?

К своему стыду, Андрей ни о чем не знал. Ослепленный только своими желаниями и эмоциями, он позабыл обо всех на свете, думал только о себе.

«Значит, путь мой все-таки должен лежать к Богу», – подумал Андрей, и направился в костел.

Тем временем стемнело. Но молодой человек знал, что если будет идти быстро, то успеет как раз к последней мессе. Не сомневался он и в том, что ему разрешат служить при алтаре. Хотя при воспоминании о синяке на лице Андрей терял уверенность, но все-таки шел очень быстро. На пол пути он вдруг понял, почему так спешит. Костел, и старый ксендз, и все его настоящие друзья с самого детства, казались ему крепостью, в которой можно укрыться от всех невзгод, где окружающие делятся с тобой своим спокойствием, помогают на пути к смирению. Ведь именно смирения Андрею и не хватало.

«Господь учит меня. Эти страдания мне не за что-то. А зачем-то. Теперь осталось понять до конца, что же я должен делать. Вот только одному мне в этого не понять».

И от осознания того, что кто-то надежный сейчас поможет во всем разобраться, успокоит, расскажет, как надо поступить, наполняли сердце Андрея радостью, и он даже заулыбался.

Костел был полупустым, не смотря на то, что до начала мессы оставалось всего пять минут. В одной из исповедален горел свет, свисала фиолетовая лента. Андрею удалось разглядеть, что там сидит незнакомый ему ксендз. «Значит, кое-что, все-таки, изменилось», – подумал Андрей.

Когда он открыл дверь в помещение за алтарем, то понял, что именно поменялось. На самом видном месте стояла рамка с фотографией старого ксендза-настоятеля. Угол рамки был перевязан черной лентой.

Андрей так и замер в дверях. Такого удара он никак не ожидал. Оплот его спокойствия скончался. Теперь некому обнять его за плечо, успокоить, направить.

– Ну что ты встал, как чужой? Проходи!

Позади стоял викарий. Когда Андрей обернулся к нему, брови священника немного дрогнули от удивления, но он не стал ни о чем спрашивать.

– Когда это произошло?

– Неделю назад. Мы звонили тебе. Но мама сказала, что сама не знает, где ты!

Андрей как в тумане прошел вглубь комнаты и сел на стул, закрыл лицо руками, хоть и не плакал. Он был просто очень растерян. Человек, которого он любил так же, как родного отца, которого знал с самого детства, умер, а он даже не знал об этом, не пришел проститься.

– Ты вот что. Иди-ка молись. Я сейчас проведу мессу. На алтарь в таком виде я тебя все-таки не пущу. Но ты не уходи. Сядь в первом ряду, чтобы я тебя видел. А потом мы поговорим. Хорошо?

Викарий говорил медленно, словно боялся, что Андрей его не слышит, или не понимает.

Андрей кивнул и убрал, наконец, руки от лица, посмотрел на викария. Тот вглядывался в юношу с беспокойством и интересом. Ему очень хотелось выслушать Андрея, но уже совсем не оставалось времени. Возможно, останься он тогда с ним, судьба молодого человека сложилась бы иначе. Но все произошло так, как должно было произойти.

Андрей остался. Он спокойно прошел в костел, сел на первую скамейку, в течение мессы вторил за священником все молитвы, горячо просил Бога о том, чтобы отец выжил. Он обещал Господу, что если папа выкарабкается, он, в знак благодарности, бросит институт и пойдет в семинарию. Он оставит Таню и мечту о ней, и во имя здоровья отца и матери, посвятит себя служению Богу. Уверенный в правильности своего решения, в том, что Всевышний ждет от него именно этого, Андрей даже не остался после мессы поговорить с викарием, а просто пошел домой. «Какой странный сегодня день», - думал Андрей. – «Еще сегодня утром я пил с так называемыми друзьями в общежитии, обижался на родителей, на каждое слово, сказанное против меня, готов был бросаться в драку, хамил. А потом вдруг узнал, что болен отец, что мама одна и ей нужно помочь, узнал, что не стало очень близкого мне человека, того, кто в трудную минуту всегда подсказывал, что делать. И вот теперь я совершенно спокоен и медленно иду домой. Я вернулся к молитве, и она помогла мне».

Он медленно шагал по улице, наблюдал за машинами, размышлял. Андрей практически поверил в то, что сейчас вернется домой, а мама с сияющим лицом скажет ему, что папа пришел в себя, и теперь обязательно пойдет на поправку. Было тихо, и даже тепло, машины мчались с включенными фарами, разрывая лужи и обливая не слишком осторожных прохожих, шагающих вдоль дороги по тротуарам. Столица жила в своем ритме. Никому не было дела до парня с подбитым глазом. Андрей шел домой пол часа вместо обычных пятнадцати минут. Все это время он улыбался, предавался мечтам и даже видел себя в сутане, успел смириться с этим, искренне желал, чтобы все так и сложилось.

