Я спал и мне снилось зеркало. В этом сне я проснулся, встал с постели, подошел к круглому зеркалу, которое висело в моей маленькой прихожей. Зеркало было затянуто пеленой. Я попытался стереть пелену руками, но у меня ничего не получалось. Я остановился, раздумывая. И тут пелена сошла сама. Я смотрел в зеркало, а из зеркала на меня смотрел десятилетний мальчишка, одетый в черные брюки, белую рубашку с галстуком-бабочкой. Мальчишка с любопытством меня разглядывал. Затем поправил галстук, немного повертелся и вышел в дверь, которая была на заднем плане комнаты. Я оглянулся. Позади меня тоже была дверь. Когда я снова повернулся к зеркалу, я увидел подростка, который внимательно смотрел на меня. Парень задумчиво пригладил волосы, повернулся и вышел в дверь. Затем зеркало вновь помутнело. Я уже хотел было протереть его, но стекло само прояснилось и я увидел человека средних лет с усталым и тяжелым взглядом. Он внимательно изучал меня. Вздохнул. Повернулся и вышел. Зеркало вновь стало туманным. Немного подождав, заинтригованный, я стал протирать его руками. Видимо, неловко, потому что зеркало упало и разбилось вдребезги… Звон разбитого стекла оказался лязгом будильника, который звал меня к новому дню. К дню, в который я нашел бумажного журавлика. …Я встал рано – вообще, люблю рано вставать. Привычка из детства. Просыпаешься – за окном темно, около икон в углу горит лапада, кошка заходит в комнату и по-хозяйски мурлычет, обходя в очередной раз свои владения. Так было в утренние часы осени в детстве… День, дни, дни за днями сливаются в череду повседневных событий. Я ведь самый заурядный человек – сельский священник, служащий в далекой русской глубинке. Как мне пришла в голову мысль стать священником? Не знаю, но я, скорее всего, совершенно не гожусь для этой роли. В школе я был обычным пацаном – хулиганил, бездельничал, мечтал. Читал альманах «Глобус», рисовал карты дальних стран и путешествий. Родители у меня самые обычные люди. Я никогда не отличался особыми дарованиями, вроде тех, что описаны в жизнеописаниях святых. Те - да! Кто-то не «вкушал» молоко матери по постным дням, кто-то прятался по молитвенным комнатам от детских игр. А я – нет. Имея от природы хорошую память, я быстренько окончил с отличием духовную семинарию, особо не вникая в то, чему учили. Просто нужно было учиться – я учился, остальное вышло само собой. Банально. …В этот день я должен был служить литургию. Накануне я отслужил всенощное бдение, после которого пришел в свою пустую квартиру и на автомате прочитал молитвы к причастию. Потом решил прогуляться в сквере, который синел в осеннем полумраке прямо под моими окнами. Вышел, присел на лавочку, набил трубку «Капитаном Бестером» и закурил. Поболтал с местной молодежью, общение с которой мне всегда нравилось больше, чем с любителями закатывать глаза и говорить «Спаси, Господи». Молодежь не умеет лицемерить, их еще не коснулось тлетворное дыхание мира взрослых – у них еще существует «черное» и «белое». Без полутонов. «…Темнота сельского осеннего вечера восхитительна…», думал я возвращаясь домой. Как уже говорил, я встал рано. Пошел умываться думая…О чем? Да так, о всякой ерунде. А о чем думает обычно человек двадцати трех лет от роду? Только покосился на зеркало в прихожей. Оно было целым. Умывшись, я прошел в комнату, надел подрясник, рясу, наперсный крест. Я привык к этой одежде, как к обычному атрибуту жизни. Да и многое со времен рукоположения стало привычкой… …По дороге в церковь я наслаждался тишиной и темнотой березовой аллеи в это осеннее утро. Не люблю шум, но вот голос проходивших вблизи поселка поездов меня успокаивал. Я подошел к церкви, поднялся на высокое крыльцо. Постучал. Мне открыл заспанный сторож. Я вошел в пахнувший ладаном полумрак. Горели лампады, темнели образа. Умиротворение и покой привычной жизни. Пройдя в алтарь, я облачился, привычно читая молитвы, выложил на жертвенник литургийные принадлежности. Скоро придет народ, я отслужу литургию и вновь уйду в тишину своей обычной жизни. …Служба прошла своим чередом. В конце службы в церковь занесли маленький гробик. За ним шло пять человек. Я снял литугийные облачения, накинул черную епитрахиль, взял требник и вышел из алтаря. …Проходя мимо гроба, я кинул мимолетный взгляд…И остановился…В гробу лежал очень тихий, умиротворенный ребенок. В парадном черном костюмчике. Он умер из-за ошибки врача. Я на мгновение растерялся. Взглянул на сопровождавших гроб. И увидел немое страдание. Страдание матери. Тут как будто что-то надорвалось в моей душе. Меня начали душить слезы. Во время отпевания я плакал, естественно, оставаясь невозмутимым. Плакал о человеке, который никогда не поделится с родителями сокровенными тайнами. Который не спросит отца, почему зимой идет снег. Ему никогда не приснится зеркало… Никогда. Я кое-как окончил обряд, что-то пробормотал в качестве проповеди. Выразил сочувствие. …Вечером этого дня я сидел в сквере, покуривая свою неизменную трубку. Кроме меня никого на лавочках сквера не было. Вечер был очень тихий. Докурив трубку, я встал, собираясь идти домой. Вдруг, около лавочки я заметил втоптанного в грязь, неуклюже сделанного, явно детскими руками, бумажного журавлика. Вы знаете, бумажный журавлик очень слабый…Я бережно поднял и положил его в грудной карман. Я и по сей день храню этого бумажного журавлика. На память. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
