Хорошо было нам втроем снимать полкомнаты у Муськи в пятиэтажке на Брест-Литовском проспекте: институт и метро рядом, гастроном “Ювілейний” напротив, да и по цене вполне подходяще. Первым сдался Костя – да ну его платить, буду ездить из Фастова, по старой памяти, электричкой. Дольше продержался Пуфик, но и ему надоела теснота и постоянный шум магистрали. А его дядя предложил на время однокомнатную на Нивках. Я, конечно, напросился в компанию. Неделю прожили мы в отдельной квартире, после чего Пуфик захотел домой, от студенческих кефирных завтраков к маминым вареникам и блинчикам. С пуфиковым дядькой о цене я договорился быстро и остался в квартире жить один.

В комнате был стол, стул, диван и платяной шкаф, доверху набитый старыми журналами. За четыре месяца свободного проживания я прочитал их все. На кухне был кухонный шкаф с ящичками, табуретка и большой мешок с гречкой. Гречка была весьма кстати – увесистый мешок я использовал в качестве отягощения при домашних тренировках. На удивление, первый мой студенческий год не был голодным – стипендия, да и родители присылали кое-что. На первом этаже дома был гастроном, являвший в те быстропробежавшие годы чудо предзастойного изобилия. Я мог купить себе к ужину на выбор 100-150 г колбасы или сыра любых 5-6 видов (было, было в конце 60-хх). И кефир с булочкой на завтрак.

Иногда, прихватив пару бутылок вина, приезжал к одногруппникам в общежитие, к распитию ребята готовили жареную картошку с килькой. В общем, все благопристойно и невинно, на удивление.

В одно прекрасное утро после такого вечера, появился пуфиковый дядька за квартплатой, долго мялся, что-то бормотал, а потом сказал: - Ты, говорят, девочек сюда водишь, соседи жалуются, они все видят! Я с совершенно невинными глазами отвечаю: - Неправда, не было этого! Действительно, этого не было точно, но только до этой минуты. Когда старший Пуфик мне уже почти поверил, раздался звонок в дверь… На пороге стояла Лариска Б, мечта всего первого курса, во всей своей ослепительной красоте и юности.

– Саша, ты вчера в общежитии забыл свой транзистор, я принесла.

- Спасибо, Лариса, спасибо, я к вам сегодня зайду вечером, - лепетал я.

- Хорошо, Шурик, буду ждать, - пропела Лариска и, грациозно махнув мне на прощанье рукой, удалилась, притягивая до последнего наши взгляды длинными стройными ножками из-под супермини-юбки.

Дядя-Пуфик захлопнул отвалившуюся челюсть, обрел дар речи и изрек:

- Если таких, то оно конечно, да... Познакомишь?

И началось. Все девушки курса хотели познакомиться поближе с загадочным одиноким юношей, живущим без родителей в отдельной квартире. Я стойко держался, стойко. Не пришло еще мое время.

В один прекрасный вечер очередной звонок – неожиданно явились три подружки-одногруппницы. Усевшись на диване и одиноком стуле, бесцеремонно разглядывая спартанскую обстановку, меня, совершенно растерянного, с обнаженным торсом и тяжеленным мешком гречки в руках и затрещали, как сороки.

- А кофе у тебя есть? Мы приготовим, - а третья, вдруг заметила на столе колечко медное, которое я выточил и отполировал сам. Второе осталось на Сахалине... "Девчонка, девчонка, с которой танцевал я, скажи мне, скажи мне, где искать тебя?"

- Примерь, - неожиданно предложил я.

- Это твое? А мне папа за поступление в институт подарил золотое, - и медное колечко, жалобно звякнув, отскочив от стенки, покатилось под туфельку девушки.

- Знак, судьба, примета - зазвенело в голове, - только хорошая или плохая?

Ждете финала? Красивого, мощного аккорда? Наверное, для этого еще не наступило время - жизнь пока не ответила на вопросы. Но продиктовала стихи. Вот они:

 

Колечко медное, простое

Примерь, прими, не откажись!

Смеяться, право же, не стоит, -

Кольцо ценой - длиною в жизнь.

 

Их будем дутые, литые

Менять не раз, потом, затем.

Все наши кольца золотые

Не те, не там, не с той, не с тем.

 

Сто раз обманут перемены

Эпох, пустые времена,

Надежды, веры и измены

И неделимая страна.

 

Век цепко держит под прицелом

И знает все, что впереди,

В углах обзора и обстрела

Кто цель с мишенью на груди!

 

И все понятнее, все четче, -

Водитель нерва и войны

Поставленный не снимет счетчик,

Ни с той, ни с этой стороны.

 

Когда средь падших и попавших

В сеть сожалений “если бы...”

Еще раз встретятся две наших

В кольцо спрессованных судьбы,

 

Взорвутся мощные глаголы

Простить и помнить, жить, забыть!

И эхом в кровь, все альвеолы:

Казниться, мучиться, любить!