Мама ждала его на крыльце. Подходя к дому, Андрей различил темную фигуру, прислонившуюся к дверям. Мама стояла. Но не было видно, вглядывается ли она вперед в ожидании сына, либо просто стоит, размышляя о чем-то своем.

– Привет, мам! Как видишь, я вернулся! Знаешь, где я был?

Было очень темно. Фонарь над крыльцом не горел. Андрей не различал лица матери. Она спросила сдавленным голосом:

– Где же ты был, сынок?

– Я молился! Просил у Господа, чтобы папа выкарабкался. И да, кстати, ты знала, что умер старый ксендз-настоятель?

– Да, сынок. Мне звонили тогда…

– А почему ты здесь стоишь?

– Я… Я жду тебя. У меня есть новости. Звонили из больницы.

– И что? Как папа?

– Врач сказал, что отец не попал в тот один процент.

– Что?

Андрей переспросил, хотя уже понял, о чем говорит мама. Они остались с ней вдвоем. Папа не выкарабкался, умер.

– Сынок, он не выжил… Папы больше нет.

 

……………………………………………………………………………………………..

 

Андрей женился на Тане через пол года после смерти отца, в конце мая. Родители невесты, мама жениха, многочисленные родственники отговаривали молодых людей, просили подождать, говорили, что такие ранние браки часто заканчиваются разводами, но Таню и Андрея было не остановить. Особенно на женитьбе настаивал жених. Иногда казалось, что он спешит так не потому, что хочет соединить свою судьбу с возлюбленной, а потому что хочет убежать от чего-то, скрыться за своим новым статусом, спешит, пока принял решение, чтобы не успеть повернуть назад.

Его обида на Всевышнего была велика. Узнав, что отец умер, Андрей замкнулся. Все процедуры, которые касались похорон, взяла на себя мама, сын лишь присутствовал. Спустя неделю он сказал маме, что хочет жениться.

– Зачем так, рано, сынок? Подождите, проверьте свои чувства. Ведь у вас вся жизнь впереди!

– Господь не хочет, чтобы я служил Ему. Он забрал отца в тот момент, когда я пообещал Ему, что стану священником, если папа выживет. Значит, Богу не нужна моя жертва.

Андрей вернулся в институт, совсем перестал выпивать, зато начал курить. Улыбающимся его практически не видели, только если речь заходила о любимой девушке. Тогда он расцветал и начинал расписывать все Танины достоинства, так что слушатели даже начинали завидовать.

Свадьба была веселой, богатой. И без венчания. Как Таня, принявшая к тому времени католичество, не настаивала на обряде, Андрей ни за что не соглашался, и постоянно твердил, что Богу до него нет никакого дела, что Всевышний забыл о нем.

Поселились молодожены в доме Андрея, вместе с его мамой. Молодая хозяйка прислушивалась к свекрови, была чуткой и вежливой, и женщина в свою очередь платила ей любовью и добрым отношением. Когда родился первенец, Владик, лучшей няньки было не найти. Она часто забирала мальчика ночами в свою комнату, чтобы дать юной мамочке отдохнуть, гуляла с внуком на улице, как только приходила с работы. Анины родители много работали и видели мальчика только по выходным. Но уж когда добирались в гости, то новоиспеченный дед не спускал внука с рук.

Все в этой семье было тихо и ладно, никто не слышал скандалов и разногласий. И Таня, и Андрей закончили свои институты. Она стала учителем истории, он – архитектором, как и хотел. Они называли друг друга только «Танечка» и «Андрюша», а сыночка – «Владушка».

Через пять лет после рождения первенца они захотели еще одного ребенка. Только вот Господь больше не давал им деток. Таня обошла множество врачей, объездила все возможные монастыри, но желанная беременность не наступала.

Спустя несколько лет борьбы они смирились, и жизнь снова потекла своим чередом. Владик рос здоровым, послушным мальчиком. Он хорошо учился в школе, занимался легкой атлетикой и даже подавал кое-какие надежды. Его брали на соревнования, он несколько раз привозил оттуда золотые медали, давая еще один повод бабушкам и дедушке гордиться внуком. Папа мечтал о спортивной карьере сына, о том, что в скором времени фамилия Першаевых будет звучать на Олимпиаде, и тогда его сын станет предметом гордости не только для родных, но и для всей страны.

По воскресениям, если не было соревнований, бабушка брала внука в костел. Сначала Андрей протестовал, но Таня сумела уговорить его, объяснила, что ничего плохого от этого мальчику не будет. Папа поворчал немного и сдался.

– Ты все больше похож на отца, – сказала ему как-то вечером мама.

– Внешне?

– И внешне тоже. Но ты очень схож с ним характером. Вспомни, когда-то отец тоже жил своей мечтой, ничего не замечая вокруг, и это привело к трагедии.

