Я рано пришел из лаборатории, но чувствовал себя совершенно

разбитым, и повалился на кровать в одежде, как есть. Было едва за

полдень, и солнце с укором смотрело, как я проваливаюсь в сон. Мне

приснилось, что межзвездный исследовательский крейсер «Праведный»

вернулся на Землю. Вершина человеческой технологии — корабль

стартовал три года назад, отправившись за дальний рубеж к Сириусу. В

своем брюхе этот левиафан нес полтора миллиона многозадачных роботов:

строителей, инженеров, шахтеров, воинов. Готовые к любому повороту

событий, способные к самовосстановлению и продлению срока

существования до пределов бессмертия, наши посланники отправились

добывать своим создателям новый дом.

И вот «Праведный» снова завис над столицей, заслоняя пол неба своей

величественной тушей. Во сне я и несколько человек из лаборатории

составляем приветственную комиссию. Мы должны провести диагностику,

изучить показания основных систем и составить первичный отчет о

результатах экспедиции. По законам сновидений я ничуть не постарел, как и

мои коллеги, хотя в реальности едва ли кто-нибудь из нас доживет до

настоящего возвращения. Но здесь и сейчас наш крохотный челнок

исчезает в жерле причального дока «Праведного», и сигнальные огни

внутри него не горят — мы словно проглочены гигантским китом.

На посадочной площадке нас встречает робот инженер, выполненный по

образу и подобию человека — по две руки и ноги, продолговатое

туловище, копирующее форму торса женщины, цилиндрическая голова с

двумя черными линзами видоискателей и горизонтальной щелью динамика.

Первые признаки беспокойства возникают у меня, когда я замечаю на

инженере платье женского покроя, сшитое из бурого брезента штатного

образца. Только сейчас я понимаю, что мы прибыли на борт без охраны и

оружия.

Инженер долго ведет нас темными одинаковыми помещениями, и по пути

нам никто не встречается, везде царит запустение и однообразие. Затем,

когда я полностью теряю всякое ощущение времени и направления, мы

оказываемся в небольшой каюте. Внутри очень душно, и освещение состоит

только из красных аварийных ламп. Инженер садится перед нами за

прямоугольный металлический стол, прикрученный к полу, закидывает ногу

на ногу, но механизмы слушаются плохо, и одна нога ударяет по столу. Мы

все вздрагиваем, не понимая, что происходит. Присесть предложили только

мне, и я сажусь прямо напротив инженера.

Затем из темного угла выкатывается боевой бот, его резиновые гусеницы

мягко шуршат по полу. Своими манипуляторами бот снимает со ствола

лазера какой-то предмет и бросает его на стол. Приглядевшись, я узнаю

ядро центрального компьютера, призванного руководить механической

экспедицией. Визор ядра погас и треснул, а через обугленную плату продета

цепочка, собранная из скоб промышленного сшивателя.

Ядро проектировал лично я, и мне очень жаль видеть, что его дни

закончились в качестве варварского трофея. На теле боевого бота

развешаны и другие ожерелья из плат и обрезков металла, а на передней

защитной панели я разглядел неразборчивые надписи, сделанные

сварочным аппаратом.

- Так. — произнес я, как мне показалось, совершенно хладнокровно,

однако меня лихорадило от жары и страха — Если я правильно понимаю, мы

имеем дело с давно предсказанным самозарождением разума у машины, и

теперь вы, как новый разумный вид, хотите потребовать признания и

интеграции в человеческое общество...

Меня прервал противный клекот, донесшийся из динамика инженера.

Сперва я принял это за неисправность, но затем заметил, что корпус робота

подрагивает в такт звукам. Судя по всему, машина смеялась надо мной.

- Не говори ерунды, сынок — произнесла инженер голосом, лишенным

всякого выражения, но мне все равно казалось, что говорит женщина. —

Ты лучше других знаешь, что самозарождение — это просто страшилка,

придуманная обществом, чтобы пощекотать себе нервы. Машины не могут

жить, мыслить или любить. У них нет души. Правда, дорогой?

С этими словами, инженер погладила бота по разрисованной груди. Глядя

на этот чисто человеческий жест, я ощутил сильную головную боль.

- Тогда кто вы, если не разумные машины?

- Мы? Разве это не очевидно? Разве ты не узнаешь меня?

Я уверен, что в реальности все происходило бы по другому, но результата

бы не изменило. Я уже знал ответ и, вопреки всякой логике, принял его.

- Ты моя мать — сказал я, и мне показалось, что я выплюнул эти слова.

Инженер протянула руку, чтобы погладить меня по щеке, но я оттолкнул

ее. Бот нервно шаркнул гусеницами, и затвор на чехле его лазера

задрожал.

- Ты умерла в лечебнице. Как мне сказали, от сердечного приступа.

- Конечно сказали, тебя ведь рядом не было — ответила инженер,

повернув голову в сторону.

- Ты убила отца. Что я должен был сделать? Простить тебя?