Андрей не прислушался. Он считал, что делает все по-другому, не так как отец, не повторяет его не ошибок. Он внимателен и нежен с женой, сына обожает, и видит, что тот живет спортивными амбициями и он, отец, всегда готов поддержать его, помочь.

Когда Владику исполнилось пятнадцать лет, тренер по легкой атлетике сказал родителям, что парень вполне может претендовать на место в сборной. Его результаты очень высоки, бегает он быстрее всех в своей возрастной категории, так что вскоре он даже может попасть на Олимпиаду.

Счастью родителей не было предела. Особенно гордился отец. Андрей рисовал в сознании великолепные картины, как он сидит и смотрит телевизор, а там показывают награждение лучших спортсменов Олимпиады. И вот его Владушка стоит на первом месте, звучит гимн, национальный флаг возвышается над остальными флагами, а он, гордый отец, наблюдая за всем с экрана, смахивает со щеки скупую стариковскую слезу. Впрочем, почему стариковскую? Ведь ему к тому времени будет чуть больше сорока лет, и он станет отцом Олимпийского чемпиона.

С годами Андрей погрузнел, обзавелся животиком и усами. Седина не трогала его волос, зато со временем пришлось носить очки для работы и чтения. Он выглядел лучше, чем когда был юношей, и после тридцати пяти стал ловить на себе заинтересованные взгляды женщин. Это удивляло его и смешило, потому что он всегда оставался верен и душой и телом своей Танюше.

Супругу Андрея оставалась такой же стройной брюнеткой, практически не меняясь внешне. Конечно, с годами пришлось подкрашивать волосы, и несколько морщинок плотно залегли вокруг глаз и на шее, но в целом с первого взгляда невозможно было определить, сколько ей лет – двадцать восемь или почти сорок.

Влад прекрасно окончил школу, впереди его ждало блестящее будущее в сборной страны по легкой атлетике, институт физической культуры, после спортивной карьеры – тренерская. Папа все очень красиво распланировал на десять лет вперед. Парню только оставалось следовать отцовским замыслам.

Но однажды, когда Андрей сидел в кухне, ужинал после работы, а Таня готовила обед на завтрашний день, Владик зашел и обратился к родителям со словами:

– Я хочу вам кое-что рассказать.

Андрей улыбнулся, показал рукой на диванчик:

– Садись, сын, рассказывай.

Таня отвернулась от плиты, с испугом глянула на Владика. Таким серьезным она его еще никогда не видела.

– Мама, папа… Я ухожу из спорта.

– Как? Почему? Тебя обидел тренер? Тебя не берут в сборную? Так я схожу, поговорю с ним! Ведь он сам говорил, что ты успешен! Ты лучший в стране! Ты надежда! Да как он посмел!

– Папа, успокойся, тренер не причем.

Владик говорил спокойно, но был странно напряжен. Щеки стали белыми, на лбу выступил пот.

– А кто? Кто вынуждает тебя бросить спорт, проститься с мечтой?

– С твоей мечтой, папа.

И тут Андрея вдруг пронзило воспоминание. Вот он стоит перед отцом и думает, как признаться в том, что не оправдает его надежд. Отец тогда отреагировал внешне спокойно, но, как оказалось, в душе очень переживал. Андрей был проницателен. Когда пелена собственных грез спала, он вдруг вспомнил, как несколько раз сын заговаривал с ним о Боге, как спрашивал разрешения изредка служить при алтаре и приступить к таинству миропомазания.

– Нееет… – прошептал Андрей, а потом посмотрел на сына и спросил: – Ты что, хочешь стать священником?

– Да, отец. Я буду поступать в семинарию. В Гродно. Это мое решение.

Андрей поднял глаза к потолку, нервно засмеялся, погрозил кому-то пальцем и сказал «шутник».

Таня подошла к сыну, обняла его за талию, прислонила голову к его груди. Владик был выше ее на двадцать сантиметров. Белокурый красавец, мечта всех одноклассниц. И не сделает счастливой ни одну из них.

– Ты хорошо все обдумал?

– Да. И давно. Просто не хотел говорить. Не знал, как вы отреагируете. Просто бабушка рассказывала…

– Ах, бабушка рассказывала! – внезапно выкрикнул Андрей.

Он словно вернулся на землю с облаков. Он был где-то не с ними, своими родными и любимыми, а где-то выше, с кем-то вел беседы.

– Она мне рассказала, что у деда была мечта…

– Прочь мечты! Жизнь убедила, что мои мечты редко сбываются, если Господь этого не хочет.

– Папа, Господь позвал меня… Я и со священниками разговаривал. Мне уже написали рекомендацию.

– Конечно, мне бы тоже написали, еще какую! Вот только Бог не позвал меня. И случилось так, что ему понадобился мой сын!

– Не злись, Андрей. Я полностью поддерживаю Владика.

– Все хорошо, Танечка. Я буду умнее своего отца… Ксендз Владислав! Что ж, звучит!

Сын улыбнулся.

– Да будет воля Твоя! – сказал Андрей и перекрестился.