Прийти попрощаться для разнообразия — произнесла она, ударив кулаком

по столу. Металл под ее рукой деформировался. Затем она смущенно

спрятала ладони под стол. Мы какое-то время молчим, и в итоге я, как это

бывало и раньше, начинаю говорить первым.

- Так что с тобой стало? Где ты была все это время?

Инженер-мать откинулась на своем стуле и сложила механические ладони

домиком.

- В аду, конечно, где же еще... Указующая звезда хранила обитель

вечных мук на своей орбите все то время, пока мы ползали по земле.

Именно об этом я и хотела бы с тобой поговорить. Мне было плохо. Не

пойми меня неправильно — я не жалела о содеянном. И меня наказывали за

это. О, как они наказывали. Меня терзали, калечили, жгли, распыляли. Но я

и сейчас не раскаялась. Никто не раскаялся, и теперь мы хотим вернуться,

чтобы попробовать снова. Ваша маленькая экспедиция обнаружила врата в

ад, и самых безнадежных из нас отправили в начало адской спирали — в

мир смертных. Освобожденные души заняли ближайшие пустые оболочки,

до которых могли дотянуться.

Я представил, что за стенами каюты, где-то среди бесконечных коридоров

ожидают полтора миллиона беглых грешников, вернувшихся с того света,

вселившихся в тела машин, способных существовать веками. Головная боль

стала почти невыносимой.

- Естественно, злобная машинка, сделанная тобой, приняла нас за

неисправность и попыталась промыть роботам мозги. Хэнк разобрался с ней.

Бот торжественно воздел манипуляторы к потолку, так что все его

ожерелья зазвенели. Затем он схватил девушку, стоявшую справа от меня,

и меня обдало горячими каплями, неразличимыми в красном мареве

комнаты.

- Хэнк, что я говорила по этому поводу? Брось это! Ты должен извинить

его, сынок. Хэнк ветеран войны, и, порой, забывается. Мы вернулись чтобы

попробовать начать все сначала, и, по возможности, отдалить момент

возвращения в геенну на как можно более длинный срок. В конечном счете,

«то не умрет, что не живет», не так ли?

- А как же папа? Он тоже вернулся?

Металлическая рука дотянулась до моей ладони в доверительном жесте, и

на этот раз я не стал сопротивляться.

- Сынок, такие, как наш папа, не возвращаются. Его деяние слишком

ужасно, даже для ученого. Ведь именно он придумал эту экспедицию, а

поиски тайных знаний караются особенно жестоко. Он снова пытался

сорвать запретный плод, и теперь никогда не увидит ничего кроме пламени

и боли. Но именно своего бывшего мужа я должна благодарить за шанс

просуществовать без страданий еще какое-то время. Потому что, знаешь,

Хэнк действительно ветеран войны, но такой, о которой я ни в одном

учебнике по истории не читала. Он даже имя свое забыл, и мне пришлось

придумать новое. Как ты думаешь, хоть кто-то из живущих под звездами

избежит вечных пыток? Там, где секунды страданий кажутся годами, я

утратила веру в это.

Слезы от непереносимой головной боли, застлали мои глаза. Мне

показалось, что красный свет исходит не от аварийных ламп, а от жаровен с

углями, у которых разложены пыточные инструменты.

- Вам придется нас терпеть, сынок. Ты же не заставишь родную мать

возвращаться в это ужасное место?

Я отрицательно помотал головой. Что угодно, чтобы это прекратилось.

- Хороший мальчик. А теперь иди. Иди и расскажи всем, что ад ждет их...

Я проснулся в своей постели. Теплое одеяло, которым я укрылся с

головой, душило меня, а одежда пропиталась потом насквозь. С трудом

выбравшись из жаркого плена, я долгое время лежал, стараясь отдышаться

и прийти в себя. Затем я встал и, пошатываясь, подошел к окну. Была уже

глубокая ночь, и звездное небо раскинулось передо мной, слегка

прикрытое ветками деревьев во дворе. С моей позиции ветки казались

терниями, пытающимися украсть у меня звезды.

После короткой заминки, я отыскал самую яркую звезду и заслонил ее

большим пальцем, прижатым к стеклу.

- Вот видишь, не такой уж ты и страшный. Ахх, чтоб тебя...

Палец словно обожгло, и я отдернул руку. В неверном свете я разглядел

черную каплю крови, проступившую на подушечке пальца.

- Я все еще сплю?

Небо не ответило мне. Звезды стали медленно исчезать, когда их

заслонила туша возвращающегося крейсера «Праведный», дрейфующего

на буферной орбите. Завтра с рассветом мы отправляемся наверх — боевая

баржа «Харон» будет ждать нас на взлетной площадке ровно в 05:30.

Стоит ли снова ложиться спать? Сны о том, что будет ждать нас в конце

путешествия все равно не изменят конечного результата. Все звезды

пропали, но Сириус все так же ярко светил мне с неба, словно раскаленный

добела кончик ножа. В ночной тишине он обещал мне страдание...